Текст книги "О личной жизни забыть"

– Да, но…

– Давай не будем по мелочам дергать мальчишку. У нас здесь штучный товар, а не пушечное мясо. Вот пускай штучным и остается.

В отсутствии Даниловны Копылов выбрал себе другого напарника – Хазу. Тому вечно не хватало идей для своих злых выходок, зато у Алекса с идеями был полный порядок. То на пару введут в интернатовский обиход некую разновидность борьбы сумо (веселей вашего выпендрежного карате будет), то частично освоят язык жестов глухонемых (а что, разведчикам еще как пригодится), то подработают на Балашихинском рынке у ларечников (учимся входить в доверие), то на Красной площади станут продавать интуристам сувениры, купленные по соседству (языковая практика).

И нетерпеливо ждал каникул: скорее в деревню! Там, привет братьям Кондратьевым, он отныне по русской поговорке, и царь, и Бог, и воинский начальник. После десятого класса, правда, возникла некая пауза: Герка загремел в колонию за драку с поножовщиной, и все лето Алекс провел без привычного оруженосца. Зато на соседней улице появилась отдыхающая у родственников московская студентка Эвелина или просто Лина. Рослая плечистая деваха была кандидатом в мастера спорта по плаванью и на всех парней моложе двадцати лет смотрела с самым высокомерным видом. Может быть, в плаванье Алекс и уступал ей, но во всех остальных спортивных упражнениях – ни за что. Оказалось, что в школе она изучала испанский язык и ездила с родителями в Доминикану, – так что повод для общения между ними тоже быстро нашелся. А тут еще и его забавные карикатуры, в которых Лина представала, то в виде принцессы, выкидывающей из башни замка ухажера-принца, то в виде томной ангорской кошки или уборщицы со шваброй, которой кавалеры предлагают мешки с золотом, яхты и дворцы. Стесняясь со «школьником» появляться на улице, Лина тем не менее допускала его к себе в комнату в доме своей тетушки, где они смотрели видик и разговаривали о книгах любимого обоими Джеральда Даррелла.

Однажды, когда тетушка была на работе, Алекс поспорил с Линой, что мужчина всегда сильней женщины и что если она не будет царапаться и кусаться, он запросто сумеет ее раздеть. После двадцати минут ожесточенной борьбы он держал ее в объятиях совершенно голой и мучительно стеснялся сам раздеться – ведь это не было предусмотрено условиями спора. Лина тоже была на себя совсем не похожа – куда девался весь привычный вызывающий апломб – просто длиннотелая мускулистая девчонка с пунцовыми щеками, тоже не знающая, как выйти из неловкой ситуации.

– Ну вот, а ты еще спорила. – Алекс сделал вид, что ничего особенного не произошло, и стал ловить котенка, заглянувшего в комнату, что помогло обоим вернуться на исходные позиции.

Однако произошедшее крепко сидело в их памяти и воображении, и через несколько дней принесло свои плоды. Прогулка по березовому лесу в сумерках закончилась настоящими поцелуями. И теперь уже ничто не мешало Копылову разоблачаться параллельно с раздеванием своей новоявленной пассии. Какие там упоительные восторги от первой близости – он наблюдал за собственными дергающимися телодвижениями с еле сдерживаемой брезгливостью. Даже вершинный полуминутный взрыв наслаждения не перевесил этого.

А что Лина? К его крайнему изумлению она наградила его за эту рефлекторную «физику» потоком самых ласковых слов и счастливых улыбок. «Наверно, именно поэтому все считают женщин глупыми существами», – думал Алекс.

– Тебе тоже было хорошо? – спрашивала она.

– Еще как!! – отвечал он, чтобы не разочаровать ее.

– Давай еще?

– Давай.

К удивлению Алекса, во второй раз все было как-то уже не столь отталкивающе.

На следующий день они не стали дожидаться вечера, а прямо в полдень удалились в лес с пляжной подстилкой. Он пытался подсчитывать, сколько и чего у них теперь было, но очень скоро сбился со счета, да и лесные прелести в виде комаров и муравьев порядком мешали сосредоточиться на собственной донжуанской бухгалтерии.

К третьему любовному свиданию Копылов готовился со всей ответственностью: вспомнил все пособия по сексу, что ходили у них в интернате, и тщательно выстроил для себя последовательность своих предстоящих действий. Больше всего уповал на настоящую постель, которая ждала его в доме Лининой тетки. Однако нового счастья не случилось. Лину он застал с дорожной сумкой – приехавший на машине отец забирал ее на какие-то там спортивные сборы.

– Мы с тобой обязательно в Москве увидимся, – повторила на прощание Лина два или три раза, но при этом как-то забыла указать свой адрес и телефон. Он ей не стал напоминать – оглядев ее разочарованным, более критическим взглядом, пришел к выводу, что в Москве уже ему предстоит стесняться такой восемнадцатилетней старухи.

После первого все же вполне результативного опыта легко было ожидать, что дальше он попытается расширять свой казановский список. Увы, то лето получилось эротичным не только для него одного. Почти весь их теперь уже одиннадцатый «А» в своих летних лагерях и турпоездках как-то тоже умудрился приобщиться к великим любовным таинствам. Добрая половина класса тут же разбилась на пары и принялась с увлечением играть во взрослую любовь. Те, кто Копылову нравился, оказались заняты, а размениваться на дурнушек ему не позволило самолюбие.

С деланным равнодушием пожав плечами, он тут же нашел себе новое равноценное занятие. Собрал под свое знамя Хазу и еще двух одноклассников и повадился с ними совершать кулачные рейды по Москве. Чтобы не выглядеть обычными урками-хулиганами, придумали себе конкретного противника. Им стали расплодившиеся уже на тот момент скинхеды. Каких-либо антирасистских настроений у копыловцев-хазовцев не было и в помине, будь негры и арабы серьезными бойцами, выбор вполне возможно пал бы и на них. А так выпало пострадать их гонителям.

И вот малой компактной группой янычары стали появлялись возле какой-либо вузовской общаги, где жили иностранцы и начинали охоту на бритоголовых. Поджарые подвижные копыловцы на вид не представляли из себя серьезных панчеров, поэтому их появления поначалу мало кто опасался. Конспирации ради Алекс настрого обязал своих подельников разговаривать только по-английски, ведь слово fuck всем понятно без перевода. Подходя к компании скинхедов, они вступали с ними в словесную английскую перепалку, обычно одностороннюю, и когда лысые молодчики наконец понимали, что их оскорбляют, и принимались соответствующе отвечать, тут же приступали к быстрому и эффективному рукоприкладству. Десяток ударов – и полдюжины крепких полупьяных парней лежит на земле, не очень понимая, как это их сумели сбить с ног какие-то тонконогие подростки.

И месяца не прошло, как по столице поползли слухи о банде американских гринписовцев, которые таким образом хотят урезонить отечественных фашиствующих молодчиков. Ровно через полгода эта банда пропала, просто потому что у янычар началась подготовка к выпускным экзаменам, и Алекс благоразумно не стал испытывать судьбу до какого-либо несчастного случая.

21

С Зацепиным к одиннадцатому классу Копылов окончательно примирился. Часто размышляя о том ночном бегстве в Коста-Рике, Алекс пришел к выводу, что все тогда его теперешним куратором было сделано правильно. Дядя Альберто не знал окружающей местности, а мама знала, он мог пробиться в посольство, а она – нет, она была ко всему этому готова со своими кредитками, деньгами и паспортами, а он – нет. И если бы не случайная нелепая змея, она благополучно переместилась бы куда-либо в Панаму или Никарагуа, а оттуда в Европу. И то, что сам Зацепин не объяснял ему это, а позволил до всего додуматься самому, было только в пользу куратора.

Единственный недостаток Петра состоял в том, что чем ближе к окончанию школы, тем он чаще заводил речь о военных училищах. Но тут Алекс был непоколебим:

– Никакой шпионской или военной карьеры я делать не собираюсь! Не хочу и все! Делайте, что хотите.

– Но ведь не в заборостроительный ликбез тебе поступать, – язвил капитан.

Выбрали компромиссный вариант: Институт права и управления, из которого при желании можно было выйти в менеджеры или на судебно-прокурорскую стезю. Старательно подготовившись, Копылов без всякого репетиторства сдал вступительные экзамены и поступил на бюджетное обучение. Считал, что сделал все сам, но так ли это было на самом деле, об этом знал лишь его куратор.

По идее в интернате должны были возмущаться таким выбором своего перспективного выпускника, но там про него на время забыли – все негодование преподавательского состава досталось Хазе, умудрившемся тайком поступить в Духовную семинарию Троицко-Сергиевой лавры.

Часть третья

1

Новая институтская жизнь пришлась Копылову в самое яблочко: свобода, свобода и еще раз свобода! Когда хочешь ложись, куда желаешь ходи, что сбрендит в голову делай! В интернате перед самым выпуском много твердили о том, что после их многослойного образа жизни любое обыденное существование покажется им, янычарам, тусклым и унылым. Ничего подобного! Все тотчас же вокруг Алекса наполнилось своей собственной полноценностью и завлекательностью.

Группа, в которую он попал, оказалась весьма разношерстной по составу, в ней имелись как энциклопедические московские умники, так и самозваные ломоносовы из медвежьих российских углов, и стоило с кем-то из них как следует разговориться, как непременно у него обнаруживалась своя исключительно оригинальная биография с персональными выводами и умозаключениями об окружающем бытие, которые ничем не уступали тем взглядам, что обладал сам Алекс. Когда же чуть спала общая эйфория от поступления, то прямо на глазах в их группе началось происходить еще более забавное формирование настоящего классового общества, прямо как по какому учебнику. Вчера все были просто поступившими абитуриентами, сегодня разделились на активных и пассивных собеседников, завтра появились те, кто стал тебе предпочтительней, послезавтра это уже закрытые для других сотоварищества.

И месяца не прошло, как весь их тридцатиголовый коллектив распался на «бюджетников»-отличников, «пэтэушников», чьи небогатые родители из кожи вон лезли, чтобы оплатить образование своих чад, и «братанов», названных так с намеком на криминальное происхождение больших капиталов их родителей. Попав в бюджетники, которых не любили ни пэтэушники, ни братаны, Алекс, впрочем, совершенно не закомплексовал, продолжал со всеми весело здороваться и непринужденно общаться, совсем не обращая внимания с какой кислой миной ему отвечают на его вопросы. В результате достиг среди одногруппников статуса одинокого рейнджера, приятеля ни для кого и одновременно приятеля для всех.

Почти так же лоялен он был к своим однокомнатникам и в общаге, за исключением того, что не позволял им в комнате курить и шуметь после двенадцати ночи. Для того чтобы завести столь суровый порядок, ему не потребовалось даже ни с кем драться, просто продемонстрировал при свидетелях, как он может самого крепкого из них, бывшего морпеха Ерёму, за полторы минуты повалить на пол и связать его же джинсовым ремнем, – как говорится, привет вам от тренера по рукопашному бою 114-го интерната!

Да, если разобраться, и не было у Копылова достаточно времени, чтобы с кем-то из сокурсников много тусоваться. Перед своим бегством на Запад он хотел досконально освоить Москву, познакомиться со всеми сторонами ее жизни, чтобы потом никогда не было сожаления, что он что-то в Белокаменной упустил. С этой целью Алекс раздобыл себе студенческий билет ВГИКа, вклеил в него свое фото и бесплатно стал шастать по всем театрам и Дому кино, не обходил своим вниманием и музеи с концертными залами, регулярно наведывался также в газетный зал Ленинки, где штудировал испанские и американские газеты, дабы «быть в теме» и языки не забывать.

Плюс ко всему был еще дядя Альберто, который продолжал лелеять мечту о выводе своего подопечного на истинно шпионскую стезю и когда бывал в Москве, то раз в неделю непременно приглашал «племянничка» к себе на обед, от которого Алекс как правило не отказывался – разговоры с Зацепиным за жизнь чем дальше, тем становились все более интересными, да и велись по преимуществу на испанском или английском языке.

В отсутствии же куратора в полном распоряжении Копылова переходила просторная квартира Зацепина и, что особенно важно, компьютер, подключенный к интернету. На нем Алекс не только общался с полдюжиной незнакомых девушек, но и начинал зарабатывать себе первые деньги, разрабатывая представительские сайты для частных фирм. Пока таких заказов было не очень много, но главное, что они уже были.

Словом, весь первый курс пролетел для Алекса как одна большая экскурсия на туристическом автобусе с замечательными видами, остановками и легкой усталостью от обилия впечатлений.

2

Очень часто разговоры с Зацепиным за жизнь перерастали в настоящие словесные баталии. Так случилось и на том обеде, когда они вдвоем обмывали присвоение капитану майорского звания. Со всеми коллегами Петр уже с этим делом отметился, теперь дал порадоваться за свой карьерный рост и «племянничку». Слово за слово спор пошел о непомерных бесхозных пространствах, которыми непонятно почему до сих пор обладает Россия.

– Зачем вообще вам эта Сибирь? – запальчиво доказывал Копылов. – Как только в ней закончится нефть и газ, вы все равно продадите ее Америке или Китаю. Аляску-то продали…

– А поехали! – просто сказал на это дядя Альберто. И через неделю они уже летели на самолете в Петропавловск-Камчатский.

Был август месяц. За плечами Алекса первый курс, сданная на пятерки сессия и июль, проведенный у бабушки в деревне, а впереди он собирался еще месяц посвятить поездке автостопом по югам: Крым или Сочи, как масть ляжет. Зацепин же только что прибыл из полугодовой загранкомандировки, был при деньгах и с настроением сделать что-то большое и впечатляющее. Поэтому летим и едем до тех пор, пока кто первый не сдастся и не завопит: «Довольно!»

Первое потрясение ждало Алекса после девятичасового перелета уже в аэропорту Елизово – все вокруг говорили точно на том же языке, что и в Домодедово. Как Копылов не вслушивался, какого-либо отклонения от языковой нормы не замечал, словно все местные камчадалы ходили с москвичами в одни и те же школы.

– Ну так тут весь народ процентов на восемьдесят с Большой земли, – ответил озадаченному студенту на это встретивший их бывший сослуживец Зацепина такой же, как и он майор-особист в гражданке.

Принимали их с Петром по высшему разряду, в пересчете на единый вид алкоголя это означало по две бутылки водки в день на человека, поэтому память сохранила Алексу о Камчатке не очень много: какое-то купание в геотермальном источнике, полет на вертолете вокруг дымящегося вулкана, рыбалка на реке с карабинами на плече по соседству с тремя тоже рыбачившими на противоположном берегу тремя медведями, застолье на дизельной подводной лодке и в конце ночная погрузка без всяких билетов на рейсовый теплоход. Как блатным пассажирам им пришлось там тоже выставляться для капитана и первого помощника, так что Копылов толком даже не понял, от чего ему там было плохо: от морской болезни, или от избыточного пития.

В себя они с майором как следует пришли только на Итурупе в гостинице барачного типа, с туалетом в конце общего коридора.

– Ты живой? – спросил со своей койки Петр.

Алекс подтянул к себе стоявшую на полу дорожную сумку и достал из нее перочинный нож, раскрыл его и объявил:

– Зарежу первого, кто предложит мне еще по чуть-чуть.

– Умница, так и сделай! – одобрил куратор. – Возьмешь меня в свои подельники.

Итуруп запомнился Алексу прежде всего двойным купанием: сначала они влезли в воду Охотского моря, а затем на другой стороне острова в сам Тихий океан. Из последнего они выскочили не проплыв и пяти метров. Зато отныне можно было с полным правом утверждать, что они купались не где-нибудь, а в Охотском море и открытом океане. Освоили заодно непроходимые курильские бамбуковые заросли, искривленные от ветра сосны, пару водопадов, добычу красной икры и восхождение на полукилометровую сопку. «Никон» Алекса, как и на Камчатке, щелкал непрерывно, так что потом ему, разглядывая фото, приходилось не раз удивляться: неужели мы все это видели?

Следующим остановочным пунктом был Сахалин, до которого они добирались попутным малым танкером. Капитан танкера оказался человеком совершенно непьющим, поэтому халявным пассажирам пришлось расплачиваться дружескими шаржами Алекса и сплетнями майора из жизни политического бомонда Москвы. Разглядывая художества Копылова, капитан рассказал, как недавно в Корсакове один криминальный авторитет приказал за подобный шарж раздробить рисовальщику молотком кисть правой руки. Алекса от сего анекдота едва слеза прошибла, так ему стало жаль свою правую руку.

Сахалин встретил их непрерывным четырехдневным ливнем, что не помешало вошедшим во вкус путешественникам прокатиться по всему югу острова, не забыв ни живописный краеведческий под японской крышей, ни канатную дорогу на Московскую гору, ни распадки с гигантскими травами. Здесь они вели себя уже почти цивилизованным образом, что означало за все платить обычными денежными знаками.

Теплоход, которым они поплыли во Владивосток, останавливался во всех бухтах Приморья, и это было целое пиршество скальной пейзажистики. После северных непогод, здесь сияло субтропическое солнце, а от бликующего моря было больно глазам.

– А ты бы хотел построить себе дом в какой-нибудь из этих диких бухточек и поселиться здесь на веки-вечные с какой-нибудь любимой женщиной, а с прочим пиплом общаться только через интернет? – не один раз спрашивал Петр.

– После тридцати лет, может быть, – чтобы его не разочаровывать, отвечал Алекс.

– А сейчас нет?

– В отличие от вас, я еще мало наделал преступлений.

– Попроси, и я помогу тебе их наделать.

И было понятно, что уж в чем-чем, а в этом куратор точно поможет.

Владивосток поразил Алекса своим многолюдьем. После предыдущих первозданных пустынных мест, к этому еще надо было привыкнуть. Особенно восхищало теплое море, в которое уже можно было не забегать на двадцать секунд, а купаться пока не надоест.

Здесь тоже все понеслось для них как в Петропавловске. Зацепин действовал как опытный туроператор; сегодня – музеи и театр, завтра – выход в море на парусной яхте, послезавтра – заповедник «Кедровая падь», послепослезавтра – посещение пещер и водопадов. Но после медведей Камчатки и бамбуков Итурупа это уже не так впечатляло.

– Неужели достаточно? – выпытывал Петр. – А впереди у нас еще Хабаровск, Байкал, красноярские «Столбы».

– А разве шпионские гонорары еще не кончились? – подначивал Алекс.

И майор с изумлением обнаружил, что действительно взятых им с собой денег стало уже впритык.

– Один звонок, и мне пришлют любую сумму, – пыжился он, но никуда по зрелым размышлениям звонить не стал – было слишком неловко выказывать кому-либо свою безалаберность. Поэтому решили умерить аппетиты, отказались от Находки с Восточным Портом и взяли билеты на обычный не скоростной поезд до самой Москвы.

3

Как ни странно, этот финальный бросок, от которого трудно было ожидать чего-то особенного, превзошел все их предыдущие дорожные приключения. Зацепин намеренно выпросил в кассе два нижних места в купейном вагоне, да еще сунул зеленую двадцатку проводнику, чтобы тот к ним никого не подселял, и восемь дней пути они ехали в своем купе как короли, лишь однажды переночевав с парой других пассажиров.

В дорогу захватили пару книг, целую кучу газет и журналов и дисков для плейера, дабы было чем справиться с дорожной скукой. Да ничего из их предусмотрительности не вышло! И часа не прошло после отправления состава, как все купейные двери распахнулись, и по вагону началось Великое броуновское движение. Чинные разговоры в коридоре быстро сменились купейным гостеванием, где на столики были извлечены икорно-коньячные припасы и пошло-поехало. Удивительно, но никто совершенно не стремился напиться – у всех преобладало простое дорожное любопытство друг к другу и желание самому выглядеть максимально прилично. И скоро уже весь вагон превратился в одну большую тусовку, где звучали потрясающие исповеди и откровенное хвастливое вранье, политические споры и зэковские страшилки, анекдоты на любой вкус и стремление к полезным деловым связям. А уже на вторые сутки стали возникать самые настоящие дорожные романы.

Не устояли против сего поветрия и наши майор со студентом. Петра почти сразу накрепко облюбовала попутчица до Екатеринбурга, а Алекса сердечные страсти нашли только на третий день, зато уж до самой Москвы. В соседнем вагоне обнаружилось целое купе московских медичек-старшекурсниц, которым весьма досаждали дембеля и рыбаки из плацкартных вагонов.

– Вот кто будет нашим рыцарем-защитником, – указала на Копылова старшая из медичек рыжеволосая Клава. – Будешь или нет?

– Запросто, – легкомысленно согласился Алекс и немедленно был втащен в девичье купе, из которого ему в течение трех последующих суток разрешалось выбираться лишь в туалет.

– Ты как тут? – спросил майор, с трудом отыскав Алекса среди ночи в чужом вагоне.

– Ему очень хорошо! – хором заверили его четыре радостных девичьих голоса.

– А Боливар выдержит четверых?

– Боливар выдержит! – захохотали в ответ раздухарившиеся девицы.

– Каждых три часа буду приходить и проверять.

– Да хоть каждые четыре часа!! – и новый взрыв восторга.

Поначалу в их веселом купе все было чинно-законно, но ободранные о челюсти непрошенных гостей кулаки и три бутылки ликера под конфетку сделали свое дело, и Алекс как переходящий кубок стал перемещаться с койки на койку. От его гусарских услуг отказалась только самая старшая Клава, сказав:

– Мне любовь нужна со всеми удобствами. Я его в Москве к себе насовсем заберу.

Функции защитника Копылову тоже пришлось выполнять не раз и не два, пока капли крови на внешней стороне двери их купе не стали сигнализировать бродячим львам из плацкартных угодий, что тамошний владелец прайда слишком силен и львиц никому не уступит. После третьих подобным образом проведенных суток уже и совсем казалось, что ничего более нормального, чем такое совместное купейное путешествие и быть не может.

Особое веселье пошло, когда стали кончаться деньги. Сначала у Петра, потом и у его подопечного. Пришлось срочно продавать тут же в поезде двое часов и мобильник майора. Последний же день горе-кавалеров кормили уже сами медички, самоотверженности их не было предела.

И все это происходило под непрерывный стук колес. За неделю пути Копылов не меньше трех раз услышал апокрифическую легенду о японском дипломате, который поехал в 1904 году по Трансибу в Петербург объявлять России войну и по дороге сошел с ума, от ужаса перед тем, с каким монстром собирается воевать его страна. Некое подобное сумасшествие испытал за семь дней и Алекс. Ведь невозможно все внимание уделять только женщинам и, глядя в окно на эти бесконечные тысячи и тысячи километров, он тоже проникся ощущением всей этой необъятной географической беспредельности. Какой Сталин? Какой к черту Гитлер? Или шалун Горбачев? Какая там Америка? Разве может кто-нибудь из них хоть чуть-чуть поколебать эту земную толщу, нанести ей малейший вред? Так вот что имела в виду мама, когда говорила, что учи русский и шестая часть планеты будет у твоих ног! Выходит, правильно говорила. И еще она что-то упоминала про гулливеров и лилипутов. Ай, да мама, уже тогда знала, чем его можно купить! А Зацепин лишь просто завершил то, что должна была сделать она.

      Остаток пути Алекс все ждал, когда куратор напомнит ему его речи о продаже Сибири. Вместо этого в последний день поездки, который пришелся на день рождения Копылова, Зацепин вручил своему воспитаннику подарок: ключи от своего нового «Опеля» и доверенность на право пользоваться им в его отсутствие.

– Вы специально все это так подгадали? – спросил Алекс с пристрастием у майора, разглядывая эту еще в Москве заготовленную доверенность.

– Что именно подгадал?

– Родители хотели вывезти меня в восемнадцать лет в море и все там мне рассказать, а вы повезли меня по стране, чтобы я из лилипута превратился в Гулливера.

– Вообще-то мне нет никакого дела до твоего гулливерства, – бесцеремонно заметил Петр. – Мне просто захотелось самому попрощаться со страной, только и всего. А ты тут так, за компанию, чтобы мне скучно не было.

А ведь он по-своему тоже великий человек, вдруг понял Копылов, и эта мысль как-то по-новому согрела его. Ужасно захотелось взять и пожать куратору руку, и только усилием воли Алекс удержался от этого проявления чувств.

4

В закрытой характеристике Даниловны, ныне студентки 3-го курса МГИМО, было написано следующее:

«Сабеева Марина Даниловна, 1979 года рождения. С 5 по 8 класс обучалась в 114 школе-интернате. Затем в школе для детей дипломатических работников.

За время учебы в МГИМО проявила себя с положительной стороны. Успеваемость по всем предметам хорошая. Свободно владеет английским и немецким языками, частично изъясняется по-итальянски. В откровенные отношения ни с кем не вступает. Любовные романы переживает без особой горячности и расстройства.

Неоднократно пыталась поступить в разведшколу. Не принята в связи со слабым здоровьем и невысокой степенью когнитивных способностей: плохо запоминает любые цифры. Социально активна. Независима в суждениях и действиях. У противоположного пола вызывает активный интерес. Обладает актерскими задатками. Начитана. Владеет стенографией. Самостоятельно изучает криптографию и материалы о секретных службах. Без службы в органах государственной безопасности себя не мыслит…»

В свои двадцать лет она уже мало напоминала бывшую разбитную девчонку-подростка с костлявыми конечностями и круглым кукольным лицом. Сильно прибавив в росте, она на радость своим кавалерам еще больше добавила в нежных девичьих округлостях, обойдя в привлекательности многих худосочных топ-моделей института. Даже лунный лик вышел ей в плюс, сделав ее запоминающейся на фоне стандартных узколицых красавиц.

Договорившись с Алексом той памятной ночью на лестничной клетке о будущих тайных встречах, она посчитала первую часть своей большой любви к нему выполненной и дальше жила уже так будто ничего этого не случилось. Попав из одной элитной школы в другую, а затем в самый престижный вуз страны, она везде проявила себя вполне достойно. Училась средне, зато умела хорошо поддержать разговор на любую тему, из-за чего почти всегда находилась в центре внимания. Особенно была неотразима в беседах с глазу на глаз. Тут очень кстати пришлись уроки по прикладной психологии в янычарском лицее. Энергично вывалив на очередного нового собеседника ведра своего обаяния, понимания, заинтересованности и дружелюбия, она тут же отходила в сторону, оставляя у своей жертвы ощущение недоговоренности и желание непременно повторить восхитительное общение. При этом никто не мог обвинить ее в примитивном «динамо» – разговор ведь был чисто ознакомительный, дальше сам попытайся вывести мисс Сабееву еще раз на подобную увлекательность и задушевность.

Польза от такой методы была двойная: девчонки стремились отдалиться от слишком яркой подружки, а парни, наоборот, из кожи вон лезли, чтобы заслужить ее благосклонность. Впрочем, и парни довольно быстро выдыхались, не чувствуя себя в силах долго удерживать возле себя подобный бриллиант. Что и требовалось доказать. И тогда она ощущала себя немного Екатериной Великой, управляющей своими фаворитами. Правда, орденов и сел с крепостными под рукой не имелось, поэтому приходилось ограничиваться обыкновенной лестью, на которую мужчины, как известно, гораздо более падкие, чем женщины:

– А ты хорошо сказал!

– Молодец, у тебя это здорово получается!

– С тобой иногда даже интересно, – такими были ее самые высшие оценки, выдаваемые до первого поцелуя.

– Да нет, все хорошо.

– С чего ты решил, что я ничего не чувствую?

– Может быть, мне в десять раз приятней, чем тебе, – это уже раздавалось после поцелуев.

Несколько раз случалось, что девичья природа брала свое, и она утрачивала контроль над собой, хотелось даже определиться с кем-то одним, быть обыкновенной, воздушной, состоявшейся, но потом, чуть опомнившись и собравшись с силами, она упрямо проговаривала свои дежурные комплименты-поощрения:

– Ну да, я люблю тебя.

– Конечно, я в полном восторге.

– Никогда раньше мне и близко так хорошо не было.

И любой мачо от ее не слишком искреннего тона тут же начинал себя ощущать не слишком уверенно. Она даже могла не отказывать ему в следующих любовных свиданиях, просто если у нее назавтра была намечена деловая встреча, то никакие самые пламенные уговоры не могли ее заставить изменить свои планы.

– Ты ведешь себя как какая-нибудь немка или англичанка, – упрекали ее.

– А может, это моя собственная система, как посильней и продолжительней распалить тебя, – смеясь, отвечала она.

Уже к концу первого курса МГИМО ей трижды предлагали выходить замуж.

– Повтори свое предложение через десять лет, и я обязательно приму его, – ответила она всем троим женихам, и те отправились зачеркивать в календарях месяцы и годы.

Если что ее по-настоящему огорчало, так это невозможность осуществить свою заветную мечту. Отец к этому времени уже служил в Москве, но принципиально не хотел ей ни в чем помогать.

– Сначала окончи вуз, а там если эта блажь не пройдет – посмотрим.

Так и жила в режиме ожидания, как в личной жизни, так и в карьерных упованиях.

И все же настал момент, когда для нее все чудесным образом изменилось.

5

В тот день она на закрытом корте играла с отцом в теннис. Несмотря на свое внушительное брюшко Сабеев-папа перемещался по площадке с завидной легкостью и точностью.

– Пап, ну ты хоть иногда поддайся, – взмолилась Марина после очередного проигранного гейма.

– Никогда!.. И нигде!.. И ни с кем!.. – четко выкрикивал Данила Михайлович в такт своим ударам.

– А я с тобой тогда перестану играть.

Отец продолжал колотить по мячу, словно от этого зависела вся его жизнь.

– Значит трусиха. Значит, кишка тонка.

Она, угодив мячом в сетку, опустила руки:

– Все, аллес!

Полковник осуждающе посмотрел на нее:

– Может быть, я с тобой в последний раз сегодня играю.

– Опять командировка? Ты же говорил, что вся твоя загранка кончилась?

– Боюсь, командировка будет у тебя.

– Как это? – опешила дочь. – Не поняла… – И вдруг радостная догадка поразила ее: – И кто меня куда пошлет?.. Ты шутишь?..

– Ладно, давай в душ и едем. А то вдруг по закону бутерброда в самых больших пробках застрянем. Надеюсь, твой паспорт при тебе?..