Текст книги "Цирк зажигает огни"

Голуа схватился за голову и в тоске шатал её из стороны в сторону.

– Но может быть, вы поправитесь. Может быть, вы мне отработаете, не волнуйтесь, месье Мирон, вам вредно, не правда ли? Нет, месье, об этом подумаем. Но это десятки тысяч. Я буквально разорён. Я буду по дворам ходить с моими собаками.

Голуа встал и с минуту сокрушённо тряс головой и наконец сказал убитым голосом:

– Адьё!

Мне теперь вспомнилась та ночь, когда я не мог остановиться в игре, не мог уйти вовремя от стола. И здесь – ведь я назначил себе до двух тысяч, и вот я не мог вовремя бросить эту проклятую работу. Если б был со мной Осип, говорил бы мне почаще: «Валиком, не рвись…».

На дворе была весна.

Я видел в окно, как просвечивало солнце свежие зелёные листки в палисаднике под окном. Я был бы теперь дома, – я хоть день погулял бы, побегал с Наташкой, с Серёжкой, а потом бы пошёл и заявил властям. Пусть бы судили. Теперь я калека.

Я позвал сестру и попросил бумаги, чтоб написать письмо. Писать мне самому не позволили, и я продиктовал письмо.

«Дорогой друг Осип!

Меня раздавил удав. Знаешь уж, наверно, из газет. Я в больнице и поправляюсь. Кланяюсь всем».

И больше я не мог ничего сказать. Мне жалко стало своих детей и жену, что они увидят меня калекой и что жена будет корить себя, что это всё из-за неё, хотя я сам же довёл себя до этого.

Я знал, что мне ещё долго лежать в гипсовых лубках. А Голуа ходил ко мне и всё надоедал, что он пострадал из-за меня, что ему не с кем работать на манеже и что я его разорил.

И вдруг как-то, после обхода, доктор снова подошёл ко мне.

– Простите, Корольков, – сказал доктор. – Не моё дело вмешиваться. Но я понимаю, что говорит вам француз. Он – ваш хозяин? Так ведь выходит?

– Да, как будто, – сказал я.

– Но ведь львиную долю получал он, а вы были на жалованье? Так это он ещё обвиняет вас, что вы его разорили? Да что ж вы, не понимаете, что ли, ничего? Вы же не будете больше работать в цирке, вы потеряли все сто процентов цирковой карьеры. Он, он вам должен возместить, а не вы ему отрабатывать. Это же возмутительно. У вас есть семья?

Доктор весь покраснел даже. Все больные слушали; никто не болтал. Все глядели на меня.

– У меня двое детей, – сказал я.

– Довольно, – сказал доктор. – Дальше я знаю, что делать.

Доктор ушёл, и я видел по походке, что прямо сейчас возьмётся за дело.

Я не успел его остановить. Я боялся, что если подымется дело, то всплывёт раньше времени, что я не Корольков, что я обманул местком, что и Осип обманщик, что я скрывшийся растратчик, кассир Никонов. Власти примутся за меня, увидят – дело тёмное, а пока суд да дело, Голуа улизнет, всё равно ничего не заплатит. Я мучился весь день от этой мысли. Главное, я боялся подвести Осипа. Я не дотерпел до утра и поздно ночью просил вызвать ко мне доктора. Я сказал, что мне плохо.

Это было верно: я так ворочался от тоски, что разбередил себе все мои ломаные кости.

Доктор пришёл сердитый и строгий. Он поправил очки и наклонился ко мне.

– Ну, в чём дело? – Он говорил шёпотом, чтоб не разбудить больных.

Я стал говорить. Сначала сбивался, запинался. Мой шёпот срывался, я говорил, говорил и сказал доктору всё, всё с самого начала, как со мной всё это случилось, и про карты, и про растрату. Доктор ни разу не перебил меня.

– Всё? – спросил доктор, когда я замолчал.

– Всё.

– Ну вот что, Пётр Никифорович, – меня первый раз за это время называли моим настоящим именем, – всё это, Петр Никифорович, уладится.

Он говорил таким голосом, как говорят со знакомыми.

– Завтра я пришлю к вам моего приятеля, он адвокат.

XIII

Через три дня я узнал, что Голуа обязали подпиской о невыезде из города. Адвокат предъявил ему от моего имени иск в три тысячи рублей.*

Я уже мог сидеть на постели. И вот раз сижу я на постели и жду, что ко мне придет следователь, чтоб снять с меня показания: я уж заявил, что я кассир Никонов, которого ищут. Но мне было легко. Я скорее хотел уж снять с себя то, что вот уж почти полгода висело над моей головой.

Мне сказали, что меня хотят видеть. Я поправился на кровати и сказал:

– Просите, пожалуйста.

Я услыхал мелкие, звонкие шаги по плиточному коридору. У меня – я не понял почему – заколотилось сердце.

Вошла жена; за руку она вела Наташку. Я видел, что она ищет глазами по койкам и не узнаёт меня. А у меня сдавило грудь, и не было голосу крикнуть, позвать их.

И вдруг Наташка со всех ног бросилась ко мне.

– Папа! Папочка!

Жена меня не узнала, потому что я был сед, сед как лунь, как видите.

Это Осип, Осип через школу нашёл моих, и он понемногу, «валиком», рассказал им всё, как со мной случилось и где я.

Потом меня судили, приговорили к году условно. Голуа уплатил мне две тысячи. Да, а вот крив на правый бок я так и остался.

Что-то уж больно мала компенсация за такое пожизненное увечье!

Н. Н. Сотников

Так-то это так, да не совсем: во-первых, появилось новое название – «Смертный номер», во-вторых роль удава сыграл… лев! То ли этого потребовала техника безопасности, то ли не нашлось «под руками» огромного удава, то ли исполнитель главной роли кассира Кредитного товарищества Никонов (по подложному паспорту Мирон Корольков), который продул в карты пятьсот казённых рублей, замечательный артист театра и кино Илларион Певцов предпочёл льва удаву, но факт остаётся фактом: исходный литературный материал претерпел значительные изменения. Достаточно сказать, что КАССИР из-под пера сценариста Георгия Кроля (он же – режиссёр-постановщик фильма) превратился в СЧЕТОВОДА… «Подумаешь! Какая мелочь!» – может воскликнуть иной читатель сборника «ЦИРК ЗАЖИГАЕТ ОГНИ». Да нет, не мелочь: по тем временам (а перед нами пик НЭПа) пятьсот рублей – сумма значительная, не то, что ныне. Таких карманных денег у скромного служащего быть не могло, а вот у КАССИРА быть могло!

Сейчас трудно сказать, какие превращения претерпели другие персонажи повести Житкова. Найти хоть одного зрителя этой киноленты 1929 года протяжённостью в 67 минут мне не удалось. Да и сохранилась ли киноплёнка?.. Кто знает! Изучая историю немого кино, довольно часто встречаешь уточнение киноведов: «Фильм не сохранился».

Что касается метража, то по тем временам один час и семь минут – это не так-то уж мало. Лишь в звуковом кино со временем утвердился почти стандартный метраж в полтора часа (одна серия). Литературного материала в повести Житкова вполне хватило бы и на две серии, да и написана повесть очень живо, плотно, динамично. В тексте отличные диалоги, психологически убедителен постоянный внутренний монолог «потерпевшего» из-за своей любви к картам кассира Никонова. Даже второстепенные персонажи: рядовые работники арены и конюшен, жена Никонова, его дочка Наташа, французский цирковой артист на гастролях в СССР Голуа, больничный врач, цирковая профсоюзница – всё это яркие характеры и весьма плодотворные для артистического воплощения роли.

Лично у меня нет сомнения, что Илларион Певцов с блеском сыграл роль Сидорова. Да, он в фильме стал Сидоровым. Его артистический талант и сценический опыт обещали заведомую удачу. Из глубин моей памяти всплыл короткий разговор с моим отцом писателем Николаем Афанасьевичем Сотниковым, который на моих глазах завершал мемуарный очерк о Певцове и по нашей семейной традиции дал на контрольное чтение текст мне. Помнится, я удивился, что отец рассматривает в этом очерке-творческом портрете под названием «Переливы часов драгоценных» исключительно роли театральные, и настоял на том, чтобы отец включил в текст хотя бы короткий разговор о роли белогвардейского полковника в фильме Братьев Васильевых «Чапаев». «А остальные кинороли Певцова?» – спросил я. На что отец ответил так: «За исключением роли полковника он свои кинороли не очень жаловал, а участием в экранизации повести Бориса Житкова “Удав” вообще был не очень-то доволен: сценарный материал ему (как я теперь спустя многие годы вижу, справедливо) показался по сравнению с повестью упрощённым. А ведь Певцов – признанный мастер психологического портрета!»

Вообще же киноведческие сведения об этой экранизации очень скупы. Один пожилой киновед сказал мне буквально так: «Экранная жизнь этого фильма не сложилась!» А ведь и материал редкостный, и драматизм велик, и динамика в повести прослеживается от начала до конца.

И всё же не сказать об этом киноопыте я не мог, хотя бы – очень кратко.

Ещё одна знакомая фамилия! Консультантом (явно – по кинематографии, по сценарному делу, а не по цирковым тонкостям) числится Борис Бродянский, которого хорошо знал в довоенные годы мой отец. Странно, почему Бродянский согласился с таким множеством переделок текста, которые ввёл в свой сценарий Г. Кроль! Вылетел из содержания француз Голуа, который в повести Бориса Житкова играл решающую роль как представитель западных цирковых гастролёров в конце 20-х годов. Вместо него появился какой-то укротитель львов, почему-то капитан (?) Дангос, а итальянский циркач Самарио, вполне самостоятельный персонаж в повести Житкова, превратился в ассистента Дангоса (???). Но самое удивительное, что исчез весьма колоритный во всех отношениях удав, «король реки Конго», как его в повести называет его владелец Голуа. Раскроем ещё один цирковой секрет. Зрителей всегда потрясает такой номер: дрессировщик-укротитель суётльву в пасть свою голову, и лев это издевательство терпит, хотя мог бы и откусить эту голову за один раз! Дело в том, что укротитель нажимает на одну жилу на горле льва, а эта жила в нажатом состоянии не позволяет льву отомстить за своё унижение. Возможно, трагизм номера со счетоводом Сидоровым в этом и заключался.

Ещё одно обстоятельство: название фильма «СМЕРТНЫЙ номер»: ведь СМЕРТНЫЙ не равнозначно слову СМЕРТЕЛЬНЫЙ.

Вышел фильма на экраны 3 декабря 1930 года, когда набирал силы звуковой кинематограф.

Виталий Бианки

Собака-математик сидит на парте и решает задачи на сложение и вычитание, умножение и деление. Со бака-охотник с ружьём и сумкой идёт на задних ножках, ведёт на поводке крошечную собачку – охотничью собаку. Собаки мчатся верхом на маленькой лохматой лошадке.

Кошка разыгрывает смешную сценку с крысами и не трогает их.

Весёлые, гладкие морские львы играют друг с другом в мяч.

Исполинский кенгуру дерётся боксом с человеком.

Что это: сказка, сон?

Ни то, ни другое.

Это цирк – представление Владимира Григорьевича Дурова с его четвероногими артистами!

Владимир Григорьевич со своими зверями говорит добрым, спокойным голосом. И все звери – от крошечной, карманной собачки до громадного, неповоротливого Макса – охотно и весело исполняют его приказания.

Макс – это слон. По-настоящему он не слон, а слониха. Дуров назвал её Макси. Но все видят – слон; раз слон, – значит, не она, а он – Макс. Так и пошло: Макс да Макс.

Дуров получил Макса совсем диким, необразованным девятилетним слонёнком.

Теперь Макс почти совсем взрослый. Он умеет сидеть на тумбе, как на стуле. Он играет на губной гармошке и сам приплясывает под свою музыку. Под звуки оркестра он танцует вальс. Он замечательный артист и разыгрывает целую сценку с громадной бритвой в хоботе: бреет, совсем как настоящий парикмахер. Затем ему надевают на голову красную фуражку, на бок – кобуру револьвера, на шею – свисток, и Макс выходит на сцену милиционером.

Он уводит домой непокорную маленькую лошадку – пони.

Но самый красивый номер Макса в конце представления. Слон выходит на арену и, будто какой-нибудь рыцарь, преклоняет колено перед своим повелителем. Весь в серебре и блёстках подходит к нему хозяин. Могучий зверь нежно обхватывает его хоботом, встаёт, высоко в воздух поднимает блестящую фигуру человека и торжественно уносит его с арены под восторженные рукоплескания публики.

И всему этому выучил Макса Дуров, ни разу при этом не ударив слона.

Самый любимый друг Макса – красивый верблюд Екатерина. На арену друзья выходят вместе. Из-под купола несутся плавные звуки оркестра. Слон подхватывает хоботом тоненький хвостик верблюдицы, и неуклюжая пара начинает медленно и важно кружиться в вальсе.

Но вот музыка смолкла, танец кончился. Макс и Екатерина подходят к барьеру, подгибают задние ноги и усаживаются отдыхать.

Макс терпеть не может разлучаться с Екатериной, и, когда Дуров переезжает из города в город, слон и верблюд всегда идут рядом.

Раз Дуров со всеми своими четвероногими артистами прибыл в город Пермь. Макса вывели из вагона, привели в цирк и поставили в конюшню, а Екатерину не успели привести, оставили до утра в поезде.

Дуров переночевал в гостинице. Утром подходит к цирку и видит: на улице собралась большая толпа мальчишек, а посередине её стоит и весело помахивает хоботом слон.

Оказывается, Максу стало скучно без Екатерины. От нечего делать слон ночью разобрал всю деревянную стену конюшни и сложил все доски в кучу; потом разворотил хоботом кирпичи фундамента – и вышел на свободу.

С тех пор, как только разлучат Макса с верблюдом, он точно с ума сходит. Хоботом разворачивает стойла, двери и так топочет пудовыми ногами, что проламывает пол. Прямо жить не может без Екатерины!

Макс – большой шутник. А весит он сто пятьдесят пудов, другими словами, – почти две с половиной тысячи килограммов, примерно, значит, столько же, сколько весит толпа людей человек в пятьдесят. Так неудивительно, что и шутки у него несколько тяжеловесные.

В Свердловске повели Макса купаться. Макс зашёл в воду, почувствовал себя на свободе и развеселился.

Он опустил хобот в воду, пошарил им по дну. Поднял хобот, оглянулся на людей да как дунет на них!

Что тут было! Дождь песку, град камешков картечью осыпали стоящих на берегу. Весь народ бросился врассыпную.

А Макс-то доволен: знай себе запускает хобот в воду, набирает воды и, как из пожарной кишки, поливает вправо, влево, во все стороны.

Что тут делать? Как унять озорника? Как подойти к нему, когда по воздуху с песком и галькой носятся целые булыжники?

Но Дуров решился.

Смело вошёл он в воду. Мимо него со свистом проносились камни. Каждый из них мог проломить ему голову.

Дуров подошёл сзади к расшалившемуся слону и схватил его за ухо.

Слон в тысячу раз сильнее человека. Слон может хоботом переломить человека пополам, словно лёгкую тростиночку, может ногами раздавить его с такой же лёгкостью, как лошадь таракана. Но бесстрашному человеку слон покоряется, точно малое дитя.

Как только Макс почувствовал, что кто-то схватил его за ухо, он струсил. Струсил – и скромно опустил смертоносный хобот.

Так за ухо Дуров и повёл его к берегу. И громадный слон с виноватым видом дал увести себя в конюшню.

Макс любопытен, ох, как любопытен! Подойдите к нему близко, – он сейчас же запустит хобот к вам в карман: а нет ли там чего-нибудь вкусненького? Всё ему надо пощупать хоботом, попробовать на вкус.

В Ленинграде пришёл рисовать Макса один художник. В зверинце было очень тепло. Художник снял с себя меховую куртку и повесил её рядом с собой на стену.

У этого художника была странная манера: он всегда начинал рисовать животных с хвоста.

Слон велик. Прошло время, пока художник нарисовал хвост, нарисовал левую заднюю ногу, правую заднюю и перебрался к спине. Тут ему вдруг понадобилась резинка. А резинка у него лежала в кармане меховой куртки.

Художник обернулся, протянул к стене руку, но куртки там не было.

– Караул! – закричал художник. – Держите! Воры! На его крикприбежали в зверинец служащие Дурова.

– Закройте все выходы! – кричал художник. – Воры унесли мою меховую куртку!

– Постойте, гражданин, – сказал один из служащих. – Вон же она, ваша куртка: у Макса во рту. Макс, бездельник, как тебе не стыдно? Сейчас же дай сюда куртку!

Воришка уже намеревался сжевать мягкую меховую штуку. Но, увидев, что проделка его замечена, вынул её хоботом у себя изо рта и передал хозяину.

Еле-еле удалось успокоить художника.

Частенько Макс снимает с посетителей шапки и шляпы и всё это пробует на зуб. Раз он вырвал из рук какого-то франта дорогую трость чёрного дерева, всю в серебре. В один миг переломил её и тоже отправил в рот.

А совсем недавно в Москве озорство его чуть не довело до большой беды.

Но прежде надо рассказать про удивительный страх Макса.

Казалось бы, – громадному слону кого бояться? Правда, слоны сами ни на кого не нападают. Это мирные, добродушные животные. Дикие слоны в дремучих лесах своей родины вежливо уступают дорогу всем встречным животным, даже маленьким.

Но тому, кто разозлит слона, нападёт на него, – тому не сдобровать. Даже самый сильный и свирепый хищник – тигр – не устоит против него.

Но вот странность: все слоны боятся маленьких слабых зверюшек. Таких слабых, что даже кошка с ними легко справляется.

Слоны боятся мышей и крыс!

Если в зверинец проберутся мыши или крысы, Макс ни за что не ляжет спать. Так и будет дремать стоя, хоть целый месяц подряд. И это очень вредно для его здоровья.

Конечно, слон может убить мышь или крысу одним духом. Но ведь дело не всегда в силе.

Когда увидите слона, обратите внимание на его ноги.

Ноги у него как тумбы. Но каждая спереди кончается копытцами, словно бы ногтями. На передних лапах индийского слона таких копытцев пять, на задних – по четыре.

Это и в самом деле ногти или когти. У слона ведь и пальцы есть: пять пальцев на передней ноге, четыре – на задней. Только они у него внутри под кожей, и их не видно.

Ноги слона обтянуты толстой, крепкой кожей сверху донизу. Только на ступне между пальцами кожица тонкая, нежная.

Когда слон стоит, его ступни защищены. Когда лежит, ступни наружу. Любая мышка может забраться в углубление между пальцами, щекотать там или даже прогрызть зубёнками нежную кожу. И тогда слон изойдёт кровью.

Потому-то слоны и боятся маленьких грызунов – мышей и крыс.

Хозяина Макс слушается. Хозяин привёл Макса в конюшню, поставил рядом с Екатериной и сказал:

– Стой здесь!

Макс и стоит.

Конечно, ему ничего не стоит разобрать деревянную перегородку или выломать дверь конюшни. Тогда можно пошататься по всему цирку, залезть куда-нибудь повыше, поискать местечко, где нет крыс.

Они – противные – так и шмыгают под ногами здесь, в конюшне. Брр!

Но хозяин сказал:

– Стой здесь!

И Макс не трогается с места. Всю долгую ночь стоит на одном месте.

Хорошо другим зверям – не страшатся маленьких грызунов. Легли и спят себе. Не слышат отчаянного визга под полом.

Хорошо сторожу: сюда слышно, как он храпит за стеной.

Макс тоже старается заснуть. Но у него ничего не выходит: чуть задремлет, – чуткое ухо уловит шорох в углу. Макс вздрогнет и проснётся.

Нет, уж лучше совсем не спать!

Конечно, Макс не думает так. Так думал бы на его месте человек, а Макс ведь слон.

Он ни о чём не думает, а просто стоит себе и скучает. От скуки пробует разные вещи кругом: нет ли чем поразвлечься?

Вот деревянная перегородка. Её запрещено ломать. Вот замок. Нежный палец на конце хобота ощущает неприятный холодок железа. Нет, неинтересно…

На стене тоже нет ничего интересного: гладкая, чуть сырая стена.

А что это там, внизу, у стены, над самым полом? Тоже будто с таким же неприятным холодком, только большое, длинное – и внутри какие-то звуки.

Это интересно! Надо хоботом.

Макс не спит: он нашёл себе развлечение.

Спят все звери. Храпит сторож за стеной.

Сторож проснулся от шума в зверинце. Странные звуки доносились оттуда.

Слышался лай и визг, слышался рёв, писк, хрип, фырканье, кашель, мяуканье. И ещё какие-то непонятные, громкие, хлюпающие звуки.

Сторож вскочил с кровати. И шлёп! – обеими ногами в воду. Откуда здесь на полу вода?

Москва-река выступила из берегов, затопила город?

Но ведь зима!

Скорей поднять всех на ноги – и к зверям!

Сторож был расторопный. Через полминуты он уже дал сигнал тревоги и вбежал в зверинец.

Что там творилось! Озеро воды стояло на полу. Исполинский кенгуру вскочил на высокий ящик в углу своей клетки – и весь дрожал. Верблюд Екатерина стонала, фыркала и лезла на стену. Пятьдесят собак дружно выли за перегородками.

А виновник всего этого переполоха – слон Макс – спокойно стоял по колено в воде, набирал воды хоботом и поливал себе спину.

Это он, это Макс скуки ради согнул и сломал хоботом водопроводную трубу, что проведена через конюшню у стены, над самым полом. И очень обрадовался, когда из неё фонтаном хлынула вода, затопила пол и прогнала всех этих ужасных крыс.

С большим трудом удалось сторожам остановить воду, не дать ей затопить все клетки и всех зверей.