Текст книги "Каникулы в барском особняке. Роман"

21

Кузьма для отчёта поспешил на кухню, но Агафью там застал. Кухня, посуда и утварь поразили его чистотой, и слуга, сигая через две ступеньки, помчался вверх к чердаку, где обитала в коморке Агафья. На бегу, Кузьма думал: «А ведь я ни разу не посещал дупло этой мудрой совы…»

Пару мгновений он, запыхавшись, переминался около её дубовой двери, а затем деликатно постучал костяшками пальцев; ему ответили протяжным голосом:

– Кто там?

– Кузьма! Всё удалось! Надо подробности обсудить.

– Войди, там не заперто. Я ждала тебя.

Он чуть надавил на бронзовую ручку, и дверь без скрипа отворилась; он вошёл в сумеречную комнату и начал с любопытством озираться, расхаживая по паркетному полу. Паркет слегка хрустел, а комната была просторной; и мерцали на стенах шёлковые обои под бересту. Темнели старинные стулья и окованный сундук; огромное овальное окно было завешено плотной кисеёй. Рядом с окном поблескивал чёрным лаком причудливый письменный стол с конторкой. В правом ближнем углу белела изразцовая печь, а по средине левой стены высился и розовел шкаф со старыми книгами…

– Тебе нравятся мои палаты? – спросила она из смежной комнаты.

– У тебя чертоги не хуже, чем у хозяина, – ответил он, – но зимой здесь зябко.

Она вышла к нему и тихо проговорила:

– Люблю, когда студёно.

Затем она пристально оглядела его и сказала:

– У тебя такое довольное лицо, будто в награду за успехи ты ожидаешь торжественных фанфар. Хвастайся, триумфатор!

Но Кузьма помалкивал и с интересом в неё всматривался: стояла перед ним отнюдь не старуха… «Хоть она и с проседью, – подумалось ему, – но волосы у неё густые и здоровые, а зубы великолепны, и кажется мне, что её формы, статность и упругость ещё приманчивы…»

Волосы у неё были искусно уложены, и на ступнях её чернели лаковые туфли со шпильками. Она была одета в чёрное приталенное платье с алой каймой на подоле и зелёными кружевами на длинных рукавах; серебрились на её груди цепочки и крестики…

Кузьма удивлённо забормотал:

– Я был слепцом, и ты казалась мне гораздо старше, чем ты есть…

Она с улыбкой его прервала:

– Удивлён, что я не карга?

Он медленно приблизился к ней и сказал:

– Я в полном обалдении! Ведь ты преобразилась, будто Христос на горе Фавор!

– Не я столь я милосердна, как Иисус. Но ты сядь, отдохни, успокойся.

Он присел на жёсткий резной стул и снова начал пристально рассматривать Агафью. Она же медленно перетащила гладкий полированный стул к письменному столу и, усевшись, молвила:

– Я готова тебя слушать.

И он, слегка наклонившись вперёд, сказал:

– На своём веку я встречал много притворщиц, и они бывали жестокими, наглыми и лукавыми. Но все они стремились казаться моложе и краше, чем есть они в действительности. И вдруг теперь я узнаю, что многие месяцы я прожил возле привлекательной женщины, которая искусно притворялась невзрачной старухой. И я не могу понять: зачем тебе всё это? Я опрометчиво азартен, я – вертопрах, но я не считаю себя дураком. Я понимаю, что эти метаморфозы противны женской сущности. Тебе хватило бы щепотки краски для волос, чтобы скрыть свои проседи. Такое ведь не зазорно. Малость косметики и парфюмерии, услуги модельера и стилиста, маникюр, и ты – красавица. И ты сама знаешь это. Зачем же притворялась ты престарелой шамкающей замухрышкой? Я намерен сначала получить ответ на этот вопрос, и лишь потом я поведаю о беседе с Чирковым. Для чего тебе такой маскарад?

Агафья улыбнулась, и две морщинки появились на её высоком, гладом и слегка выпуклом лбу… После молчанья она проговорила:

– И ещё тебе интересно, почему я вдруг для тебя принарядилась? Я понимаю, что моё облаченье далеко от моды, но опасно, притворяясь старухой, таскать за собою стильные шмотки…

Он порывисто перебил её:

– Ты чересчур загадочна! У тебя богатая лексика и правильная речь. А ведь никогда не сидела ты за школьной партой. И я почти готов верить, что явилась ты с иных галактик и планет…

– Не надо карнавальных фраз. Всё объясняется намного проще: есть у меня природные способности. Я любознательна и памятлива…

И он опять прервал её:

– В сторону, в лабиринт разговор уходит!.. Не отклоняйся от темы. Отвечай…

– Хорошо, я отвечу. Я сумела усмирить свою плоть, когда поняла, что я красива. Я запретила себе использовать свои чары и прелести для полученья мелких житейских благ. Ведь не было у меня никакого аттестата, и поэтому торговля собой возвысила бы меня только до санитарки. У меня не было никаких шансов сделаться хотя бы фельдшерицей. Если бы я с детства отдавалась многим мужчинам, то меня с волдырями на лице загнали бы в клинику для сифилитиков. Меня бы силой эвакуировали из нормальной жизни. И если б я стала шлюхой, то не развился бы мой природный ум. И я бы теперь не говорила правильно и складно, а только мычала бы…

– Неужели никого ты не любила? – спросил он и вздрогнул.

– Я любила, – ответила она и слегка наклонила голову влево. – Но всегда в любви я была бескорыстной… У меня не было трамплина для карьеры, а я честолюбива. Я не получила хорошего образованья, но я проштудировала массу религиозных книг. Только в секте я могла бы достичь высокого положенья, иных путей я не вижу для себя. Я хорошо запомнила приёмы, которыми ушлые сектантские попы в нашей деревне охмуряли паству. Я хочу стать пресвитером. А чего хочешь ты?

– Я матёрый, махровый убийца, но доселе я, истребляя людей, не преступал закон, ибо врагов уничтожал только на войне. А теперь мне захотелось перейти грань… Такой соблазн у меня возник…

Она встала и прервала его:

– Я верю, что Проведенье каждому человеку дало строго дозированное количество сил для достиженья жизненных целей. Эти силы можно растратить на вшивые циновки и шалаш для ночлега, на скудный корм и на вздорное баловство. Разве забулдыги мало расточают усилий на добыванье бутылки водки и шматка тухлого сала для жратвы? Конечно, свои силы можно потратить на более достойные вещи: на тёплые ясли для чад, на постройку дома и на гараж для машины… Я верю, что жизнь – не совокупность случайностей и не лотерея. Я трачу свои силы на развитие речи… Я накопила в своей памяти огромный словарный фонд… я хорошо изучила грамматику…

– Почему для тебя это важно? – спросил он и встал со стула.

– Вообрази, что родился ты с гениальной способностью мыслить, но у твоего племени очень скудный запас слов: их не более тысячи. И тогда очень мало проку от твоего умения думать. Именно словарный запас определяет силу ума, а не наоборот… Я получу достойную награду за своё мытарство!

Они медленно приблизились друг к другу, и она тихо продолжила:

– В моём положении замухрышки, лапотницы есть и свои преимущества: меня не считают конкурентом, и поэтому ничуть не стесняются, помогая постигать людей и проницать в их души. А теперь слушай меня внимательно: Чирков пресыщен и сломлен; ему для потехи потребуются кровавые церемонии. Я почти уверена, что захочет он кого-нибудь убить. Интересно: кого же именно?

– Кирилла, – выдохнул он и, сникнув телом, осклабился. – Мне уже велено готовиться к умерщвленью.

– Значит, именно милашке Кириллу суждено кануть в небытие, – хладнокровно и внятно промолвила она и уселась на стул возле окна; Кузьма же стоял на средине комнаты.

Агафья пытливо его оглядела и спросила:

– Уже решено, как умрёт Кирилл?

– Ещё нет. Чирков поручил мне разработать подробный план.

– Ты полагаешь, что убивать будешь ты?

Кузьма почувствовал себя, как на допросе в контрразведке, у него запершило в горле, и с хрипотцой он произнёс:

– Скорей всего, приканчивать буду я. Проинструктируй меня.

– А ты не в обиде на то, что получаешь от меня наставленья? – спросила она и снова на него с любопытством посмотрела.

Он, пожав плечами, сказал:

– Я привык выполнять приказы. По темпераменту я – солдат, и нет у меня иллюзий относительно моего интеллекта. Мне скоро минет сорок лет, а я ещё бобыль без кола и двора. И кредиторы меня гоняют, как зайца. Я тружусь только за еду и приют, а жалованье мне почти не платят. И деньги в моём кармане появляются только после их воровства из хозяйственных сумм и ассигнований. Где уж мне гордиться своим умом! Я – баламут и фаталист…

Она быстро на него глянула, и он съёжился. Затем она с иронией задала очередной вопрос:

– А почему ты решил, что я умнее тебя, если я столь же бездомна, как и ты?

– У меня жизненная тенденция гораздо хуже, чем у тебя, – хмуро ответил он, – и поэтому я хочу к тебе притулиться. В социальной иерархии я ранее стоял выше тебя. У меня были чины и квартиры, но я докатился до полной неприкаянности. И очень надоело мне мыкаться одиноким, как перст. Я иногда себя уподобляю шелудивому щенку…

– Я понимаю тебя, – шепнула она, а затем после краткого молчанья присовокупила громко и веско: – Кирилла нужно убивать с максимальной пользой для нашего дела. Чирков – характер неустойчивый и эксцентричный. Вскоре после убийства он обязательно начнёт упиваться свои раскаяньем, а затем он, уподобляя себя царю Ивану Грозному, возопит с яростью: «Острупился мой ум!..» И будет Чирков с энтузиазмом искать виновников своих прегрешений для услад благородной местью. Нужно Кирилла прикончить так, чтобы никто не усомнился, что убийца – наш бывший хозяин…

– Но почему: бывший? – хрипло поинтересовался он, ошарашенный такими назиданьями…

– Да потому, что мы уже – не слуги Чиркова! Уподобь себя кошке, которая не считает хозяином даже того, кто её кормит и лелеет. Будем семьёй кошек! Затаимся, а потом царапнет жертву!..

– Я усвоил науку. И как же мы убьём бесталанного Кирилла?

Она усмехнулась и сказала:

– Этот барчук уже всласть покуролесил; пресечём же смертью его бесчинства. Не потребуется даже профанация суда, и поэтому улики и доказательства – излишни. В чём обвинён Кирилл?

– В злокозненном поползновенье на супружество с Аллой.

– В средневековье, если обыкновенный рыцарь имел дерзость мечтать о женитьбе на принцессе крови, то богатыря казнили за такое кощунство. Кирилла мы обвиним в наглом и крамольном посягательстве на обладанье родственницей властелина. Наши поступки нужно так режиссировать, будто Чирков – царь! И ему потребуются свидетели его всемогущества. Надо мнимым величьем забаламутить душу Чиркова. Значит, предстоит убивать при Осокине и Алле…

– Сначала нужно Кирилла сделать фиктивным мужем Аллы, – спохватился вдруг слуга. – Ведь Чирков желает, чтобы его племянница могла Кириллу наследовать.

– Мы не допустим этот фиктивный брак, – заявила Агафья, – мы ещё не сбрендили. Вступление Аллы в права на богатейшее наследство помершего скороспело мужа обязательно привлечёт внимание прессы. Нахлынут борзописцы, и накатают они кучу бесцензурных пасквилей и памфлетов, изложат опасные для нас версии… Корреспонденты и тележурналисты хамскими репортажами привлекут всеобщее внимание к секте. Вмешается прокуратура, и наше разоблаченье станет очень вероятным. Нас будут в лупы и микроскопы рассматривать, как вирус и инфузорию. А нам нужен тихий болотный омут. Надо Чиркову внушить, что его племянница, если вдруг она разбогатеет, то очень скоро бросит его. И для монарха, мол, негоже превращать величавую казнь в банальную уголовщину. В каких декорациях убьём Кирилла?

Кузьма просиял и почти мгновенно ответил:

– Персонажей спектакля соберём в столовой. Предлог: смакованье и дегустация мёда. В старину на пирах присылал царь Иван Грозный опальным князьям и боярам кубки с ядом. Очень скоро грядёт гроза, она – прекрасный антураж. Чирков в яростной речи обвиняет Кирилла в измене. Несчастного сразу приканчивают на глазах потрясённой публики. Декадентство и эстетика в духе Серебряного века. Чиркову идея, наверняка, понравится, и он с охотой возьмётся дирижировать ритуалом казни…

Агафья внезапно удивилась своему желанью самолично убить Кирилла, и она, почмокав губами, молвила:

– Ты ухватишь горемыку за плечи, и я сделаю ему инъекцию в вену. Ты очень хорошо всё придумал. Заметно, что писал ты рифмованные трагедии…

– Да, сочинял я пьесы в стихах, – угрюмо подтвердил Кузьма – и я мечтал об их успехе. Мои рукописи доселе хранятся в музыкальной шкатулке вместе с военными талисманами.

– Сегодня надень все свои амулеты, – очень серьёзно посоветовала она, – ведь удача нам, ей-богу, не помешает. И лишь после этого убеждай Чиркова принять наши планы.

Кузьма согласно ей кивнул и заспешил к себе во флигель надевать обереги…

22

Кузьма вынул из кармана черкески брелок с никелированными ключами и отпёр сосновую дверь во флигель; затем, помедлив, вошёл внутрь. Горница была светлой и просторной с двумя высокими окнами без штор и занавесок. В левом углу белела русская печь, возле которой стояло берёзовое кресло с ажурной резьбой. Коричневым лаком отливали четыре стула, тумбочка, полупустой книжный шкаф и гардероб с маленьким зеркалом на дверце. Возле серого раздвижного дивана багровел полировкой неказистый, но прочный комод для подушек, одеял и постельного белья. На комоде стоял кипарисовый ларчик с вензелем и лежал охотничий арапник… Кузьма уселся за палисандровый письменный стол, покрытый тёмно-зелёным сукном, и достал из ящика пёструю увесистую шкатулку, из которой после поднятья крышки прозвучал отрывок «Полонеза» Огинского… В шкатулке лежали ордена и медали, несколько гильз от патронов для снайперской винтовки, коленкоровые пухлые тетради с рифмованными пьесами и шнурок с чёрным мешочком для амулетов. В мешочке хранились, как талисманы, нательные кресты погибших однополчан Кузьмы…

Он расстегнул железные пуговицы рубахи и, встав медленно со стула, надел на шею рядом с золотым нательным крестом шёлковый гайтан с амулетами; затем тщательно оправил на себе всевдо-казацкую амуницию и спрятал шкатулку в ящик письменного стола. Пройдясь по комнате, Кузьма уселся возле распахнутого окна и задумался…

Он вообразил предсмертную гримасу своей будущей жертвы и содрогнулся: он уже прекрасно осознавал все опасности затеянного убийства. Если такое преступленье раскроют, то взыщут нешуточно: упекут в лагерную зону или в тюрьму на десятилетья. И, к тому же, он совершит убийство при свидетелях. А для чего Осокину и Алле покрывать душегуба? Почему признал он старшим партнёром эту фурию, мегеру? Зачем поддаётся её науськиванью? Ведь она толкает его на идиотство, кретинизм!.. А упованья на то, что грядущая казнь наполнит его мошну, кубышку деньгами, Кузьма уже считал очень зыбкими…

Но, осознавая всё это, Кузьма был готов на преступленье; хотелось даже поскорей его совершить. И вдруг появилось убежденье, что прикончить Кирилла и полезно, и справедливо. Возникла необъяснимая уверенность в том, что соучастники и свидетели останутся о казни навеки немы, а улики и труп исчезнут волшебным образом. И все те, кого он повяжет кровью, будут ему и Агафье беспрекословно покорны…

Он поглядел в окно на серо-лиловое пасмурное небо, на причудливые зигзаги молний, и, вскочив со стула, вышел из флигеля под раскат грома…

По пути к барскому дому Кузьма дивился противоречьям в самом себе между желаньями и доводами рассудка. И вдруг Кузьме стало интересно, кто более прав: подсознание, породившее хотенья, или разум?..

23

Чирков в белом костюме лежал пластом на диване и вдруг по особенности стука в дверь понял, что пришёл слуга. Чирков сморщился и вздрогнул, а затем, сев на диване, вскричал:

– Входи!

В комнату проник слуга и очень плотно притворил за собою дверь. Затем слуга бесшумно приблизился к хозяину и, поклонившись ему, глянул на него пристально и дерзко: взор Чиркова, то блуждал, то потуплялся…

Слуга замер в почтительной позе и наитием вдруг ощутил, что первым сейчас заговаривать вредно, ибо тревожное молчанье истощает волю Чиркова. А тот прекрасно понимал, что должен теперь цыкнуть на слугу и глянуть на него пренебрежительно и грозно, но мешала этому странная, необъяснимая слабость. Наконец, Чирков, пялясь на хрустальную люстру с серебристыми бусинками и бисером, принудил себя спросить:

– Зачем ты пришёл ко мне?

И Кузьма уверенно молвил:

– Скоро начнётся гроза, и есть на кухне канистра с медовухой. Я всех соберу в столовой под предлогом дегустации мёда. И убью Кирилла по вашему мановенью. Ведь так решили вы!

Чирков поперхнулся и замямлил:

– Я не отрицаю, что именно я инициировал дело. Ведь бичевал ты пороки Кирилла, как заправский античный сатирик. Но я разве не просил тебя сделать всё так, чтобы богатство Кирилла смогла унаследовать моя племянница?

И Кузьма внезапно ощутил, что необходима сейчас долгая пауза, и он, сморщив лоб, изобразил на лице раздумье. А Чирков уже боялся своего слуги, но, бессознательно устыдясь признанья в этом самому себе, воображал, что обуян естественным трепетом перед своим первым убийством человека. А затем душа очерствеет и закалится, и убийство станет лёгким и будничным. Ведь и матёрые воины тоже некогда страшились убить человека в первый раз…

Наконец Чирков заговорил:

– Если мы прикончим Кирилла до его фиктивной женитьбы на Алле, то богатства этого подонка окажутся для нас бесполезнее праха. Или же нужно сварганить его нотариальное завещанье в пользу моей племянницы. Сейчас недосуг долдонить тебе, Кузьма, нотации, но ты оплошал, проигнорировав сей меркантильный проект…

Слуга дерзновенно заспорил:

– Неизбежная тяжба о колоссальном наследстве обязательно привлечёт вредоносный интерес к нашей церкви. А для обретенья наследства придётся доказывать смерть Кирилла и, значит, предъявлять его труп. Начнутся анализы, экспертизы, которые могут доказать насильственную смерть. Но безнаказанность обеспечена, если труп не отыщут. И простите, мой господин, но я полагаю, что примешивать своекорыстье к благородному возмездию недостойно вашего величия!

Чиркова мгновенно убедили эти резоны, и он, оттопырив нижнюю губу, шепеляво произнёс:

– Ладно, не будем мелочиться и плюнем на Кириллово наследство. Собирай в столовой обитателей дома. А, впрочем, зачем нужны лишние свидетели?

– Для назиданья и острастки. Пусть их волю парализует ужас. Если труп исчезнет, то все их показанья не более чем пустая балаболка…

– Хорошо, пусть Агафья расставит чаши с мёдом. Но как мы поступим с кухаркой? Неужели и она будет присутствовать при казни?

Кузьма ответил с хитрецой:

– Кухарка и убьёт. Я смогу уговорить её доказать этим свою преданность вам. Ведь Агафья – бывалая и хорошо тренированная санитарка. Я скручу, опутаю Кирилла, и кольнёт она иголкой шприца в вену.

Чиркова вдруг затошнило, и он просипел:

– Санкционирую этот план и всех обязываю через полтора явиться в столовую. Морально подготовь Агафью. Пусть решит бывшая санитарка, чем наполнить шприц. Дешевле всего воздухом… ей полагается это знать… Выполняй мои директивы!

Кузьма поклонился и шустро попятился к двери, а затем, козырнув по-военному, повернулся резко кругом и вышел из комнаты. Дверь же в хозяйские апартаменты слуга бросил распахнутой…

Несколько мгновений Чирков отчётливо понимал абсурдность ситуации. Ведь убийство своего доверенного приспешника без каких-либо серьёзных мотивов, а по одному только навету лакея – беспримерная глупость! И такая беззаконная казнь совершится при скопище свидетелей, среди которых окажется и невеста жертвы!.. Полное сумасбродство и попаданье впросак!.. Он необъяснимо покорствует своему безалаберному слуге!

И вдруг трезвая оценка собственной непрезентабельности и мерзких реалий сменилась у него хотеньем блаженства. И столь сильно захотелось Чиркову приятности и услад, что начисто им позабылась его верная оценка нынешних обстоятельств. И вдруг его сознанье заполонили грёзы и галлюцинации…

Чирков алчно, вожделённо грезил об академических научных лаврах, недополученных им прежде из-за неблаговидности и секретности его ремесла и трудов. И, кроме того, не было у него дельных текстов, ибо не имел он способности, несмотря на бесспорный ораторский дар, связно излагать свои мысли на бумаге.

И теперь ему подумалось о том, что именно пелена секретности полностью у него атрофировала способность писать тексты. Ведь в его научном учреждении охранные службы ради сохраненья имперской тайны ретиво гонялись за каждым клочком, лоскутом исписанной бумаги. Беспощадно пресекались любые поползновенья на публикацию книг, статей и лекций. И пропал его писательский дар за ненадобностью! А в том, что родился он с литературными способностями, Чиркова убеждало его ораторское мастерство…

И начали ему грезиться его выступленья на конгрессах, конференциях и симпозиумах, где произносил он речи о самых разных областях науки: о химии, математике, психологии, физике и истории. И в его грёзах лауреаты высших премий, бушуя в шоковой радости от его достижений, благодарили его бесноватыми, бурными овациями, а затем под влияньем психотропных зелий уходили гуськом в жерло чадной и огненной печи. Над науками он обретёт безмерную диктаторскую власть, и его авторитет будет незыблем и непререкаем. И такие чаянья могут воплотиться наяву, если только захватит он безграничную политическую власть…

В экстазе ему кощунственно подумалось:

«Допускает ли Всевышний в своих деяньях элементы блефа? Ведь тот, кто блефует, – не всемогущ, я это знаю по своей жизни и по игре в покер. Нет, я не равен божеству, я ещё вынужден крохоборствовать. Но я уже могу позволить себе абсурдные поступки, как и Бог. Разве не абсурдно карать огненной геенной сексуальные извращенья, если их сам допустил? Убийство Кирилла – абсурдно, но я сегодня дозволю себе эту роскошь. И сладко мне будет в неге и комфорте наблюдать бессмысленную смерть… Мне захотелось недельного отдыха без сутолоки, и вдруг оказались каникулы в этой усадьбе очень интересными…»

Он величаво и медленно встал с дивана, который на миг показался ему троном, и потянулся с хрустом костей. Затем, пройдя анфиладу комнат с феодальной мебелью, Чирков оказался в круглом зеркальном будуаре с париками, флаконами, пузырьками и тюбиками; сверкала червонным золотом массивная пудреница. Гелей, мазей, порошков и пасты хранилось здесь в изобилии; приторно пахло бритвенным кремом. Чирков быстро скинул с себя белый костюм, рубашку и трусы, а затем юркнул через ореховую дверь в благоуханную мраморную ванную, где пару минут корчился под струями ледяного душа. После процедуры Чирков тщательно вытерся махровым полотенцем и, побрызгав себя одеколоном, сунул ступни в банные резиновые тапочки; вскоре он голым прошёл в гардеробную комнату, где облачился в одеянья из чёрного шёлка и обул лёгкие шевровые туфли. Все предметы его наряда были высшего сорта: и чёрные кальсоны, и блуза с кружевным воротом, и просторный костюм. Чирков быстро расчесал бородёнку с усами и пожалел об отсутствии у него кудрей, шевелюры и бакенбард. Затем он посмотрел на себя в зеркало и признал себя похожим на благородного испанского гранда…

Он величаво и чванно вернулся в гостиную, где наблюдал в кресле через окно грозовые тучи, блики и зарницы. И вдруг он в себе ощутил абсолютную пустоту, подобную коме; в нём исчезли мысли и рефлексы…