Текст книги "Цирк зажигает огни"

Марина Кузнецова

Вот уже более восьмидесяти лет прошло со дня основания нашего уникального циркового музея. Он, как и сам цирк на Фонтанке, пережил блокаду и встретил Победу. Экспонаты не только сохранились, но и преумножились. Общее число музейных предметов достигает свыше СТА ТРИДЦАТИ ТЫСЯЧ! А книжный фонд – более ПЯТИ ТЫСЯЧ! В последние десять лет появились ещё и такие экспонаты, как видеокассеты и DVD-диски. Их около ТЫСЯЧИ!

Разумеется, записанные на плёнках и дисках сборные цирковые программы, отдельные выступления мастеров того или иного жанра, документальные фильмы, посвящённые цирку, интересны и сами по себе, но главное – методическое их значения для артистов и других творческих работников цирка. Я сама, бывая в музее, не раз видела, с каким увлечением и даже азартом они просматривали выступления коллег, живо обмениваясь впечатлениями у экрана. В минувшие десятилетия о такой форме учёбы и обмена опытом даже мечтать не приходилось: довольствовались книгами, публикациями в периодике, фотографиями и, конечно же, устными рассказами старших по возрасту коллег.

Музей несёт в себе ещё одну очень важную функцию: он является научноучебной базой для историков и теоретиков циркового искусства. Где ещё найдёшь в одном месте такой обширный и разнообразный материал! Студенты и аспиранты время от времени приходят поработать в фондах музея над курсовыми и дипломными сочинениями и даже над кандидатскими диссертациями. Докторские диссертации в такой редкой специальности – явление уникальное, хотя выдающийся знаток цирка Ю. А. Дмитриев именно здесь нашёл главный материал для своих книг и журнальных публикаций.

Цирковой музей ведёт и издательскую работу. К 130-летию коллектив сотрудников подготовил и выпустил в свет удивительно ёмкий по содержанию буклет «Петербургский цирк» и изящный и красочный альбом «Искусство цирка в знаках почтовой оплаты», посвящённый теме почтовых марок, открыток и конвертов о цирке и цирковом искусстве.

С большим удовольствием и пользой для дела работали и работают в музее не только цирковые артисты, но и драматические: так, например, известный актёр Андрей Толубеев, готовя свои популярные сценки «Плащ и шпага», немало времени провёл в фондах музея, чтобы изучить цирковые костюмы и реквизит разных лет.

Фондовые помещения циркового музея – уютные и по-своему нарядные, но очень небольшие, поэтому экскурсионного обслуживания в них в настоящее время нет, но желающие могут посетить выставочный зал в фойе второго этажа перед началом представлений и в антракте. Зрители немало узнают об истории цирка на Фонтантке и даже углубятся в историю жанров циркового искусства.

Витрины посвящены разным жанрам (акробатика, жонглирование, клоунада, дрессура). Украшает выставку стилизованный макет манежа, в середине которого расположился клоун Карандаш со своей любимой дрессированной собачкой Кляксой, а на углу напротив выставлены огромных размеров ростовые куклы, которые во время парада-алле униформисты выносили на высоких шестах.

Не может не привлечь внимние и такой удивительный экспонат – пятиколёсный велосипед клоуна Олега Попова, изготовленный в 1980 году к Олимпиаде. А справа от него высится фотопанно Мстислава Запашного. Удивят вас и такие экспонаты, как пневматические ботинки В. Рзаева и большие гвозди, завязанные в бантик атлетом В. Руссо!

Любители изобразительного искусства несомненно остановятся посмотреть эскизы цирковых костюмов художника В. Рындина, которого прежде знали как живописца и театрального художника.

На самом видном месте по праву расположены три круглых застеклённых макета. Это макеты зрительного зала цирка Чинизелли: первый (и самый нарядный) – рубежа XIX – начала XX века, второй изображает зрительный зал начала 1950-х годов и третий – нынешний облик циркового зала.

Есть на выставке и, казалось бы, сугубо технические, точнее, – строительноархитектурные экспонаты. Это пробковое покрытие купола, которое снижало шум и предохраняло зрительный зал от влаги, а также улучшало акустику. Думается, что посетители обратят внимание на кирпичи времён строительства цирка и напольные изразцовые плитки. Что говорить – делалось всё и основательно, и красиво!

Да и вообще-то говоря, какой цирк без секретов!

Марина Кузнецова

2011

Екатерина Шаина

Читаешь строки А. Бартэна, и перед глазами возникает комната Музея и два его ангела-хранителя – Василий Яковлевич и Анна Яковлевна. Но так ли много поменялось с тех пор? Насколько правдивы слова, что «ничего не сохранилось от прежнего музея цирка»? Новые помещения, в которых поселился музей после реконструкции цирка 1959–1963 годов, были оформлены художником М. Гореликом. Ему удалось за яркими красками плакатов спрятать потаённые стеллажи с фотографиями, книгами и программками. Эта комната, слегка затемнённая, настраивающая на домашний, уютный лад, стала словно продолжением манежа. Вторая же, более строгая, задуманная как кабинет основателя цирка, была долгие годы кабинетом заведующих Музеем, работающих под неусыпным взором мраморного бюста Гаэтано Чинизелли с одной стороны и его супруги Вильгельмины с другой. Временные экспозиции в выставочном зале второго этажа (о таком пространстве В. Я. Андреев мог только мечтать) продолжили традиции тематических выставок первых десятилетий существования музея. Увеличилось и количество экскурсантов, интересующихся цирковым искусством, чему можно только порадоваться.

Самым важным для основателя Музея было «не только собирательство соответствующих материалов, но главное, изучение их, культурная работа вокруг спектакля и воспитание по собранным материалам и изысканиям по ним, молодого <… > поколения артистов цирка и эстрады».[68]68
  Андреев В. Я. Об открытии Музея Цирка и Эстрады 8 августа 1928 года и о первых днях его функционирования ⁄ Дневник. – С. 23 (Музей циркового искусства Санкт-Петербургского цирка. Архив В. Я. Андреева).


[Закрыть] Этот его завет сотрудники Музея свято берегут и по сей день. С 1935 по 1938 год Музеем заведовал Евгений Михайлович Кузнецов – историк, теоретик, критик циркового и эстрадного искусства, затем около года – А. А. Дорохов, газетный корреспондент. Перед Великой Отечественной войной Музей возглавляла Ольга Георгиевна Алексеева. Навыки работы она получила, будучи библиотекарем, а затем научным сотрудником в Государственном Русском музее. С 1933 года О. Г. Алексеева обрабатывала коллекции в музее ТЮЗа. Придя в Музей Цирка и Эстрады ещё при В. Я. Андрееве, она систематизировала поступавшие материалы по жанрам и размерам, заложив тем самым основы хранения фондов. После войны (с 1946 года) по путевке-распределению молодых специалистов Главного управления учебных заведений Комитета по делам искусств заведовать Музеем был направлен Александр Захарович Левин, выпускник театроведческого факультета Ленинградского государственного театрального института. О. Г. Алексеева вернулась в Музей на должность научного сотрудника. В 1962 году по её рекомендации в Музей пришла студентка театроведческого факультета Наталия Георгиевна Кузнецова, возглавлявшая Музей с 1983 по 2008 годы. Её сменила Екатерина Юрьевна Шайна, окончившая кафедру музееведения и экскурсоведения Университета культуры и искусств и факультет теории и истории искусств Академии Художеств.

На время ремонтно-реставрационных работ Цирка Чинизелли Музей был вынужден переехать. На два года он поселился в гостинице «Дом артистов цирка». На двери второго этажа посетителей встречала табличка «Здесь живёт история цирка». Длинный гостиничный коридор трансформировался в цирковое пространство, наполненное плакатами, фотографиями, костюмами и реквизитом различных жанров. Всех входящих встречал острый взгляд мастера конного цирка Гаэтано Чинизелли, за углом подкарауливал медведь, а чуть дальше у форганга ожидал униформист с настоящей метлой. В конце коридора небольшой сюрприз для посетителей – артистическая гримерная, где друзья Музея могли побеседовать за чашкой чая. Правда, как раньше, нельзя было погрузиться в закулисную жизнь цирка, но теперь перед неискушенным посетителем впервые предстала полная загадок жизнь циркового музея. Приоткрыв двери в некоторые его комнаты-сокровищницы, можно заглянуть в его сердце, которое хранит память о тружениках манежа.

Сколько нового узнали, придя сюда на экскурсию, школьники! Как много непонятных слов обрели здесь для них своё вещественное воплощение: шамбарьер, корд-де-парель, утка (отнюдь не птица), копфштейн, диаболо, кофр… Со многими экспонатами посетитель познакомился впервые: время показывали настоящие балаганные часы деда Тимофеева, забавляло рисованное авизо – программка выхода на манеж для малограмотных артистов XIX века, шлемы римских воинов напоминали о «гладиаторах» в цирке, штрабатыужасали смелостью воздушных гимнастов начала XX века. Только, увы, нельзя было забрать с собой Вексель на 1000 удовольствий «профессора свинологии» клоуна-дрессировщика Алекса.

Вернувшись после ремонта в цирк на прежнее место 8 августа 2016 года Музей циркового искусства отпраздновал своё 88-летие новой экспозицией «Краски манежа» уже в обновлённых интерьерах. Весь третий этаж зрительской части наполнился яркими экспонатами по истории циркового костюма. Более пятидесяти костюмов и свыше ста двадцати эскизов известных художников 1930-1970-х годов, среди которых Татьяна Бруни, Александр Фальковский, Борис Эрдман, Вадим Рындин, Владимир Гальба, Константин Елисеев. Семён Мандель, Яков Ривош, Ефим Гольштейн, Анель Судакевич, стали радовать зрителя петербургского цирка. Впервые в таком объёме были выставлены произведения живописи и графики, в том числе работы Александра Семёнова и Игоря Скоробогатова.

Не остались без внимания артисты и сотрудники цирка. Для них в закулисной части была организована выставка «Цирк глазами художника». Графические работы Георгия и Ореста Верейских, Александра Семёнова, Вадима Сина-ни, Екатерины Морозовой (Эккерт), Василия Власова, Наталии Бессарабовой показывают как труд артистов на манеже, так и их закулисный быт. Особое внимание уделено творчеству петербургского графика Екатерины Звонцовой, в 1979–1980 годах создавшей серию пронизанных сдержанной лирикой работ, посвящённых Ленинградскому цирку. В собрании Музея данная серия находится целиком (271 единица хранения), что делает собрание уникальным в своём роде. Зарубежные произведения представлены экспрессивными линогравюрами немецкого графика начала XX века Курта Шеффера и лаконичными рисунками Анри де Тулуз-Лотрека, подчеркивающими значимость линий в противовес звучным цветовым пятнам Е. Звонцовой.

Ещё со времён В. Я. Андреева Музей является творческой лабораторией и при этом сохраняет теплоту дома для артистов, где их всегда ждут. Чувствуя его родным, они охотно приносили и приносят сюда материалы, отражающие своё творчество. Собрание пополняется. Вновь, каки Василий Яковлевич, хочется воскликнуть: «Как щедро одаривают нас!»

Позади уже долгих, интересных, наполненных событиями 90 лет, но Музей по-прежнему готов и дальше служить Его Величеству Цирку! Уважаемые коллекционеры, спасибо, что сохраняете вместе с нами цирковое наследие! Глубокопочтенные исследователи, спасибо и Вам, что изучаете то, что накоплено десятилетиями! Дорогие друзья, горячо любимые труженики манежа, спасибо Вам просто за то, что Вы есть! Пусть мы сентиментальны и оптимистично смотрим на жизнь, но так хочется и через 100 лет услышать в адрес Музея: «Мой дорогой друг! Ты столько пережил за эти годы!!! Столько великих артистов перевстречал в своих стенах! Со столькими делился своими тайнами и секретами!!! Я желаю тебе не сдаваться!!! У тебя есть верные друзья и хранители, которые никогда не дадут тебя в обиду!!! Процветания, нужности и незабвенности!!! Мой сердечный друг!!!»[69]69
  Багдасарова К. М.; дрессировщица, заслуженная артистка России. Поздравление Музея с 85-летием в Фейсбук.


[Закрыть]

Екатерина Шайна

Братья Дуровы на литературной арене
Когда артисты цирка берутся за перо…

В. Л. Дуров

А. Л. Дуров

Общие девизы братьев Дуровых:

Поучая, забавлять,

забавляя, поучать!

Умнику – пирог,

лентяя – за порог!

Короли шутов,

но не шуты королей!

Мы работаем

для тех, кто учится,

и для тех, кто учит!

«… Все, насколько ни есть нас в советском цирке, все мы испытали на себе влияние Дуровских традиций».

А. Александров-Федотов, укротитель крупных хищников

«… Сатира клоуна, народного шута, должна быть целиком правдива, остра и глубоко демократична… Клоун смеет быть публицистом!»

А.В. Луначарский

«Выступления Дуровых на цирковых аренах – одно из самых ярких впечатлений моего детства!»

Сотни тысяч зрителей разных поколений

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

к литературному представлению братьев Дуровых

Как начиналась литературная карьера Владимира Дурова? Как он пришёл в литературу, став сатириком, очеркистом, а впоследствии – научным популяризатором? И это ещё не все его жанры: он и один из первых киносценаристов, и автор цирковых пантомим, и прозаик… Естественно, нас не может не интересовать и хронология, в меру доступности материала, конечно.

Несомненно, за перо гимнаст, акробат, клоун, дрессировщик Владимир Дуров взялся поначалу ради рекламы и пополнения репертуара, репертуара, написанного для себя, для своих номеров. Хронологически это самый конец XIX века и начало века двадцатого. Вид печатной продукции – рекламная листовка. Тексты, ставшие основой того или иного номера остаются, что называется, за кадром, как это бывало прежде всего в цирке и на эстраде. Правда, это (в очень редких случаях!) приводило к путанице, если в номер включалось сатирическое чужое произведение. Таких примеров мною обнаружено пока два[70]70
  Ныне уже можно считать доказанным, что сатирические куплеты В. Л. Дурова [ «Как это нам сказать по-русски»] и [ «С точки зрения свиньи»] А. Л. Дурова принадлежат другим сатирикам, но вошли в репертуары соответственно Владимира Леонидовича и Анатолия Леонидовича.


[Закрыть].

В Российской национальной библиотеке бережно сберегаются в специальных тонких картонных папках две листовки рекламно-информационного характера, в которых некоторые биографические сведения подаются с горькой иронией. Для чего? Думается, что вовсе не для того, чтобы разжалобить читателя листовки, потенциально будущего циркового зрителя, а для того, чтобы показать, сколь труден путь на арену и на арене.

Итак, «Карьера знаменитого Владимира Дурова». 1904 год. Типография «Одесского листка» и харьковская типография X. М. Аршевской. В той же папочке – стихотворение «Эстафета В.Л. Дурова».

Чаще всего такие публикации носили разовый характер и в дальнейшем автором не переиздавались. Вообще-то говоря, свои стихотворные произведения В. Л. Дуров так вместе с отдельный сборник и не собрал, занимаясь в дальнейшем исключительно прозой.

И всё же книжная прозаическая премьера у В. Л. Дурова – «Мемуары дуровской свиньи» – состоялась в 1892 году в… Тифлисе, а дальше мы переносимся аж в 1914 год, который в литературном плане для В. Л. Дурова знаменовался двумя брошюрами: рассказами «Мои четвероногие и пернатые друзья» и памфлетом «В плену у немцев». Желающие подробнее познакомиться с творчеством Владимира Дурова и Анатолия Дурова могут обратиться к сборнику «Братья Дуровы на литературной арене со своими рассказами, памфлетами, эпиграммами и куплетами», вышедшему в издательстве «ЛИК» в 2005 году. Составители и авторы примечаний Н. Н. Сотников и М. Н. Сотникова, которая впервые как автор дипломного сочинения на факультете журналистики Петербургского университета обратилась к теме «Владимир Дуров как публицист».

Скорее всего, литературная слава пришла к братьям Дуровым после того, как они активно стали сотрудничать с популярными журналами «Развлечение» и «Природа и люди». Однако подлинная литературная слава пришла к Анатолию Дурову после выхода в свет в частной типографии книги-альбома «В жизни и на арене» в Воронеже в 1914 году.

Нет сомнения, что перед нашими читателями встанет вопрос: «Чего же больше у братьев Дуровых – сходства или различий?» В плане идейно-политическом мы смело можем отметить почти полное тождество. В плане поведенческом старший брат был всё же принципиальнее, хотя ему тоже приходилось идти на разные дипломатические уловки, но, во всяком случае, такой разношёрстный фототекстов ой альбом, где соседствовали представители крайне противоположных позиций, он бы в противовес младшему брату не выпустил: в том альбоме (а я читал всю эту громадную и уникальную книгу) есть даже жандармский офицер!

Цирковая режиссура у братьев близка, но, опять же, например, старший Дуров с куклой в руках диалоги на арене не вёл. Зато очень любил большие пантонимические спектакли, которые для младшего брата не характерны. Пантомимы на цирковых аренах в конце XIX – начале XX веков ставили и другие мастера цирка,[71]71
  Как писал знаменитый краевед и историк М. И. Пыляев в своих популярных и увлекательных очерках, «аллегорические маскарады-шествия» возникли на Руси в эпоху Петра Первого. Нет сомнения в том, что братья Дуровы знали об этой русской карнавальной традиции и умело её использовали в своём творчестве. Больше внимания таким представлениям уделял Владимир Леонидович Дуров.


[Закрыть] которые чаще всего стремились к зрелищности, занимательности и повествовательности, обращаясь к былям, легендам, сказкам, крайне редко к литературным произведениям. Владимир Леонидович тяготел к публицистической, сатирической пантомиме, почти всегда политизированной, может быть, за исключением «Битвы кроликов с зайцами». Противоположный пример – пантомима, точнее, зоопантомима «Англобурская война». К величайшему сожалению, найти какие-то сценарные планы, наброски этих представлений не удалось.

Жанр, который стал для Дурова-старшего органичным, это сатирико-публицистическое шествие, почти всегда – по кругу арены и лишь очень редко – с выходом на улицы. Эту традицию подхватил и развил Юрий Владимирович Дуров. О его шествии, торжественном и патетическом в честь Дня Победы, до сих пор вспоминают некоторые его зрители весьма преклонных возрастов.

В цирковых шествиях Владимира Леонидовича важнейшую роль играли НАДПИСИ. Например, верблюд по кругу возил огромную чернильницу, на которой красовалось слово «БЮРОКРАТИЯ», а на самом верблюде был укреплён плакат «ДЕМОКРАТИЯ». Или, скажем, осёл вывозил на манеж козлёнка. На осле надпись: «СТАРАЯ ЦЕНЗУРА», а на козлёнке – «ПРЕССА». Собака была впряжена в ассенизационную бочку. На бочке читалась надпись: «ДУХ ВРЕМЕНИ». Затем появлялся снова верблюд. На сей раз он вёз надпись: «ТРУД», тут же появлялся и поросёнок с надписью: «КАПИТАЛ».

Как вы видите, это не столько цирковые и тем более не театральные приёмы сатиры, сколько журнально-газетные. Литература и цирковая режиссура шли навстречу друг другу. Вообще без литературных составляющих представить себе творчество братьев Дуровых невозможно.

Были они и выдающимися журналистами, пропагандистами, ораторами. Зачастую их деятельность далеко выходила за все пределы своего времени. Вот, к примеру, в Симбирске, 21 сентября 1906 года был арестован В. Л. Дуров. Министру внутренних дел Столыпину шла такая паническая телеграмма: «Здесь гастролирует клоун В. Дуров. Возбуждение в народе растет. Около цирка толпятся подростки и рабочие. Остроты Дурова передают из уст в уста. Не ручаюсь за спокойствие в пределах вверенного мне генерал-губернаторства. Старынкевич».

В Казани в октябре того же года в начале второго отделения программы цирковая публика узнала об аресте В.Л. Дурова. Представление было в зимнем театре, который весь дрожал от криков. Студент С. произнёс краткую, но зажигательную речь. Публика стала скандировать: «Ду-ро-ва! Ду-ро-ва!». Продолжалось всё это минут двадцать. На улицу публика вышла с пением «Марсельезы». В.Л. Дуров был освобождён из заключения и тотчас же выслан за пределы губернии. Вот во что превратился тихий сонный Симбирск через 36 лет после рождения В.И. Ленина!

Н. Н. Сотников

В. Л. Дуров

Книги и автографы, афиши и рецензии, воспоминания современников и письма, фотографии и кинокадры – все они повествуют о прославленном цирковом артисте, дрессировщике, зоопсихологе, основателе Уголка и пр., и пр. Но они не расскажут о худеньком мальчике, который после ранней смерти родителей попал на воспитание к крёстному, они умолчат о годах учения и майн-рид о веком побеге из пансиона, о первых цирковых впечатлениях и приключениях совсем юного благанного артиста…

Но, по счастью, почти обо всём этом мой отец у спел рассказать сам, в собственных воспоминаниях. У меня хранится пухлая картонная папка с выцветшими машинописными листами. Это и есть его записки. О многом в них упоминается лишь вскользь, что-то выпало совсем, и тем не менее листы эти существуют, и только они могут составить начало этой книги.

А. В. Дурова-Садовская

… Передо мной встаёт облик старой Москвы семидесятыхгодов. Представление о ней в моём воображении складывается из мозаики отдельных картин, сцен, типов, даже запахов.

Я не могу представить себе Вдовьего дома, где часто бывал у старой бабушки – «Бабонички», как мы, дети, ее называли, – без того, чтобы в памяти не всплыло блюдо жёлтого, дрожащего, как желе, нарезанного толстыми ломтями киселя, облитого постным маслом. А закоулки и лавки Зарядья немыслимы в моём представлении без особенного запаха жаренных на каком-то вонючем сале кишок с кашей…

Живо, как сейчас, вижу старую Москву, длинную Никитскую улицу, Чернышевский переулок с его угловой синенькой церковью, впоследствии перекрашенной в красный цвет. А вот и каменный дом крёстного, где большей частью протекало моё детство.

Десятый час. Утро. Весь дом на ногах. В светлой столовой за большим чайным столом сидит крёстный наш – Николай Захарович Захаров. Он, как всегда, бодр

Композиция составлена по тексту книги А. В. Дуров ой-Садовской «По вечерам на старой Божедомке», увидевшей свет в издательстве «Искусство» в 1977 году и свеж. На нём чёрный длинный сюртук, чёрный галстук, ослепительное бельё. Слегка закинув седеющую голову, он просматривает газету.

– Николай Захарович, не угодно ли ещё чашечку? – спрашивает крёстная – высокая и надменная жена его в буклях.

Я и младший брат сидим поодаль за маленьким столиком и тоже пьём чай. Мы не смеем дохнуть громко… Кроме нас в столовой ещё одно лицо – Пал Палыч, страдающий тихим помешательством. Он – племянник Николая Захаровича и, как и мы, сидит у отдельного столика. Искоса поглядывая на крестного, Пал Палыч конфузливо прячет дальше под стол свои ноги в стоптанных сапогах, из которых видны суровые носки.

Тихо в столовой. Только шуршит газетный лист. Я слежу за крёстной. Она ловко перебирает целую гору золотистых, оранжевых и небесно-голубых ниток, разглаживает плюш, предназначенный для вышивки…

Я бросаю взгляд в окно. Посреди квадратного двора на снегу хлопочет десятипудовый Гаврила – наш кучер. Вот он вывел из конюшни серого в яблоках. Серый играет – кусает удила, вскидывает задними ногами.

– Балуй! – сердится Гаврила. «Господи, – думаю я с тоской, – скорее бы».

В столовой появляется казачок и докладывает:

– Лошадь подана, Николай Захарович.

Наконец-то! Крещусь незаметно под салфеткой.

Крёстный, не торопясь, откладывает газету, встаёт, застегивает сюртук на все пуговицы, берет у казачка цилиндр и трость. Слегка кивнув крёстной, он покидает столовую, в передней надевает шубу и вот уже садится в сани. И серый, направляемый твёрдой рукою Гаврилы, выносит его на улицу.

Крёстная собирает со стола нитки, берёт плюш и отправляется к себе в комнату. А я бросаюсь к Пал Палычу и обнимаю его.

Кухарка, глухая Авдотья, утверждала, что Пал Палыч – святой, и я ничуть не сомневался. Да разве можно быть не святым с таким светлым, как у него, лицом, с такой детской улыбкой, с такими лучистыми глазами…

У Пал Палыча была даже своя комната в левом флигеле, но он предпочитал жить бок о бок с кухней. Там он чувствовал себя куда лучше. Впрочем, дома он бывал мало. Он часто исчезал. Исчезнет вдруг на неделю, две, а то и на месяц. А когда вернётся, страшно на него взглянуть. Голова всклокочена, ноги и руки в ссадинах, оборван… Зато глаза как-то глубже, прозрачнее и улыбка добрее.

Все в доме знали, где он пропадает. Он шатался по монастырям, подворьям, толкался среди странников и калек, забирался в отдалённейшие уголки Москвы, где у него среди самой голытьбы, по чердакам и подвалам, было множество знакомых.

Пал Палыч страстно любил цветы, и эта трогательная его любовь окружала его в моих глазах ещё большей святостью. Только улучу свободную минуту – сейчас же к нему. Он поливает цветы, а я стоюсбоку. Он знакомит меня с каждым деревцем и цветком – где растёт, в каких странах…

Ещё любил он образа, иконы. Украшал их бусами, цветами. Помню, как долго трудился он над одной иконой, наклеивал бусинку к бусинке… Они часто отскакивали, и он снова принимался за свою кропотливую работу. За этим делом он отбился от еды, похудел. Прошёл месяц, и вот он влетает к нам в детскую – лицо и глаза горят. Что случилось? Ни слова в ответ, только радостно посмеивается и тащит к себе в комнату. Вошли. Показывает на образ. Его не узнать, весь будто осыпан жемчугом… А Пал Палыч вдруг как разрыдается…

– Полно… Чего ты?

А он:

– Счастлив… Счастием поперхнулся.

И в горло тычет пальцем.

Мне теперь семьдесят. Много я видел на своем веку хорошего и дурного. Несколько раз я исколесил всю Россию, сталкивался с тысячами людей – маленьких и больших. Но когда я оглядываюсь в прошлое, то первый, кто встаёт передо мной, – это Пал Палыч.

Кроме Пал Палыча был ещё человек, которого я в детстве очень любил, – Прасковья Семёновна, бабушка. Седая, в белом чепчике, руки мягкие, кругленькие – всегда тряслись. Про меня рассказывали, что я один раз спросил её:

– Бабушка, зачем ты кур воровала?

Это няня-кормилица как-то сказала нам, что у того, кто ворует кур, руки трясутся.

Жила бабушка во Вдовьем доме, как обер-офицерская вдова. Раз или два в месяц мы с братом навещали её, бывала изредка и она у нас.

Когда она приезжала, дом наш, мрачный и чопорный, оживал. «Бабоня» без умолку тараторила, сыпала шутками, словечками, смешно приседая и коверкая французский язык. А мы, дети, плясали вокруг, смеялись и хлопали в ладоши. Уж на что крёстная – и та не удержится, на строгом лице её мелькнет улыбка.

Повертевшись и насмешив нас, Бабоня сядет за старинный рояль и заиграет тягучую «Молитву девы» или популярную тогда «Мадам Анго».

– Бабоня, расскажи что-нибудь…

Она бросает игру и начинает рассказывать. Больше всего я любил её рассказы о кавалерист-девице Дуровой, которая своими подвигами прославила нашу фамилию. Бабушка однажды показала нам её портрет, и я долго всматривался в некрасивое, но энергичной и решительное лицо.

А сегодня опять к нам пожаловала Бабоня, и опять в зале у нас смех и шутки и бренчит рояль.

Восьмой час. Только что откушали чай.

– Татьяна Даниловна, – обращается вдруг бабушка к крёстной, – разрешите мне взять детей в цирк?

– Бабоня!.. – вырывается у меня, я замираю.

Бросаю быстрый тревожный взгляд на крёстную. Она колеблется с минуту и наконец цедит:

– Гм… Можно… хотя…

– Что?

– Кто их повезет? Гаврилы нет, он поехал в клуб за Николаем Захаровичем.

– Бабоня, – говорю я умоляюще.

Но «Бабонька» у нас умница. Её ничем не смутишь.

– Обойдемся и без Гаврилы, возьмём извозчика.

– Пожалуй… – Крёстная недовольно играет бровями. – Только, Прасковья Семеновна, не давайте им говорить на улице, простудятся.

– Нет-нет. Будьте покойны.

Итак – отправляемся в цирк! Как ошалелые мечемся по комнате, отыскиваем башлыки, варежки, шапки.

Нас тщательно укутывают. Бабушка напяливает свой худой салоп, водружает на голову касторовую шляпу с помятым страусовым пером, и мы выходим на улицу.

– Извозчик!

Я сажусь рядом с бабушкой, а брат – к ней на колени. Бабушка некоторое время молчит, памятуя об обещании, данном крестной, и машет на нас руками, как только мы открываем рты. Но вот она и сама вспомнила что-то, увлеклась и пошла, пошла трещать…

Мы кружим по снежным улицам и переулкам. Сани скользят быстро, и в глазах у меня, влажных от тающего на ресницах снега, двоится, мелькают пешеходы, витрины… Мимо, как вихрь, пронёсся, обдав нас облаком пара и комьями грязного снега, рысак.

– Бе-ре-гись! – гаркнул над самым моим ухом чёрный, как ворон, кучер.

Воздвиженка совсем близко, близко и цирк знаменитого Гине. Широкий подъезд ярко освещён, сбоку у кассы народ. Мы опоздали… Представление давно началось, и из цирка доносится щелканье шамберьера, звуки оркестра и аплодисменты…

– Бабоня, скорее!..

Я дергаю её за один рукав, брат – за другой.

– Сейчас, сейчас…

Деньги у бабушки глубоко спрятаны. Закатила салоп, верхнюю юбку, за ней – другую, третью, достала узелок, развязала его трясущимися пальцами и вот – извлекла на свет скомканную замасленную трёхрублёвку…

Пока она проделывает всё это: протискивается к кассе, покупает билеты – проходит вечность.

– Скорее, скорее!

Бабушка запыхалась, и шляпка съехала набок.

Вход на место по восьмой лестнице. Внизу, в полутьме пролёта, нас останавливает человек в рыжем пальто, в барашковой шапке и с подвязанной щекой.

– Ва-аши билеты?

Бабушка суёт ему билеты и спрашивает:

– Наверх?

– Так точно… Как раз упрётесь!

Мы с братом в нетерпении бежим вперёд. Бабушка не поспевает за нами, спотыкается. И вот я толкаю закрытую дверь.

Яркий свет… Справа и слева публика… Надо мной купол, и, как серебро, сверкают под ним трапеции. Щёлканье бича и звонкий голос:

– Алле гоп!

А снизу несётся вальс.

«Ах, сесть бы…».

– Бабушка, ну что же ты?.. – Я чуть не плачу.

Боюсь, возненавижу её. Ползёт, ползёт, как гусеница какая… Влезла наконец.

– Фу!.. Ну и высоко же к вам! Куда нам пройти? – говорит она господину в блестящих пуговицах и с пачкой программок в руке.

– Па-азвольте ваши билеты?

– Какие ещё?

– А такие… Извините, без билетов нельзя.

– Да мы уж отдали внизу.

– Вольно вам было отдавать! Кому отдали, тот и пойдёт. Потрудитесь не задерживать! Сквозит!

Бабоня наша схватилась за голову… Догадалась, что обманул её субъект в барашковой шапке и с подвязанной щекой. Кинулась на улицу, отыскала квартального, отрекомендовалась обер-офицерской вдовой, сообщила ему о мошенничестве.

– Помилуйте, какой пассаж!

Квартальный беспомощно разводил руками.

– Ничего не поделаешь, сударыня. Надо поосторожнее-с… Москва!

И, видя наше отчаяние, бабушка опять стала копаться в юбках, но денег больше не оказалось… Осталось столько, чтобы доехать домой.

И теперь мы с братом ехали молча. Мы злились и дулись на бабушку, а она, чувствуя свою вину, ехала и вздыхала, приговаривая:

– Ах, я старая дура!..

Единственное место в военной гимназии, которое привлекало меня, это был гимнастический зал[72]72
  Очень важный комментарий. Хотя Дуровы не относились к числу представителей богатой аристократии; но в дошкольном детстве они росли как маленькие барчуки; и казённый дух военной гимназии; где по будням мальчики находились круглосуточно; действовал на них удручающе.


[Закрыть]. Здесь я чувствовал себя в своей сфере, здесь я весь преображался. Я с истинным наслаждением постигал приёмы, сам варьировал их, создавал целые гаммы гимнастических фигур. Вскоре гимнастическая программа корпуса, была усвоена мною в совершенстве, и я стал по собственной воле учиться ходить на руках. Искусство это долго мне не давалось, и товарищи мои некоторые торжествовали, наблюдая, как я, становясь на голову, падал, вставал опять падал, вставал. Но я был твёрд, и моё упорство победило.

Я выучился ходить на руках легко и свободно. Но, увы, это обстоятельство сослужило мне дурную службу.