Текст книги "О личной жизни забыть"

…Иванов и Ерёма стояли у окна в конце коридора и смотрели в сторону кухни, где челноками с кастрюлями и сковородкам сновали студенты других групп и курсов.

В коридор выглянул Алекс.

– Все. До утра можете гулять.

– Э! Э! – возмутился Иванов. – Мне к семинару к завтра готовиться надо.

– Хорошо. Конспект и две книги. (Ерёме) А тебе что?

– Полотенце и зубную щетку. И моего Кинга, – ответил тот, понимая, что спорить бесполезно.

– Вери гуд! – И Алекс исчез.

– Ну Юлька, борзая! – Иванов был само возмущение. – Имеет же съемную хату и все равно на наш плацкарт щемится. Что будем делать?

– Завидовать будем, товарищ Жданов, – Ерёма настроен был более миролюбиво.

Дверь снова открылась, и Алекс подал однокомнатникам их книги, щетки, полотенца и бутылку итальянского вина.

– От Юли вам на бедность, – сказал он, протягивая бутылку.

– А коньяк?! Понижать градус напитков западло, – возбухнул Иванов.

– Кыш давай! – отмахнулся от него Копылов.

12

Унылая общажная комната уже через час была превращена в спальню для новобрачных. Всего-то и потребовалось сдвинуть вместе две койки и застелить их одним комплектом постельного белья. После бурных объятий самое время поговорить о вечном, вернее, о том, что представляется вечным и самым главным в двадцать лет.

– Почему ты не рассказываешь, что у тебя случилось? Я же чувствую, – ворковала ублаженная гурия, возложив хорошенькую головку на плечо притомившегося султана.

– Любимая девушка на свидание не пришла, – Алексу просто лень было говорить что-нибудь другое.

– Я серьезно.

– И я серьезно.

– А почему не пришла?

Он пожал плечами:

– Наверно, муж не пустил.

– Ну хватит шутить. Между нами не должно быть никаких тайн, – сказала она.

– Это еще почему? – удивился Алекс.

– А ты хочешь, чтобы между нами были тайны?

– Почему бы и нет?

– Хочешь, чтобы и я тебя обманывала? – допытывалась она.

– Юль, давай не будем об этом, а? Я, кажется, снова готов к любовному подвигу.

Он попытался обнять ее. Юля отстранилась.

– Ничего не выйдет. Пока все мне не скажешь о сегодняшнем. Что с тобой случилось?

– Нельзя, значит, нельзя. Спокойной ночи, любимая, – он полушутя отвернулся к стене.

Некоторое время они лежали молча.

– Между прочим, три дня назад меня просили дать на тебя секретную характеристику, – сообщила вдруг Юля.

Алекс немедленно повернулся к ней.

– Как это?.. Зачем?

– Вот и я спросила: зачем?

– Ну?

– Просили оценить твое мировоззрение.

– А кто? Кто? – ему не терпелось узнать.

– Какой-то молодой мужчина. Симпатичный такой. Не из нашего вуза. Показывал свои красные корочки, но я не успела там ничего прочитать.

– И ты согласилась? Просто так?

– Он пообещал, что меня с платного на бюджетное переведут. Если я буду время от времени давать о тебе отчеты. Вот, сказала, а сама не знаю, зачем? Ты теперь точно не захочешь со мной знаться.

– Наоборот, – Копылов неожиданно развеселился. – Ты теперь будешь моим персональным стукачом. А ты уже что-то написала?

– Издеваешься?

– Слушай, а давай я вместо тебя эти отчеты писать буду. Тебе же не сказали их от руки писать? Так? Ну я на твоем компе наберу, а ты только подпишешь. Годится?

– Не догоняю твоего юмора.

– И не надо. Я просто такое напишу, чтобы они отстали от меня раз и навсегда.

Снова помолчали, каждый думая о своем.

– А где ты был сегодня днем? – ангельским тоном снова начала Юля.

– Господи! Я убью тебя! – грозно воздев руки, он показал, как будет это делать.

Она, хихикая, закрылась руками:

– Кто-то говорил, что к чему-то снова готов?..

Как говорится, умеют же женщины иногда и приятные слова произносить!

13

Пытка проходила в подвале брошенного недостроенного здания. Давно ожидая и такого поворота событий, Терехин заранее был готов и к нему. После двух десятков ударов по самым болевым точкам и прижиганий сигаретами гениталий «сломался» и стал давать нужные показания. Это были сведения о тех, кто раньше времени спрыгнул с их карательного бронепоезда, кого было не жалко – предатели они предатели и есть. Зато трех человек, что оставались при нем до сегодняшнего дня, Виталий Борисович сумел на время обезопасить – вместо них называл других конкретных людей из спецслужб, которые за два последних года непонятным образом исчезли. Разумеется, при системном скрупулезном розыске эта липа, в конце концов, обнаружится, но все равно пройдет минимум пара недель, и его верная троица, обнаружив исчезновение шефа, обязательно сообразит, что к чему и сумеет побеспокоиться о собственной выживаемости.

Сам как-либо выкручиваться он даже не пытался. Ни на какое законное судебное разбирательство, или хотя бы на закрытый трибунал ему также рассчитывать не приходилось – уж слишком скользкая для всех тема эта их тайная организация «Верность присяге», никто не захочет, чтобы малейшее упоминание о ней куда-либо просочилось.

Сейчас, стараясь хоть как-то заблокировать физическую боль, что разрывала его тело, Терехин попытался вспомнить, как именно хоронят неопознанные трупы бомжей: упаковывают в мешок, или просто бросают в яму. А может эти парни, веселья ради, устроят ему расчлененку и развезут по разным свалкам. Ну что ж, такая смерть тоже не хуже любой другой. Зато какую пищу для домыслов даст его исчезновение всем тем, кто хоть немного в курсе дела!

Дознавателей было трое: шеф службы безопасности холдинга «Элис» Лавочкин, бывший участковый Грибаев и недавно взятый на работу бывший опер Смыга, тот, что походил на крысу. Сам Лавочкин был с Лубянки, поэтому относился к своим подручным с некоторым корпоративным высокомерием, всякий раз давая им понять, что знает про них гораздо больше, чем они сами о себе знают. Утром, посылая их брать Терехина, Лавочкин небрежно бросил:

– Возможно, сегодня вас ожидает посвящение в нашу масонскую ложу.

– Что он имел в виду? – спросил Смыга у Грибаева по дороге в адрес, как у более старослужащего сотрудника «Элиса».

– Я думаю, ликвидация, а то и расчлененка, – с деланным равнодушием объявил бывший участковый. – Проверка на вшивость.

– Ну и ты как?

– Так же как и ты… – Грибаев даже не стал договаривать и так было понятно, что рано или поздно на этой работе их постараются замазать большой кровью для лучшего послушания, ну и для лучшей заплаты, разумеется.

Сейчас над Терехиным они старались изо всех сил, в надежде, что пытками дело только и обойдется. Ведь ясно же, что пенсионер, инициатор пятнадцати убийств никуда жаловаться не побежит.

Диктофон записывал все признания их жертвы. Лавочкин, не доверяя железу, помечал то, что его интересовало, одному ему понятному значками в своей записной книжке. Пора было закругляться. Но дать команду: «отставить» значило проявить излишнюю мягкость, пусть его сыщики еще полютуют, больше потом послушными будут.

– Чего еще он должен сказать? – первым притомился более молодой Смыга.

– Уже все сказал, – шеф закрыл свою книжечку и спрятал в карман.

– Так чего мы его мутузим? – от собственного прозрения Грибаев даже опустил занесенную для удара ногу.

– Я думал, вам приятен сам процесс, – спокойно произнес Лавочкин.

Оба заплечных молодца вопросительно посмотрели друг на друга.

– А дальше с ним что? – Грибаев достал носовой платок и принялся вытирать с рук кровь.

Шеф только выразительно хмыкнул.

– Прямо здесь? – Смыга с сомнением осмотрел подвальное помещение. Нести труп сто метров до машины ему никак не хотелось.

– Только без отпечатков пальцев и стоматолога, – спокойно распорядился Лавочкин. Это означало, что у трупа не должно было остаться ни зубов, ни пальцев.

– Черт, я топорик в багажнике оставил! – Смыга, получив взглядом у шефа разрешение, потопал из подвала за инструментом.

Лавочкин сделал жест рукой в сторону пустой жестянки, валявшейся в углу. Грибаев наполнил ее дождевой водой, стоявшей в цементной ямине, и вылил на отключившегося в очередной раз Терехина. Тот чуть шевельнулся.

– Ну что, Неуловимый Мститель, хорошо тебе сейчас? – Лавочкин нагнулся к нему уже с чисто медицинским интересом.

– Хорошо, – Виталий Михайлович с трудом разлепил разбитые губы.

– Старый пень, а туда же. Пятнадцать душ за шесть лет загубил и все еще не наелся, – почти умиротворенно укорил Лавочкин.

– Девятнадцать, – поправил Терехин.

– Ну до тех четверых мне дела нет. Меня моя пятнадцатка больше заботит. Вернее, уже тоже не заботит. Скажи, не страшно вот так сейчас умирать? В загаженной норе и чтобы никто никогда не узнал, как ты окочурился? Твои подельники точно так же умирать будут: вовсе не народными мстителями, а как гнойные наросты.

Терехин считал иначе.

– Хорошо… Хорошо так умирать… Я рад… Ненавижу… Вы все тоже предатели Родины.

В дверном проеме появился Смыга с туристическим топориком в руке.

– Вот же упертый. Кончайте его. – Лавочкин встал и направился на выход, но не ушел, остался наблюдать за «посвящением» своих подручных.

Те, собираясь с духом, глянули на шефа, потом уставились на еще живого старика. Смыга половчее перевернул топорик обушком вперед.

– На, прикройся. Кровью все запачкаешь, – Грибаев протянул напарнику большой фанерный лист, стоявший тут у стены.

– У меня родная жена не такая заботливая, как ты! – засмеялся Смыга, взял фанеру левой рукой как щит, а правой половчее перехватил топорик и шагнул вперед.

Терехин смотрел на убийц немигающим взглядом, его губы улыбались.

14

Алекс, как и обещал, набрал на следующий день у Юли на компьютере закрытую характеристику на самого себя. После тренажа с интернатовскими доносами это было совсем не сложно.

– «…Свое негативное отношение к окружающему он не скрывает, – вслух с выражением читала Юля то, что ей надо было передать «симпатичному молодому человеку». – Больше всего меня покоробило, как он однажды назвал русских главной в мире предательской нацией, мол, сначала предали свою страну, а во время чеченской войны еще и свою армию. Несколько раз также утверждал, что нормальный человек никогда такому государству служить не должен. В будущем он спит и видит, как заработает адвокатской карьерой первые сто тысяч долларов и свалит с ними за кордон»…

Она остановилась и удивленно посмотрела на него.

– Ты же говорил, что будешь только прокурором?

– Это я так притворяюсь. Прокурорам мало платят, адвокатам больше.

– Слушай, это же совсем не мой стиль, я бы в жизни так не написала.

– А кто может знать твой стиль. Все нормально будет. Схавают за милую душу.

– А кто вообще может так тобой интересоваться? ФСБ?.. А почему?

– Потому что я знаю два языка: английский и испанский. И вообще…

– Это чтобы разведчиком стать? Ух ты!

– Не с нашим счастьем. Скорее, сидеть в какой-нибудь подвале и слушать американские и испанские радиопереговоры.

Юля чуть призадумалась.

– А тебе за такую характеристику ничего не будет?

– Ну может быть, немножко расстреляют, а так ничего, – ухмыльнулся он, очень довольный своим чувством юмора.

15

Впервые получив от Терехина задание все сделать самому с очередным предателем-отступником, Зацепин понял, что они достигли самого дна в своей деятельности и надо срочно готовить пути отхода. Первым делом он счел нужным как следует вооружиться. Тайник, в котором терехинцы держали свой арсенал был наполнен самым разнообразным оружием, включающим даже гранатометы и один старорежимный давно снятый с вооружения огнемет. Петр выбрал себе три пистолета, несколько гранат и бронежилетов, а также пару ящиков тротила и все это перепрятал в свои собственные схроны. Вторым пунктом были документы, их Петр припас себе тоже в тройном комплекте. С деньгами было похуже – с ними получились только два комплекта. И то их хватало скорее на текущие расходы, чем на серьезное бегство за кордон.

Ничего не поделаешь – пришлось менять планы и самого бегства. Любимые Панама и Коста-Рика отпали сразу, за ними все другие страны западного полушария. Европа выглядела слишком прозрачной и регламентированной, для двухнедельной поездки супер как комфортна, а на год уже хоть волком вой. Из Ближнего Зарубежья приглянулась разве что Белоруссия, там, в единственной, на русский язык представители титульной нации никак не косились, просто потому что сами своей титульной мовой не владели. Но хорошенько все обдумав, Петр отверг и бульбашей. Тут-то и всплыли его собственные слова, которые он произнес в споре еще в студенческие годы:

«Не понимаю я как следует 1937 год. Ведь, видя, что творится, можно было мотануть куда-нибудь в Сибирь, найти там медвежий угол и благополучно пережить все это время. Бред, что НКВД могло вычислить тебя и там. Никогда не поверю, что в сибирской тайге нельзя затеряться».

А с его-то теперешним опытом, да еще при почти полном уничижении главного сыскного ведомства страны, ему сам Бог велел вернуться к сей подростковой идее. И Зацепин на полном серьезе стал прикидывать ее в качестве своего конкретного маршрута.

Об исчезновении Терехина майор узнал из обыкновенной милицейской сводки о неизвестном пожилом мужчине с отрубленными кистями рук и с проломанным лицом. Сначала не поверил просто потому, что как это вообще попало в милицейскую сводку. Тремя заранее условленными способами попытался связаться с Виталием Михайловичем и только, когда это не удалось, понял, что финальная раздача наступила.

Самым разумным было, конечно, тотчас же пускаться в бега, но уподобляться обыкновенному трусливому зайцу не хотелось. К тому же оставалось два неотложных дела, которые необходимо было выполнить. Одно касалось Алекса. Ведь никто кураторства над ним с Зацепина так и не снял, предполагалось, еще некоторое время его вести, пусть упрямый юнец получит высшее образование, а там все равно приставить его к занятию, к которому у Копылова имеются все предпосылки. И второе дело касалось главного кадровика олигархов Николаева, его тоже требовалось выполнить во что бы то ни стало, чтобы у тех, кто расправился с Терехиным возник страх, что «Верность присяге» живет и действует.

16

Продолжая все эти годы регулярно встречаться с дядей Петей, Алекс обнаружил, что Зацепин еще до армии успел окончить два курса филфака МГУ и имел на мировую литературу свой особый взгляд.

Вызвать куратора, который несколько стеснялся сего факта своей биографии, на очередной литературный диспут было не легко, однако Алекс вскоре приспособился первым высказываться на эту тему, и когда его высказывания бывали достаточно провокационны, тогда возникал и ответный выпад Зацепина.

За такими провокациями Алексу не приходилось далеко ходить, достаточно было вспомнить, как скучающие на уроках литературы одноклассники толкали его в спину: «Ну давай!» И он с удовольствием поднимал руку, задавая бедной училке «невинные» вопросы, типа:

– Софья Аркадьевна, а как это так? Действие в «Тарасе Бульбе» происходит в XV веке, а картошку-бульбу на Украину завезли не раньше XVIII века?..

Или:

– В «Евгении Онегине» в самом начале четко сказано, что Онегин поехал в деревню «поправлять подушки» только для того, чтобы получить от дяди наследство. Не кажется ли вам, что один такой факт настолько измазывает героя, что уже нет повода для его изучения?..

Либо:

– А Печорин, Софья Аркадьевна, вообще чистый уголовник. И с дамами и с Грушницким. Потом сам Печорин глуп, как канарейка. Мало того, что у него не хватает смелости самому украсть Бэлу, а только купить ее, так он, взрослый человек, совершенно не думает о том, что будет делать с ней потом…

К общему удовольствию класса пожилая учительница тут же, как юная стажерка покрывалась пятнами и до конца урока, забыв обо всем, доказывала тугодумному ученику-латиносу, как он неправ.

После подобных провокаций, Зацепин тоже нередко выдавал что-либо равноценное.

– Для меня вообще литература XIX века прошла под девизом: «И кухарки любить умеют», – с серьезной миной ерничал куратор. – Но если тогда это звучало как экзотика, то в XX веке она полностью кухаркиной и стала. Ну так пусть ее одни кухарки и читают. Сейчас я едва начинаю читать беллетристику, как тотчас же себе спрашиваю: «А зачем мне про эту ерунду надо знать?» И тут же ее закрываю.

А в другой раз:

– Я к испанскому языку больше всего пристрастился после того, как открыл для себя главный секрет «Дон Кихота». Для большинства это архаичный текст про старого придурка с тазиком на голове, а я прочитал его, как притчу о победе одного человека над всем окружающим миром. Восемьсот страниц никто не может с ним справиться и побеждают его лишь с помощью обмана, когда ушлый бакалавр переоделся в рыцарские доспехи. То есть тоже стал на минуту жить по законам Дон Кихота. Вот и выходит, если один человек как следует скажет «нет», весь мир с ним ничего сделать не сможет.

До кучи могло возникнуть и такое признание:

– Мне вообще всегда было стыдно за великую русскую литературу, что в ней никогда не было хороших приключенческих книг. Вот была бы у нас такая ковбойская литература как в Америке только про наших землепроходцев и казаков, любой бы Гитлер сроду к нам не полез бы. А то начитался бедный Адольф про Обломовых и Пьеров Безуховых, и от большого ума решил, что это вся Россия и есть.

Сегодня, когда Зацепин позвонил на Юлину съемную квартиру и попросил о встрече, Алекс вдруг вспомнил, что ни разу не спросил куратора о его самом любимом литературном персонаже, и дал себе задание непременно это выведать. Еще ему захотелось очно познакомить дядю Петю с Юлей. Было любопытно, как тот прореагирует на его подружку. Да и не мешало бы услышать, что Юля скажет про его куратора. Возможно, приметит что-нибудь особенное.

17

Отзвенела четвертая пара, и толпа студентов вывалила во двор института.

– А давай ты ко мне совсем на съемную квартиру переедешь, – говорила Юля, едва поспевая за широким шагом Копылова. – А то, как не родной: день со мной, день в общаге, самому не надоело? Буду приучать тебя к настоящему домашнему уюту.

Алекс уже заметил стоящего чуть в сторонке Зацепина.

– Идем, познакомлю, – он взял Юлю за руку и подвел к куратору. – Это и есть мой дядя Петя.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Здравствуйте, – чуть смущенно проговорила девушка.

– Здравствуйте, – любезно ответил Зацепин, придавая своему взгляду должное восхищение.

– Это Петр Иванович. Я тебе о нем рассказывал. А это Юля… – представил Алекс.      – …о которой он мне тоже много рассказывал, – подхватил его слова майор. – Я так полагаю, вы самая красивая девушка факультета?

Девушка ничуть не смутилась от столь лобового комплимента взрослого мужчины.

– Вы не мне, вы ему это скажите. А вы настоящий дядя Алекса?

– Почти. Близкий друг его родителей.

– Я думала, в наше время уже так не бывает: «близкий друг родителей».

– Увы, бывает, – Зацепин с неудовольствием глянул на своего подопечного: интересно, что ты там ей порассказывал про меня. – Не возражаете, если я украду своего «племянничка»?

– А куда? Можно мне с вами? – запротестовала «самая красивая девушка факультета».

– Боюсь, что нет. Нам с ним в одну контору подъехать надо, где вход по пропускам. Вы же не захотите остаться одна на улице, да и нам это будет крайне неловко.

Копылов молчал, предоставляя дяде Пете самому выкручиваться.

– А я бы и на улице подождала. Давно хотела познакомиться с кем-то, кто знал Алекса прежде.

– Хорошо, – Петр с усмешкой посмотрел на «племянничка», отпасовывая ему принятие окончательного решения.

Ну, гад, подумал про себя Копылов.

– Юль, а давай ты будешь еще и самой умной девушкой нашего факультета, а? – нашелся он.

– А когда назад? – ей стало слегка досадно, хотя по их интонациям она поняла, что дело у них не пустяшное. – Я бы хотела вас пригласить к нам на праздничный ужин.

– А что? Я – за, – Зацепин ничуть не возражал.

Юля радостно просияла.

– Я испеку утку с черносливом. А пить, что вы предпочитаете?

– Домашний квас.

– Ой, я его ни разу не делала.

– Ну вот, а еще на праздничный ужин приглашаешь, – насмешливо укорил Алекс. – А я говорил, что ты все умеешь.

– Но квас, кажется, надо долго настаивать. Я просто не успею, – девушка не на шутку распереживалась.

– Тогда дадим вам сутки времени. Завтра на вечер, а? – Зацепин был сама предупредительность.

– Ладно, жду вас завтра к ужину. До свидания, – последнее предназначалось им обоим. Юля повернулась и пошла прочь. Они невольно смотрели ей вслед.

– Ты, я вижу, живешь уже как настоящий семьянин, – прокомментировал ситуацию майор.

Алекс не ответил.

– У тебя паспорт с собой?

– Да. А зачем?

– Очень хорошо.

18

Они ехали в машине по улицам Москвы. Алекс не забыл спросить куратора о его любимом литературном герое, предварительно заявив, что его любимый мужской персонаж: Белый Клык Джека Лондона.

– А женский? – тотчас же отреагировал Зацепин.

– Таковых нет. Все они изображают всегда одно и то же занудство: неудовлетворенность своей личной жизни. Так и хочется всех их отправить на стажировку в ближайший публичный дом, чтобы они количеством мужчин восполняли их качество.

Петр расхохотался так, что вынужден был притормозить у обочины тротуара, чтобы вволю отсмеяться и налюбоваться на своего подопечного, как на экспонат Кунсткамеры.

– А мой любимый персонаж – Робинзон Крузо. Он еще почище Дон Кихота будет. Особенный кайф от того, как он, сидя на своем острове, ни разу не вспомнил ни о родных, ни о друзьях, не говоря уже про мировую литературу, живопись и музыку…

– …и про женщин тоже, – добавил, довольный таким разговором Алекс.

– Ну и про женщин тоже, – согласился куратор. – Между прочим, он мне всегда напоминал разведчика длительного залегания. Внедрен в ряды людоедов и ждет своего часа, чтобы стать там пятой колонной. Поэтому и не поддается обычным человеческим слабостям.

Копылов недовольно поморщился.

– Ну, кто о чем, а голый о бане. Как вы ухитряетесь все повернуть на одну и ту же тему. Я же сказал: нет, раз и навсегда!

– Кстати, давно собирался похвалить твой русский язык, – мягко поменял тему майор. – «Голый о бане». Ты что, специально учишь русские пословицы и поговорки?

– И учу и так запоминаю. А куда мы вообще едем?

– Надо заехать в одно место. Пустую формальность совершить.

– По моему паспорту?

– Именно.

– Я же сказал: ни в какие шпионские школы я поступать не буду.

– Расслабься. Нужен ты очень шпионским школам.

– А куда тогда? – удивился Алекс.

– В Инюрколлегию.

– А что там?

– Твое наследство тебя разыскало.

– Какое наследство?

– Твоих родителей. Они успели сделать на тебя завещание. За вычетом всех налогов, поборов и комиссионных набралось полтора лимона баксов.

– Ага, на Алехандро Гонсалеса, родом из Валенсии, – съехидничал Алекс.

– Зачем, на Алехандро? На Александра Сергеевича Копылова из деревни Ивантеевка, 1979 года рождения, без указания степени родства. Поэтому столь долго и длилась эта бодяга, пока тебя разыскали.

Копылов понял, что майор не шутит.

– И что?

– А ничего. Губы особенно не раскатывай. Передашь их в фонд, который я тебе напишу. Такой порядок.

Некоторое время они ехали молча, Алекс переваривал услышанное.

– Нет.

– Что нет?

Лицо Копылова приняло непривычно злое выражение.

– Ни в какой фонд я их передавать не буду.

– Что, жаба, будет мучить?

– Я сказал.

– Такой порядок. Все, что разведчики заработали за границей, принадлежит не им, а государству.

– Почему же тогда, родители записали все на меня, а не на государство?

– Ну на тот случай, если с ними что-то случится там, в Коста-Рике, и ты тоже останешься там.

– С ними это и случилось в Коста-Рике. А вы меня насильно вывезли оттуда.

– Алекс, не дури. Все равно никто тебе живых денег тут не выдаст. Найдут сто одну отговорку. Зато себе жизнь ты точно сломаешь.

– В колонию посадят?

– Без колонии обойдутся. Например, отчислят из института, заберут в армию. Туда, где хуже любой зоны. Не позволят оставаться в Москве и так далее, – перечислил майор.

К простой злости у Алекса добавилась мрачная решительность.

– Пусть будет так. Я согласен на это. Раз бравые русские шпионы предали моих родителей, то вполне логично, что они так же браво предадут их сына.

Петр пристально глянул на него и надолго замолчал. Что действительно было на это сказать? Его внимание внезапно отвлекло зеркальце заднего вида. В третий раз он видел за собой одно и то же авто: темно-серый «Ауди». Два раза могла быть случайность, на третий – что-то посерьезней.

– Не понял. Только этого еще не хватало. Это случайно не за тобой хвост?

– Хвост? – Копылов удивленно оглянулся назад.

– Так. Как бы это сделать поестественней? – вслух рассуждал сам с собой куратор, чтобы хоть немного принизить степень своей тревоги. – Попробуем-ка свернуть сюда. Ага. Точно хвост. Теперь сюда. А вот эту фуру мне точно Бог послал.

Машина Зацепина петляла по улочкам центра Москвы. И в самый последний момент проскочила под носом у мебельной фуры, выезжающей из подворотни с правой стороны. Фура на пару минут перекрыла все движение на улочке. И «Опель» майора, в очередной раз свернув, и освободившись от преследователя, стремительно помчался прочь.

19

Вырвавшись за Садовое кольцо, Петр остановился на одной из безлюдных улочек и достал из бардачка огромный сотовый телефон с антенной, еще только входивший в обиход в то время.

– Ого! – прокомментировал сей технический прогресс Алекс.

– А ты думал! – куратор выбрался из машины и, отойдя на несколько шагов, позвонил. Копылов воспринял эту игру в конспирацию с изрядной долей скепсиса, он и в автомобильную слежку не очень поверил.

Через пару минут Зацепин снова занял водительское место.

– Собираюсь уехать в одно место за городом. Ты как?

– В смысле?

– С одной стороны, мне надо показать тебе, где я буду, вдруг понадобишься, с другой – могу тебя очень сильно подставить.

– Буду просить, чтобы меня расстреливали без особого цинизма, – Копылов не скрывал своего сарказма.

– Тогда едем?

– Почему нет? Надеюсь, это будет настоящее конспиративное лежбище? – продолжал веселиться Алекс.

Куратор ничего не ответил и они поехали. По дороге майор снова попытался вернуться к теме наследства.

– Ты пенсию на родителей получаешь? Получаешь.

– С этого года не получаю. Только материальную помощь раз в три месяца. Об обещанной отдельной квартире уже никто и не заикается.

– Ага. Мы начали торговаться! – отметил Петр. – Значит, все-таки денег хочется?

– А вам не стыдно как моя Баба Дуня живет при погибшем героическом сыне-кормильце? – Алекс перешел в атаку.

– А ты знаешь, что сейчас целые деревни на пенсию стариков только и существуют?.. Я что тебе и ей недостаточно подбрасываю?

– Да я лучше это наследство вообще получать не буду, чем отдам вашему дурному государству.

Куратор больше не стал настаивать. Они надолго замолчали, каждый думая о своем. Полтора миллиона! Алекс прикинул, из чего они могли сложиться: от продажи дома и имущества, от накоплений на яхту, от доли в бизнесе. И контрразведка Коста-Рики не наложила на них вето просто из-за того, что дело шпионов Гонсалесов не дошло до суда. Следующая мысль напугала его: возможно именно мысль о финансовом благополучии наследника, стала главной причиной суицида матери!..

Они катили уже по подмосковной дороге. Дважды им встретились гаишные посты, что сильно напрягало майора. На последнем посту ему показалось, что гаишник особенно внимательно всматривается в проезжающие мимо него легковушки. Потом была еще получасовая дорожная пробка. Вырвавшись из нее, «Опель» с оживленной четырехрядки съехал на пустующую проселочную двухрядку. Впереди появились следы больших ремонтных дорожных работ, и все движение вообще выстроилось в один ряд. Петр снизил скорость и медленно переваливался по колдобинам.

Сзади их нагнал одинокий мотоциклист в закрытом непрозрачном шлеме. Зацепин на автопилоте настороженно посмотрел на него в зеркальце. Мотоциклист, не торопясь, аккуратно ехал по самой бровке. Это немного успокоило. Алекс тоже с любопытством обернулся на очередную причину мании преследования куратора.

Все произошло в считанные секунды. Поравнявшись с машиной, мотоциклист вдруг бросил в нее гранату, даже не бросил, а просто вкинул в салон прямо Зацепину под локоть. Взревев двигателем, мотоцикл унесся вперед.

Майор среагировал почти также быстро: наклонился, нашел на ощупь на полу гранату и выкинул ее в окно. И все-таки нескольких мгновений ему не хватило. Прямо в воздухе граната взорвалась.

Приостановившийся в трехстах метрах мотоциклист увидел этот взрыв, после чего снова помчался дальше.

20

Дым рассеялся. «Опель» стоял, передним колесом съехав в кювет.

У Копылова на лице лишь две царапины. Куратор пострадал значительно сильнее. Без сознания он казался вообще мертвым.

– Петя! Дядя Петя! Ну давай. Петя! – Алекс осторожно тряс его за плечо.

Зацепин пошевелился и открыл глаза.

– Я ничего не вижу. Не вижу. Где я?

– Это я, Алекс… Здесь, в машине.

– Алекс?.. В машине?.. Что с моими глазами? Они есть?

– Нормально с глазами. Только лицо в крови. Я сейчас.

Он носовым платком вытер Зацепину лицо. Извлек из раны на щеке осколок стекла и плотно зажал сочащуюся кровь платком.

– Машина. Отгони ее в лес, – распорядился майор. – Сначала в лес. Давай на мое место. Чтобы они вернуться не успели.

Копылов вложил в руку куратора платок, чтобы тот зажимал рану, и вылез из машины. Обошел ее и придирчиво осмотрел. Вся ее левая сторона была посечена осколками.

Зацепин с трудом перебрался на пассажирское сиденье.

Алекс сел на его место и попробовал завести мотор. Со второй попытки это ему удалось.

«Опель» кое-как выбрался из кювета и послушно покатил по дороге.

Заметив первую боковую колею, уходящую в лес, Алекс свернул на нее, отъехал подальше в самые заросли и остановился.

– Что с моими глазами? – снова спросил куратор.

– Внешне все как будто цело. Может нерв какой поврежден.

– Еще этого не хватало.

Не отпуская платка Алекса, Зацепин достал собственный носовой платок и приложил туда, где особенно болело. Копылов вынул из аптечки вату, бинт, перекись и принялся, как умел обрабатывать раны майора.

– В больницу надо.

– Надо, конечно, надо. Только нельзя в больницу. И на машине больше нельзя. Достань телефон.

Алекс открыл бардачок и вытащил сотовый телефон.

– Ни разу по такому еще не звонил.

– Нажимай слева черную кнопку, будет гудок, потом наберешь номер.

Копылов выполнил сказанное.

– Два, четыре, семь, девять… – продиктовал Зацепин нужный номер.

Ничего лучше, чем позвонить Зое, он придумать не мог. Каждых полтора года они с африканскими страстями выясняли свои отношения и «окончательно» расходились, чтобы через несколько месяцев вновь сойтись. Сейчас в этом их алгоритме был момент самого свежего, самого болезненного расставания.

В трубке раздался долгий гудок.

– Дай сюда, – куратор забрал телефон. – Алло. Зоя? Привет.

Алексу хорошо слышал, что отвечала Зоя.