Текст книги "Москвичка в кавычках"

– И каков же результат? – спросите вы.

Иконы были чистые, а это, между прочим, три чемодана отличнейшего товара на несколько десятков тысяч рублей. Обратно заехали…

Но и кто они после этого? Мы-то ладно. Антисоциальные элементы. А те, которые нас ловили, они кто? Они делали вид, что охраняют достояние нашего народа, прикрывались партбилетами, званиями, погонами, а сами были самые низкопробные воры. А кто этот Александр Латышев? Вот вопрос, так вопрос? А Славка на честном ли глазу нас засветил!? Блин горелый!!! И куды от этого всего бечь?! А, люди?

ГИМН ДРУЗЬЯМ

Чувствовалось, что опять вокруг меня какое-то копошение началось. Чуйка моя подсказывала. А уж Саша Латышев тут как-то вообще не в строчку. И Слава… С какой стати он должен его протежировать? Уж не «товарищи» ли они оба? И что это за запускание денег в чужую схему? Неужели у Славы до такой степени чувство честного человека отбито или гипертрофировано? Он же сам в деле целиком. Что же тогда начинает происходить? Уж не засланный ли козачок? Или оба? Что за дьявольские завороты? И как любая баба я задом почувствовала – чем-то запахло. Неспроста все это!

И куды бечь? Где душу греть? Где спасаться от своей интуиции.

Конечно, к моему лучшему другу в мире – Вовке. У него не было ни бандитов, ни ментов, ни сдач, ни КГБейки, ни золота. Зато у него вдруг прорезался интерес к запредельному.

А тема эта к тому времени стала в Москве очень модной. Мы тогда все осваивали неизвестное. Гороскопы, ясновидение, сенсорика, колдовство. Это было так долго закрыто для нас, не верящих ни в Бога, ни в дьявола, что мы одинаково тяжело осваивали и молитвы, и всякие бесовские россказни.

Я помню, как мне было тяжело первый раз перекреститься. Никак рука не поднималась, да я толком и не помнила, как надо правильно, слева направо или наоборот. А еще было стеснительно, вдруг кто-нибудь из знакомых увидит?

Я ж с раннего детства в атеистки подалась. С бабой Юлей про Бога спорила, да как!!! От горшка два вершка, а туда же. Какой Бог? Никакого Бога нет, да и не было никогда! Обычно за такие слова я получала здоровенную оплеуху. Дальнейшее христианское воспитание малолетней дурочки выглядело так: бабуля выстраивала меня около икон в угол на коленки, а потом заставляла читать молитвы и стукаться головой об пол на каждое «Аминь»! Я ревела белугою на весь дом и пускала слюни до самого пола…

И взялись мы тогда с Вовкой сочинять всякую всячину на тему запредельного. То на фоне черной, бархатной занавески смотрели человеческую ауру, то выясняли где у нас находится аккумулятор, который Душа, то узнавали, как работает схема лечения руками с помощью биополя… Интересно же! А тут и Джуна из буфета появилась на горизонте. Тоже подалась в авторы, стала делиться тем, чем лечила наших бровастых, лысастых и целовастых. Вовка все ее книги покупал и штудировал.

И напал на нас голод чтения. Мы читали массу впервые появившейся литературы о Шамболе, Тибете, какие-то перепечатанные на машинке статьи об НЛО, инопланетянах и всякой другой всячине. Как же это было интересно! Все это нам подсовывала Надюшка, жена Германа. Они вернули Ежу все его сховы и от греха подальше прекратили всякое общение. Но со мной дружба продолжалась.

А однажды Вовке приснился седовласый и благообразный старец и сказал, чтобы Вовка людей лечил! Он его по памяти даже нарисовал! А тут ещё какая-то женщина сделал фотографию, а на ней, на фоне зеленых елок образ старца, именно того, который Вовке приснился! Так наш Вовка стал ещё и экстрасенсом и потянулись к нему ещё и «болезные». А он их, представляете, вылечивал неожиданно сам для себя!!!

Это все было потрясением для меня, начиная от Старца.

Потому что имя этого Старца чётко просматривалось под фотографией.

Имя ему и было Мантрэйя!

Правда, я по сей день не очень понимаю с этими Эгрегорами. Где они обитают и чем кормятся? Есть ли у них тело или они, как духи, бестелесны? Где они живут? Может и, правда, в какой-то непонятной Шамболее или под землёй? То ли их сонм целый, и каждый за свой район отвечает, то ли он всего один, а может он даже и не наш, а какой-нибудь буддийский? И был ли этот Старец Эгрегором или не был, не знаю? А может это какой чёрный человек? Мы, хренововерующие, пасынки совдепии, которые ещё только пытались креститься своей собственной правой рукой и начинали верить во что-то высшее, ничего не знали и не понимали в религии. Нам что Эгрегор, что ещё кто, пока всё едино. Хорошо, что хоть выяснили для себя, кто такой Иисус Христос из Назарета и что креститься надо справа налево…

Но как же потрясно осваивать эти неизвестности рука об руку с настоящим другом! А с другом ни черта не страшно! Правда, ведь?

А тут ещё на горизонте нарисовалась Сима из Тима!

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

В то время, вместо войны за брюллики, я окончательно сдружилась и с Германом, и с Надей Леви. А через них с Вахтангом Микеладзе и его женой Наташей, с Игорем Носовым. Потрясающие ребята. Настоящие. Я вам давно говорила, что мне пожизненно везло на хороших людей.

Тогда Герман работал в Брянской филармонии администратором. Там его судьба свела с совершенно неожиданной бабой. Это было настоящее чудо природы и называлось оно Сима.

Дело было в Курске. Они там сборную солянку в цирке работали. То есть и эстрадники и циркачи. Однажды у них разбился воздушный гимнаст. Звали его Владик. Врачи с ним помучились-помучились и посоветовали Герману забрать из Курска в Москву. Умирать. Но тут одна санитарочка рассказала Гере про Симу. Дескать, людей из гроба поднимает.

Герман отвез несчастного в маленький городок Тим. Сима его у себя и оставила. Через три месяца – телеграмма: встречай. Гера вызвал «скорую помощь» и прибыл на перрон, а человек с двойным переломом позвоночника вышел из вагона своими ногами.

Было это года три тому назад. С тех пор не зарастала к Симе народная тропа московских артистов, включая примкнувших. Вроде меня.

Однажды Мадам рассказала мне жуткую историю про сына Посла соседнего государства. Он играл в волейбол во дворе посольства, ударил по мячу, в позвоночнике что-то хрустнуло, и с тех пор лежит вмертвую. Даже утку под него можно подсунуть с криком. Семья дежурит по очереди у постели, сам Посол за год превратился в ходячий скелет.

Чтобы я это дело пропустила? Да ни в жисть! Я же от моей яблоньки сердобольной, мамульки любимой, совсем недалеко упала, как же не облагодетельствовать. Я договорилась с Мадам отвезти мальчика к Симе. В старинный, провинциальный город Тим.

Выехали рано-рано в субботу. Впереди я с водителем, сзади чернушки, в смысле Посол-негр с ребенком на руках. Такой славненький мальчик, весь в кучеряшках, лет-то ему всего, наверное, шесть или семь. Охал бедный, каждая кочка ему, как серпом по одному месту. Всю дорогу переживала я за него. Где-то на полдороге к нам привязались гаишники. Тормознули. Машина с обыкновенными номерами, московскими, а в ней негры едут! Да куда едут! В какую-то глухомань. Они и не слыхивали про такую невидаль, как этот Тим. Может, мы все выдумали, а сами без разрешения передвигаемся с неизвестными целями вглубь СССРа?

Через час мы сторговались и двинулись дальше. Не проехали и пяти километров, как на дороге вырос второй страж порядка. Начался новый торг. Третий появился еще через пять верст.

Пришлось идти на отчаянный шаг. Вышла из машины, стала строить менту глазки и покачивать перед его носом оголенной коленкой. На это он среагировал четко и повел меня за свою будку. И что, вы думаете, мы там делали? Ой! Как вам не стыдно! Фу!

За будкой я воровала. Пока он лез ко мне с обниманиями и целованиями, я сперла его рацию и закинула в поля моей страны по ходу движения. Так он выбыл из славных рядов своих «товаров». Слово непонятное? Почему? Нормальное слово. Есть же слово «товарка». Имеется в виду женщина, а если мужчина, то как? Товар или товарин?

Проехали ещё полчаса, я задумалась и смотрела на дорогу, как она бежала под колёса серой полосой, при этом разного цвета. По краю, у обочины, светлее, а к центру темнее, мазутом и бензином подкрашеная. И так ровно утекала под колёса, что мне вспомнилось:

– Когда идёшь по дороге не спеша, по обочинам замечаешь каждый камушек, каждую травинку, а едешь на бричке, и всё сливается в однотонную серую и зелёную полосу. – сказал Тютчев. Или не Тютчев? Не помню.

Ясно лошадь, коль рога! Правильно сказал. Вот мы едем по дороге и всё одинакового серого цвета, но как завораживает…! Интересно… А с самолёта вообще всё другое…!Как долго я вам тут рассказывала, а как коротко это всё проскочило в моей голове, как миг. Раз, и всё уже пронеслось.

И течет этот серый цвет под колеса, а сбоку зеленый…. И вдруг вижу, как из-под нашей машины колесо выкатилось и само по себе покатилось!!!

Я с ужасом во взоре постучала водилу по плечу, и молча показала пальцем. Смотрю на него, а он тоже весь прямо на глазах побелел и стал какой-то скукуёженный. А колесо катилось и катилось впереди машины. Надо было как-то тормозить, чтобы нас в кювет не унесло. А тут ещё впереди нарисовался знак «крутой поворот» и водитель так выразительно посмотрел на меня, что я поняла, жизнь наша повисла на волоске. Колесо уехало прямо в кювет, а мы стали делать поворот налево и медленно, медленно тормозить. Мы затормозили и ОСТАНОВИЛИСЬ! Ура! Счастье-то какое. Слава Богу, мы затормозили и только после этого рассказали господину Послу, который малость понимает по-русски, что могло сейчас произойти.

Вот жизнь треплет, так треплет! Изо всех сил старается! Но нас не прогнуть! У нас иммунитет на неприятности.

Наконец, к вечеру, добираемся до Тима. А там на въезде опять будка ГАИ. Раньше там отродясь никакой будки не было.

Нашу Симу, за все ее прожитые годы, три раза пытались посадить в тюрьму за врачевание. Как-то Симу вызвало большое местное начальство и серьёзно предупредило:

– Серафима. Кончай, понимаешь, там разводить около своего дома съезд машин со всего света. Последний раз предупреждаю!

На что Сима ответила:

– Вы в кресле сидите? Ну и сидите! А то приползёте ко мне просить помощи, когда ноги откажут!

После такого доноса мысли в голову большого начальства непосредственно, «товарищ» Симу к себе больше не вызывал, но, видно на всякий случай, у въезда в город Тим появилась эта будка и два ГАИшника. Я так поняла, что прозвучало подпольно:

– В город никого не впущать!

Но разве можно нас не впущать, когда мы проехали незнамо сколько км., когда нас поимели, или мы поимели трёх ГАИшников, и одно колесо? Мы объехали вкруголя и подъехали прямо к дому огородами, благо лето.

Около него уже стояли штук пятнадцать автомобилей и огромная пешая очередь. Тут наш негритенок не выдержал и заплакал. Я уверена на сто процентов, что в доме этого слышно не было, но дверь вдруг открылась и на пороге выросла Сима со стулом в руках. Бодренько так вскочила на него и, тыкая пальцем в народ, стала выбирать из толпы серьезные случаи. Потом к нашей машине подошла и говорит:

– Нина, здравствуй. Как вы доехали хоть? А я думала, что уж не доберетесь… Быстро ребенка в дом!

У нас от неожиданности ум за разум заехал. Очередь пыталась что-то такое насчет совести у нас разбудить, но Сима так рявкнула, что все заткнулись:

– Вы тут со своими кражами, приворотами и нестоячками можете и подождать. А дите умирает!

Положили его в доме на диван. Сима стала сразу же с ним работать – делать пассы руками. А ребенок давай выгибаться и кричать. Пена изо рта пошла. И кричал совсем не детским голосом, каким-то хриплым и мужским. Я, как девушка слабонервная, такое видеть не можу, я лучше в другую комнату пойду, пойду…

Где-то, через полчаса в комнату вошла Сима и говорит:

– Ребенку сделали мощную порчу. Не наши, русские, а их негритянские козлы. Они очень сильные и страшные. Ну, а у тебя что? Рассказывай.

– А что у меня? Я здорова.

– Я не про здоровье. Я про твою жизнь. Дай-ка я тебя посмотрю.

Она взяла блюдце, налила туда воды, руками поводила, что-то пошептала, подожгла три спички, бросила в блюдце, воду три раза перекрестила, за меня поплевала, рукой воду прикрыла и стала туда смотреть. Смотрела минут пять:

– Ну, ты и накуролесила! Что за жизнь у тебя такая верченая, что страшно в блюдце смотреть? Хорошо, что ты своего рыжего выгнала, он страшный человек, но и у тебя впереди страшнее страшного виднеется. И все из-за денег. Ты их нашла. Они на тебя черной тучей из-за горизонта выползли и свет белый закрыли. Если выдюжишь, будет тебе очищение, только для этого ты должна Богу величие сделать! Если ума хватит – прославишься на века! Дальше говорить не буду, а то испугаешься. У тебя такая необычная судьба, что выпадает одна на сотню тысяч. Радуйся и укрепляйся! – И толкнула меня тремя пальцами прямо в лоб, а потом три раза перекрестила.

Вышла я из комнаты, и вдруг все в глазах поплыло, поплыло… Водитель даже помог мне добраться до машины. Сима велела Послу еще два раза приехать. Всю обратную дорогу ребенок спал, и я тоже. И спал потом еще два дня. А когда проснулся, попросил поесть и тихо-тихо пошел на поправку.

А я, наоборот, потеряла последний сон и покой. Что за черная туча на меня лезет? И в глазах все время колесо. Или русские или негры обязательно подсунут тебе такое колесо, которое способно разрушить твою, и еще много жизней. Спасибо тебе, Пресвятая Богородица, за охрану. Может ты меня за то спасаешь, что я твои лики и лики Иисуса Христа от коммуняк спасаю?

Дай мне силу все преодолеть. Неужели еще будут неприятности?

И к чему это предостережение с колесом?

ВЕЩИЙ СОН!

И тут мне вспомнился совершенно уникальный случай в моей жизни. Однажды я видела удивительный сон. Жили мы тогда с Толяном в однокомнатной квартире на проспекте Вернадского два окна в разные стороны с потрясным обзором.

В моём сне дело происходило в будущем, но когда, не знаю. Жила я с сыном, сыну моему лет десять. Жили мы в очень странном доме. Какой-то плоский, высокий и серого цвета. Мы жили на первом этаже. Из окна была видна целая вереница таких же домов, выстроенных по принципу «домино». В доме мебель была тоже очень странная, какая-то круглая. И диваны, и стол в гостиной, и кровати в спальнях. Но очень высокие потолки и много воздуха, цветов, картин, а мебели мало. В гостиной мы с сыном накрывали стол, в доме вечером должны быть гости. Но кухни нет, вместо кухни какая-то доска, типа табло на стене, и я на этом табло набирала коды. На мои коды в стене открывалось маленькое окошечко, и из этого чрева выезжали все заказанные мною яства. Названия половины из них я даже и не знала. Стол в гостиной был круглый, а диван вокруг него не только круглый, но имел внутрь себя как бы вход, не через спинку же перелезать? И на этот вот стол мы с сыном и выставляли яства. А когда всё было сервировано, я пошла приглашать в гости одну мою знакомую.

Выхожу на улицу, а там машин нет, всё передвигается по воздуху, или по натянутым канатам, или само по себе. Те, что по канатам ездят высоко имеют вагоны как в метро, но подвешены за крышу и передвигаются очень плавно. Мне снизу через окна в вагонах видно, что там люди сидят. Выхожу я на площадь пред своим домом, а там лежит здоровенная тарелка, только перевёрнутая донышком кверху. Края у неё прозрачные, стеклянные стенки и всё внутри видно. Я знаю, что это административный центр. За углом моего дома, куда я заворачиваю, идёт улица и на ней справа стоит космический центр. С неба, в направлении этого центра, падают такие штуки, как детская юла, на земле раскручиваются, и из неё выходят люди. Из каждой штуки по одному человеку. Я иду мимо к моей подруге и это, что я вижу, мне тысячу раз знакомо, я даже и не удивляюсь. За центром идёт улица, а на ней стоят обыкновенные дома, наши «хрущобы» времён развитого социализма. Моя подруга именно там и живёт. Подхожу к её дому, а она на улице постиранное бельё снимает с верёвки. Мы с ней идём в её квартиру на третьем этаже, она впереди, я за ней. При этом я её по моей настоящей, этой жизни не знаю. Иду я следом и смотрю на её пятки, на ней чулки одеты, а пятки рваные, рваные, совсем рваные. Я иду следом и думаю, что живём мы сейчас все очень хорошо и в достатке, и с удовольствием, а чулки носим дырявые. И так это меня поразило! Поднимаемся на третий этаж, заходим в её квартиру, полная совковая хрущоба, с кухней восемь метров. На кухне сидит её отец, пьяненький и старенький. Он пьёт водку прямо из горлышка бутылки. Моя подруга переодевается в красивое платье, мы идём ко мне домой и по дороге рассуждаем, что стариков ничем не исправить. Прихожу я домой, но почему-то уже одна и смотрю в окно. На улице начинает смеркаться. На горизонте, за нашим небольшим городком, очень красивые горы, в снежных шапках, искрятся на заходящем солнце…

Вдруг вижу, как из-за этих гор на наш городок спускается воронкой смерч. Такой круто закрученный и внутри прямо чёрный какой-то. И я в ужасе смотрю, что он идёт прямо на нас, а потом заворачивает за наш дом и все эти плоские дома, точно как в принципе «домино», начинают падать друг на друга, начиная с моего дома. Этот смерч как-то зашёл от площади с тарелкой и пошёл прямо к горам. Я вижу, что в домах горит свет, и люди ходят внутри и дети, и всё это за несколько секунд прямо у меня на глазах превращается в груду развалин. Мой первый этаж остаётся стоять, как ни в чём не бывало. А я, как загипнотизированная, стою и смотрю, что домов уже нет, только гора кирпичей и понимаю, что немедленно нужно вызывать спасателей. Я выскакиваю через окно на улицу и бегу в административный центр. Забегаю внутрь, а там пол весь такой наполированный, как стеклянный, что я разбегаюсь и еду на подошвах через весь зал прямо к девушкам-администраторам у стоек и сообщаю им, вся в ужасе, что только что произошло. Девушки звонят куда-то, по какому-то интересному аппарату, похожему на наше представление видеотелефона, но покруче. Они вызывают спасателей. Меня отправляют их встречать.

Вдруг я вспоминаю, что за всем этим ужасом потеряла своего сына. Бегу на развалины искать своего ребёнка. Пробегаю вдоль стены своего дома, упавшего во двор, начиная со второго этажа, и вижу, что в колыбельке на первом этаже лежит маленький ребёночек и плачет. Я знаю, что он уже ничей. Я его выхватываю из колыбельки и вдруг вижу своего сына. Сына я отправляю с младенцем на руках в тарелку-центр, а сама бегу между какими-то заборами к трассе. Трасса находится за горой развалин, но я её оббегаю слева и всё-таки выскакиваю прямо на трассу. С гор начинают спускаться вереницы машин, они не едут по дороге, а парят над ней, но двигаются очень быстро. И я им показываю, куда надо ехать, а сама бегу обратно между этими, такими знакомыми российскими, щербатыми заборами, а надо мной начинают летать какие-то штуки, вертолёты, не вертолёты, птицы, не птицы. Они начинают какими-то крюками цеплять куски домов и уносить за горизонт. Всё поле остаётся покрытым кусками человеческих тел, а я бегу между заборами и навстречу мне идут изувеченные люди. Все в крови и раненные. Некоторые даже с оторванными руками и ногами. Одна женщина несёт на руках ребёнка, а у него половины головы нет, оторвана. Вся трава постепенно кровью покрывается так, что я начинаю ногами по ней скользить. Смотрю на свои ноги, а они босые и все в крови… И руки все в крови… С моих рук на траву капает кровь… Я так этого пугаюсь, что кричу диким, нечеловеческим голосом и просыпаюсь…

Проснулась в кровати с криком, Толян подхватился, перепуганный, а я вся в холодном поту от ужаса. Спрашивается? К чему это такой сон приснился? Или это мои «Воспоминания о будущем», или это предупреждение было про мои контрабандные дела? Вот и думай теперь, как тебе больше нравится? Мне лично больше нравится, что я увидела своё будущее, и возможно оно у меня будет. А это значит, что я не сгорю в аду, меня Бог ещё не раз выбросит в жизнь на эту планету или на какую-то похожую. Я очень надеюсь. А теперь представьте себе, реинкорнируюсь я на Землю и мне в руки попадётся мой опус, если, конечно, кто-то его напечатает. Интересно, вспомню я свою прошлую жизнь или подумаю:

– «Что это за ахинею какая-то идиотка накропала, читать нудно и противно», – и выброшу на помойку…?

МОЙ ДОМ

Отправки шли своим чередом. «Контора Никонора» работала без сбоев. Но дела делами, а иу меня к тому времени стал складываться какой-то быт. Мы же переехали в трехкомнатную квартиру в Медведково, и к нам стали чаще приезжать друзья. Не по делу, а просто так. Мы прикупили спальный гарнитур. Я его очень любила. Наконец-то вместо разломанного дивана у меня в первый раз появился такой аэродром! Повдоль на нашу кровать помещалось четыре человека и один поперек, в ногах. За это место часто шло сражение между Бобом и Витюном. Они оба любили спать в экзотических местах и позах. Например, в ванной, туалете, ну, или в салате. Среди тех приездов особенно запомнились мои и Славкины дни рождения. Вот где можно было развернуться.

Я очень люблю дни рождения. Есть люди, которые не любят стареть сразу на целый год. У меня есть одна знакомая, она вообще родилась 29 февраля. Вот это постареть, так постареть, сразу на четыре года. Но какой повод!

А во-вторых, я обожаю, когда меня начинают хвалить по поводу моей стряпни! Это же искусство! Вот и устраивали праздник жизни и желудка, благо места много.

Между прочим, стала я в то незабвенное время сильно толстеть. Стрессы сократились, нервы трепят только органы и менты у посольства, дома все хорошо. Есть мы любим и готовить умеем, отчего бы и не раздобреть? Только тряпки приходилось перешивать, а так все хорошо, тем более, что и Аркашка высылал из Берлина разную красоту. Шляпки, сумочки, отличную, чтобы не сказать шикарную, обувь.

За все годы моей контрабанды я первый раз на себя по-настоящему стала деньги тратить. И на сынулю. Вадима. У него как раз школа закончилась. Вырос мой сын.

Однажды раздается звонок. Из трубки мама совершенно истерическим голосом кричит: «Караул»!!! Моя мама и вдруг в истерике? Так не бывает…

Она у нас в районной «скорой помощи» работала. Там все в жизни прошла, чего в детстве не успела. И с топором за ней мужики резаные по полям бегали, и ножом неоднократно угрожали, и роды в машине принимала, и раны зашивала, и битых, резаных на себе по распутице таскала. Бывало, приходила с ночного дежурства и как начинала ужастики рассказывать, у меня аж сердце замирало. А тут в трубку орет. Значит, что-то серьезное.

Оказалось, гроза над Вадимкой сгустилась!

Поехал он сотоварищи отдыхать на озеро. Вода чистая, как слеза младенца, берег песчаный. Воздух сосновый, аж звенит. Хоть ножом его режь. Я когда приезжала в этот райский уголок земли, у меня с непривычки сразу голова начинала до рвоты болеть. Испортила нас гребаная цивилизация.

Прибываю в Оршу, и что выясняется? Поехали, значит, наши дети отдыхать на это озеро. Днем все по пляжу вдарили, а вечером отправились в соседнюю деревню на танцульки. А Вадим с любимой девушкой Наташей остался охранять палатки и скарб. Наташа у нас уже полгода, как появилась.

И пока сын в палатке, типа, спал, его друзья подрались с местными. Кто там был прав и кто виноват, никто вам этого не расскажет, потому что и сами, наверное, не поняли, но одному местному колом проломили голову.

Наших стали таскать в милицию. Оказалось, что пострадавший – сын поварихи из местного пионерлагеря. Вадим тут же вступил с ней в переговоры и договорился дело не заводить, помочь деньгами вскладчину. По ходу пьесы выяснилось, что всю кашу заварили оршанские ребята и верховодил дракой сын начальника отделения милиции, поэтому следователь взялся его отмазывать, а на наших ребят нагружать. Дело все-таки возбудили.

Самым же виноватым оказался мой сын, потому что уговорил повариху, а дело есть. Тогда следователь взялся Вадима стращать тюрьмой, чтобы между ног не путался и не лез, куда не надо. К моменту моего приезда он его уже пару раз в кутузке подержал и пистолетом попугал. Моего сына! Да мы за свое глотку кому хочешь вырвем! Я еще понимаю, был бы виноват, а его вообще там не было!

Утром раненько сама себя накрутила и отправилась в милицию. Прихожу, секретарша, вся в буфетной прическе, глазки делает, говорит, что начальство заа-аанято.

Значит, в кабинете.

Делаем раз – ногой открываем дверь.

Делаем два – со всего размаху долбим кулаком об стол так, что на столе все подпрыгивает.

Делам три – открываем рот и орем во всю свою дурацкую силушку и сразу на ты.

– Тебе что, в этом кабинете на этом стуле сидеть неудобно? На нары захотел? Там значительно мягче! – орем. – Так вот, дорогой! Если ты еще раз вызовешь моего сына на дурацкий допрос, навсегда забудешь, и как кабинет выглядит, и как секретарша! Кто тебе дал право угрожать несовершеннолетнему пистолетом? Ты что, решил, что сейчас тридцать седьмой? Мне наплевать на твоего выродка, а своего я в обиду не дам!!! Прощайся с карьерой! Если еще раз услышу о какой-то повестке, я тебе не завидую…

Делаем четыре – еще раз кулаком об стол, чтобы уже не только то, что на столе подпрыгнуло, но и сам тоже задом от стула отскочил!

Делаем пять – дверью грохаем так, что уже и секретарша подпрыгнула, а с потолка ей на буфетную прическу кусок штукатурки отвалился.

Фу, можно выпустить дух и сказать себе: «Ах, какая я молодец»!

Перед моим отъездом в Москву вдруг выяснилось, что сына уже вызывали на медкомиссию в военкомат. Так, значит еще и армия. Я аккуратненько у Вадима и спрашиваю:

– А тебя куда призовут?

Он мне так гордо и отвечает:

– Весь наш класс в Афган записался! Кто здоровый, те все в Афган!

Как вам это нравится? Защитник чужого отечества! Не успел от горшка два вершка, а туда же? «Авантюрину» ему подавай! Фиг!

Значит, если общая мозговая и физическая недостаточность – на Родине останется, а если сильный, здоровый, умный и красивый, тогда под пули? Безобразие!!! Нет! Костьми лягу, но мой сын никогда и ни в какой Афган не поедет! Точка!

Вспомнился мой любимый армейский дом ЦДСА и населяющий его народ разного ранга и в разных погонах. Мою подружку Тамусика и кучу генштабовских мужиков с поминок. Они должны будут мне помочь, если я их очень сильно отблагодарю.

Решила я кого-нибудь из них найти и попросить о помощи. Месяц поиска принес свои результаты. Мои старинные приятели оказались живы и здоровы. И даже повысились в чинах. Два похода в ресторан дали мне гарантию. Но Вадима надо было прописать в Москве.

А сейчас я вас рассмешу. Я жила в Москве уже семь лет, но у меня до сих пор не было московской прописки. Не москва-ква-квачка я! Бомж. Все мои мужики, что со мной жили, все в Москве с пропиской, а я одна нет. Смех, да и только! Можно заработать хоть миллион рублей или долларов, но без бумажки о прописке ты все еще оставался букашкой. А с пропиской уже человек!

Вопрос надо было решать. А тут поехала я на отоварку к моей любимой директрисе и клиентке Верочке Ивановне. У нее в магазине работал мясник Гена. Рубит он мне заднюю часть теленка и вдруг говорит:

– Николавна, не хочешь за меня замуж выйти?

Я опешила. У него от пьянки морда стала рыхлая и зубов через раз во рту, а все туда же! Жених, блин.

– Ты что, серьезно?

– Да. У меня финансовый кризис. Бабки должен народу. Не отдам, мне хана. Всего полторы штуки надо. За эти деньги я тебе прописку сделаю.

Договорились, что я со Славой посоветуюсь и дня через два-три отвечу.

Совет старейшин и друзей выдал результат: «И правда, не пора ли тебе, дорогая, стать, наконец, москвичкой?»

Особенно обрадовались Надюшка и Лидушка. Оно и понятно – обе мне и моему Вадиму счастья желали. А дорога к нему начиналась с паспорта и штампа в нем.

А пока суть да дело, пока Посол с Мадам уехали в отпуск в свою Африку, мы тоже решили отдохнуть и поехали в Ялту. Лето оно и есть лето. Ленное, жаркое, томное, морское. Как я люблю море, я вам уже все уши продула, как я люблю Ялту, я могу вам еще наговорить. Потому что я вообще обожаю Крым. Его горы, леса, гору Ай-Петри, кривые улочки вверх, загогулины вниз, пальмы и солнце… Боже мой, какая красота! Что можно еще сказать? Кайфовали от души!!!

Точка в конце предложения.

ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ

Вернулись к осени. Было еще два захода в посольство. Травилась пищей перченой у Посебула, но, кажется, уже приспособилась. Надо, оказывается, водой холодной запивать.

Два раза приезжал Дитор. Я к тому времени курсы немецкого языка закончила. Убыстренного. Конечно, знать стала чуть больше, если вести отсчет от нуля. Но произношение мне поставили хорошее. Какое-то баварское. И когда я с Дитором вдруг заговорила по-немецки, он малеха прибалдел.

Во второй похмельно-гостевой день к нам приехал СС. Он только что был в гостях у Ольги большой и рассказывал нам последние жуткие новости:

– Она вышла замуж за своего сутенера и ходит беременная! Он жениться женился, но бьет ее страшным боем. Каждый день вместе пьют, потом дерутся до крови, ну, а потом любятся до ужаса, точнее, до мозолей кое-где.

Мой Дитор аж посинел и желваками заиграл, но промолчал…

А в Москву тихо вползала осень. Листья начинали желтеть, а армия маячить… Вот тогда мы и приняли окончательное решение о моем браке. Я должна выйти замуж за большого и пропитого насквозь алкаша Генку Тарусина.

Комната, куда я прописалась, была коммунальная. Еще в ней жили сосед-пьяница и Генкина гражданская жена Татьяна со своей дочерью. К октябрьским праздникам я стала москвичкой. Господи, не прошло и семи лет!!! Я теперь настоящая!

Теперь можно было вплотную заниматься и своим паспортом, и сыном Вадимом.

К новому году я прописалась и сына на учет в московским военкомате поставила. Наступил Новый год, а на меня напала хандра. Пока били куранты, держала в руке фужер и все думала: а что еще мне надо? Родители живы и здоровы. Славка. Не великая любовь, но нервы на кулак не мотал. Работы навалом. Счет в банке, жених иностранный образовался, и даже клад, часть которого уже за границей… Так чего же тебе надо, подруга? Какого рожна? Что тебя гложет, если в новогоднюю ночь ты устраиваешь ревизию своих дел? Почему теперь, когда стало спокойно жить, ты вся на нервах в каких-то дерганьях? Может, Сима не права?

А жизнь, несмотря на мое самоколупание, продолжалась. Мы плодотворно работали на ниве контрабанды, уже сделали десять отправок. Деньжата завелись общие. И мои – индивидуальные, но там, на той стороне забора. Во, какая я молодец среди овец!

Последний заход в Посольство натолкнул меня на потрясающую мысль – деньги нужно вложить! Хотя бы часть!

И ведь было куда вложить! На моих глазах к Джозефу приезжали юристы, привозили кучи бумаг и оформляли наследство. Полгода назад у него умерла мать и оставила ему все состояние. А оно насчитывало, на минуточку, несколько многоэтажных домов в Кейп-Тауне, столице Сьерра-Леоне, и бооольшая территория земли с алмазами в ней! Тогда-то у меня и закралась шальная мысль: а не купить ли у Джозефа часть его рудников?