Текст книги "Повести в Белых Халатах"

Глава 7
Нетрадиционная медицина

День обещал быть неплохим. Утренний приём прошёл спокойно, никаких проблемных пациентов. С обеда мы вместе со студентами ошивались в отделении функциональной диагностики, где Новиков и Лето демонстрировали чудеса ультразвука. Я немного завидую возможности узистов заглянуть внутрь страдающего организма и через пару минут выяснить причину болезни. Владение ультразвуковым датчиком для меня остаётся такой же мечтой, как испанский язык. А было бы здорово иметь портативную машинку УЗИ в кабинете и заглядывать в живот пациентам прямо на приёме!

Студенческая группа в этот раз подобралась исключительная: все как на подбор любопытные, знающие и жаждущие знать ещё больше. Я вообще люблю работать со студентами: молодёжь влияет на меня позитивно. И, конечно, совершенно особенное чувство, когда за тобой следят десять пар неравнодушных глаз и один за другим сыплются вопросы, которые порой заставляют призадуматься. Именно преподавательская деятельность постоянно стимулирует к поиску актуальной информации, чтению материалов конференций и исследований. Студенты держат наставника в профессиональном тонусе, за что я им, безусловно, благодарен. Как-то не хочется превращаться в посредственного доктора, из года в год пользующегося стандартным набором методик и медикаментов без учёта новых достижений постоянно развивающейся медицины.

Конечно, многие новинки должны пройти испытание временем. В истории немало примеров, когда чудодейственные в момент появления средства оказывались вредными и даже губительными при отдалённой оценке результатов. Всё это я рассказываю моим студентам и стараюсь донести до них необходимость использования классических методов работы с пациентом, а именно: подробного опроса и осмотра, оценки всех органов и систем с пониманием взаимосвязи отдельных симптомов. Зачастую врачи ограничиваются лечением одной-двух жалоб, не собирая из многочисленных признаков сложный пазл диагноза. Из-за этого время, отведенное на своевременное лечение, оказывается упущенным, а полная клиническая картина становится ясной и очевидной, когда заболевание зашло уже далеко. Первичные симптомы неспецифичны, и разобраться в них может лишь внимательный, думающий врач – именно такими я и стараюсь воспитать своих учеников.

Студенты сегодня явно были настроены на дебаты. Тема для разговора возникла спонтанно. Одна из пациенток на предложенную мной схему лечения ответила категорическим отказом и заявила, что лечится исключительно травами и гомеопатией. После её ухода обсуждение набрало силу и в конце концов перешло в откровенный спор. Я наблюдал за тем, как рассуждают молодые доктора, какие аргументы приводят в защиту нетрадиционной медицины и что ставят в противовес. Наконец, исчерпав все имевшиеся в наличии «за» и «против», спорщики обратились ко мне:

– Марк Давыдович, а как вы относитесь к гомеопатии?

– Вопрос, молодые люди, спорный. В литературе в последнее время выдвигаются всё более и более противоречивые мнения, – я сделал паузу, убеждаясь, что завладел вниманием аудитории. – В годы моей учёбы в институте гомеопатия преподавалась факультативно, то есть для желающих. Я был желающим. Тогда это было совершенно новое, много лет запрещённое в России направление, прямо противоположное тому, что предлагает классическая медицина.

Ребята слушали не перебивая.

– Вы, конечно, в курсе, что означает термин «гомеопатия» и что такое «аллопатия»?

Один из самых рьяных спорщиков поднял руку:

– Аллопатия – это наша классическая медицина, означает «лечение противоположным». Например, – пояснил он, – у больного развивается воспалительный процесс, ему дают противовоспалительные препараты; при кровотечении – кровоостанавливающие и так далее.

Я кивнул, соглашаясь.

Студент продолжил:

– Гомеопатия означает «лечение подобного подобным». Например, при том же воспалении применяются вещества, в больших дозах вызывающие подобную реакцию воспаления, при кровотечении – вызывающие кровотечение. Но даются они в очень малых дозах, так называемых разведениях. Идея проста: в небольших концентрациях эти препараты блокируют развитие процесса в самом начале, будь то воспаление или кровотечение, которые мы рассматриваем как пример, не позволяя им развиться в клиническую картину.

Студент посмотрел на меня, ожидая подтверждения своих слов.

– Всё верно, – подтвердил я. – Вы правильно объяснили основной принцип симптоматической гомеопатии. И моё отношение к ней: она имеет место быть! Так же, как и любой другой вид нетрадиционной медицины. Но! Как вспомогательный метод лечения!

– Но ведь так называемая нетрадиционная медицина имеет гораздо меньше побочных действий и осложнений! Почему же не применять её более широко? – настойчиво спорила девушка, ярая сторонница народных средств.

– Основной побочный эффект всех нетрадиционных методов лечения, – поддержал дискуссию я, – в случае, когда они применяются как основной вид терапии, – это потеря времени. Пока пациент экспериментирует со своим организмом, заболевание прогрессирует и достигает той стадии развития, когда традиционная медицина вынуждена прибегать к более агрессивным методам, а они, понятное дело, имеют более выраженные осложнения и побочные эффекты.

– Но ведь традиционная медицина существует как таковая чуть больше столетия! А гомеопатия и траволечение применялись веками.

– Верно, – согласился я. – Но посмотрите на показатели продолжительности жизни. Возьмите для примера страны Западной Европы: там средняя продолжительность жизни в шестнадцатом веке составляла тридцать пять лет, в девятнадцатом – тридцать девять, в начале двадцатого столетия – сорок пять… И это во времена гомеопатии и натуропатии. В наши дни в странах, которые мы взяли как пример, ожидаемая продолжительность жизни для мужчин составляет семьдесят восемь, а для женщин – восемьдесят два года. Улавливаете разницу?

Спорщики молчали.

– Статистика показывает, – продолжал я, – что представители моего поколения по состоянию здоровья и внешнему виду в среднем на десять лет моложе своих сверстников из поколения бабушек и дедушек.

– Это как? – не поняла девушка.

– Ну если, к примеру, взять меня в мои пятьдесят лет и сравнить с моим дедушкой, то его состояние здоровья было таким же, когда ему было всего сорок. То есть я, ожидаемо, проживу на десять лет дольше. И догадайтесь, благодаря чему?

– Благодаря современной медицине, – хором ответили молодые доктора.

– Но ещё раз подчеркну, – в заключение отметил я, – не отрицая нетрадиционную медицину, я за её разумное (подчёркиваю – разумное) использование в комплексном подходе.

Занятие закончилось, и, попрощавшись со студентами, я отправился в ординаторскую в надежде на чашечку горячего кофе или хотя бы чая. Народ уже расходился по домам, и из врачей там была только Нина, чему я несказанно обрадовался: её присутствие автоматически означало наличие свежезаваренного кофе.

– Ты чего припозднилась? – поинтересовался я, наливая волшебный напиток в свою огромную чашку.

Лето взглянула на меня и заметила:

– Тёткин, ты знаешь, что это вообще-то чашка для супа, а не для кофе?

– Я забочусь о твоём здоровье, – улыбнулся я, – тебе на ночь вторая чашка вовсе ни к чему.

– Я снимаю стресс, – не согласилась со мной Нина.

– Тяжёлые пациенты? – спросил я, делая первый глоток и от удовольствия зажмуривая глаза.

– Пациентка, – поправила она. – Лена Новикова приходила.

– Что, всё плохо? – я сразу встрепенулся.

– Нет, на самом деле, всё отлично, – Нина протянула мне коробку с печеньем. – Хочешь?

Отказаться от печенья было выше моих сил.

– Она через две недели заканчивает химию, – продолжила Нина. – Опухоль уменьшилась в два раза. Просто поразительно.

– Замечательно! – обрадовался я. – Чего же ты стрессуешь?

– Сам понимаешь, это не пациент с улицы, – вздохнула Лето. – После осмотра целый час сидели с Рудиком.

Я вопросительно посмотрел на Нину.

– Лена, окрылённая такой динамикой, – пояснила она, – отказывается от операции и даже не хочет консультироваться с хирургом.

– Да что же это такое! – воскликнул я. – Уже всё с ней обсуждали, она была согласна с планом лечения!

– Вот и я о том же, – Нина покачала головой и, подойдя к кофеварке, убедилась, что кофе осталось только на рюмку. Оглянувшись на меня, она вдруг спросила: – А ты, вообще, не голодный?

– Есть немножко, – усмехнулся я. – Я всегда голодный, мне много надо, – уточнил я, похлопав себя по животу.

– Марик, а ты где живёшь? – задала неожиданный вопрос Лето.

Затолкав в рот печеньку и запив её кофе, я не очень охотно ответил:

– В стационаре. У нас две палаты пустые.

Нина села напротив меня.

– Слушай, Марик, у меня Димка уезжает на три месяца практиковаться в какое-то захолустье. Хочешь, я спрошу, можно ли тебе у него пожить? – предложила она.

Я хорошо знал Нининого сына: Лето была одной из самых молодых мамаш на нашем курсе и постоянно таскала Димку на все студенческие вечеринки. Мы так его и звали: «сын медицинского полка». Сейчас из шаловливого пацана вырос отличный доктор.

– Надо подумать, – не очень уверенно отозвался я. – Спасибо за предложение, но, сама понимаешь, это временное решение вопроса. Пора уже вплотную заняться поиском постоянного жилья.

– Но всё-таки ты имей в виду, – повторила попытку Нина, собираясь домой. – Дай знать, если надумаешь.

Я снова поблагодарил, почти уверенный в том, что не воспользуюсь предложением. Часы показывали время похода в столовую за вечерней кашей.

В этот момент зазвонил сотовый, и на экране высветилось: «Кира». Последние пару недель она трезвонила по несколько раз в день, оставляя сообщения, которые я удалял не прослушав. Глядя на не умолкающий телефон, я подумал и нажал «Ответить».

– Марик? – Кира кричала в трубку. – Марик! Почему ты не отвечаешь на звонки?

– Я ответил.

– Первый раз за месяц!

Мне хотелось завершить разговор как можно скорее:

– Что ты собиралась мне сказать, Кира?

– Марк, меня возмущает твоя безответственность по отношению к семейным обязанностям! – торопливо начала жена, по-видимому, заготовленную заранее речь. – Мама совершенно не может справиться с гипертонией! Фроська лежит на коврике у двери и практически ничего не ест! Я отменила уже второй сеанс у косметолога! Что происходит, Марк? Когда ты собираешься домой?

Из всего перечисленного в первую очередь меня удивило, какое отношение я имею к гипертонии тёщи. Она принципиально не следовала моим советам и вдруг потребовалось моё участие в её лечении? Но мысли о тёще возникли лишь на короткое мгновение. Что на самом деле поразило меня – Фроська! Я вдруг почувствовал, как страшно соскучился по этой маленькой, худосочной собачонке, и сердце защемило: она тоже по мне тоскует.

Кира продолжала говорить на повышенных тонах, но моё сознание делило информацию на ту, которую стоит услышать, и ту, которую лучше пропустить. Наконец, Кира заметила моё продолжительное молчание:

– Ты меня слушаешь?

– Да, – произнёс я.

– И когда тебя ждать?

Я снова помолчал, прежде чем ответить:

– Я заберу Фроську в течение недели.

– Что значит – ты заберёшь Фроську?! – снова закричала Кира. – Как будто у тебя обязанности только по отношению к собаке!

– Все остальные – взрослые люди, способные позаботиться о себе сами, – констатировал я и с удовольствием нажал кнопку отбоя на середине Кириной фразы.

Через пару секунд снова раздался звонок, но я уже не реагировал.

– Ну что ж, доктор Тёткин, – обратился я сам к себе, – нужно срочно снимать квартиру, потому как собака в клинике жить не может, – и сел за компьютер изучать предложения по аренде жилья.

Глава 8
Няня

За последние недели жизни в клинике ночные дежурства стали настолько привычными, что даже перестали восприниматься как работа. Решение вопроса было взаимовыгодным: главному врачу не нужно было искать дежурантов, а я со спокойной совестью мог спать в нашем стационаре, где больные ночевали нечасто. И вот наконец я переехал на съёмную квартиру, после чего мне стало не хватать ночного рабочего бодрствования, и я взял дежурство.

Под наблюдением оставалась женщина, записанная на следующий день на исследования, требующие специальной подготовки. Пациентка страдала тромбоэмболической болезнью, и для профилактики образования тромбов ей был назначен гепарин. Никаких осложнений я не предвидел, поэтому серьёзно обеспокоился, когда в ординаторскую ворвалась медсестра с криком, что больной плохо.

Я немедленно прошёл в палату. Женщина сидела на кровати бледная, на лице выступили капли пота. Я взял её за руку, отмечая: кожа влажная, пульс учащён.

– Что вас беспокоит? – спросил я.

– Плохо мне, доктор: слабость, голову кружит, темно перед глазами и ноги тянет.

Я велел медсестре срочно взять кровь на анализ, уложил больную и побежал в процедурный кабинет проверить, что ей назначено и что вводили. За годы работы я много чего повидал, а потому на слово не верю никому, порой даже самому себе. Зайдя в процедурный, я первым делом расстелил салфетку на полу и вытряхнул из мусорной корзины все шприцы и ампулы. Там лежала всего одна, с надписью «Инсулин».

Я схватил шприц и раствор глюкозы и бегом бросился обратно в палату. Сестра только закончила брать у пациентки кровь. Женщина находилась в спутанном сознании, на вопросы не отвечала, лишь смотрела на меня с недоумением, словно не понимая, где она.

Я незамедлительно набрал глюкозы в шприц и начал вводить препарат пациентке в вену. Она на глазах порозовела, взгляд прояснился, и через несколько минут на мой вопрос «Как себя чувствуете?» ответила:

– Лучше, доктор, гораздо лучше.

Я побыл с больной ещё минут десять, беседуя на отвлечённые темы, и, убедившись, что чувствует она себя действительно хорошо, вышел из палаты.

Медсестра Олимпиада Петровна сидела на посту. Женщина она была пожилая, работала много лет. Глянув на неё, я понял, что теперь помощь придётся оказывать ей: от переживаний у Петровны поднялось давление, и я, не дожидаясь развития событий по усложнённому варианту, тут же вколол ей в вену лекарство для снижения давления и успокоительное.

– Будете чувствовать себя лучше – зайдите ко мне, – попросил я. – Ничего срочного, – добавил я, чтобы не усугублять панику.

Через полчаса Олимпиада Петровна заглянула в ординаторскую.

– Мне уже лучше, Марк Давыдович, – сказала она, но по голосу я понял, что женщина очень расстроена.

– Хорошо, подождите меня в процедурном, – откликнулся я и, закончив бумажную работу, последовал за медсестрой.

Закрыв дверь в кабинет, я обратился к пожилой женщине:

– Олимпиада Петровна, вы ведь давно работаете?

Она молча кивнула, понимая уже, что неприятность произошла по её вине.

– И вы знаете, что оба препарата – и инсулин, и гепарин – хранятся в холодильнике?

Она снова кивнула.

– И ампулы у них очень похожие.

Пожилая женщина закрыла глаза, и по её щекам потекли слёзы.

– Ну что вы, Олимпиада Петровна, в самом деле! Заставляете меня чувствовать себя каким-то монстром, – расстроился я. – Но вы ведь сами понимаете, что всё могло закончиться гораздо хуже?

Медсестра кивнула, вытирая слёзы, и посмотрела на меня:

– Очки забыла, старая дура. Марк Давыдович, что же будет? Меня ведь уволят! А я всю семью кормлю! – торопливо проговорила она. – Внуков у меня четверо, дочка померла три года как, а зять пьёт не просыхая. Что будет? Нельзя мне никак на пенсию.

Я знал её историю: и про дочь, и про внуков; и оттого чувствовал себя абсолютно паршиво.

– Вы понимаете, Олимпиада Петровна, что я не могу не доложить главному врачу. Ответственность за все последствия лежит на мне и на Людмиле Борисовне. Ни я, ни, как вы сами понимаете, Людмила Борисовна тоже не хотим лишиться работы, тем более не по нашей вине.

Медсестра молча кивала.

– Вы сейчас успокойтесь. Что сделано, то сделано. Слава богу, всё кончилось благополучно. Понаблюдайте за пациенткой.

Олимпиада Петровна тяжело поднялась и вышла из процедурного. У меня не было сомнений в том, как я должен поступить. Подобные профессиональные ошибки ни в коем случае нельзя замалчивать. Это то тайное, которое всегда становится явным. Спустив подобное на тормозах однажды, врач рискует заслужить репутацию мягкотелого, а значит, при нём можно сильно не утруждаться, ибо он покрывает промахи коллег.

Я всегда был требователен к себе и никогда не замалчивал ошибки других. На ошибках мы учимся, следовательно, должны их обсуждать и делать выводы. Это то, что я говорю своим студентам с первого дня знакомства с медицинской этикой.

Ночь в остальном прошла без происшествий, хотя на душе покоя не было: я переживал за Олимпиаду Петровну, которую знал много лет.

Утром, до начала линейки, я зашёл в кабинет главного врача.

– Людмила Борисовна, хочу отчитаться по дежурству до прихода коллег.

– Что-то случилось? – сразу обеспокоилась она.

Я подробно рассказал о ночном инциденте. Кунцева внимательно слушала, постукивая карандашом по столу.

– Прошу заметить, – закончил я доклад, – что больная чувствует себя хорошо, полностью готова к запланированным на сегодня исследованиям, жалоб не предъявляет.

Кунцева помолчала, глядя на меня, затем спросила:

– Что вы предлагаете предпринять по отношению к Олимпиаде Петровне?

Я прокашлялся.

– Людмила Борисовна, решение принимать вам, но прошу учесть моё мнение, – я поднялся и продолжил говорить стоя, как мне казалось, для большей убедительности. – Олимпиада Петровна работает много лет, и до сих пор подобных ошибок за ней не наблюдалось. Более того, она воспитала целую плеяду замечательных медсестёр и пользуется среди врачей заслуженным авторитетом. Я настоятельно прошу ограничиться разговором с ней и не лишать её возможности работать.

– Вы знаете, она давно уже пенсионного возраста, – вставила Кунцева.

– Конечно, я в курсе. Но и вы знаете о её семейной ситуации.

Главная кивнула.

– Под мою личную ответственность, Людмила Борисовна. Если что-то подобное повторится, отвечать буду я по полной программе.

Я помолчал, затем заговорил вновь:

– Если уж быть совсем откровенным, я попросил бы вас изыскать возможность оказать Олимпиаде Петровне материальную помощь. В её возрасте ночные дежурства – дело нелёгкое, и это, я скажу, наша с вами вина, что мы равнодушно позволяем пожилому работнику выходить в ночь, вместо того чтобы попытаться найти другие способы помочь человеку финансово.

Кунцева отложила карандаш в сторону.

– Я поняла вас, Марк Давыдович. Спасибо за мнение.

Я развернулся и вышел, но на душе по-прежнему было тяжело. Материальное вознаграждение в медицине всегда вопрос непростой. И хотя в частных клиниках зарплаты выше, чем в государственных, деньги всё равно платят очень небольшие. А у среднего и младшего персонала разница и того меньше.

Последовавшая за нашим с Кунцевой разговором врачебная линейка, как и остальной рабочий день, прошли спокойно и без упоминания случая, приключившегося на дежурстве.

Закончив приём, я заглянул в ординаторскую. Там, как обычно, после работы собрались все наши.

– Тёткинсон! Добро пожаловать! – увидев меня, воскликнул Юра Антонов. – Я как раз рассказываю очередной анекдот про своего пациента.

Я зашёл и сел рядом с Сириным на диван.

– Итак, побеседовав и проведя осмотр, я протягиваю больному баночку для анализа и говорю: «Вам нужно сюда помочиться. Туалет прямо по коридору». Через пару минут он возвращается, протягивает мне пустую банку и говорит: «Не пригодилась, там унитаз был».

Посмеявшись над шуткой, я признался:

– А у меня ничего интересного, поверите ли? Только здесь и слышу весёлые истории.

– Марик, ты последнее время какой-то задумчивый, ничего про себя не рассказываешь, – заметила Нина.

Я протянул руку и взял со стола медицинский журнал.

– Так рассказывать нечего, – ответил я. – Как ты знаешь, квартиру я снял недалеко от работы, живу с собакой, последнее время интересуюсь проблемами сердечно-сосудистых заболеваний при сахарном диабете…

– Всё! Я понял! – махнул рукой Юра. – Тёткинсон в депрессии, его не трогать, а то заразимся.

Я спорить не стал, так как на дискуссию с Антоновым у меня никогда не хватало терпения.

Все потихоньку расходились, прощаясь до завтра. Мне тоже пора было уходить: Фроська, не привыкшая подолгу оставаться одна, скучала.

Перед уходом, после долгих колебаний, я всё-таки заглянул в регистратуру и, найдя амбулаторную карту Тони Голд, переписал номер её сотового телефона.

Уже который день я собирался позвонить и настоять на том, чтобы вернуть деньги за купленный для меня костюм. Я надеялся, что она появится в клинике по каким-то своим причинам и не нужно будет звонить, но она не приходила.

Я несколько раз брался за бумагу, чтобы записать свою речь, но, когда читал написанное вслух, всё казалось глупым и пошлым. В итоге я решил говорить экспромтом, и будь что будет. Глубоко вздохнув и вытерев пот со лба, я наконец набрал её номер.

Каждый телефонный гудок эхом отзывался у меня в районе солнечного сплетения и бросал в жар. После шестого я обрадовался, что она не ответит, и хотел уже отключиться, как в трубке раздалось:

– Слушаю!

Мне показалось или её голос на самом деле звучал взволнованно?

– Тоня, здравствуйте, это Тёткин вас беспокоит.

Мне никто не ответил, и в эту пару мгновений тишины я отчётливо слышал колокольный звон в голове.

– Тоня, это Марк, – повторил я, испугавшись, что она не помнит моей фамилии. Я чуть не добавил: «зайчик».

– Минуточку, пожалуйста, – сказали мне, и раздался шум, как будто трубку уронили.

Я старался расслышать, что происходит, но из телефона доносились лишь шорох и скрип.

Наконец мне снова ответили:

– Слушаю! Повторите, пожалуйста, кто это.

Я засомневался, что говорит Тоня, и представился более официально:

– Доктор Тёткин Марк Давыдович. Могу я поговорить с Тони Голд?

– Нет её дома, – ответила женщина. – И телефон этот она оставила.

– Простите, а вы кто?

– Я няня, с мальчиком сижу. Мне вот уже давно уходить надо, а как Антонину найти, не знаю. Вы не можете позвонить ей на другой телефон?

– Я, к сожалению, не знаю больше никаких телефонов.

– Послушайте, доктор…

– Марк Давыдович, – подсказал я.

– Да, Марк Давыдович, а вы не могли бы остаться с мальчиком, пока Антонина не вернётся?

– Я?

Такой мысли мне даже в голову никогда бы не пришло!

– Она должна быть с минуты на минуту, но мне нужно срочно уйти. Вы когда сможете подъехать?

Я понятия не имел, где живёт Барби и как мне туда доехать, и хотел уже сказать, что, конечно, не приеду, как вдруг женщина выпалила:

– Так я вас жду, – и бросила трубку.

Я с удивлением смотрел на свой сотовый и думал, что няня у Барби такая же сумасшедшая, как и она сама. Пригласить незнакомца посидеть с ребёнком! Уму непостижимо! Неужели все женщины такие безответственные и сумасбродные?

Я стал собираться домой, но из головы никак не выходило, с кем же эта няня без царя в голове оставит мальчика. И вдруг меня как холодным душем облило: а если позвонит ещё кто-то и она пригласит совершенно постороннего человека присматривать за малышом?!

Я рванул в регистратуру, нашёл карту Голд и, переписав адрес, бросился к машине. Жила Барби недалеко, и, пролетев все перекрёстки на жёлтый свет, я добрался до её дома за какие-то пять минут. Забежав на последний этаж без лифта, я постучал тихонько, затем громче и вот уже почти колотил кулаком в дверь.

Мне отворила маленькая женщина, похожая на узбечку.

– Вы доктор? – спросила она и повела меня за собой в комнату.

По-видимому, это была детская, потому что я увидел кроватку и спящего в ней мальчика. Я подошёл ближе, стараясь даже не дышать. В коридоре хлопнула дверь, и, оглянувшись, я убедился, что няня испарилась. Поначалу я слегка испугался. Что я буду делать, если малыш проснётся и заревёт? Но он спал, и я стал успокаиваться. Постояв у кроватки несколько минут и убедившись, что сон ребёнка крепок и безмятежен, я сел в кресло у окна и достал из кармана журнал, прихваченный из ординаторской.

«Снижение сердечно-сосудистых рисков при сахарном диабете второго типа: новый класс сахароснижающих препаратов», – я пытался сосредоточиться на статье, но продолжал то и дело оглядываться на малыша, стараясь разглядеть, не проснулся ли он. Наконец, решив, что разумнее будет сидеть рядом, я перетащил кресло к кроватке, удобно разместился и начал рассматривать ребёнка. Словно почувствовав чужой взгляд, он открыл круглые глазёнки и уставился на меня. Я от неожиданности перестал дышать и прошептал:

– И биться сердце перестало!

Мальчишка задрыгал ножками, да так бойко, что один вязаный носочек тут же слетел. Я потянулся к нему, чтобы поправить, но он продолжал пинаться и скинул второй.

– Ты чего разбуянился? – спросил я тихонько, как будто в комнате ещё кто-то спал.

Малыш замер и не мигая смотрел на меня. Я боялся пошевелиться, в ужасе думая, что я буду делать, если он испугается. Но мальчуган был явно не из пугливых и, внимательно изучив и одобрив мою кандидатуру для общения, снова задрыгал ножками, взмахнул ручкой и сказал:

– Ах!

– Точно, – подтвердил я и тут же задумался, о чём я буду с ним говорить.

Конечно, детям надо рассказывать сказки или петь песни. Петь я не мог из-за полного отсутствия музыкального слуха. Сказки… Ни одна из них не приходила в голову. Я попытался вспомнить, что мне рассказывала мама. Что-то про трёх поросят или трёх медведей, к кому-то из них приходила Машенька в красной шапке.

Мальчишка, не отрывая от меня глаз, тянул губы в трубочку:

– У!

– Да, – согласился я, – в этом я с тобой полностью согласен. Главное – это диалог, и неважно, что мы говорим, просто надо, чтобы было интересно обоим.

Малыш забрыкался активнее, замахал руками, и, поняв, что он одобряет идею, я продолжил:

– Должен тебе заметить, что прочитал сегодня интересную статью.

Мальчишка внимательно слушал.

– Ты в курсе, что сердечно-сосудистая смертность на фоне диабета объясняется не только макро– и микрососудистыми осложнениями, но и, собственно, поражением. чего?

Малыш вытянул губы трубочкой:

– У!

– Правильно, поражением самого миокарда, то есть развивается диабетическая кардиомиопатия!

Я был удивлён, с каким интересом он меня слушал. Мне вдруг захотелось взять его и прижать к себе. Я потянулся за малышом и поднял его из кроватки. Он не переставал в воздухе дёргать ногами, и весь его вид выражал полный восторг. Я вдруг почувствовал себя необычайно счастливым, непривычное чувство беспричинной радости буквально захлестнуло меня, и я осторожно прислонил мальчика к своему плечу.

– И биться сердце перестало, – с каким-то новым значением произнёс я свою коронную фразу.

Сердце моё билось ровно, спокойно, так умиротворённо, как будто достигло того, к чему давно стремилось.

– Ах, – глубокомысленно изрёк мальчишка мне в ухо и положил ладошку на щёку.

– Да, так о чём мы? – спохватился я. – Эмпаглифлозин – представитель нового класса сахароснижающих препаратов, который улучшает гликемический контроль независимо от секреции инсулина…

Мы стояли у окна, хотя на улице было темно. Я развернул малыша затылком к себе, и мы оба смотрели на огни, спешащие по дорогам. Я рассказывал про метаболический профиль эмпаглифлозина и был уверен, что мой слушатель отлично всё понимает.

Вдруг в комнате вспыхнул свет. Мы обернулись. На пороге стояла Барби.

– Доктор! Марк Давыдович! Откуда вы здесь?

– Мне не хочется читать вам лекцию, – начал я, – но эта женщина, с которой вы оставили ребёнка, совершенно безответственная!

– Между прочим, не так просто найти вечернюю няню! – всплеснула руками Барби.

– Между прочим, за ребёнком должна смотреть мать! – не согласился я.

– Между прочим, мать должна работать!

– В таком случае, у ребёнка должен быть отец! – возмущался я.

– В таком случае, вот и попробуйте!

Я опешил:

– Вы соображаете, что вы мне предлагаете?

– А вы соображаете, что критиковать все горазды? А вы попробуйте сами!

– Попробуйте что?

– Побыть родителем, чёрт возьми! Вы думаете, это так легко?

Она подошла ко мне и буквально оторвала от меня мальчишку, который тут же начал плакать.

– Как вы обращаетесь с ребёнком?! – негодовал я. – Он у меня ни разу не заплакал!

– Марик-зайчик, не слушай этого дядю, ему глубоко на нас плевать!

Я в шоке смотрел на малыша: Марик-зайчик! Я абсолютно забыл, что его тоже зовут Марик!

Я подошёл к Барби и мягко сказал:

– Тоня, дайте мне его. И сами успокойтесь.

Она обиженно посмотрела на меня и, помедлив, протянула Марика. Он сразу уткнулся в моё плечо и замолчал.

– Послушайте, это звучит нелепо, но, если вам правда нужна помощь, я могу… Иногда…

Она смотрела мне прямо в глаза:

– Мне не нужна ваша помощь! Мне нужны вы.

– Я? Но я и так всегда, когда могу.

– Мне нужен ты, – перебила она меня. – И Марику тоже.

Я не понимал, о чём она говорит.

– Но я не семейный врач, я не практикую с детьми!

– Никогда не встречала большего идиота! – воскликнула Барби, развернулась и вышла из детской.

Я остался стоять в комнате, держа на руках Марика и пытаясь понять, что она имела в виду.

Тут я вспомнил, что мне нужно идти домой – меня ждёт Фроська! Я положил Марика в кровать.

– Спи, малыш, мы ещё увидимся, – сказал я ему и потихоньку покинул квартиру.

Всю оставшуюся ночь, гуляя с Фроськой, а после ворочаясь в постели и мучаясь бессонницей, я продолжал думать, что же она имела в виду.