Текст книги "Заговорщики (книга 2)"

Глава 10

В задании, полученном от «Медведя», Цзинь Фын не видела ничего странного. Она привыкла ко многому, что показалось бы необыкновенным человеку, пришедшему со стороны и не знавшему сложной борьбы, происходившей между подпольщиками и врагами, которыми были сначала японцы, потом гоминьдановцы и, наконец, еще американцы. А Цзинь Фын видела так много и слышала такое, что уже ничему не удивлялась и ничего не пугалась. Она не хуже взрослой знала, что ждет ее в случае провала, знала, какими средствами гоминьдановцы будут выпытывать у нее имена, даты, пункты. Но она не боялась, что выдаст товарищей. Ведь ее сестра Чэн Го никого не выдала. Так же будет вести себя в полиции и она сама. Но… все-таки лучше как можно меньше помнить. Очень прав командир, всегда повторяющий ей:

– Будь, как телефонная трубка. Впустила в ухо, выпустила через рот – и все забыто.

– Хорошо.

Сейчас она должна бежать в миссию так быстро, как только могут двигаться ее усталые ноги. Можно забыть про еду, про усталость, про… умирающего доктора. Голод – пустяки. Усталость?.. Ее можно побороть, если покрепче стиснуть зубы, а вот доктор? Бедный доктор! Если Цзинь Фын сегодня же не приведет к нему партизан, и они не унесут его под землю, он может никогда уже не встать с постели; он никогда не будет больше лечить людей…

Нет, она приведет к нему товарищей, хотя бы пришлось для этого упасть от усталости и голода. Нужно как можно скорее добраться до миссии и предупредить товарищей о возможном появлении провокатора. Потом нужно так же быстро вернуться в штаб и привести людей к доктору.

Сколько ли это будет? Цзинь Фын пробовала подсчитать и сбилась. Много, очень много ли. Пожалуй, больше, чем она сможет пробежать в этот день. Даже больше, чем может пробежать взрослый партизан. И все-таки она должна их пробежать! Она же хорошо знает, что иногда партизаны идут без отдыха и без пищи и день, и два. Операция бывает длинной, и у них не хватает запасов, а просить у крестьян – это значит рисковать подвести их под виселицу. Девочка знает все это и будет вести себя, как взрослый партизан. Вот и все.

За этими размышлениями совсем незаметно прошел тяжелый кусок пути до домика матери доктора Ли. Сейчас же после поворота, отмеченного кругом и стрелой, будет виден свет, падающий из колодца. Конечно, вот и поворот! Вот знак: круг, а в круге стрела. Только на этот раз Цзинь Фын не зайдет к старушке. Пускай та даже не знает, что она тут пробегала. Только бы старушка не забыла про ковшик, иначе как же вылезешь из колодца? Но странно: девочка миновала поворот с кругом и стрелой, а света из колодца все не видно.

Странно, очень странно!.. Вот в луче фонаря мелькнули и камни колодезной кладки… Но почему эти камни торчат из кучи земли? Почему куча земли высится до свода, почему обвалился и самый свод?..

Цзинь Фын с беспокойством осматривала неожиданное препятствие. Ведь если торчащие здесь камни действительно являются частью колодезной трубы, значит, она обрушилась, значит, выхода на поверхность больше нет! Этот обвал означал для Цзинь Фын необходимость вернуться в город и уже снаружи, по поверхности, искать обхода гоминьдановских патрулей, чтобы попасть в миссию… Страшная мысль пришла ей: а уж не побывала ли тут полиция, не ее ли рук это дело – обвал колодца?.. Но зачем полицейские оказались тут, около колодца? Уж не пришли ли они за доктором? Ах, как ей нужно знать, что случилось наверху!

Девочка в отчаянии опустилась на кучу земли и погасила фонарик. Внизу царила тишина – хорошо знакомая ей тишина черной пустоты подземелья, куда не проникает ни один звук из внешнего мира. Там, наверху, может происходить что угодно, какие угодно события могут потрясать мир, – здесь будет все та же черная тишина…

Хватит ли у нее сил на то, чтобы, вернувшись к выходу в город, еще раз проделать весь путь к миссии поверху?

Ее мысли неслись с отчаянной быстротой; мысли эти были совсем такие же, какие были бы в эту минуту и в голове взрослого: она не должна спрашивать себя, хватит ли сил; должна спросить об одном: хватит ли времени?..

Цзинь Фын поднялась с земли и пошла, не замечая того, что ноги ее уже не передвигаются с той легкостью, как прежде, а на каждом шагу ее стоптанные веревочные сандалии шаркают по земле, как у старушки.

Да, Цзинь Фын уже не бежала, а шла. Она несколько раз пробовала перейти на бег, но ноги сами замедляли движение. Она замечала это, только когда почти переставала двигаться. Тогда она снова заставляла себя ступать быстрей, а ноги снова останавливались. Так, борясь со своими ногами, она перестала думать о чем бы то ни было другом: ноги, ноги! Все ее силы были сосредоточены на этой борьбе. Вероятно, поэтому она и не заметила, что свет ее электрического фонарика с минуты на минуту делался все более и более тусклым. Батарейка не была рассчитана на такое длительное действие. Она была самодельная. Такая же, как у командира отряда, как у начальника штаба и начальника разведки. Эти батарейки делал молодой радист под землей.

Цзинь Фын только тогда заметила, что ее батарейка израсходована, когда волосок в лампочке сделался совсем красным и светил уже так слабо, что девочка то и дело спотыкалась ослабевшими ногами о торчащие на земле острые камни. Пронизавшая ее сознание мысль, что через несколько минут она останется без света, заставила ее побежать так же быстро, как она бегала всегда. Как будто в эти несколько минут она могла преодолеть огромное расстояние, отделявшее ее от выхода в город.

Она бежала всего несколько минут, те несколько минут, что еще слабо тлел волосок фонаря. Но вот исчезло последнее, едва заметное красноватое пятнышко на земле. Цзинь Фын остановилась перед плотной стеной темноты.

Нужно было собраться с мыслями. Лабиринт ходов был сложен, они часто разветвлялись. Время от времени на стенках попадались знаки: круг и стрелка, это значило, что идти нужно прямо; если стрелка в круге опрокидывалась острием книзу, значит нужно было повернуть влево; если глядела острием вверх – поворачивать надо было вправо. Эти знаки были ясно нанесены известью или углем, в зависимости от характера почвы. Их очень хорошо было видно при свете электрического фонарика и даже в мерцании простой свечи. Но какой был в них толк теперь, когда у девочки нет света?

Цзинь Фын крепко закрыла глаза руками, думая, что так приучит зрение к темноте. Но как она ни напрягала зрение, не могла различить даже собственной руки, поднесенной к самому лицу.

И все же она не позволила отчаянию овладеть собой – вытянула руки и пошла. Она уже не думала теперь, куда поворачивать, не хотела об этом думать, знала, что, пускаясь по подземным ходам в первый раз, партизаны непременно брали с собою клубки ниток. Они разматывали нитку за собою, чтобы иметь возможность вернуться к выходу. Только так, шаг за шагом, изучали они лабиринт: делали на поворотах отметки, один за другим осваивали путаные ходы лабиринта, общая длина которого измерялась десятками ли. И вот теперь Цзинь Фын предстояло разобраться в этой путанице. Она была маленькая девочка, но, как всегда, когда предстояло какое-нибудь трудное дело, она подумала: «А как бы поступил на моем месте взрослый?» И всегда поступала так, как поступил бы на ее месте настоящий партизан, человек, которого она считала идеалом силы, смелости и верности долгу.

Такой вопрос Цзинь Фын задала себе и сейчас, когда ее вытянутые руки наткнулись на шершавую стену подземелья. Она должна была решить: идти ли прямо, повернуть ли вправо или налево? Загадка, ставившаяся в сказках почти всех народов перед храбрыми воинами, показалась ей теперь детски простой по сравнению с тем, что должна была решить она, совсем маленькая девочка с косичкой, обвязанной красной бумажкой. Ах, если бы кто-нибудь поставил сейчас перед нею такой простой выбор: смерть и выполнение долга или жизнь!

Но всюду, куда она ни поворачивалась, была одна страшная черная пустота, и она не знала, где же – прямо, направо или налево – лежит путь к цели, которой было для нее исполнение боевого приказа.

Она стояла в тяжелом раздумье с вытянутыми руками и кончиками маленьких пальцев машинально ощупывала шершавую стену подземного хода. И все силы ее большой и смелой души были направлены на то, чтобы не позволить отчаянию овладеть сознанием, живущим в ее маленьком теле, таком слабом и таком ужасно-ужасно усталом…

Глава 11

У Вэй отвез в город постояльцев, которым было предложено очистить комнаты. Вернувшись, он нашел Тан Кэ и Го Лин в глухой аллее парка за обсуждением полученного задания. Чем больше рассудительная, хотя, может быть, и чересчур осторожная, Го Лин думала над этим делом, тем менее вероятным казалось ей, чтобы удалось выполнить такую тяжелую задачу. Их было три женщины. У Вэй – единственный мужчина на их стороне. А там: один Кароль стоит их всех, вместе взятых, да еще Биб, да сам Янь Ши-фан, и Мария, и Стелла, которая приедет с генералом. Нелегко было говорить о выполнении такой задачи.

– Ты забываешь, – возразила Тан Кэ. – К нам прибудет подкрепление.

– Что может изменить один человек?

– Центр отлично знает наши силы, и раз он все же дал нам это задание, значит все рассчитано. – Смуглые веки Тан Кэ потемнели от прилившей к ним крови. – Что же, по-твоему, мы не в состоянии исполнить боевой приказ? А ради чего мы с тобою живем здесь в покое и довольстве, сытно едим и мягко спим, в то время когда наши товарищи…

В аллее послышались шаги: подошел У Вэй. Ища у него поддержки, Го Лин поделилась своими сомнениями. Но, к ее удивлению, обычно такой осторожный, У Вэй на этот раз оказался не на ее стороне.

– Ты забываешь, – сказал он, – что сегодня Янь Ши-фан будет здесь. Такой случай может не повториться.

– Что я говорю?! – с торжеством воскликнула Тан Кэ. – Штаб лучше знает, что делать.

– Для меня остается неясным только одно, – сказал У Вэй. – Ждать ли нам прибытия товарища из центра или действовать собственными силами?

– Мы не имеем права и не должны ждать, – горячо сказала Тан Кэ. – При первом удобном случае мы должны взять Янь Ши-фана.

– Вот за кого я по-настоящему боюсь – это мать, – сказал У Вэй, – она совсем перестала сдерживаться.

– Я бы не посвящала тетушку Дэ в это дело, – заметила Го Лин. – А то она может в запальчивости сболтнуть что-нибудь в присутствии Марии.

– Мария не должна ничего почуять даже кончиком носа, – сказала Тан Кэ, искоса глядя на У Вэя.

– Тс-с… – Го Лин приложила палец к губам. – Кто-то идет.

Девушки поспешно скрылись в кустах, У Вэй принялся набивать трубку. За этим занятием его и застала осторожно выглянувшая из-за поворота Ма. Быстро оглядевшись, она подошла к У Вэю. Крылья ее тонкого носа раздувались, втягивая воздух, словно она по запаху хотела узнать, кто тут был. Она опустилась на камень рядом с У Вэем и долго молча сидела, разминая вырванную из земли травинку. Он тоже молчал, делая вид, будто увлечен наблюдением за тем, как взвивается над трубкой струйка дыма. Каждый ждал, пока заговорит другой. Первою не выдержала молчания Ма.

– Есть что-нибудь новое?

– Уполномоченный партизанского штаба должен был спуститься на парашюте.

Глаза Ма загорелись:

– Здесь?

– Наверно, где-нибудь поблизости, потому что он послан сюда.

– К нам?

– Да. Его пароль: «Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда ли?»

Снова воцарилось молчание. Ма нервно скомкала травинку и отбросила прочь.

– Зачем?

У Вэй отвел взгляд.

– …Есть задание.

Она выжидательно глядела на У Вэя.

– Это очень серьезно… – сказал он наконец. – Нужно взять Янь Ши-фана.

– А разве нельзя было это сделать без помощи… оттуда?

– По-видимому… Одним девочкам это не под силу.

– А я?

Он удивленно взглянул на нее, сделал последнюю затяжку и выколотил трубку.

– Ты?.. Ты должна остаться в стороне. Нужно сохранить твою репутацию.

Ма порывисто поднялась, но тут же снова опустилась на скамью.

– Больше не могу! – Тон ее стал жалобным. Она быстро заговорила шепотом: – Больше не могу. Если бы еще только в глазах посторонних, чтобы хоть свои знали, что это игра. А то подумай: все, решительно все свои ненавидят меня. Я больше не могу играть! Позволь мне открыться девушкам.

– Нет, нет! – сказал У Вэй. – Я должен оставаться единственным, кто знает, что это игра.

– Я тут уже три месяца и не поручусь, что мое лицо еще не раскрыто полицией.

– Пока ничего угрожающего нет, – постарался успокоить ее У Вэй. – Но чем меньше знает каждый отдельный человек, тем лучше для него и для дела.

– Я боюсь за тебя больше, чем если бы ты был там, с твоими товарищами.

– Меня тут никто не знает. Никто не может донести, что я офицер, ты, Го Лин и Тан Кэ – студентки, мать – учительница. Для окружающих мы те, за кого себя выдаем…

– Когда прибудет этот товарищ из штаба? – перебила его Ма.

– Мне кажется, сегодня.

– Сегодня?! Как странно…

– Что странно?

– Нет, ничего… это я так.

– Ты… побледнела.

– От духоты, – она провела по лицу платком.

Он ласково сжал ее пальцы.

– Чем тяжелей тебе сейчас, тем выше ты поднимешь потом голову…

Цзинь Фын потеряла счет поворотам. Несколько раз ей чудился свет выхода, и она из последних сил бросалась вперед. Но никакого света впереди не оказывалось. Только новое разветвление или снова глухая шершавая стена земли. И все такая же черная тишина подземелья.

Какой смысл метаться без надежды найти выход?.. Один раз ей пришла такая мысль. Но только один раз. Она прогнала ее, подумав о том, как поступил бы на ее месте взрослый партизан. Позволил бы он себе потерять надежду, пока сохранилась хоть капля силы? Сандалии девочки были давно изорваны, потому что она то и дело натыкалась на острые камни, подошвы оторвались, – она шла почти босиком. Кожа на руках была стерта до крови постоянным ощупыванием шершавых стен…

По звуку шагов, делавшемуся все более глухим, она своим опытным ухом различила, что уже недалеко до стены. И тут ей вдруг почудился звук… Звук под землей?.. Это было так неожиданно, что она не верила себе. И тем не менее это было так: кто-то шевелился там, впереди, в черном провале подземелья.

– Кто здесь? – спросила она, невольно понизив голос до шепота.

Никто не отозвался. Но это не могло ее обмануть.

– Кто тут?

И на этот раз таким же осторожным шепотом ей ответили:

– Мы.

«Мы!» Человек был не один! Значит, отсюда есть выход!

У Цзинь Фын закружилась голова, она схватилась за выступ стены, сделала еще несколько неверных шагов и, почувствовав рядом с собою тепло человеческого дыхания, остановилась. Она больше не могла сопротивляться непреодолимому желанию опуститься на землю. Она села, и ей захотелось заплакать, хотя она ни разу не плакала с тех пор, как пришла к партизанам. Даже когда убили Чэн Го… Но сейчас… сейчас ей очень хотелось заплакать.

И все-таки она не заплакала: ведь «Красные кроты» не плакали никогда. А может быть, она не заплакала и потому, что, опустившись на землю рядом с кем-то, кого не видела, она тотчас уснула.

Ей показалось, что она едва успела закрыть глаза, как веки ее опять разомкнулись, но, словно в чудесной сказке, вокруг нее уже не было промозглой темноты подземелья. Блеск далеких, но ярких звезд над головой сказал ей о том, что она на поверхности.

Свет звезд был слаб, но привыкшим к темноте глазам Цзинь Фын его было достаточно, чтобы рассмотреть вокруг себя молчаливые фигуры сидевших на корточках детей. Они сидели молча, неподвижно. Вглядевшись в склонившееся к ней лицо мальчика, Цзинь Фын узнала Чунь Си.

Мэй сидела на веранде в кресле-качалке, и в руке ее дымилась почти догоревшая сигарета, о которой она, видимо, вспомнила лишь тогда, когда жар коснулся пальцев. Она отбросила окурок, но уже через минуту новая сигарета дымилась в ее руке, и снова, как прежде, Мэй, забыв о ней, не прикасалась к ней губами. Сейчас, когда никто за нею не наблюдал, Мэй уже не казалась молодой и сильной. Горькая складка легла вокруг рта, и в глазах, лучившихся недавно неистощимой энергией, была только усталость.

Мэй задумчиво смотрела в сад. Но как только на дорожке показалась Ма, рука Мэй, державшая сигарету, сама потянулась ко рту, складка вокруг рта исчезла, глаза сощурились в улыбке.

Когда Ма, подходя к веранде, увидела Аду, ее лицо тоже претерпело превращение: на нем не осталось и следа недавней задумчивости. Но вместо приветливой улыбки, озарившей лицо Мэй, Ма глядела строго, даже сумрачно. Она молча опустилась в кресло рядом с Мэй.

Сумеречная полутьма быстро заполняла веранду, и женщинам становилось уже трудно следить за выражением лиц друг друга. После долгого томительного молчания Мэй неожиданно спросила:

– Зачем мы ведем эту двойную жизнь?

Отточенные ногти Ма впились в ладони.

– Двойную жизнь? – она это не проговорила, а пролепетала испуганно.

– Я неясно выразилась?

– Извините, я не веду двойной жизни, – при этом Ма заметила, что Мэй быстро огляделась по сторонам.

Убедившись в том, что никого поблизости нет, Мэй сказала шопотом:

– Перестаньте играть.

Ма почувствовала, как струя колкого холода сбежала в пальцы, как ослабели колени.

Хотя полумрак скрывал лицо Ма, Мэй по ее испуганному движению разгадала впечатление, какое произвели ее слова. Не вставая с качалки и подавшись всем корпусом вперед, Мэй проговорила:

– Это двойное существование не будет вечным… Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда ли?

Все было так неожиданно, что Ма не могла удержаться от возгласа удивления. Она могла ждать от этой гостьи чего угодно, только не пароля уполномоченного партизанского штаба.

– Повторите… пожалуйста, повторите, – растерянно проговорила она.

Мэй отчетливо, слово за словом повторила пароль и спросила:

– Вы мне верите?

– Это так неожиданно…

– Значит, вы знаете, кто я?

– Да.

– И верите мне?..

– Раз вы присланы оттуда, значит вы наш друг.

Мэй поднялась и, решительно шагнув к Ма, протянула руку:

– Мне поручили крепко пожать вам руку.

– Спасибо, о, спасибо! Я так… благодарна. – Не в силах сдержать охватившее ее волнение, Ма отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. – Простите меня, – прошептала она. – Я так истосковалась по праву смотреть людям в глаза.

– Дело, порученное вам, серьезно… Вам предстоит взять Янь Ши-фана.

Мэй пристально вглядывалась в лицо Марии, следя за впечатлением, какое произведет на нее это сообщение. Ма хотела сказать, что она уже знает все, все обдумала и ко всему готова, но что-то, что она не знала сама, заставило ее удержаться. Она только сказала:

– Да, это очень трудно.

– Но вы не боитесь?

– Чего?

– Провала.

– Мы все готовы к этому каждый день, каждый час. Но я верю: все будет хорошо.

– Похищение палача должно удаться?

– Да.

– Только обезвредив Янь Ши-фана, командование НОА может спасти жизнь тысячам заключенных, которых он держит в тюрьмах Тайюани. Он попытается уничтожить их и всех лучших людей города, когда войска Пын Дэ-хуая пойдут на решительный штурм. А время этого штурма приближается. Пын Дэ-хуай может начать его в любую минуту… – Тут Мэй схватила Ма за руку и огляделась. – Ни один человек не должен знать, кто я. Слышите?

Ма не успела ничего ответить, – Мэй приложила палец к губам: в комнату входил Биб. Ма поспешно вышла.

– Вы осмотрели окрестности? – спросила Биба Мэй. – Необходимо помнить: на нас лежит ответственность за жизнь таких людей, как генералы Баркли и Янь Ши-фан.

– Как, и Баркли?.. – Бибу очень хотелось разразиться длинной тирадой, но взгляд Мэй остановил его, и он ограничился тем, что проговорил: – Лишь только генералы переступят порог миссии, их драгоценные особы будут в безопасности. Миссия превратится в крепость. – Биб засеменил к двери и, распахнув ее, крикнул: – Кароль! Эй, Кароль!

С помощью Кароля Биб продемонстрировал Мэй все средства защиты, какими располагала миссия. Из-под полосатых маркиз, таких мирных на вид, опустились стальные шторы, пулеметы оказались скрытыми под переворачивающимися креслами.

– Пусть кто-нибудь сунется сюда! – хвастливо заявил Биб. – Миссионеры были предусмотрительны.

– Да, миссия – настоящая крепость, – согласилась Мэй.

Она стояла, погруженная в задумчивость.

– Вы никогда не замечали: самые интересные открытия делаются нами неожиданно, – проговорила она. – И… как бы это сказать… по интуиции.

– О, интуиция для агента все, – согласился Биб. – Мы должны с первого взгляда определять человека. Вот, например, я сразу разгадал повариху Анну.

– Опасный враг! – сказал Кароль.

Мэй не спеша закурила и, прищурившись, оглядела агентов.

– Больше вы никого не приметили?

– А что? – Биб замер с удивленно открытым ртом.

– Так, ничего… – неопределенно ответила Мэй. – Я приготовила вам маленький сюрприз.

– Мы сгораем от любопытства.

– Дичь слишком неожиданна и интересна. Я покажу ее вам, когда капкан захлопнется.

– О, мисс Ада, я легко представляю себе, как это замечательно! Мы уже знаем, на что вы способны, – улыбнулся Биб.

– Вот как?!

– О да, мы слышали о вашем поединке с красной парашютисткой.

– Скоро я начну действовать, следите за мной, – продолжая неторопливо пускать дым, сказала Мэй. – Это может оказаться для вас интересным.

– Мы уже видим: высшая школа!

– Сегодня мой капкан не будет пустовать.

– И, судя по охотнику, дичь будет крупной, – угодливо улыбнулся Биб.

– Вот что, – вдруг насупившись, сказала Мэй, – я вас все же попрошу перед приездом высоких гостей проверить окрестности дачи. Сейчас же, сию же минуту…

Оба агента нехотя вышли.

Мэй опустилась в кресло и, уперев локти в подлокотники, сцепила пальцы. Ее подбородок лег на руки. Она глубоко задумалась и долго сидела не шевелясь. Бесшумно поднялась и, неслышно ступая, вышла в кухню. От яркого света лампы, отбрасываемого сверкающим кафелем стен, она зажмурилась. У Дэ с удивлением смотрела на неожиданную гостью.

– Здравствуйте, тетушка У Дэ, – сказала Мэй.

– Говорят, нанялись к нам, – с обычной для нее суровостью буркнула в ответ У Дэ. – Поздравить вас не могу. Если бы сын не служил здесь, никакая нужда не загнала бы меня сюда.

– А я думала, вы верующая католичка.

– О, это очень давно прошло.

– Вы очень бледны, наверно, устали, – сочувственно проговорила Мэй.

– Голова болит. Временами кажется, будто их у меня две. И сердце… вот.

У Дэ взяла руку Мэй и приложила к своей груди. Мэй прислушалась к биению ее сердца.

– У меня есть для вас лекарство, – сказала она.

– Ах, лекарства! – У Дэ отчаянно отмахнулась. – Все перепробовала.

– Я вам кое-что дам. Я сама слишком хорошо знаю, что значит больное сердце, хоть я и врач.

– В ваши-то годы – сердце?

– Разве жизнь измеряется календарем? – Мэй вздохнула. – На мою долю выпало достаточно, чтобы износить два сердца… – И вдруг, потянув носом, как ни в чем не бывало: – На ужин что-то вкусненькое?

У Дэ сочувственно покачала головой. Ее проворные руки освободили угол кухонного стола; появился прибор.

– Теперь я могу вам признаться, – весело сказала Мэй, – что не ела уже два дня… Сейчас я принесу вам лекарство…

– Спасибо, но я думаю, что вылечить меня может только…

Мэй вышла. В столовой она застала Ма. Радостное выражение ее лица поразило Мэй.

– У вас праздничный вид.

– Ваш приезд – большая радость.

– Чувствуете себя бодрей?

– Я чувствую себя такою сильной, что, кажется, способна…

Мэй тихонько рассмеялась:

– А янки так уверены в вас.

– Это очень хорошо.

– Вы храбрая женщина. Не боитесь, что могут дознаться?

Ма пожала плечами. Лицо Мэй стало серьезным.

– Слушайте внимательно… В ваших рядах опасный человек.

Ма отпрянула.

– Он может провалить всю организацию, – продолжала Мэй и увидала, как побледнела Ма.

– Назовите мне его, – с трудом проговорила китаянка. – Я найду средства…

– Анна, У Дэ…

– Нет! – Ма закрыла лицо руками. – Нет, нет, нет… этого не может быть!..

– По-вашему, я не знаю, что говорю?

– Вы могли ошибиться…

– В данном случае лучше совершить ошибку, которую вы приписываете мне, нежели ту, которую, быть может, совершаете вы, отстаивая провокатора. А если провал произойдет? Если из-за вашей слепоты, продиктованной личными мотивами, – вы же не станете отрицать, что в ваших соображениях больше личного, чем…

По мере того как Мэй говорила, голова Ма опускалась все ниже. Она молчала.

– Примите приказ, – сухо закончила Мэй. – Убрать ее.

Прошло несколько мгновений, прежде чем взгляд Ма приобрел осмысленное выражение. Она провела рукой по лицу, и рука бессильно упала. Ма с трудом выговорила:

– Хорошо…

Но тут Мэй неожиданно сказала:

– Нет… Я сделаю это сама, – и быстро вышла из комнаты.

Ма с трудом дотащилась до выключателя, погасила свет и долго сидела в темноте. Голова ее кружилась от сбивчивых мыслей. Все было так сложно и странно… Штаб ошибается?.. Нет, в их деле лучше ошибиться в эту сторону, чем из жалости пощадить подозреваемого в измене и навлечь гибель на всех товарищей, на все дело.

Тихонько отворилась дверь, луч света упал поперек комнаты. Ма не шевельнулась. В комнату вошла Мэй. Она на цыпочках приблизилась к телефону и после некоторого раздумья, как если бы силилась что-то вспомнить, прикрывая рот рукой, неуверенно сказала в трубку:

– Дайте коммутатор американской миссии… Дайте сто седьмой… О, это вы, капитан?! – проговорила она с видимым облегчением. – А я боялась, что перепутала все номера… Нет, нет, разумеется, все было мне дано верно. Но согласитесь, что приключение с парашютисткой могло произвести некоторую путаницу и не в слабой женской голове… Да, все в порядке… Категорически прошу: теперь же оцепите миссию. Никто ни под каким предлогом не должен сюда проникнуть. Отмените все пропуска. Слышите: все пропуска! – Мэй оглянулась на дверь. – Подождите у аппарата. – Она положила трубку, одним прыжком оказалась у двери и быстро ее отворила. Там никого не было. То же самое она проделала и с другой дверью с тем же результатом. Вернулась к телефону. – Слушаете?.. Нет, нет, это так – маленькая проверка. Нет. Мне никого не нужно. Довольно Биба и Кароля. Просто удивительно, где вы берете таких дураков… Да, больше ничего…

Мэй повесила трубку и закурила. Долго стояла у телефона, потом неторопливо прошла в кухню.

Тетушка У Дэ приветливо улыбнулась ей.

– Вот, – сказала Мэй, – примите, – и протянула кухарке коробочку с лекарством. – Примите и лягте, вам станет легче.

Кухарка налила в стакан воды и, бросив туда таблетку, выпила, отвязала фартук и вышла из кухни. За нею последовала и Мэй. Коробочка с лекарством осталась на столе.

В миссии шли приготовления к приему Янь Ши-фана. Убрав комнаты, освобожденные постояльцами, Тан Кэ и Го Лин спустились в столовую. Они знали, с какой придирчивостью Ма-Мария осмотрит стол, и, чтобы избежать ее раздраженных замечаний, накрывали его со всей тщательностью, на какую были способны. Но, по-видимому, в данный момент хлопоты горничных не радовали и даже как будто не касались Ма. Она не входила в дом, предпочитая оставаться в парке. Когда сквозь деревья мелькал огонь освещенного окна, она втягивала голову в плечи и, как потерянная, бродила по самым дальним дорожкам. Иногда, решившись приблизиться к дому, она заглядывала в окна и видела девушек, хлопочущих у стола, видела Мэй, Биба и Кароля, проверявших стальные ставни и оружие. Она не видела только старой У Дэ. Кухня была пуста. Ма слышала, как, обеспокоенные отсутствием кухарки, девушки хотели ее позвать, но У Вэй посоветовал дать матери возможность полежать после приема лекарства.

Слыша и видя все это, Ма не решалась переступить порог дома. Но вот она уловила нечто, что заставило ее подойти вплотную к кухонной двери и, спрятавшись в тени дома, прислушаться. Она не могла сдержать нервной дрожи и стиснула зубы, услышав, как Го Лин сказала:

– Пора будить тетю У.

Посмотрев на часы, У Вэй на этот раз ответил:

– Пожалуй.

– Хорошо еще, что Мария, видимо, сидит у себя в комнате, а то бы давно уже подняла крик, – сказала Тан Кэ.

У Вэй вошел в кухню, и оттуда послышался плеск воды. Потом раздался его испуганный возглас:

– Смотрите-ка, что с нашим котом? Он околел. Вокруг него рассыпаны какие-то пилюли.

У Вэй поднял несколько пилюль и стал их рассматривать.

– Мать сказала, что это лекарство, – сказал он вошедшей Го Лин, – а кошка, поев его, околела.

– Где У Дэ взяла это лекарство?

– Не знаю. – Беспокойство овладело У Вэем. – Она пошла прилечь в свою каморку.

У Вэй бросился вон из кухни и наткнулся на прислонившуюся к стене Ма. Он остановился, тяжело дыша, но тут показалась Мэй, – она молча властным движением взяла Ма за руку и увела в дом.

– Одевайтесь, сейчас приедет Янь Ши-фан, – повелительно сказала она.

Ма, двигаясь, как автомат, и, глядя перед собою пустыми глазами, пошла к двери. Кароль и Биб, видевшие в щелку двери все, что происходило в кухне, с восторгом глядели теперь на Мэй.

– Мы восхищены, – проговорил Биб. – Изумительный тройной удар!

Между тем Ма, сделав несколько шагов по коридору, остановилась в нерешительности. Мысли вихрем неслись в ее мозгу, когда она услышала голос Биба:

– Да, да, блестящий удар! Карты подпольщиков спутаны. Я подозревал, что задача старой китаянки заключалась именно в том, чтобы дать знать партизанам, когда настанет наиболее благоприятный момент для нападения на Янь Ши-фана.

У ограды раздался гудок автомобиля. Агенты переглянулись и с возгласом «Янь Ши-фан!» бросились в сад.

Мэй погасила свет и подошла к окну. Сквозь раздвинутую штору ей было видно все, что происходит в саду.

Следом за броневым автомобилем в аллею въехал грузовик и остановился перед домом. Из броневика вместе с круглым, как шар, Янь Ши-фаном вышел человек в форме американского генерала. Мэй поняла, что это Баркли. Генерал окинул взглядом постройки миссии и направился к церкви, стоявшей с края поляны, напротив жилого дома. По приказанию генерала У Вэй отпер церковь.

Мэй видела, как кто-то осветил ее внутренность карманным фонарем, задержав луч на массивных решетках, которыми были забраны окна. По знаку Баркли грузовик подъехал к церкви. С него соскочило с десяток малорослых юрких людей. Мэй не могла ошибиться: это были японцы. Они принялись за разгрузку автомобиля. По внешнему виду ящиков можно было бы подумать, что в них упаковано вино. Но Мэй хорошо знала, что скрывается под этой невинной упаковкой: то была смертоносная продукция Кемп Детрик. Японцы бережно перенесли ящики в храм, потом замкнули церковную дверь и передали ключ Баркли. Двое японцев с автоматами на ремнях встали по углам церкви. Все фонари погасли. Фары грузовика исчезли за воротами миссии. Мэй был теперь виден освещенный луной белый куб церкви, стройная стрела колокольни и горящий голубоватым светом крест.

Мэй задвинула штору. В комнату вошли Баркли и Янь Ши-фан с повисшей на его руке Сяо Фын-ин. За ними, кланяясь на ходу, семенил японец.