Текст книги "Георгий Седов. Гарантирую жизнью"

Николай Тюрин
Георгий Седов. Гарантирую жизнью
Повесть

© Текст, иллюстрации, оформление серии. АО «Издательство „Детская литература“», 2019

Глава 1

Ох и достал же всех этот пацан!

На Гошку Седова жаловались все хуторяне Кривой Косы – и стар и млад. В свои двенадцать он страшно гордился славой грозы округи и, конечно же, поддерживал репутацию – то с гимназистами заезжими подерётся, то лодку рыбацкую украдёт покататься, то свиней соседских для смеху дёгтем вымажет.

Но больше всего любил он обносить сад местной учительницы Ольги Феофановой. Яблоки в нём были сказочные. Да и сама Ольга по местным меркам была инопланетянкой – выпускница Института благородных девиц[1]1
  Институт благородных девиц – первое в России женское учебное заведение, положившее в стране начало женскому образованию.


[Закрыть], независимая, красивая книгочейка. Гошке нравилось есть сладкие яблоки и наблюдать из кустов, как Феофанова причитает над сломанными им ветками.

– Негодяй! Рetit voleur…[2]2
  Маленький вор (фр).


[Закрыть]

– Петя Вулё, – повторял за ней тихо Гошка.

Ему нравились новые словечки, которых до приезда на казачий хутор столичной учительницы и не слышал никто. Иногда Гошке даже казалось, что не ругает она его, а заставляет постичь что-то немыслимое и пока непостижимое.

А Феофанова всё грозила сломанными ветками в сторону дома Седовых, увещевая сорванца:

– Вот я батюшке твоему всё расскажу!

Но Гошка на этот счёт был спокоен: родители любили сына и всё прощали – лишь бы здоров был. А учительницу Седовы-старшие недолюбливали – на её столичном фоне слишком уж выпячивалось, что в их семье все были неграмотными. Вот и рос Гошка абсолютным балбесом. Но родители видели в нём будущего рыбака, которому грамотность ни к чему – была бы сила сети тянуть да удача сухим из воды выходить.

Хуторяне же давно перестали жаловаться на Седова родителям. Вместо этого они заваливали жалобами суд Донского казачьего войска, надеясь, что судья прикажет-таки высечь несносного мальчишку на площади розгами. В тамошней канцелярии сидел старый казак, который только посмеивался над бедными хуторянами и все эти жалобы отправлял в корзину – нечего по мелочам судиться. Да и лихой рубака получится из парня через пару-тройку лет. Зачем такого розгами унижать?

Глава 2

Если бы в те годы кто-то сказал, что он, наглец, станет в один ряд с лучшими людьми России, совершит научные открытия, подвигом своим вдохновит многие поколения на службу Отчизне, то даже любящие родители только усмехнулись бы.

Единственным, кто верил в Седова, был новый околоточный надзиратель[3]3
  Околóточный надзиратель – чиновник городской полиции в Российской империи, ведавший околотком, минимальной частью полицейского участка.


[Закрыть] Парамонов. Он знал о жалобах и всё ждал, когда у хуторян лопнет терпение и они вместо казачьего суда обратятся в официальную полицию. Но казаки признавали только свои порядки и писать жалобы Парамонову не спешили.

Между тем околоточному очень уж нужно было наказать хулиганистого Седова и отчитаться в столицу: мол, благодаря моим стараниям казаки радостно переходят под охрану официальной полиции, оставляя пережитки прошлого.

Наверное, сбылись бы мечты Парамонова, но вот однажды, придя домой к ужину с десятком феофановских яблок за пазухой, Гошка увидел, что отец сидит за столом с худым, жилистым человеком с обветренным морской стихией лицом. Одет он был ярко, не по-здешнему, говорил громко, смеялся раскатисто. Гошка замер на пороге, не решаясь войти и помешать взрослому разговору. Отец кивнул ему и позволил присесть за стол, послушать.

Оказалось, что это Роман Болдырев – отцовский друг детства. Когда-то они вместе начинали рыбачить, но ему быстро наскучил Азов: захотелось на большие моря. Он звал с собой Седова-старшего, тогда ещё совсем юного капитана баркаса[4]4
  Баркáс – небольшое самоходное судно, перевозящее грузы в порту.


[Закрыть], да тот предпочёл синицу в руках и остался на Кривой Косе. Роман исчез, пятнадцать лет о нём никто ничего не слышал. Теперь вот вернулся в родные края настоящим морским волком.

Гошка сидел, замерев, и слушал с жадностью рассказы Болдырева. Ах, как растравили они его! Немыслимые приключения в джунглях Африки, поиски сокровищ в Индии, ночи, у костра проведённые с индейцами в Америке, – по всему миру побросало моряка. С его слов выходило, что лишь там, за границей, настоящая, стоящая жизнь. И только к ночи он заговорил о том, что и в России есть места, рядом с которыми вся эта заморская дикая красота бледнеет, превращается просто в яркую обёртку от ярмарочного леденца и ничего не стоит. О спокойной красоте Русского Севера и о том, как взрывает это спокойствие северное сияние. О богатейших запасах неведомых здесь, на Азове, рыб: нельмы, муксуна, омуля и сига; о богатых шкурах песца, о жирных тюленях и моржах, о северных оленях и белых медведях. Он рассказывал о полезных ископаемых, которые могут обеспечить богатство и процветание России на многие поколения. О невероятном мужестве, которое нужно, чтобы решиться на путешествие по Арктике. И о том, как важно русским первыми покорить Северный полюс. Но главное, что прочно засело в голове Седова, – смельчак, первым покоривший вершину Земли, навсегда войдёт в историю человечества.

Гошка не спал всю ночь.

Вот оно! Вот чего ему не хватало, что неясно мерещилось в последнее время!

В рассказах Болдырева его зацепила простая мысль: чтобы прославить на весь мир себя и Россию, всего-то и надо – куда-то там доплыть.

На рассвете Седов-младший разбудил Болдырева:

– Я готов!

Спросонок Роман с трудом понял, о чём говорит этот мальчуган, и чётко указал ему путь движения. Но не на полюс.

В обед, когда удивительный гость выспался после ночи разговоров, Гошка снова насел на него:

– Ну, как там покорять этот север-то?

Болдырев расхохотался неожиданному напору юнца и ответил:

– Ладно, напиши мне список того, что ты знаешь о навигации. Гляну…

И тут выяснилось, что Гошка… неграмотный. А из навигации знает только, что если шторм застал на Азове, то надо держать на закат, дойти до берега, сойти и узнать, куда тебя занесло. Потом же идти вдоль берега до дома. Болдырев вздохнул с облегчением: не очень хотелось ему сейчас вести серьёзные разговоры – ждал их с Седовым-старшим баркас. Он объяснил Гошке, что если тот не научится грамоте, то не сможет освоить ни одну из морских наук. А без этого даже из Азова выходить не стоит.

Гошка был подавлен. Всю жизнь он с презрением относился к гимназистам-заучкам, считая учёбу глупой потерей времени. И что же? Получается, этим занудам отличникам открыты все пути, а он, а перед ним… Как же так?…

Глава 3

Ольга Феофанова поливала клумбу, с огорчением рассматривая обнесённую и порядком обломанную Седовым яблоню папировку, когда сзади хрустнула ветка. Ольга вздрогнула и обернулась. В нескольких шагах от неё стоял Гошка.

– Ты?!

– Я это…

Гошка отводил глаза и кусал губы, не решаясь начать.

– Извиниться, надеюсь, пришёл? – Феофанова.

– Чо? А! Не… я по другому делу.

– Еnchanteur…[5]5
  Очаровательно (фр).


[Закрыть]

– Как? Короче… Мне надо выучиться. Только быстро, пока батя с Болдыревым с рыбалки не вернулись. Хотя они, стопудово, сегодня опять засядут, так что до завтра у нас точно есть время. Смогёшь?

И Гошка впервые посмотрел в огромные и удивлённые глаза учительницы. Феофанова была настолько поражена, что сейчас её лицо вполне было пригодно для изготовления, путём опускания в гипс, маски богини удивления. Она хотела ответить, но с её уст слетали только междометия.

Гошка догадался:

– Пила, что ли, всю ночь? Лыка не вяжешь…

Феофанова остановила его судорожным жестом, сделала глубочайший вдох, вместе с которым вернулся дар речи.

– А зачем тебе это?

– Чего? – не понял Гошка.

– Зачем тебе учиться?

– Сказал, значит, надо, – насупился Гошка.

Феофанова притворно отвернулась и с увлечением продолжила полив клумбы. Гошка переступил с ноги на ногу.

– Я не понял. Смогёшь?

Феофанова покачала головой:

– Ты хамишь, тычешь взрослым, стоишь тут, сунув руки в карманы, и…

Гошка вынул руки из карманов, подошёл к ней с другой стороны, выпрямился.

– Простите меня, пожалуйста.

Это мгновенное преображение поразило Ольгу Феофанову не меньше просьбы на столь быстрое обучение, но она сдержала эмоции и спокойно посмотрела Гошке в глаза.

– Я – смогу. Но чтобы ты смог, нужно очень хотеть.

– Я очень хочу!

– Зачем? Поверь, если я соглашусь тебе помочь, это будет очень трудное путешествие длиной в несколько лет. И я должна знать, что ты не сдашься, не отступишь.

– Я никогда не сдаюсь!

– Это не ответ.

Гошка разозлился.

– Хочу настоящим моряком стать! Плюс покорить!

Феофанова растерялась.

– Плюс?…

– Плюс! Северный плюс! Горб мира!

Ольга усмехнулась, закусив губу. Гошка свирепо смотрел на неё. Если бы в этот момент Феофанова не нашла способ выкрутиться, гордый Седов развернулся бы и ушёл, а Россия лишилась бы одного из своих героев, самых решительных исследователей Севера. Но Ольга смогла. Она закашлялась, жестами попросила постучать её по спине. Гошка от души приложился, да так, что у неё и вправду перехватило дыхание.

– Всё, всё, спасибо, Георгий. Покорение полюса – действительно великая цель. По важности – вполне сравнимая с делами Петра Великого.

Гошка заинтересовался:

– А это ещё что за птица?

Феофанова собрала всю волю в кулак, чтобы не расхохотаться.

– Я расскажу, это очень интересно…

…Ольга Феофанова сдержала слово – рассказала и о Петре Первом, и ещё о многих великих людях России. Обучила Седова грамоте, истории, географии, уделяя ему много сил и времени. И Гошка тоже своё слово сдержал – не сдавался. Несмотря ни на что, не сдавался. Его упорство и талант учительницы дали прекрасный результат – Седов закончил трёхлетнее обучение не просто экстерном, а ещё и с похвальным листом.

Несмотря на это, отец был против дальнейшей учёбы Гошки, так как в семье всегда не хватало денег. Тогда он решил сбежать из дома в Ростов-на-Дону и пойти учиться в мореходные классы имени графа Коцебу. Только учительница знала о задуманном побеге и принесла ему в дорогу корзину янтарных яблок папировок – на удачу.

Глава 4

Ростов-на-Дону оглушил Седова. По сравнению с родным хутором он казался настоящим Вавилоном – многолюдным, непонятным, чужим.

Такое же впечатление произвела и учёба: каждый день у курсантов было по восемь уроков – нагрузка для Седова, который до четырнадцати лет был и вовсе неграмотным, невообразимая. Не только для него это было тяжело. Многие курсанты сдавались, не выдерживая высокого темпа учёбы. Только тут понял Гошка, что кажущаяся простота поступления в мореходные классы (а на первый курс принимали всех, без вступительных экзаменов), может сыграть с ним очень злую шутку. Спасало только то, что Седову очень нравилось учиться. Буквально с каждым уроком, с каждой новой темой он чуть ли не физически чувствовал, что становился на шаг ближе к своей мечте – он будет не просто капитаном, а капитаном номер один.

Положение осложнялось и отсутствием денег: накопленные перед побегом быстро кончились.

Ростов-на-Дону в те годы бурно развивался, становился главным торговым центром юга России. На сделках с сотнями тысяч тонн хлеба, угля, табака делались миллионные состояния. Город рос и в промышленном направлении – постройка судов всех размеров и назначений. Как грибы росли банки, ссудо-сберегательные конторы. Торговали кто чем мог. Город бурлил, деньги делали деньги. Но и цены были аховыми – сумма, которой в Кривой Косе хватало на год, здесь заканчивалась через пару недель.

Седов сразу ограничил свой рацион водой и хлебом, а каждую свободную от учёбы минуту, в основном по ночам, в ущерб сну, посвящал подработке – разгрузке вагонов и барж.

Он с ужасом наблюдал, как один за другим отказываются от учёбы его однокурсники. Кто-то не выдерживал темпа учёбы, кто-то не мог оплатить её. Гошка дал себе твёрдое слово – держаться до последнего. Он с такой страстью вникал во все подробности каждого предмета, что быстро заслужил уважение большинства учителей. Кроме Дмитриева. Знаете, есть в каждом учительском коллективе человек, чьими знаниями и талантом все восхищаются. И так же недоумевают – ну как можно быть таким… гадом?!

Отношения с Дмитриевым у Седова не заладились сразу.

Мало того, что Седов был слабо подготовлен, так и сама проклятая математика, которую как раз и преподавал Дмитриев, давалась в морских классах по сверхинтенсивной программе. То, что в обычной школе проходили за четыре года, здесь изучалось всего за год.

Раздражение учителя стало хроническим после досадного случая. Однажды, через пару месяцев занятий, когда Седов уже был крайне измотан общей учебной нагрузкой и ночными работами, произошло то, после чего желчный и, как позже оказалось, крайне злопамятный Дмитриев взъелся на Гошку не на шутку – Седов заснул на уроке. Дмитриев потребовал немедленного исключения Седова. И только решение директора, лично выслушавшего историю Гошки, его искреннее раскаяние и мнение других педагогов позволили Седову остаться. Во всяком случае, пока. После этого происшествия Седов был вынужден улучшить свой рацион и добавил к воде и хлебу утренний чай с сахаром.

Хватало и других неприятностей. Каждую копейку Седов откладывал на оплату второго полугодия обучения. Одевался в обноски – позволить новую вещь он себе просто не мог. Избегал встреч с товарищами по учёбе, чтобы сэкономить и на развлечениях. Это не могло остаться незамеченным. Сначала он ссылался на занятость, потом отшучивался. Всё это было для него крайне неприятно, но Седов был готов на всё лишь бы учиться дальше и двигаться к своей цели.

Так прошли первые полгода. Приближались каникулы. «Выжившие» курсанты живо делились планами на отдых. Седов зябко кутался в куртку, в которой летом приехал покорять морские классы, и мечтал найти работу, которая позволит ему продолжить обучение.

На последнем перед каникулами уроке математики Дмитриев рассказал о тригонометрии, которую они будут изучать после каникул. Он с наслаждением произносил это слово – каникулы. Видно было, что работа Дмитриева тяготит. Изложив первую тему по тригонометрии, он вдруг хитро прищурился:

– Тот, кто решит задачу по новой теме, в награду получит пять за это полугодие.

Гошка не верил своим ушам – вот он, шанс улучшить успеваемость. Кровь застучала в висках, он никак не мог сосредоточиться. А ведь ему очень нужна была эта пятёрка! Она гарантировала проходной балл для дальнейшего обучения. Седов сделал глубокий вдох, закрыл глаза. Сознание прояснилось. Он посмотрел на доску, решение задачи пришло в доли секунды, и он выбросил руку вверх. Осторожно оглянулся… Первый! Внутренне он уже праздновал, но тут понял, что учитель не собирается вызывать его к доске. Седов поднял руку выше. Дмитриев смотрел сквозь него на класс.

– Ну-с… Нет желающих?

Все курсанты, замерев, наблюдали за разворачивающимся спектаклем. Учитель недовольно поморщился.

– Это же так просто… Я был о вас лучшего мнения.

Седову хотелось сломать стул о наглую рожу Дмитриева, но он только сжал крепче зубы и встал с поднятой рукой. Это не произвело на Дмитриева ни малейшего впечатления.

– Эх вы… Станете капитанами – опозорите старика…

Он уже повернулся, чтобы выйти, но тут робко поднял руку один из курсантов. Дмитриев оживился.

– Долгополов! Наконец-то… Иди к доске.

Седову хотелось умереть. Долгополов встал, но к доске не вышел. Дмитриев нахмурился.

– Ну?!

– А… почему вы Седова не вызываете?

Учитель поморщился, закусил губу. Только теперь стало видно, как он напряжён. Дмитриев хотел что-то сказать, затем как-то странно дёрнул головой и быстро вышел. Седов медленно опустился на стул.

Глава 5

Начались каникулы.

С каким наслаждением вырвался Гошка из поднадоевших уже аудиторий! Ему повезло. На пароход «Труд» был нужен матрос. Жалованье было небольшим, но Седов подсчитал – если по-прежнему отказывать себе во всём, то на плату за второе полугодие почти хватит. Очень тяготил неразрешённый конфликт с Дмитриевым, но тут Седов применил метод, спасавший его всю последующую жизнь, – он с головой ушёл в работу. Неприятные мысли об учителе математики сначала отошли на второй план, а затем и вовсе померкли – Седов по-настоящему соскучился по романтике моря, которое обожал.

Поначалу капитану парохода Муссури Гошка не понравился, поскольку начал с того, что отказался от положенной каждому матросу чарки и попросил стоимость её прибавлять к жалованью. Муссури был опытным капитаном и хорошо знал, сколько бед может принести алкоголь. Но жизнь научила и другому – полностью непьющему человеку доверять нельзя. Он выполнил просьбу Седова, но приказал боцману особо присматривать за подозрительным матросом и на всякий случай быть готовым списать его в первом же порту. Через неделю боцман постучался в капитанскую каюту.

– Насчёт Седова…

– Что за перец?

– Ну, пацан, трезвенник.

– Прокололся уже? Завтра заходим в Батум – гони его к русалкиной матери!

– Да не. Он это… молоток. Глянете?

И боцман повёл капитана на корму, где на палубе работали матросы. Муссури придирчиво посмотрел на работу Гошки и недовольно повернулся к боцману.

– С такелажем[6]6
  Такелáж – общее название для всех снастей на корабле.


[Закрыть] дóбре управляется. И?

– Он сейчас спать должен. Его смена только через три часа.

– Серьёзно?

– Вкалывает так, что черти морские забывают нам нагадить, любуются.

Капитан снова посмотрел на Седова – тот работал как заведённый, шутил с матросами. Он задумался.

– Шуршит, якорь мне в глотку… Глаз с него не спускай.

Капитан ушёл к себе, а боцман только почесал трубкой затылок – он так и не понял, помог он своим отзывом Седову или навредил.

Дни шли за днями; Гошка сдружился с командой, и сам боцман дважды звал его на чай с разговорами, благодарил за труд. Гошка и вправду работал за двоих – так он глушил мысли о том, что не даст Дмитриев ему закончить классы, никак не даст. Многих он загнобил уже своей гордыней…

В последнюю перед заходом в Ростов-на-Дону ночь Седов не смог заснуть – бежать дальше от своего страха было некуда. Немного успокоился он только перед самым рассветом, помолившись и решив, что на всё воля Божия. Но так и не уснул.

Утром боцман вручил ему полный расчёт, крепко пожал руку и подмигнул.

– Увидимся ещё.

Гошка и не сомневался в этом. Дмитриев наверняка будет «валить» его на каждом занятии, так что придётся бросить учёбу и стать вечным матросом…

Глава 6

Встреча после каникул получилась тёплой. Гошка рад был видеть однокашников. Он хорошо помнил, как они поддержали его в конфликте с математиком. Все делились впечатлениями от отдыха у родителей, хвастались новенькими, полосатыми и жутко модными тельняшками. Гошка кутался всё в ту же куртку. Это по-прежнему было не важно для него. Главное – продержаться.

Как-то тихо в аудитории появился Дмитриев, кашлянул, оглядел курсантов, криво улыбнулся. Сразу повеяло плесенью. Неожиданно открылась дверь и вошёл директор морских классов Рахманов. Все встали. Рахманов коротко поздравил всех с началом второго полугодия, потом строго посмотрел на Гошку:

– Курсант Седов.

Гошка даже представить не мог, что сам директор запомнил его фамилию. Он мгновенно стал пунцовым, сделал шаг вперёд. Рахманов помахал какой-то бумагой.

– К нам поступило письмо, по поводу вашего поведения на каникулах…

Гошка напрягся, но сильнее покраснеть уже не смог. Неожиданно директора перебил Дмитриев.

– Наверняка – отвратительное поведение. Я хотел поднимать вопрос об отчислении курсанта Седова на ближайшем…

На лице директора не дрогнул ни один мускул, и он продолжил так, будто его и не перебивали:

– Господин Муссури, капитан теплохода «Труд», на котором курсант Седов служил во время каникул, искренне благодарит Морские классы за воспитание знающего и трудолюбивого матроса. Я бы с удовольствием прочёл всё письмо, но… Из приличных можно выделить, пожалуй, только этот абзац: «И если вы, мазуты береговые, загубите такого моряка, то идите вы все к…»

Рахманов замолчал, подумал секунду, почесал лоб, вздохнул.

– Нет, дальше тоже нецензурно.

Курсанты улыбались так, будто хвалили их всех, Гошка боялся дышать, на Дмитриева было больно смотреть. Директор подытожил:

– Учитывая рвение и успехи в обучении курсанта Седова, подтверждённое всеми… – Тут директор глянул на перекошенную рожу математика и поправился: – почти всеми преподавателями, а также мнение одного из самых авторитетных капитанов нашего пароходства, я принял решение освободить курсанта Седова от платы за обучение во втором полугодии.

Курсанты зааплодировали. Гошка вытянулся в струнку. В ушах шумело. Он очень боялся, что всё это сон – он ведь так и не смог поспать прошлой ночью. Рахманов поднял руку, наступила тишина. Он повернулся к вдруг ставшему похожим на белугу учителю.

– И вот ещё что, господин преподаватель. Поскольку курсант Седов переходит на особое положение, принимать у него экзамены по математике буду лично. Вы уж постарайтесь, голубчик, научите.

Дмитриев тоже мгновенно покраснел. Спорить с директором он не смел, поэтому коротко кивнул. Рахманов ушёл. В аудитории остались обалдевшие от услышанного курсанты и пунцовые Седов с Дмитриевым. Тот урок так и не состоялся.

Зато состоялась учёба Седова. Избавившись от страхов о плате и конфликте с учителем, Гошка стал учиться без труда, раскрываясь с каждым днём. Морское дело вызывало у него настолько большой интерес, что даже самые трудные дисциплины, такие, например, как навигация, давались ему легко и естественно, как дыхание.

Освобождение от оплаты тоже сильно упростило жизнь. Он наконец смог одеться по сезону и даже позволить себе обеды в дешёвом трактире – раз в неделю.

Гошка так разошёлся, что стал лучшим в математике. Когда Рахманов принял у него экзамен, то искренне поблагодарил Дмитриева за работу – Седов знал предмет на отлично. Дмитриев скривился, но промолчал.