Текст книги "Братья Кеннеди"

Исторически как-то сложилось мнение, что величайшее мужество проявляют люди, презирающие смерть ради идеи. Автор внес поправку в устоявшееся понятие – все десять упомянутых им лиц пе шли на смерть, они выступали в сенате вразрез с мнением большинства. И все. Иногда им удавалось убедить политических противников, иногда нет, отсюда разные судьбы каждого из сенаторов в дальнейшем. Не политическая принадлежность, предупреждал автор, определяла выбор героев книги. «Мы в США, – настаивал Кеннеди, – где брат когда-то сражался с братом, не судим о мужестве человека под огнем, исходя из цвета знамен, под которыми оп служил».

Автор сумел обнаружить мужественных сенаторов в XIX веке только среди тех, кто в Капитолии отстаивал дело Юга до или после гражданской войны в США. Пламенный, поэтически взволнованный очерк посвящен сенатору Э. Россу, тому самому, который в 1868 году сорвал осуждение сенатом президента-реакционера Эндрю Джонсона. Когда состоялся единственный в истории США суд сената над президентом, голоса Росса не хватило для вынесения обвинительного вердикта – по конституции требуется большинство в две трети.

В мертвой тишине зала, вспоминал Росс впоследствии, я подал свой голос против и «буквально заглянул в свежевырытую собственную могилу». Ужасных последствий не наступило, Росс прожил остаток жизни парией, отвергнутый своими согражданами в штате Канзас. Он сам избрал свой жребий, не приняв совет канзасцев, шедший от души: «Веревка Иуды Искариота потеряна, но пистолет у тебя под рукой». На взгляд Кеннеди, подвиг Росса в том, что он «сохранил для нас и для потомства конституционное правление в США», ибо сорвал появление прецедента – суд над президентом.

Допустим, тем более что Кеннеди рассуждает: «После длительного изучения документов я убежден, что национальный интерес, а не личные или политические выгоды двигали поступками тех, кого я описал». Не будем углубляться в дебри американской истории, на месте виднее. Однако как быть с героем-сенатором Робертом Тафтом, который попал на страницы книги за подвиг, далеко выходящий за пределы США? Накануне исполнения приговора, вынесенного международным трибуналом, судившим главных немецких военных преступников в Нюрнберге, Р. Тафт 6 октября 1946 года заявил: «Суд победителей над побежденными не может быть беспристрастным, как бы его не обставляла формальностями юриспруденция… В этом процессе мы восприняли русскую идею целей процессов – правительственная политика, а не справедливость, что имеет крайне отдаленное отношение к англосаксонскому наследию. Скрыв политику в форме судебной процедуры, мы можем дискредитировать всю идею правосудия в Европе в грядущие годы… Процесс нарушает основополагающий принцип американского права – человека нельзя судить по закону, принятому после совершения преступления». В целом, заключил сенатор Тафт, процесс в Нюрнберге – «пятно» на американской конституционной истории. Он предложил избавить осужденных от петли и выслать их на отдаленные острова, как в свое время поступили с Наполеоном.

Защита Тафтом нацистских убийц вызвала громадный взрыв негодования в самих Соединенных Штатах и, признает Кеннеди, навсегда исключила для Тафта возможность выдвижения кандидатом на пост президента, хотя многие считали, что он будет таковым на выборах 1948 года. Сочиняя свою книгу в 1955 году, Кеннеди утверждал, что «ныне (взгляды Тафта) разделяются большей частью американцев. И их, по крайней мере негласно, разделяло значительное количество в 1946 году». Добавим: в 1946 году Маккарти также выступил против осуждения нацистских военных преступников. Если так, тогда рассуждения Кеннеди о том, что Тафтом и иными двигали «национальные интересы», приобретают любопытное звучание.

И все же, чего добивался автор своей книгой? Он пытался выступить апостолом американской демократии, подкрепить ее престиж необычными концепциями. В США обычно считают, что представители, посланные в Капитолий, отражают волю избирателей. По изощренной логике Кеннеди выходит совершенно противоположное. «Трудно согласиться с таким узким взглядом на роль сенатора Соединенных Штатов, – писал он, – когда утверждают, что избиратели штата Массачусетс направили меня в Вашингтон просто в качестве сейсмографа, чтобы отражать сдвиги в настроении парода. Я отвергаю этот взгляд… Коротко говоря, избиратели выбрали пас, потому что доверяют нашему суждению и нашей способности претворять его в жизнь с позиции, когда мы можем оценить, в чем заключаются их истинные интересы, как часть национальных интересов. Отсюда следует, что мы должны руководить, информировать, исправлять и даже игнорировать мнение избирателей, если мы хотим полностью осуществить наше понимание, за которое нас избрали».

Поразительную доктрину отношений между избирателями и их избранниками автор развил отнюдь не ради академического исследования механизма американской демократии. Его основной вывод гласил: «Поскольку паша общественная жизнь во все возрастающей степени сосредоточивается на, вероятно, бесконечной войне, названной нами странным эпитетом «холодная», возникает тенденция поощрять строго идеологическое единство и ортодоксальный образ мысли. Поэтому в грядущие годы только самые мужественные политики смогут принимать тяжелые и непопулярные решения, необходимые для того, чтобы выжить в битве с могучим противником».

Это заключение стирает грани между голой тиранией и так называемым представительным правлением. Сенатор Кеннеди взялся теоретически обосновать ничем не ограниченное правление ссылками на американскую историю. Игнорирование воли народа в прошлом оп поставил в заслугу избранным им лицам и возвел в принцип желательного правления в нынешних США. В этом и состояло «мужество» по Кеннеди…

Книга Дж. Кеннеди вызвала острый интерес и напряженное внимание тех, кто истосковался под скипетром считавшегося пассивным Д. Эйзенхауэра. Сенатор рассказал о себе как о человеке дела. Хорошо организованная кампания повышения его популярности набрала силу.

Дж. Варне замечает, что в январе 1957 года «при опросе общественного мнения (кого хотят видеть кандидатом от демократической партии) 38 процентов высказались за Кефавера и 41 процент – за Кеннеди. Четыре месяца спустя в ответ на этот вопрос результаты выглядели так: 33 и 45 процентов. Поскольку единственным событием за эти месяцы было присуждение ему премии Пулитцера, представляется вероятным, что литературные почести означают больше для общественного мнения, чем обычно думают».

Автор отлично понял это. В апреле 1961 года президент Дж. Кеннеди наставлял Р. Никсона, только что потерпевшего поражение на президентских выборах 1960 года: «Каждый государственный деятель должен написать книгу в интересах умственной дисциплины, а также потому, что это в глазах общественного мнения возвысит его до уважаемого статуса интеллигента». Добавим – только нужно избрать уместную тему и подобрать полезных для создания книги людей, во всяком случае, хоть один из них должен быть наделен даром литератора.

С годами, точнее десятилетиями, прояснилось – хотя автор собирал материалы и почитывал разные книги, «Очерки политического мужества» «на рабочем уровне – исследования, наброски и планирование выпали на долю целого комитета, талантливые ученые, такие как профессор Дэвиде, сделали ключевой вклад. Однако очевидно, что Соренсен потратил время, проявил свой литературный талант, и он придал книге как динамику, так и изящество, которые сделали ее читабельной». К апрелю 1958 года было продано примерно 124 тысячи экземпляров, прилично по американским масштабам.

Лица, хорошо знавшие Дж. Кеннеди, согласны, что именно во время болезни, на рубеже 1954—1955 годов, он стал серьезно размышлять о том, как стать президентом. Если так, тогда книга «Очерки политического мужества», дав ему популярность, послужила серьезным камнем преткновения. Памятуя о маккартизме, Элеонора Рузвельт сказала: «Я дважды подумаю, прежде чем дать совет относительно принятия трудных решений, которые предстоит вынести следующему президенту, который знает, что такое мужество, восхищается им, но не обладает достаточно независимым характером, чтобы проявить его».

Видимо, сам Дж. Кеннеди понял это. Во всяком случае, когда А. Шлезингер заметил, что за название книги пришлось тяжко поплатиться, автор сухо ответил: «Несомненно, однако в ней нет главы обо мне».

ДЖ. КЕННЕДИ В ПРЕЗИДЕНТЫ!

23 мая 1955 года под гром аплодисментов исцеленный Дж. Кеннеди занял место в зале заседаний Капитолия. Физические страдания вызывают уважение. В кабинете сенатора в Капитолии его ожидала громадная корзина фруктов с лаконичной запиской: «С возвращением домой. Дик Никсон».

Дж. Кеннеди погрузился в рутинную законодательную работу, стремясь укрепить свою репутацию сенатора не от одного штата Массачусетс, а от всей Новой Англии. Еще с 1950 года Кеннеди добивался проведения законов в интересах хозяйства этого района. Промышленники и лидеры организованного рабочего движения Новой Англии благословляли рачительного сенатора, а он вместе с Т. Соренсеном вне всяких пропорций распропагандировал достижения на страницах респектабельных «Нью-Йорк таймс», «Атлантик», «Нью рипаблик». Кеннеди по достоинству оцепил публицистический дар своего помощника. 24-летний Соренсен начал работать с Кеннеди в 1953 году, к этому времени сенатор серьезно отзывался о нем: «Мой интеллектуальный банк».

Чем глубже уходил Кеннеди в повседневную работу, тем отчетливее оп видел – стены Капитолия тесны. Сенатор рвался в политическую стратосферу – в Белый дом. В 1956 году о президентском кресле думать было рановато, поэтому – хотя бы в вице-президенты. Значит ли это, что он вдруг отступил от собственного принципа – никогда не добиваться второго места, а быть первым? Вовсе нет. Джозефу Кеннеди, указавшему на бессмысленность всей затеи («Эйзенхауэра все равно переизберут», – говорил он), Джон и его советники ответили: поражение создаст национальную известность.

Но как добиться выдвижения на конвенте демократической партии? Наилучший путь – оказать серьезные услуги Э. Стивенсону, несомненному кандидату на пост президента от демократов. Случай отличиться представился, пожалуй, неожиданно.

Организация демократической партии штата Массачусетс взбунтовалась – ее лидеры заявили, что не поддержат Стивенсона. Кеннеди явился в Бостон наводить порядок. Ему были брошены привычные обвинения – он «покупает» голоса. На заседании комитета демократической партии в прокуренной комнате дело чуть не дошло до кулачной драки. Споривших с трудом удалось развести. Кеннеди сумел переизбрать руководство организации, вырвав у новых лидеров согласие поддержать Стивенсона. Берке, смещенный председатель комитета, честил Кеннеди перед репортерами: «Пусть в будущем он еще раз попытается купить голоса, как сделал на этих выборах. Он и его миллионы не знают, что такое приличие и честь».

С января по август 1956 года – начало конвента демократической партии – Кеннеди истратил на политические цели более 72 тысяч долларов. Банкеты стоили дорого. На конвенте в Чикаго Кеннеди и его помощники обхаживали делегатов и влиятельных деятелей, особо выделив 50 человек, близких к Стивенсону. На долю Кеннеди выпала честь – выдвинуть Стивенсона кандидатом в президенты, за что тот Сердечно поблагодарил сенатора. На первый взгляд все великолепно.

Но политические боссы вынашивали собственные планы, а либералы с большим подозрением отнеслись к Кеннеди. Он попытался лично убедить Э. Рузвельт. «Она куда-то торопилась, – саркастически вспоминал Кеннеди, – в комнате было полно Рузвельтов и иных – представьте телефонную будку, куда набьется восемнадцать человек. Из-за суматохи она почти не слушала меня. Она высказывалась по поводу Маккарти, пропуская мимо ушей, что я говорил. Я пытался убедить ее, поскольку я никогда не выступал против Маккарти в разгар его деятельности, что если я сейчас переменю фронт и начну поносить политического мертвеца, то стану обычной политической проституткой». Дело было не совсем так. Э. Рузвельт требовала, чтобы Кеннеди публично признал вред, нанесенный маккартизмом не только сенату, по и всей стране. Он отказался.

Разумеется, не принципиальные вопросы, а закулисные махинации в конечном счете сорвали выдвижение Дж. Кеннеди кандидатом в вице-президенты. Парализовать их семья Кеннеди не смогла. Член делегации штата Северная Дакота рассказывал о конвенте: «Я никогда не забуду Бобби Кеннеди во время голосования. Стоя перед нашей делегацией, он со слезами на глазах домогался наших голосов». Когда же при окончательном подсчете голосов прошел другой кандидат в вице-президенты, Дж. Кеннеди появился на трибуне конвента и с изяществом необыкновенным признал поражение. Лучезарно улыбаясь, он поблагодарил делегатов, «оказавшихся столь добрыми ко мне сегодня. Я думаю, что это вне всяких сомнений доказывает силу и величайшее единство демократической партии».

Роберт Кеннеди уезжал из Чикаго в мрачном настроении. «Мы им покажем», – цедил он сквозь зубы, не называя никого конкретно по имени. Джон подошел к делу куда более реалистически – прямо с конвента он отправился в поездку по стране агитировать за Стивенсона. Он выступил со 140 речами в 26 штатах. А Джозеф Кеннеди в эти недели отдыхал на Французской Ривьере. Джон сообщил отцу по телефону: «Мы сделали все, что могли, папочка. Повеселились, и я не валял дурака». Джозефа навестила на Ривьере К. Люс, тогда американский посол в Италии.

– Вы, наверное, горды тем, что Джэк был так близок к посту вице-президента, – польстила она отцу.

– Да, – невозмутимо отозвался Джозеф, – но мне было бы куда более приятно, если бы он проходил от республиканцев.

Кеннеди вернулся в сенат с национальной славой неудачливого кандидата в кандидаты на пост вице-президента. Это значило немало и, во всяком случае, утяжелило его суждения в сенате. При прохождении законов он настаивал на скрупулезном соблюдении конституционных норм, даже рискуя заработать репутацию ретрограда, как случилось при принятии закона о гражданских правах в 1957 году. Пристрастие Кеннеди к юридическим нормам сыграло на руку крайним реакционерам, всячески затягивавшим обсуждение законопроекта. К концу года оп получил сомнительную славу «любимого янки диксикратов». У Р. Кеннеди вошло в обычай припоминать о конвенте в Чикаго как о времени, когда его брат «был спасен от вице-президентства».

Постепенно Дж. Кеннеди прослыл, и вполне обоснованно, сторонником компромиссов, а сам подчеркивал важность интеллектуального подхода к политическим проблемам. Политиков, сообщил он в речи в Гарвардском университете, следует для отрезвления «окунать в студеные воды научных учреждений… чтобы они не стали пленниками собственных лозунгов». Роль политиков и ученых в области общественных наук аналогична: «Если первый удар свободе в любой стране с репрессивным режимом наносит политик, то второй – книга, газета, брошюра». Такие ученые даже более опасны, они «могут легко менять свои позиции, ибо им не нужно тащить за собой якорь общественного мнения». Поэтому необходимо содружество политиков и ученых – «компромиссы и завоевание большинства, процедурные установления и права оказывают воздействие на принятие конечного решения о том, что правильно, или справедливо, или хорошо».

Молодой, но маститый сенатор не упускал из виду постоянно напоминать, что его призвание – политика и только политика. В интервью журналу для женщин «Лейдис хоум джорнал» он сообщил: «У меня нет цельной философии жизни. У меня есть семья и работа. Я согласен с мнением греков времен античности – нужно полностью использовать свои возможности и добиться совершенства. Я люблю политику. Иная жизнь для меня немыслима. Жить – значит действовать. Политика дает мне все, что может обеспечить другая работа, и кое-что сверх этого: она интересна, достойна, полезна и является средством вершить великие дела». Очень целеустремленная сентенция – по статистике, тогда в США насчитывалось избирательниц-женщин на два миллиона больше, чем мужчин.

Философия философией, а тем временем пришел 1958 год – год перевыборов в сенат. То, что победа на выборах была обеспечена, сомнений не было. Задача заключалась в другом – сделать ее по возможности внушительной. Газеты предсказывали, что он победит большинством в 200– 250 тысяч голосов. Республиканцы выставили против Кеннеди малоизвестного юриста В. Целеста, уже раз побежденного Кеннеди в 1950 году на выборах в палату представителей. «Я сражаюсь против этого миллионера Джона Кеннеди», – внушал Целест. Он говорил еще: «Какое право имеют Кеннеди и его брат Бобби судить о делах рабочих, не проработав ни дня за всю свою жизнь».

Учитывая направления обвинений, Дж. Кеннеди относительно без больших затрат провел кампанию (он вежливо отозвался частным образом о политиках Массачусетса как о «банде воров»), положившись на добровольцев. Он сам потрудился достаточно, по проторенным дорогам вновь объездил штат, произносил речи, принимал различных лиц, улыбался, а как-то раз, выхватив палочку у дирижера, прошел во главе оркестра. Накануне выборов усталый Джон возвращался в Бостон. Автомобиль притормозил – через дорогу ковыляла дряхлая старушка. «Останови машину», – приказал Кеннеди. Он вышел, поздоровался и попросил бабушку отдать ему голос на выборах на следующий день.

Победа оказалась головокружительной – большинство в 874608 голосов. Такой победы никто и никогда не одерживал в штате Массачусетс. С точки зрения дальнейших перспектив, удача в 1958 году с лихвой перекрыла позитивные последствия неудачи в 1956 году.

***

Многие неудобства – повседневная работа, неизбежные схватки и вырастающие из них симпатии и антипатии, – сенат компенсирует одним – возможностью ораторствовать на национальном форуме. Крупный сенатор заметен на Капитолийском холме, видном даже из отдаленных уголков страны. Значит, нужно являть собой зрелище, приятное для глаз. Еще в 1952 году 300 вашингтонских корреспондентов сошлись на том, что Джон Кеннеди – «самый красивый» депутат в Капитолии. Парикмахер сената Давид Хайли, колдуя над прической Джона, всецело сознавал важность своих обязанностей. «Подрежем спереди, но не слишком много», – бормотал он, а любопытствующим газетчикам скромно объяснил: «Мы должны показать лицом торговую марку сенатора!»

Во второй половине 50-х годов Кеннеди до конца использовал завидное положение. Еженедельно в канцелярию сенатора в среднем поступало до 100 приглашений выступить. Он не мог удовлетворить всех, в 1957 году произнес лишь 150 речей, в 1958 году – только 200. Коль скоро выяснилось, что Кеннеди обладает неплохим слогом, интересно и внятно пишет, журналы засыпали его заказами. Писал он обильно: о политическом мужестве для женщин в «Маккол», страницы «Американ уикли» украсила его статья «Чему научила меня болезнь», о братьях рассказал в «Парейд». О великом множестве других вопросов он трактовал во многих журналах. Среди сенаторов, пользовавшихся библиотекой конгресса, Кеннеди стоял на первом месте. По самым скромным подсчетам, его производительность составляла в среднем 12 крупных речей и статей в месяц.

Труд, неподъемный даже для человека, живущего пером. Технология творчества выглядела примерно так: когда Соренсен, например, вручил Кеннеди проект статьи, которая в конечном итоге появилась в октябрьском номере за 1957 год «Форин Оффис» под заголовком «Демократ смотрит на внешнюю политику», нет сомнений, как именно ее составили. За месяц до вручения проекта профессор Латам писал Соренсену: «Надеюсь, что не слишком запоздал с обещанным материалом для статьи о внешней политике, которую вы, сенатор, и бог знает кто еще, пишете для «Форин Оффис». Посылая окончательный вариант статьи Кеннеди, Соренсен выразил надежду: «Она в целом удовлетворительна и не слишком помешает Вам наслаждаться поездкой по Калифорнии». Редактору журнала Г. Армстронгу статья поступила с запиской Кеннеди, в которой говорилось: «Мне было приятно как написать эту статью, так и поразмышлять по поводу некоторых поднятых в ней вопросов». Иные работы с именем Дж. Кеннеди издавались заинтересованными организациями. Кингу «Нация иммигрантов», написанную в основном Соренсеном в 1958 году, издала Лига против диффамации евреев Бнай Брита.

Кеннеди, добиваясь популярности, еще законодательствовал в сенате. Вместе с Р. Кеннеди он принял активнейшее участие в подготовке антирабочего закона Ландрама – Гриффина, вступившего в силу в 1959 году. Сенатор был среди тех, кто настоял на крупных ограничениях прав профсоюзов. Даже прожженный профбюрократ Дж. Мини бросил в лицо Кеннеди: «Я могу только сказать: спаси бог нас от наших друзей». «То же могу сказать и я», – невозмутимо отозвался сенатор.

Главное было сделано – закон прошел. Что касается публичного отношения к организованному рабочему движению, то в октябре 1959 года сенатор выступил на съезде объединенного профсоюза рабочих автомобильной промышленности и горячо заявил: «Я понимаю, что закон о трудовых отношениях 1959 года – не тот закон, которого хотели вы и я. В нем содержится много статей, вписанных врагами рабочих». Тут же Кеннеди подкрепил симпатии к «рабочему движению» делами: различного рода маневрами он сумел погасить обвинения в коррупции руководства этого профсоюза. За это он удостоился признательности со стороны У. Рейтера и части профбюрократов, избавленных от публичного позора.

Популярность Кеннеди кругами шла по стране. Летом 1959 года отъявленный расист, губернатор штата Алабама Д. Паттерсон объявил, что поддержит кандидатуру Кеннеди в президенты. Он оказал поистине медвежью услугу – лидеры движения афроамериканцев пришли в ужас. В связи с поддержкой Паттерсона они призвали черных и их друзей исключить Кеннеди из числа кандидатов. Заявление Паттерсона – «жернов на моей шее», жаловался Дж. Кеннеди. Он пригласил видных негритянских деятелей, поддерживавших демократов, и еще раз объяснил, что заявление Паттерсона – «самый тяжкий крест, который мне приходилось нести». Не очень помогло, редактор негритянской газеты «Нью-Йорк ситизэн колл» Ч. Стоун писал в передовице: «Есть одна вещь, которую нельзя купить за деньги, – либеральную и честную позицию в отношении негров и их борьбы за равноправие. Кеннеди – тот человек, который завтракает с одним из величайших ненавистников негров – Паттерсоном. Кеннеди – тот человек, который ездил в штат Миссисипи, произнес там речь, покрытую горячей овацией. Разве можно назвать человека другом негров, если его встречают овацией в Миссисипи?»

Реноме политического деятеля, озабоченного судьбами страны, подрывали, однако, финансовые проделки отца. Старик не бросал своего основного занятия – спекуляции. В конце 50-х годов он продал в Нью-Йорке за 2,4 миллиона долларов старое здание, предназначенное к сносу, которое стоило, как он сам показал под присягой, 1,1 миллиона долларов. Площадку приобретали городские власти, здесь сооружался Линкольновский центр искусств. Дело дошло до суда, председательствующий мудро заключил: пусть город заплатит 2,4 миллиона долларов, хотя владелец старого здания и проявил «жадность». Налогоплательщики переплатили 1,3 миллиона долларов. Эти досадные «мелочи» порядком досаждали Дж. Кеннеди и удваивали его рвение в поисках дела, которое обеспечило бы верное движение к заветной цели – Белому дому. Он старался говорить и писать побольше.

Интеллектуальный уровень устной и печатной продукции Кеннеди на исходе 50-х годов резко выделялся в политической общине. Он не скрывал, что стремился достичь синтеза политики и науки. «Среди первых великих политических деятелей нашей страны, – писал сенатор или писали от его имени – тех, кто дал ей рождение в 1776 году, а в 1787 году дал ей крещение, находилось большинство крупнейших писателей и ученых нации». Однако ныне «разрыв между умственным работником и политиком, по-видимому, растет… ныне эта связь почти утрачена. Где они, ученые – государственные мужи? Нынешний американский политик опасается, если не брезгует, вступить в ученый мир с мужеством Бевериджа». Словечко «мужество» неизменно украшало речи сенатора: «Авраам Линкольн имел мужество, и будущему президенту США потребуется мужество», и т. д. Главное, Кеннеди пытался дать пример научного подхода к важнейшим проблемам, вставшим перед Соединенными Штатами. Внезапно ему представился случай проявить пресловутое мужество, положенное на музыку ярких и впечатляющих слов.

4 октября 1957 года – революционная дата в истории человечества. То был день, когда первый в мире советский спутник донес до сознания человечества исполинские успехи социализма. Тогда сомнений в научно-технических свершениях СССР, а следовательно, в том, что они достояние передовой социально-экономической системы, больше быть не могло, достаточно бросить взгляд в небо. Узколобые американские политики усмотрели в спутнике лишь военный вызов. В Вашингтоне царило невероятное замешательство: злобная брань и сбивчивые объяснения, разговоры о «массированном возмездии» и «порабощенных странах». Администрация Эйзенхауэра – Даллеса в эти месяцы нагляднейшим образом продемонстрировала скудоумие, с большим запозданием оценив значение успеха Советской страны.

В водовороте обвинений и контробвинений в США, когда пытались найти козла отпущения за промахи в военно-технической области, а к этому и сводили в США значение эпохального события, прозвучал голос Кеннеди. Он не произнес Нагорной проповеди. Оп не взял на себя роль Кассандры. Он не проповедовал и не пророчествовал. Джон Ф. Кеннеди говорил как потрясенный член правящей элиты, предупреждая, что необходимо навести порядок в собственном доме, чтобы выдержать соревнование с Советским Союзом. Встав на эту стезю, Кеннеди не сошел с нее вплоть до президентских выборов 1960 года. Этот путь прямо вывел его к Белому дому и не потому, что традиционно дипломатия вызывает интерес, а потому, что он сумел показать и обосновать неразрывную связь внешней и внутренней политики.

Точнее, Кеннеди доказал с достаточной для американцев степенью убедительности, что на нашей планете во второй половине XX века внутренняя политика в значительной степени является производной от политики внешней. «В XVIII и XIX столетиях, – указывал он, – мы могли сосредоточивать внимание то на внешних, то на внутренних проблемах. Если мы ошибались в одной области, то это не затрагивало наших возможностей в другой. Однако линия, разделявшая внутренние и внешние дела, теперь стала столь же неразличима, как линия, проведенная по воде. То, что происходит внутри нашей страны, непосредственно связано с тем, что мы можем или должны сделать за рубежом. Если мы ошибаемся в одной области, ошибка затрагивает обе».

Вероятно, град критических камней, обрушенных Кеннеди на правительство Эйзенхауэра – Даллеса, в какой-то степени был вызван соображениями межпартийной борьбы и мостил дорогу в Белый дом. Продуманность стройной системы обвинений в адрес республиканской администрации наводит, однако, на мысль, что Кеннеди смотрел дальше. В сущности, в 1957—1960 годах он теоретически развил всю программу своей будущей деятельности на посту президента. Разумеется, он был не одинок – другие теоретики также разбирали внешнюю политику США, разница между ними и сенатором заключалась не в глубине анализа, а в том, что Кеннеди, добывавший критические глыбы в той же каменоломне, что и теоретики, предназначал их не для чистой игры разума, а для практической работы. Своей, ибо был еще и практиком, уже тогда причастным к ведению государственных дел.

Словом, он закладывал фундамент будущей политики США.

Он начал с анализа соотношения военных сил, указав, что успехи СССР в ракетостроении опрокинули посылки, на которых строилась стратегия «массированного возмездия». В течение 1960—1964 годов, по мнению Кеннеди, СССР будет значительно превосходить США в средствах доставки ядерного оружия к целям. Громадный флот пилотируемых бомбардировщиков, созданный в США, оказался устаревшим. Принцип «массированного возмездия» привел к деформации в строительстве вооруженных сил – страна готова к ведению всеобщей ядерной войны, но не готова к ограниченным войнам, ибо не располагает достаточными обычными вооруженными силами. Первопричина всего этого – экономия в военных расходах при правительстве Эйзенхауэра.

В речи в сенате 14 августа 1958 года Кеннеди говорил: «В недавние годы нам бесконечно приводили цитату, будто бы взятую из работ Ленина, который якобы говорил, что гибель капитализма наступит в результате чрезмерных расходов на вооружения. На мой взгляд, то, вероятно, самая цен– пая цитата, имеющаяся у коммунистов, помимо лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Дело, однако, в том, что Ленин никогда не произносил этих слов. Но десять лет нам напоминали их, дабы оправдать важность экономических соображений по сравнению с соображениями военными, и эти слова использовались как авторитетное суждение для подкрепления этой политики. Хотя Ленин никогда не сказал их, я убежден, что приведенное положение в будущем будет фигурировать среди лозунгов, оказавшихся наиболее полезными в попытках уничтожить капиталистическую систему… В этот период делается акцент на экономическую, а не на военную мощь, и мы растратили решающие годы, когда бы мы могли сохранить преимущество в ракетах по сравнению с СССР». Ценитель фразы, Дж. Кеннеди закончил: «Мы вступили в период, который Стенли Болдуин… удачно назвал годами, съеденными саранчой».

Поднялся сенатор Саймингтон: «Не согласен ли, мой просвещенный друг из Массачусетса, что обстановка, в которой находится Америка в конце 50-х годов, в значительной степени напоминает положение Англии в конце 30-х годов?»

«Сенатор совершенно прав», – ответил Кеннеди.

Выражение «годы, съеденные саранчой» плотно легло в предвыборные документы демократов.

19 февраля 1959 года Кеннеди произнес новую программную речь, посвященную экономическим проблемам. Он нашел, что разрыв между жизненным уровнем развитых стран и азиатскими, африканскими, латиноамериканскими странами громаден. «Этот разрыв изменяет лицо мира, нашу стратегию, нашу безопасность больше, чем любой военный вызов… Соединенные Штаты, самая богатая страна в мире, не вдохнули новых надежд бедным странам. К сожалению, СССР…привлек внимание слаборазвитых стран к другому, по-видимому, более быстрому способу уничтожения разрыва».

Кеннеди призвал расширить американскую помощь развивающимся странам, чтобы не допустить в них роста симпатий к социализму.