Текст книги "Не все переплывут реку"

– Есть, гражданин инспектор, одеться теплее! – Ималеддин браво взял под козырек кепки и заулыбался во всю ширь белозубого рта.

– Ирина Владленовна, до дома подбросить? – окликнул ее шофер «ГАЗика», коренастый, молодцеватый сержант в дубленке и шапке-ушанке, лихо сдвинутой набекрень.

– Спасибо, я пешком, – Ирина огляделась, словно ожидая кого-то, и вдруг заметила стоящую неподалеку странную женщину в черном плисовом пиджаке. Голова повязана шалью из козьей шерсти, на ногах чесанки.

Женщина стояла почти у самого входа и как-то тоскливо, мучительно всматривалась в нее своими воспаленными, глубоко запавшими глазами.

Ирина вздрогнула от неожиданности, затем шагнула навстречу:

– Вы ко мне?

– Нет-нет, – испуганно отшатнулась от нее женщина и быстро отвернулась в сторону, повернулась спиной.

Пожав плечами, Ирина рассеянно оглядела дружинников.

– Мы вас проводим, Ирина Владленовна.

– Нет, ребятки, спасибо. До встречи.

Помахав им на прощанье рукой, она быстрым шагом пошла по улице, словно почувствовав взгляд, резко обернулась. Женщина, пристально смотревшая на нее, не ожидала этого, с опозданием отвернулась.

«Наверное, мать кого-то из моих подопечных, кого же?» – задумавшись, она пошла медленнее. Снег поскрипывал под ногами.

– Не торопитесь, гражданин инспектор, – выступила из темноты высокая, плечистая фигура в дубленке и надвинутой на глаза пушистой шапке-ушанке.

Ирина, обрадовавшись, засмеялась.

– Володя, напугал же, – подхватила его под руку: – замерз, небось, пошли быстрее.

– Еще бы. Твои дружинники так обступили тебя, ну, думаю, надолго, – недовольно басил Володя, шумно выдыхая воздух ртом.

Ирина приостановилась:

– Опять выпил?

– А ты хочешь, чтобы я замерз у отделения милиции, где работает моя жена, превратился в ледяную статую?

– Ты же обещал?!

– Ну, Ирочка, не сердись. Всего пару рюмок перед ужином. Тебя нет, мама недовольна, бабушка ворчит. Прямо тоска.

Ирина молча прижалась к его плечу.

Они шли быстро, и Володя, дурачась, старался идти в ногу со своей женой, инспектором милиции, прикладывал руку к шапке, отдавая ей честь и докладывая что-то веселым, хмельным голосом. Ирина смеялась, покачивая головой, снова подхватывала его под руку.

Странная женщина молча смотрела им вслед, скорбно покачивая головой.

………………..

– Ну, никак не могу найти общий язык с ребятами. Они чувствуют, что я новичок в милиции, – Ирина включила цветной телевизор и подошла к трельяжу: сразу в трех створках зеркал отразилась, как в проекции, ее стройная, ладная фигурка в простеньком халатике.

Встряхнув кудряшками каштановых волос, она вгляделась в зеркало, увидев мужа, ласково улыбнулась ему.

Раскинувшись на кровати, Володя курил, от нечего делать, щелкая зажигалкой: огонек послушно вспыхивал, гас, снова вспыхивал. «Ронсон» работал безотказно. На его фирменном боку выгравированы инициалы: В.Р.

– Наконец-то у тебя выходной. Слава те господи, как говорит бабулька, – закатил Володя глаза под потолок, и глубоко затянулся, пуская дым кольцами изо рта, – и опять про работу разговор заводишь. Надоело вот так, – он провел «Ронсоном» под подбородком и вскочил с кровати.

Разминаясь, замахал руками, поглядывая в телевизор:

На экране, пошатываясь, заплетая ногами, брел какой-то пьяный, заросший щетиной мужчина, с недовольством поглядывая в сторону снимающей его камеры красными глазами. Губы мужчины изрекали нечто, если догадаться по мимике, не совсем цензурное.

Но вот к нему подходит милиционер и, вежливо взяв под руку, твердо выводит из кадра, несмотря на вспыхнувшее, было, сопротивление.

«Необходимо как можно быстрее покончить с этим опасным для общества злом. Трезвость должна стать нормой всей нашей жизни», – вещал под изображение строгий голос диктора.

– И тут воспитывают, – выключив телевизор, Володя оглянулся на жену, одевающуюся возле платяного шкафа. Раскрывшаяся настежь дверца услужливо показала ему висящий на вешалке новый милицейский китель с офицерскими погонами.

– Сдаюсь, – Володя развел руками, – везде моя милиция меня бережет. Даже в собственной спальне.

– Володя, я давно хотела поговорить с тобой, серьезно поговорить, – Ирина взволнованно смотрела на мужа.

– О чем? – Володя подошел к жене, поцеловал в шею.

– Подожди. Тебе не кажется, что… ну, что в последнее время ты пьешь больше обычного?

– С чего ты взяла? Как всегда, для веселья. Для поднятия тонуса.

– Может быть, в санаторий какой-нибудь съездить тебе, отвлечься, или еще что-нибудь придумать, право не знаю, – Ирина обеспокоенно всматривалась в мужа, – ты больше меня знаешь. Я очень тебя прошу, брось эти рюмки, тосты бесконечные, боюсь я за тебя. Не доведут они до добра, поверь мне. Я знаю.

– Ну вот, пошли-поехали, – Володя покровительственно, с оттенком превосходства глянул на жену. – Насмотрелась у себя в милиции на дрянь всякую, может быть, в ЛТП меня определишь по знакомству?

Володя захохотал, довольный проявленным остроумием.

– А что, для профилактики, вместо санатория, а?!

Ирина с жалостью и надеждой смотрела на мужа:

– Зачем ты так говоришь? Я же люблю тебя, поэтому и беспокоюсь.

– А ты не беспокойся, своих несовершеннолетних кретинов воспитывай, а дома пусть будет так, как заведено еще до тебя, хоккей? – Володя чмокнул жену в щеку.

Ирина грустно улыбнулась:

– Тебе виднее, Володя.

В открывшуюся дверь просунулась радостная морда Дэззи, явно приглашающая молодых супругов на прогулку.

«Володечка, надо бы на рынок сходить. Картошка кончилась, и вообще», – донесся из коридора властный голос Элеоноры Аркадьевны.

– Вэлл, май мазэ, – согласно отозвался Володя, и стремительно вышел из комнаты, пнув ожидавшую в дверях собаку.

– Гуд монин, май дарлин, – поцеловал он мать. Та удовлетворенно шлепнула его по широкой спине, посылая ответный поцелуй по воздуху.

Необидчивая собака, кот, бабушка, выглянувшая из кухни, удовлетворенно наблюдали радостную сцену встречи матери с сыном.

– Сегодня у Вадима Петровича юбилей. Приглашают в шикарный ресторан. Идем?

– Ес, – обрадовался Володя, приникая к матери.

– Доброе утро, – вышедшая из комнаты Ирина улыбнулась. – Элеонора Аркадьевна, мы с Володей в магазине купим картошку, это гораздо ближе. Не все ли равно?

– Конечно, не все равно, – сразу же отпарировала хозяйка дома, поджав губы. – Это вы ели картошку из магазина, когда в общежитии жили, а мы продукты покупаем только на рынке.

– Мама, – осуждающе глянул на нее Володя.

– Что, мама, разве я не права?

– Вы правы, Элеонора Аркадьевна. Я всю жизнь ела картошку, купленную в магазине. И ничего, жива пока, – Ирина вошла в ванную комнату.

Элеонора Аркадьевна молча пожала плечами, всем своим видом показывая окружающим: что, мол, взять с нее, грубиянка.

– «Делу время, потехе час», – назидательно изрек в открытую дверь Чирик, и бабушка, встрепенувшись, уважительно поглядела на попугая в клетке, затем поспешила на кухню, бормоча:

– Умная птица наш попугай. И всегда-то к месту брякнет.

Животные, издавая голодные вопли, поспешили за ней следом.

– Я говорила тебе, – Элеонора Аркадьевна гневно смотрела на сына. – Она еще нам покажет кузькину мать. Ей в Москве прописаться надо было, – понизив голос, зашипела она сыну: – а ты лопух, попался на удочку. Сложная биография, видишь ли, у нее.

– Мама, тише, – Володя оглянулся, боясь, как бы не услышала жена. – Это же не так.

– Так не так, а с матерью не позволяй так разговаривать…

Мать с сыном вошли в гостиную. Дверь за ними захлопнулась. Коридор снова стал просторным и пустынным. Надолго ли?

Вот из кухни появилась бабушка: в руках у нее сумки, рядом бежит жаждущая «гулять» собака…

………………..

Ирина шла по неширокой, состоящей из двух и одноэтажных домов, улице. Сквозь невысокие заборы виднелись тщательно укутанные снегом сады, огороды, где-то брехала собака.

Поеживаясь от крепкого морозца, спешили немногочисленные прохожие. Невдалеке высились громады новостроек.

«Пьянство в семье – основной недостаток. И с этим злом надо бороться. Постоянный контроль, вот главное оружие в нашей работе. В ней нет мелочей. Кажущаяся порой мелочь в поведении ребенка может обратиться в провинность, в правонарушение, привести к преступности», – Ирина приостановилась, не чувствуя мороза.

«Я обязана увлечь ребят полезным делом, они не должны бесцельно шляться по улицам. Что за странная женщина смотрела на меня тогда? Почему так жалобно, с такой болью?»

В окне дома Ирина разглядела девочку, с любопытством выглядывающую на улицу. Увидев ее, девочка засмущалась, было, отпрянула вглубь комнаты, но любопытство взяло верх, и девочка снова прильнула к окну: сплющив о стекло носик, она старательно разглядывала незнакомку.

Ирина улыбнулась, помахала ей рукой, и девочка обрадовалась, замахала в ответ обеими ручками так, что большой, кокетливо подвязанный бант на ее голове запрыгал, девочка засмеялась.

Вдруг к окну подошла какая-то полная, сердитая женщина, видимо, мать девочки, и принялась отчитывать ее, отгоняя от окна.

Девочка заплакала.

Женщина выглянула в окно, и что-то гневно заговорила, обращаясь к Ирине и размахивая руками, похожими на большие сардельки.

Ирина нахмурилась и быстро, не оглядываясь, пошла по улице. Настроение ее было явно испорчено. Она вышла на другую, более оживленную магистраль. Сновали люди, машины, обгоняя друг друга.

Откуда-то сквозь уличный шум приглушенно мелькнуло, донеслось:

«…а мне милей, не шумные, милей одноэтажные…»

Ирина остановилась, прислушиваясь, нет, не слышно. Медленно пошла дальше. Но песня уже вспомнилась и не уходила из головы:

«…пройду по абрикосовой, сверну на виноградную, и на тенистой улице я постою в тени…»

Отрешившись от действительности, она шла по улице уже совсем другая. О чем же ей думается, что вспоминается?..

…И словно по мановению волшебной палочки ожила, появившись перед глазами, другая улица, в другом городе: одноэтажный дом врос в землю, накренившись, словно пьяный, вперед небольшими оконцами.

Одно из них распахнуто настежь: грязные ситцевые занавески колышет ветер.

«…выплывают расписные, Стеньки Разина челны…» – могуче звучит из окна древняя русская песня в исполнении нескольких голосов. Вот один из них, женский, сиплый, громко провозглашает:

«Разливай, Феденька, не стесняйся. Выпьем, и снова нальем!»

В ответ одобрительно зарокотали мужские голоса, сквозь которые едва пробивался одинокий детский плач.

«Ну, чего хнычешь? – снова женский, сиплый голос: – беги себе, гуляй. Кому говорю?!»

Через мгновение дверь, ведущая на улицу, со скрипом раскрылась и, утирая слезы грязными кулачками, выбежала худенькая маленькая девочка лет семи, а может быть, и старше, сразу не определить.

Остановившись у забора, она тихо плакала, опасливо поглядывая в сторону раскрытого окна, из которого снова дружно зазвучало:

«…и за борт ее бросает в набежавшую волну…»

Одернув на себе замызганное, ветхое платьице, девочка побрела по улице, взбивая старыми сандалиями пыль на дороге.

Вот она уже на другой, более оживленной улице. Вокруг снуют люди, машины, обгоняя друг друга…

Слезы высохли, быстрые карие глаза девочки с любопытством замечают все вокруг: вот бабочка-капустница запорхала над пыльным кустом сирени, что близ дороги, и девочка остановилась, наблюдая за ее полетом.

Вот прошла, отдуваясь и вытирая обильный пот, струящийся по жирным щекам, необыкновенно полная женщина с огромной сумкой в руках, и девочка захихикала, глядя на большущий, колышущийся под цветастым платьем рыхлый живот женщины.

Женщина остановилась передохнуть, и недовольно глянула на замухрышку:

– Чего хихикаешь? Иди себе с богом.

Оглядываясь на нее, девочка припустила по улице…

Теперь она шла целеустремленно, выглядывая окна домов. Вот нашла то, что ей было нужно: немного на отшибе стоял старинный кирпичный особняк. Он был старый, осевший набок, но еще крепкий.

Девочка подбежала к одному из окон и прильнула к стеклу, сплющив об него носик: за окном проглядывалась большая, просторная комната, заставленная холстами, полками с краской, кистями. На стенах висели красочные картины; портреты, пейзажи, натюрморты.

У мольберта работал невысокий коренастый мужчина в странной кофте с бантом на груди, шароварах. Он то быстро наклонялся и тыкал в холст кистью, то, отпрянув, застывал на месте и вглядывался в холст, на котором были изображены нарядные, улыбающиеся люди, среди изобилия фруктов и цветов.

Радуясь увиденному чуду, девочка засмеялась и, осмелев, легонько постучала по стеклу. Художник оглянулся и заулыбался девочке, как старой знакомой. Бросив кисти на этюдник, он жестом попросил ее подождать, и скрылся в глубине комнаты…

Вот он снова появился, держа в руках кулек, свернутый из газеты. Подойдя к окну и улыбаясь девочке широким, некрасивым лицом с окладистой бородой, показал на кулек.

Девочка запрыгала, радуясь, снова прильнула к стеклу.

Художник быстро обвязал кулек веревочкой и, взгромоздившись на табурет, дотянулся до форточки, открыл ее и опустил кулек девочке в руки.

– Это тебе, девочка. Приходи еще, – послышался из форточки приглушенный голос художника.

Взволнованная, она схватила кулек и торопливо развернула его, путаясь в веревочке; из кулька посыпались конфеты в ярких, разноцветных обертках. Девочка бросилась поднимать их, собрала снова в кулек и глянула в окно, сконфузившись от своей неловкости.

Художник улыбался и кивал ей ласково головой.

Засмущавшись окончательно, девочка сорвалась с места и бросилась бежать от окна. Остановилась, глянула в кулек.

Спохватившись, снова подбежала к окну, прильнула к стеклу: художник истово работал у мольберта, не видя ничего вокруг, кроме своего холста и красок на палитре.

И девочка, улыбаясь, пошла по улице. К груди она крепко прижимала драгоценный подарок. Веревочка выскользнула из рук и упала, потерявшись в траве у асфальта, но девочка не заметила этого…

Вздрогнув, Ирина остановилась, натолкнувшись на пожилого мужчину, прогуливающегося по улице с собачкой на поводке. Мужчина посторонился и прошел мимо, оглядываясь на нее с недоумением.

Она вошла в подъезд дома, на стене которого крупными буквами издалека читалось: «Общественный пункт охраны порядка».

Впритык с вывеской светился знак ДНД.

– Главное в нашей работе, это предупреждение правонарушений, – Ирина внимательно смотрела на сидящих перед ней дружинников.

– Умение правильно разобраться в ситуации, выдержка, тактичность, просто необходимы при работе с трудными подростками, их родителями…

Теперь о делах на сегодня, – она вынула из папки лист, пробежала список глазами.

– Олег, ты со своими ребятами пойдешь вот по этим адресам, – она передала список дружиннику, вызывающему невольное уважение своими внушительными размерами. – Подростки должны быть здесь вместе с родителями не позднее двадцати часов. И постарайтесь не задерживаться, это еще не все на сегодня.

Ирина проводила взглядом ушедших, снова углубилась в бумаги…

– Ималеддин, вы с Людой и Викторией сходите к Ворониным, узнаете, посещает ли Игорь школу, как дома, на улице ведет себя. Затем к Шамаратовым. Таня под следствием, особенно не напирайте, в общем, сами понимаете. Попросите Кирееву срочно придти ко мне. Впрочем, она вряд ли придет, но попробуйте, попытка не пытка.

– Есть, Ирина Владленовна, все выясним, все узнаем, – Ималеддин бросился одеваться. – Давайте, девочки, быстрее шевелитесь!

– Смотрите, шустрый какой, – невысокая, стройная Люда проворно оделась и засмеялась, открывая дверь: – поторапливайся, Ималеддин.

Смущенный кавказец развел руками:

– Сдаюсь, ты, как всегда, быстрее.

Виктория вскинула на инспектора красивые спокойные глаза:

– Мы пошли, Ирина Владленовна.

– Удачи вам, – Ирина задержала взгляд на телефоне.

«Позвонит ли Володя сегодня? Обещал ведь», – и тут же в ответ затрезвонил аппарат.

Торопливо схватив трубку, она по привычке выпалила, вскочив:

– Инспектор Романенко слушает, – и с надеждой вслушалась, но вместо ожидаемого голоса мужа зазвучал высокими нотками женский голос:

«Ирина Владленовна, здравствуйте. С вами говорит Михайлова Анна Романовна, директор тридцать седьмой школы, помните?»

– Да, конечно. В девятнадцать часов буду у вас, – Ирина села в кресло.

«Ждем вас всей школой в актовом зале. До свиданья».

Опустив трубку на рычаг, Ирина тревожно задумалась:

«Стал какой-то раздражительный, выпивает чаще обычного. Надо пораньше освободиться сегодня. Совсем дома не бываю…»

– Ирина Владленовна, здравствуйте, – ворвалась в кабинет веселая, румяная с мороза девушка в белой шубке и белой шапке-ушанке. – Извиняюсь, задержалась немного. Только что с работы.

– Здравствуй, Марина. Олег будет часа через два, – Ирина вздохнула, расстроенная невеселыми мыслями. – Завидую вам. На работе вместе, даже общественными делами тоже вместе занимаетесь.

– Что вы. У вас муж такой красивый, высокий. Веселый такой. Если бы не вы и не Олег, влюбилась бы, ей богу! – захохотала девушка.

– Сейчас Прокоповские подойдут. Будешь отчет в журнал записывать, – невольно улыбнулась и Ирина, любуясь девушкой…

– Разрешите? – в кабинет вошла полная, красивая женщина с ярко накрашенными чувственными губами, в когда-то новой лисьей шубе и элегантной шапочке на бочок. Следом за ней – стройная молодая девушка, почти ребенок, тоже очень красивая, но той особой, юной красотой, которая невольно притягивает взгляды, вызывая восхищение. Одета модно, нарочито небрежно. И лишь едва заметный налет вульгарности портил впечатление.

– Здравствуйте, – женщина смело прошла вперед и села почти рядом с Ириной. – Инга, садись сюда, – указала она дочери на место рядом.

– Здравствуйте, Диана Федоровна, – Ирина встала. – Я попрошу вас пересесть вот на эти стулья, – показала она на стулья вдоль стены.

– Какая разница?! – возмущенно фыркнув, женщина демонстративно громко расселась на новом месте возле дочери, кипя от негодования: – тоже мне порядочки, черт-те што.

Марина села на облюбованное было Дианой Федоровной место и положив перед собой журнал, приготовилась записывать беседу.

Женщина пренебрежительно передернула плечами, беглым взглядом окинула помещение, особо отмечая стоящий в углу холодильник, самоварчик на нем, телевизор. «Неплохо устроились на работе», – как бы говорил ее взгляд, губы иронически скривились.

Ирина села в кресло и улыбнулась, не обращая внимания на поведение женщины. – Диана Федоровна, я договорилась на заводе, вашу дочь берут табельщицей в сборочный цех.

Женщина недоверчиво хмыкнула:

– Пробовали уже устроить, а как придешь, отказывают.

– Я лично с вами пойду в отдел кадров. Кстати, Инга, ты давно проходила обследование в психо-неврологическом диспансере?

Девушка неопределенно пожала плечами.

– Завтра в девять утра к врачу, я договорилась. После обследования придешь ко мне. Тебе все понятно?

Инга молча кивнула.

– Вот и прекрасно. Послезавтра пройдешь обследование в кожно-венерологическом диспансере, а там медкомиссия и на работу, – Ирина ободряюще улыбнулась.

Мать и дочь критически посматривали на слишком делового, по их мнению, инспектора. «Посмотрим, что дальше будет», – как бы говорили их взгляды, полные недоверия.

– К Инге мы прикрепляем общественного воспитателя. Это женщина, работает в сборочном цехе, там же, где будет трудиться ваша дочь. На днях она придет к вам, расскажет о заводе, предстоящей работе. Так что извольте принять, выслушать. На сегодня все. – Ирина вышла из-за стола.

– Я буду приходить к вам по вечерам, так что, Инга, прошу тебя находиться дома, договорились? – она улыбнулась вставшей девушке.

– Конечно будет дома, – Диана Федоровна поднялась, взволнованная новостями. – Анна вот только, – жалобно посмотрела она на инспектора, – ей как бы еще помочь, пропадет ведь…

– Она уже совершеннолетняя, снята с учета. Но я попробую, пригласим и ее для беседы. Всего хорошего.

– Спасибо вам, Ирина Владимировна, – женщина пятилась к двери, уже без иронии глядя на инспектора.

– Владленовна, – с улыбкой поправила ее Ирина.

– Извините, до свиданья, – они вышли.

– Вот семейка, – сокрушенно покачала головой Марина.

– Ничего, попробуем вмешаться и выправить положение.

Марина с сомнением глянула на инспектора, но возражать не стала.

– Ой, мультики скоро, – вспомнила вдруг она, – можно посмотреть?

– Конечно. Я буду у участкового инспектора, если что. Да, в школу бы не забыть съездить, – дверь за Ириной закрылась…

Открыв форточку, участковый с удовлетворением проследил, как дымный воздух плотной массой устремился наружу, доброжелательно взглянул на молодую женщину, взволнованно прохаживающуюся по кабинету. Ему хотелось поддержать ее, подбодрить.

– Я обыкновенный филолог, Сергей Владимирович, а тут приходит такая мама, как Диана Федоровна, попробуй поговори с ней. А дети? Они же знают жизнь больше иных взрослых, правда, ее теневую сторону, – она остановилась, с досадой взглянула на участкового. – Вот, вам смешно.

– Нисколько. Хочу только заметить, вам достались труднейшие экземпляры, виноват, люди. Инга с двенадцати лет на учете, Анна – наркоманка, Диана Федоровна – мама еще та, сами увидите.

Братья Хабаловы – отъявленные лодыри, наркоманы, особенно старший. Да и другие тоже хороши. Особо присмотритесь к Киреевым. Там надо что-то предпринимать. Пропадает паренек, жалко…

– Боюсь, не справлюсь я с ними, – Ирина с сомнением покачала головой. – Что посоветуете, Сергей Владимирович?

– Работайте, Ирина Владленовна. Спокойно и без суеты. Вы филолог, вот и прекрасно, вам и карты в руки. Знания в области психологии, логики должны помочь вам, подходите к нашей работе тоже творчески, исследуйте, вникайте в природу появления трудных подростков, нерадивых семей. Откуда они берутся, как бороться с этим злом?

– Спасибо вам, Сергей. Иной раз руки опускаются, а вот с вами поговорю, и снова уверенность появляется, – она благодарно улыбается ему.

Участковый смущенно хмурится, вновь закуривает, тут же вспомнив, что Ирина не курит, гасит папиросу о край стола, оглядывается, не зная, куда бросить окурок. Пепельницы нет. Снова куда-то запропастилась. Махнув рукой, решительно бросает окурок в форточку. Оба смеются, взволнованные проявленным друг к другу чувством искренности и доверительности…

– Вы были в нашем клубе школьников «Прометей»? – Сергей с теплотой смотрит на Ирину.

– Нет еще. Не успела.

– Обязательно сходите. Я считаю, это мое глубокое убеждение, за подобными клубами, организуемыми по месту жительства при ЖЭКах, большое будущее. Им надо уделять внимание, оказывать помощь. Представьте себе: дети не шатаются без дел по улицам, им некогда хулиганить, они заняты в кружках; играют, поют, рисуют, выпиливают, занимаются спортом, и все это под руководством опытных педагогов, воспитателей-общественников.

Вы скажете, что есть Дворец пионеров, Дома культуры и так далее. Согласен, есть, но этого мало для всех желающих! А вот клуб школьников по месту жительства – это массовая занятость детей полезным делом.

– Завтра же пойду в клуб, а сейчас в школу, на лекцию. Еще раз спасибо вам, Сергей, – Ирина вышла.

Сергей раздумчиво закурил и сел за стол. Стуча сапогами, в комнату вошли коллеги по работе, участковые инспекторы. Закуривая и балагуря, они располагались в кабинете. Снова стало накурено и шумно по-мужски.

………………..

На экране телевизора кот Матроскин попивал молочко, критически поглядывая на своего приятеля, с виноватым видом томящегося у двери.

Дружинники увлеченно смотрели, весело посмеиваясь. Ималеддин, важно восседая за письменным столом инспектора, писал что-то.

– Потише пожалуйста, мешаете составлять отчет, понимаете, да? – возмущался он, с улыбкой посматривая на развеселившихся девушек.

– Тоже мне начальник, – фыркнула Люда, – смотрите, важный какой, аж страшно стало, – засмеялась она, обращаясь к подругам.

Ималеддин стойко парировал их взгляды, снова углубляясь в работу.

Пропустив в комнату трех подростков с родителями, вошел Олег с ребятами. – Садитесь, граждане, – указал он на стулья вдоль стены.

С тревогой поглядывая по сторонам, взрослые чинно расселись, подростки сгрудились возле них стоя, пытаясь выглядеть непринужденно.

– Ирина Владленовна в школе, на лекции, – оглянувшись на Олега, Марина зарделась. Взгляды их встретились, излучая чувства, свойственные лишь молодоженам.

– Ималеддин, дай-ка бумаги пару листов, пока все не исписал, – Олег сел за стол и извлек из кармана ручку. – Тоже отчет пока накатаю, а вам придется подождать, инспектор скоро будет, – посмотрел он на приглашенных. Те молча закивали, поглядывая в телевизор.

В комнате воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь веселой речью почтальона Печкина…

Вошла Ирина. Повесив шубку на вешалку, прошла вперед.

– Добрый вечер, – она сдержанно улыбалась, радуясь мирной, почти домашней обстановке кабинета. Однако с ее приходом все пришло в движение: Ималеддин вышел из-за стола, девушки задвигались, освобождая проход, родители встали, подростки виновато потупились.

– Родители с нарушителями доставлены! – отрапортовал Олег, делая вид, что не замечает укоризненного взгляда инспектора.

Ирина села на свое рабочее место, вынула из ящика стола папку, стала просматривать «Дело». Выключив телевизор, дружинники тихо вышли.

В кабинете застыла напряженная тишина…

– Так вот, товарищи родители. Ваши дети хулиганят в школе, пропускают уроки, дезорганизуют нормальную обстановку в классе, а теперь вот это дело возникло, – Ирина показала родителям папку.

– Хищение противогазов из кабинета гражданской обороны. Бессмысленное хулиганство не менее опасно, чем преднамеренное. Присаживайтесь, пожалуйста, поближе. И вы ребята, тоже. – Ирина внимательно смотрела на вызванных. – Разговор предстоит долгий…

………………..

Одинокая фигура женщины в черном плисовом пиджаке, которые до сих пор еще носят женщины в глубокой провинции, застыла у входа в отделение милиции.

Из подъехавшего «ГАЗика» выскочили милиционеры, взбежали по ступеням. – Мамаша, кого ждете? – обратился к женщине один из них.

– Да так, по делу я, дожидаюсь, – закивала она в ответ. – Не беспокойтесь обо мне, все хорошо.

– Заходите в помещение, замерзнете здесь.

– Ничего, не волнуйтесь. Идите себе с богом, – она отошла в сторонку.

Недоуменно переглянувшись, милиционеры вошли в здание…

Вновь распахнулась дверь, вышла Ирина. Не глядя по сторонам, она сошла по ступеням, лицо ее было озабоченным и усталым.

– Доченька, – тихо окликнула ее женщина, подавшись вперед.

Ирина вздрогнула и обернулась: – Опять вы?! Ко мне? – она удивленно и встревожено смотрела на женщину.

Та молча всматривалась в нее своими глубоко запавшими, тревожно-ожидающими глазами, словно желая сообщить что-то необыкновенно важное, но никак не решаясь сделать это.

Ирина шагнула на ступеньку вверх:

– Пойдемте ко мне в кабинет, там все и расскажете.

– Нет-нет, я не к вам, – женщина лихорадочно оглядела Ирину, оглянулась на выходящих из дверей отделения милиционеров и, торопливо сбежав вниз, быстро удалилась, не оглядываясь.

Ирина растерянно смотрела ей вслед.

«Что за странная женщина? К кому и зачем она приходит?»

Пожав плечами, она поспешно пошла по полутемной пустынной улице. «Опять задержалась. Ну никак не получается придти пораньше».

Почти подбежав к знакомому подъезду, она вошла в дверь, вызвала лифт. Огонек не зажегся, лифт не работал.

Ирина заторопилась вверх по лестнице…

………………..

Тихо раздевшись, она повесила шубку на вешалку. Дубленка мужа висела рядом. Улыбнувшись, Ирина погладила ее рукой. Топая лапами по паркету, подбежала полусонная Дэззи, радостно помахивая обрубком хвоста.

– Иди собачка, иди спать, – выключив свет, Ирина прошла мимо комнат старухи и свекрови. Полоска света пробивалась сквозь щель двери кабинета профессорши.

«Не спит еще. Ох, как не нравится ей моя работа. А может быть, не только работа? Ну да ладно. А мне не нравится ее химия, я же не возмущаюсь», – она вошла в комнату.

Ночник слабо освещал спящего мужа. В комнате было так уютно, что Ирина постояла, улыбаясь, у двери, затем разделась, повесила мундир в шкаф, накинула халатик.

Подойдя к кровати, посмотрела на мужа, похрапывающего во сне. Наклонившись, поцеловала в плечо, высунувшееся из-под одеяла. Под ногой что-то звякнуло. Нагнувшись, Ирина подняла с пола пустую бутылку из-под вина. На этикетке было написано: портвейн розовый.

Поморщившись, Ирина только теперь заметила пустой стакан на столике, тарелку, полную окурков пепельницу, еще одну пустую бутылку. Поставив рядом с ней бутылку из-под розового, Ирина снова посмотрела на мужа. Тот безмятежно похрапывал, раскинув руки.

Она тихо вышла из комнаты, прошла в ванную. Подойдя к зеркалу, посмотрела на свое отражение: лицо Ирины было грустным, глаза тревожно блестели. «Что с Володей? Как он изменился в последнее время. Раздражительный, злой. Может быть, ревнует? Не похоже. Пьет? Да, но он и раньше выпивал. И на работе одни вопросы и минусы, результатов никаких. Еще эта женщина в плисовом пиджаке. Какие у нее странные глаза».

Отвернув краны с водой, Ирина взяла мыло, снова положила на полку. «Где я видела такой же плисовый пиджак? Никак не могу вспомнить».

… И вспоминается ей снова другой город, другая улица: захлопнув калитку, со двора знакомого уже нам, покосившегося наперед дома, выходит пожилая женщина в простом ситцевом платье, повязанная платком, за руку она ведет всхлипывающую девочку все в том же замызганном платьице.

Размазывая по лицу слезы, девочка горестно плачет. В другой руке женщина несет узелок с вещами.

– Не плачь, найдется твоя мамка. А мы сейчас к хорошим людям придем, там тебя встретят, обласкают, и будет тебе хорошо, – окинула женщина жалостливым взглядом девочку, – лучше, чем раньше было.

– Не хочу к хорошим людям, к маме хочу, где она? – продолжала плакать девочка, на худенькой шейке ее проступили жилки.

– Найдется твоя мамка, найдется поди, – вздохнула женщина, здороваясь с соседкой, выглянувшей из двери соседнего дома.

– Повела? – спросила та, кивая головой на девочку.

– И не говори, – махнула рукой женщина. Они постояли, молча глядя на переставшую плакать, замершую возле них девочку, которая тоже смотрела на них и не понимала, о чем это говорят взрослые.

– Ну, мы пошли, – женщина снова подхватила ее за руку, и они пошли дальше по деревянным тротуарам пыльной провинциальной улицы.

Соседка, покачивая головой, смотрела им вслед с таким же, как у женщины, ведущей девочку, жалостливым выражением лица.

– Вот я и говорю, – женщина оглянулась на девочку, которую в глубине просторной комнаты внимательно осматривала женщина-врач в белом халате. – Я им сдавала комнату, недорого взяла, вижу поди, чем живут люди, – женщина посмотрела на пожилого мужчину, старательно записывающего ее слова в толстый казенный журнал.