Текст книги "Мёртвая рука капитана Санчес. Книга 2. Достояние Англии"

– Да чтоб тебя!.. Надо выходить отсюда, – зло прошептал капитан и повернул назад.

Они опять дошли до выхода на узкую улочку, и капитан осторожно высунул голову за угол. Он увидел в свете неясной луны две тёмные фигуры, которые, возвращаясь, быстро приближались к ним. Бежать было поздно. Капитан положил свою палку на землю, достал нож, раскрыл его и посмотрел на Платона – Платон уже стоял с ножом в руке. Капитан сделал шаг из темноты узкого переулка и услышал, как идущий первым мужчина сказал ему:

– А… Слепец… Так это ты морочишь головы глупеньким девушкам…

– Я здесь… Иди ко мне, – сказал капитан и попятился по улице, выманивая своего противника на себя, чтобы оставить место для манёвра Платону.

Когда противник капитана бросился к нему, из переулка вышел Платон и преградил дорогу второму нападающему, отсекая его от первого. И тут капитан весь сосредоточился на своём противнике.

Противник капитана, рослый гибкий испанец, согнулся пополам, как хищник, готовый броситься на свою добычу. В левой руке он держал шляпу, чтобы отражать ею удары, в правой его руке был зажат нож, выставленный вперёд андалузским приёмом. Капитан встал лицом к нему: левая рука кверху, левая нога вперёд, нож у правого бедра. Сердце его, заколотившись сначала, теперь замерло, успокоилось. Капитан почувствовал себя сильнее самого могучего великана. Его противник бросился на него.

Капитан повернулся на левой ноге и резко шагнул в сторону, и испанец наткнулся на пустоту и на нож капитана, который вошёл ему в подбородок. Капитан повернул нож и, выдернув его, отпрыгнул. Из раны испанца бурно хлынула кровь свистящим, чёрным потоком. Он рухнул и больше уже не двигался. С ним было кончено. Капитан посмотрел на Платона.

Платон в это время уклонялся от быстрых ударов своего противника, который, увидев, что против него теперь двое, отпрыгнул назад и метнулся бежать. Капитан и Платон его не преследовали. Наоборот, они побежали в противоположный конец улицы, не забыв спрятать ножи и взять с земли палку. Добежав до давешней таверны с дудками и маракасами, они, переждав немного, чтобы утихло сбитое дыхание, вошли туда, и капитан спросил у хозяина дорогу к ближайшей недорогой венте. В ней они и заночевали, обессиленные и оглушённые, на каких-то шкурах, сваленных на каменном полу, мучимые тревожными мыслями и клопами…

Под утро капитану приснился сон: он, одетый в красный жилет поверх кирасы, тяжело бежал к открытым воротам алжирской крепости в первых рядах таких же воинов в чёрных плащах с белым крестом на левом плече. Ливень бил его, ослепляя, холодными струями по лицу, злой северный ветер сыпал градом и мешал бежать, путая его мокрый, липкий плащ в усталых ногах. Мушкет свой с промокшим в нём порохом Дэниэл давно уже бросил, как бесполезный, в палатке, которую тут же смело ураганом, и сейчас он сжимал в руке меч, простой и надёжный.

Он бежал из последних сил, зная, что должен ворваться в ворота, пока они не закрылись, но бежать было трудно, ноги скользили в страшном месиве грязи, он спотыкался, падал, вставал, задыхаясь, и снова бежал почему-то уже один. У него не было слёз – их смыл ливень, и не было мыслей – все мысли исчезли, осталось только отчаяние, а тяжёлые, мощные створки ворот уже стали сходиться медленно, неотвратимо, и Дэниэл понимал, видел, чувствовал всем сердцем, всей душою, что в город ему не попасть. Он яростно вскрикнул, рванулся вперёд и вонзил в уже сомкнутые ворота наваху, зажатую в правой руке. Потом он застонал, сполз по воротам в бессилии и проснулся…

На следующее утро уже ничего, казалось, не напоминало им о ночном приключении. Буря стихала и к вечеру могла совсем успокоиться. Вставало солнце, и они осмотрели одежду друг друга – пятен крови не было видно. Осталось купить съестного, побродить по городу и идти быстрее в обратный путь, хотя капитана смущала мысль о вчерашнем противнике, который сумел удрать. Капитан надел свою шляпу, приготовил палку и взялся за локоть Платона. Они выбрались на крыльцо, и тут Платон, замерев на месте, прошептал ему:

– Нас поджидает вчерашняя мисс…

****

– Вы ошиблись, – сказала девушка жалобным голосом. – Вы мне дали вчера золотой в два пиастра.

– Как вы нашли нас? – спросил капитан, мысленно проклиная себя за опасную чувствительность.

– Я спросила у дяди, – ответила девушка. – Дядя Пепе знает всё, что происходит в Гаване.

Капитан про себя чертыхнулся… Бежать, бежать, подумал он, в пещере спокойнее.

– Да, милая сеньорита, я ошибся, – сказал он тихо. – Но пусть этот золотой останется у вас, на память…

– Куда вы сейчас пойдёте? – спросила девушка, в голос её слышалось страдание.

– В любую съестную лавку, купить что-нибудь в дорогу, – ответил капитан и стал нащупывать палкой ступеньку внизу.

– Вы не выберетесь из города, – сказала вдруг девушка.

Капитан замер на месте.

Вчерашняя буря почти улеглась. На улице уже начиналось движение: крестьяне везли на тележках съестные припасы на рыночную площадь, тут и там раздавались взрывы их громкого говора, смеха, в доме напротив со стуком распахивались ставни одни за другими, слышались голоса – это соседи из окон здоровались друг с другом. Всё это капитан осознал в одну секунду. Столько же понадобилось ему на то, чтобы спросить:

– Почему?..

– Потому что дон Гарсия, отец убитого этой ночью Антонио, караулит убийцу своего сына на старой заставе у городских ворот. Алехандро, который вчера убежал, говорит, что убийц было двое, и он сумеет их опознать, – быстро проговорила девушка.

Капитан молчал, глаза его были закрыты, несмотря на тот холод и трепет, которым пронзило всё тело. Тут откуда-то резко запахло апельсинами. Через мгновение он услышал стук колёс… Апельсины повезли на рынок, почему-то с горечью подумал капитан и сделал шаг со ступеньки вниз. Руки девушки подхватили его под локоть.

– Я помогу вам бежать, сеньор, – горячо зашептала девушка и тут же добавила. – Клянусь Пресвятой Девой!..

И она поцеловала свой палец, а любой испанец знает, как это увеличивает силу клятвы. Только капитан этого не видел. Он опустил голову, мучительно задумавшись.

– Они первые на нас напали, – выговорил он, наконец. – Мы – только защищались…

– Я знаю… Алехандро рассказал про это, – ответила девушка, и капитану показалось, что то, кто на кого напал первым, ей было совершенно безразлично.

Девушка бережно потянула капитана за собой. Платон пошёл следом за ними.

****

Капитана и Платона вывез из Гаваны на своей повозке хозяин таверны «Добрый Франциск» дядя Пепе. Остановившись на дороге в безлюдном месте, он выпустил своих «пассажиров» из тайника и угостил капитана сигарой, а в Испании, как в Старом Свете, так и в Новом, угощение сигарой устанавливает между людьми особые отношения товарищества и гостеприимства, подобно предложению хлеба и соли на Востоке.

Когда дядя Пепе стал отъезжать, капитан крикнул ему, сняв шляпу и чуть приоткрыв веки, чтобы видеть:

– Как зовут вашу племянницу!..

– Аврора, – бросил тот через плечо.

Капитан улыбнулся. Потом улыбка его медленно погасла, как её и не было. Капитан вскинулся, придавлено вскрикнул, открыл глаза, удивительно встревоженные, и бросился догонять повозку. Дядя Пепе остановил волов и вопросительно посмотрел на капитана. Казалось, что он нисколько не удивлён превращением слепого моряка в зрячего. Секунду капитан молчал, словно собираясь с мыслями, потом спросил:

– А скажите, сеньор, вы ничего не слышали про «золотой груз», который должен был прийти в Гавану?.. Груз с приисков Сан-Доминго?..

Дядя Пепе помолчал, потом сдвинул на затылок свою шляпу и медленно проговорил:

– Да, три корабля коммодора Гранта… Груз с приисков Сан-Доминго, где управляющим – дон Франсиско Барреро… Груз должен был прийти в Гавану несколько дней назад… Но не пришёл…

– А вы не знаете названия кораблей?.. – спросил капитан и затаил дыхание, ожидая ответа.

– «Принцесса», «Гордый» и «Архистар», – сказал испанец и шевельнул вожжами.

Повозка опять тронулась, и дядя Пепе бросил через плечо:

– И я не советовал бы этим кораблям появляться в испанских владениях…

Капитан долго стоял и смотрел вслед повозке, собираясь с мыслями. Потом он и Платон, который нёс небольшую поклажу с едой, заботливо собранную сеньоритой Авророй им в дорогу, добрели до пещеры и спрятались в ней. Ждали они до вечера, а вечером, когда буря совсем улеглась, капитан, который беспрестанно, томимый нетерпением, выходил на берег, увидел в море «Архистар». В шлюпке, в которой стоял теперь рундук с деньгами капитана Авила, они добрались до шхуны.

Доктор Легг и мистер Трелони встречали капитана и Платона на палубе, нетерпеливо вглядываясь в них: капитан был хмур и чем-то расстроен, и его голубые глаза превратились в серые, неприметные. Платон молчал по своему обыкновению. Когда на борт поставили рундук капитана Авила, перевязанный линями, капитан приказал отнести его к себе в каюту и попросил сквайра самого доставить деньги в Испанию родным капитана Авила. Мистер Трелони согласился. Потом капитан взял у Платона его поклажу, достал из неё полотняный узелок и протянул его, не глядя, доктору Леггу.

– Передайте от меня Дэниз, – сказал капитан и пошёл вдоль борта.

Доктор взял узелок и спросил удивлённо:

– Что это?

– Серебряный образок, мантилья… Какой-то там гребень, – голос капитана из-за плеча был невнятен.

– Мантилья?.. Откуда?.. – спросил удивлённый доктор и посмотрел на мистера Трелони, который тоже ничего не понимал и делал круглые глаза, двигаясь за доктором.

– Из лавки в Гаване, – замедляя шаг, ответил капитан, чувствовалось, что ему сейчас не хочется разговаривать.

– В Гаване?.. – доктор был поражён, он остановился и спросил от неожиданности первое, что пришло ему в голову. – Вы были в Гаване?.. Ну и как вам город?..

– Я его не видел, – коротко бросил капитан через плечо и скрылся за дверью своей каюты.

****

Утром капитан приказал штурману Пендайсу составить новый маршрут – сразу до Южной Каролины, в английский порт Чарльстон, минуя полуостров Флорида, который в ХVIII веке принадлежал Испании.

И опять у экипажа «Архистар» начались одинаковые будни, наполненные тяжёлой, изнуряющей работой. Шхуна вышла из Флоридского пролива и понеслась через Атлантический океан мимо Флориды. Дни были похожи один на другой и отличались только направлением и силой ветра, либо его полным отсутствием.

Потом пожаловали две акулы. Стоило коку Пиррету выплеснуть из ведра помои за борт, как уж акулы были тут, как тут, возле «Архистар».

– Жрут, проклятые!.. – плюнул кок с досады в очередной раз и пошёл на квартердек к капитану жаловаться на акул. – И ведь никак не отстанут, вот дерьмо…

Капитан, сощурившись, посмотрел на акульи плавники, прикинул скорость шхуны, понимая, что она для ловли на крючок великовата, и покачал головой. Кок снова чертыхнулся и пошёл к себе, раздосадованный до невозможности.

На следующий день повторялось всё в точности. Матросы смотрели на кока, на капитана, на акул и вздыхали. Но утром третьего дня, когда ход «Архистар» был самый малый, капитан приказал принести большой акулий крюк на недлинной цепи и кусок солонины из камбуза. На палубу, как по команде, высыпали матросы, вылезли даже те, кто отдыхал от вахты. Капитан стоял на квартердеке в ожидании.

– Будем ловить акулу, капитан? – спросил у него заинтересованный сквайр и оглянулся на доктора Легга.

Доктор стоял за его спиной и снисходительно ухмылялся. Капитан улыбнулся и молча кивнул, потом сказал подошедшему к ним штурману:

– Мистер Пендайс, несите мушкеты… Вы же любите пострелять…

– Да, сэр, сейчас принесу два, – сказал штурман обрадованно и скрылся.

Через некоторое время он появился на палубе и протянул мистеру Трелони один из мушкетов со словами:

– Не желаете ли поохотиться, сэр?..

– С большим удовольствием, мистер Пендайс… Что надо делать? – живо откликнулся сквайр, принимая мушкет.

– Стрелять по моей команде, – рявкнул штурман и приказал матросам кинуть с правого борта линь с крюком и приманкой.

Возбуждённые матросы быстро исполнили приказание. Ими руководил не менее взволнованный боцман Джонс – он беспрестанно поглядывал в море, сосредоточенно хмурился и вытягивал губы в беззвучном свисте. Штурман, сквайр и доктор Легг встали рядом. Капитан прошёл вдоль борта и встал так, чтобы никому не мешать, сзади него остановился Платон.

Едва наживка упала в воду, как оба серых плавника взяли курс прямо на неё. С палубы хорошо было видно: когда одна акула, обогнав соперницу, приблизилась к крюку, обе её рыбы-лоцман сделали вокруг приманки петлю и вернулись на своё место к хозяйке.

– Сейчас они говорят нашей акуле, какое аппетитное мясо находится у неё перед носом, – сказал вдруг доктор.

– Доктор Легг, вы мешаете, – неодобрительно проворчал штурман Пендайс, он не спускал глаз с происходящего в море, сжимая в руках мушкет.

Все увидели, как акула медленно поплыла к наживке, но тут её решительно и дерзко обогнала вторая. Бросок – и прочный канат натянулся, как струна, а вода возле шхуны вскипела от ударов хвоста чудовищной рыбы, вцепившейся в крюк.

– Тяни – крепи!.. Тяни – крепи!.. Держись, ребята! – заорал боцман Джонс матросам что есть мочи.

Всякий раз, когда акула двигалась к шхуне, и канат получал слабину, четверо матросов быстро его выбирали. Они упирались ногами, их мотало, дёргало – четвёрка здоровых парней не могла справиться с одной морской рыбой. И всё же им удалось вытянуть из воды её голову.

Штурман Пендайс замер, прицеливаясь, и выстрелил. Море окрасилось кровью, по светлой воде пошла багровая полоса, и мистеру Трелони показалось, что подстреленная акула вдруг глянула на него безумным и невозможно злым глазом. Она снова заметалась, но только слабее, а потом замерла, её спинной плавник упал на бок. И тут к ней бросилась другая акула. Все увидели её страшную пасть, когда она вонзала зубы в тело той, что угодила на крючок.

– Кровь почуяла, зараза! – заорал штурман. – Сэр, стреляйте!..

Мистер Трелони выстрелил. Его выстрел оказался точным – вторая акула дёрнулась и завалилась на бок. На шхуне все завопили от восторга.

– Отличный выстрел, сэр!.. – закричал сквайру штурман Пендайс, его глаза сияли. – Отличный выстрел!..

Он потрясал своим мушкетом. Капитан и Платон улыбались, переглядываясь. Ликующий доктор хлопал по плечу зардевшегося от удовольствия мистера Трелони и поздравлял его от души. Матросы кричали «ура».

Скоро пойманную акулу подняли на палубу – даже мёртвая она внушала ужас. Серое чудовище длиной больше пятнадцати футов всё ещё вздрагивало всем телом в конвульсиях, с неё стекала кровь и вода. На палубе акуле отрубили хвостовой плавник плотницким топором, а потом вырубили из пасти крюк с приманкой.

Над акулой склонился кок Пиррет и сказал зловеще:

– Попалась, разбойница, на отбивные…

Матросы торжествовали, предвкушая добрый ужин…

Пойманный экземпляр, дорогой читатель, был тигровой акулой – самым многочисленным видом акул на Земле. Тигровые акула распространены в тропических и субтропических водах по всему Мировому океану и ведут в основном кочевой образ жизни, встречаясь недалеко от берега и даже на мелководье, куда они попадают, преследуя добычу. Они часто посещают рифы, пристани и каналы – там, где вероятнее всего могут встретить человека.

Тигровые акулы обычно достигают длины 3—4 м, но могут вырасти и до 4—5 м (самцы) и 5—6 м (самки). Иногда попадались экземпляры длиной 9 м. Окрас акулы серый, брюхо белое или светло-жёлтое, но пока акула не достигнет длины 2 м, на её боках заметны поперечные полосы – отсюда и название «тигровая».

Крупная голова тигровой акулы с большими глазами и короткой тупой мордой имеет клиновидную форму и легко поворачивается из стороны в сторону. У неё очень большой рот и характерные зубы: каждый зуб имеет скошенную вершину в виде зазубренного лезвия, а край каждой зазубрины в свою очередь покрыт более мелкими зазубринами. И верхние, и нижние зубы схожи по форме и размеру и приспособлены для того, чтобы разрезать плоть, кости и даже панцири морских черепах.

В еде тигровая акула неразборчива, ест всё, что попадается, даже падаль, и может атаковать больных или раненых китов. Возможность улавливать низкочастотные звуковые волны позволяет тигровым акулам уверенно находить жертву даже в мутной воде, а острое обоняние делает её способной реагировать на присутствие в воде даже слабых следов крови. Обнаружив добычу, акулы кружат возле неё, исследуя и толкая мордой, после чего атакуют, зачастую проглатывая жертву целиком.

Тигровая акула – сверххищник. Это означает, что среди хищников в пищевой цепи она занимает самое верхнее положение и её численность не регулируется никем…

Сейчас матросы, а с ними и Платон, занялись разделкой акулы. Доктор Легг и мистер Трелони стояли поодаль и посматривали на них время от времени.

– Не хотите ли рассмотреть поближе, что у акулы в брюхе?.. – спросил доктор у мистера Трелони.– Занятное, скажу я вам, зрелище… И чего там только не попадается…

– Фу… Ну что там может быть занятного? – ответил сквайр, брезгливо передёрнув плечами.

– Да говорят, иногда даже бутылки находят с записками потерпевших кораблекрушение капитанов, – сказал доктор.

– Да глупости всё это, доктор, – отмахнулся сквайр. – Какие бутылки с записками?.. И вы в это верите?..

Но бутылки в желудке акулы всё-таки были, вот только бутылки пустые, а ещё там нашли пару собак, кошку, коровье копыто, оленьи рога, разные вонючие тряпки, покорёженные ботинки, мешок угля, жестянки из-под сигар, картофель, кожаный кошель и многие другие уже почти переваренные вещи. И оба джентльмена, насмотревшись на все эти прелести, поспешили уйти к себе…

Потом была стоянка в английском порту Чарльстон, куда так стремилась попасть Дэниз. Мистер Трелони и доктор Легг взялись проводить девушку: они уже навели справки и знали, где живёт сестра Дэниз. Когда девушка покидала корабль, капитан низко поклонился ей, сняв шляпу и пожелав от всей души всего самого доброго. Дэниз простилась с капитаном – слёзы текли по её лицу, она их не вытирала, а лицо у неё было такое, на которое, глянув, протрезвел бы тут же даже самый нетрезвый моряк.

****

Перед самым Нью-Йорком капитану приснился сон: он стоял перед стойкой бара и пил ром, который неизвестно откуда появлялся перед ним во всевозможных стаканах, кубках, рюмках, чарах, братинах и бокалах и который почему-то был всё время разный. Он пил крепкий колумбийский ром, обжигающий и заставляющий сдерживать дыхание, он пил лёгкий мексиканский, выдержанный в дубовых бочках только восемь месяцев, он пил венесуэльский ром, хранящийся в подвалах, сухих и тёмных, по два года, он пил семилетний кубинский «золотой» и кубинский «тёмный» со вкусом специй и карамели.

Он пил ром и чувствовал, как теряет голову, но не мог, да и не хотел остановиться. Он мешал аргентинский белый ром с золотым, запивал барбадосским темным ромом и светлым пуэрториканским с мягким, но насыщенным вкусом. Потом шёл ром с Ямайки, янтарный, густой, со вкусом солнечной патоки и кофе, а за ним – ром с Мартиники, который так долго сохраняет свой исходный тростниковый вкус. Вершиной удовольствия была кашаса, производимая на бразильских фазендах по древним рецептам – она имела цвет чая с лимоном, и ей совсем не уступал ром панамский, настоянный на анисе и разбавленный тростниковым соком.

Дэниэл пил ром, и вкус этого рома нёс его, лёгкого и сильного, поднимая над землёю всё выше и выше. Он быстро плыл, он парил по воздуху и ощущал, как это волшебное состояние опьянения отделяет его от всех остальных людей, присутствие которых он чувствовал и которых ему почему-то было жалко. В голове Дэниэла стоял гул бешено мчащейся крови, в висках оглушительно стучало, в глазах бушевал огонь, он забыл кто он, где он и откуда он…

А потом он стал камнем падать вниз, понял, что умирает, и проснулся…

Глава 4. Славные города Бостон и Йорк

Шхуна шла вдоль американского побережья на север, туда, где предположительно находились координаты №4 – «Море у побережья Нью-Йорка». Утро было обычное, а вот днём ветер посвежел.

– Хорошо идём, сэр, – сказал капитану поднявшийся на мостик штурман Пендайс. – Такое чувство, что нас гонит буря.

Капитан присмотрелся к штурману и спросил:

– Вы мне хотите что-то сказать, мистер Пендайс?..

– Да я, сэр… Я хочу сказать, сэр, что нам настоятельно нужна новая грот-мачта… Нам нужен ремонт в Бостоне, – ответил Пендайс и замолчал, на капитана он не смотрел, старательно отводя глаза в сторону. Чувствовалось, что ему как-то неловко от этого разговора.

– Мы встанем на ремонт в Нью-Йорке, мистер Пендайс… Не волнуйтесь, – ответил ему капитан.

– Но, сэр!.. В Нью-Йорке нет такой верфи, – поспешно проговорил штурман, он приложил ручищи к груди, и лицо его при этом приняло просительное выражение.

Капитан посмотрел на штурмана Пендайса с лёгким удивлением, но через пару секунд произнёс:

– А, кажется, понимаю, мистер Пендайс… Припоминается мне, что у вас в Бостоне кто-то живёт, кажется, какая-то родственница…

– О, совсем дальняя, сэр, – штурман выглядел донельзя сконфуженным, его руки затеребили полы жюстокора.

Капитан широко улыбнулся.

– Ну, что же, тогда идём в бостонскую верфь, а я потом в компании мистера Трелони и доктора вернусь в Нью-Йорк на каком-нибудь небольшом боте, – сказал он и добавил. – Надеюсь, что к моему возвращению «Архистар» будет готова…

Штурман Пендайс опять прижал обе руки к груди, уже улыбаясь.

– О, сэр, безусловно, совершенно готова, – заверил он капитана.

Когда капитан поделился новыми планами с мистером Трелони, тот моментально согласился с тем, что исследовать берег в окрестностях Нью-Йорка лучше, конечно же, на маленьком корабле. Всё складывалось, как нельзя лучше: пока на «Архистар» будут менять мачту, они спокойно займутся поисками сокровищ Диего де Альмагро.

Скоро «Архистар» вошла в Бостонскую бухту – крупную бухту в западной части залива Массачусетс, на берегах которой расположен порт города Бостон…

****

Археологические раскопки на территории современного Бостона, дорогой читатель, обнаружили свидетельства того, что древние люди проживали на этих землях уже семь тысяч лет назад. А вот европейские поселенцы появились здесь в начале XVII века и основали Плимутскую колонию. Это были английские пуританские колонисты, ищущие религиозную свободу и недовольные тем, что господствующая в Англии Англиканская церковь склоняется к идеям католицизма. Пуритане искали земли с целью создания идеального общества, свободного от пороков Старого Света. 17 сентября 1630 года возле удобной бухты в устье реки Чарльз, ставшей позднее гаванью Бостонского порта, ими был основан город Бостон, названный так в честь небольшого английского городка. Так возникла Новая Англия – оплот торговли, предпринимательства и культуры в этих суровых краях.

Уже через несколько лет в поселении была основана первая в Америке англоязычная школа, а в местечке Кембридж, жители которого гордились своим типографским прессом, в 1636 году открылся первый колледж – Гарвард.

В 1667 году в Бостоне открылась фабрика по перегонке рома, и спустя какое-то время производство рома стало крупнейшей и наиболее процветающей отраслью промышленности в Новой Англии. Ром из Новой Англии считался лучшим в мире большую часть ХVIII века и некоторое время в Европе использовался для взаиморасчётов наравне с золотом. Пили ром много. По некоторым оценкам потребления рома в колониях Америки в конце ХVIII века на каждого мужчину, женщину и даже ребёнка приходилось 13,5 литров рома в год.

Выгодное географическое положение обусловило быстрый рост и развитие нового города. Бостон, застроенный верфями и товарными складами, стал столицей Новой Англии и самым оживлённым глубоководным портом в колонии Массачусетского залива. Отсюда увозили, конечно же, ром, а так же соль, пшеницу и табак. Первая верфь была построена уже в 1710 году. Растянувшись на 610 м по берегу Бостонской гавани, она стала безопасной и удобной швартовкой для больших кораблей того времени…

В этом-то порту капитан и нанял палубный бот – небольшое одномачтовое судно водоизмещением шестьдесят тонн, вооружённое восемью пушками малого калибра. Командовал ботом капитан Дункан Мюр – почтенного вида старый моряк, шотландец. Он уже не ходил в дальние рейсы, но с радостью согласился провести капитана по здешним водам на своём «Нептуне» – так гордо именовался этот бот.

Джентльмены поднялись на борт, Платон нёс за ними вещи. На палубе «Нептуна» царила предрейсовая суета.

Капитан Мюр сам помог своим пассажирам разместиться в крохотных каютках. Он был невысок ростом, плотно сбит, лицо его, загорелое до черноты, было усеяно веснушками и изрыто оспой. Глаза капитана Мюра, поразительно светлые на загорелом лице, смотрели с открытым, славным выражением: в них плясали лукавые черти, и это в старом шотландце располагало с первого взгляда.

– Прикажите сниматься с якоря, капитан Линч? – спросил он у капитана. – Ветер попутный, вот-вот начнётся отлив…

– Можете сниматься, капитан Мюр… Командуйте, я всего лишь ваш пассажир, – весело отозвался капитан, которому явно доставляла удовольствие вся эта ситуация.

Капитан Мюр пошёл на палубу. Джентльмены немного посидели в своих каютах, потом постепенно, один за другим, вышли на палубу: они понимали, что будут мешать, но сидеть в духоте кают было невыносимо…

Внутреннее пространство «Нептуна», впрочем, как и всех других парусных кораблей, дорогой читатель, делилось на три отсека. В носовом размещались гамаки для команды, средний предназначался для грузов, кормовой отсек отводился для начальства. В этом последнем отсеке, над кильсоном, продольным брусом, обеспечивающим крепость днища, была устроена крюйт-камера – специальная выгородка, отделённая от всех других помещений. Здесь хранились бочонки с порохом, а на боковых полках укладывались приготовленные для стрельбы картузы. Над этим взрывоопасным помещением размещалась выгородка, частично возвышающаяся над палубой. В ней и располагались каюты наших героев – маленькие тесные помещения, в которых едва удавалось выкроить место для кровати с рундуком, стола и принайтованного к полу стула.

Такое расположение кают над крюйт-камерой было традиционным на всех флотах мира. И хотя корабельное начальство жило, буквально, на бочках с порохом, но только так опасный груз мог находиться под постоянным контролем. Под офицерскими каютами помещалась и винная кладовая – непременная особенность всех парусников, вызванная жестокой необходимостью поддержания здоровья команды в условиях дальнего плавания. И эта кладовая требовала едва ли не большего присмотра, чем крюйт-камера. Истории разных флотов содержат немало примеров, когда содержимое винных бочек, не смотря на строгий офицерский надзор, утекало в кубрик команды, и тогда совершались несчастья, сопоставимые по силе со взрывом порохового погреба.

В носовой оконечности парусников размещался канатный ящик, в который убирался канат левого и правого становых якорей – дагликса и плехта. Выше были устроены шкиперская кладовая, отсек для стрелкового и холодного оружия, провизионные кладовые (матросов отдельно и начальства отдельно), камбуз, выгородка для хранения запасных парусов и прочего. Такое множество различных помещений при относительно небольших размерах кораблей требовало, конечно, от его строителей изобретательности: каждый дюйм внутреннего пространства использовался удивительно эффективно…

****

Капитан поднялся на кокпит, где стояли рулевой и капитан Мюр. Опытным взглядом он окинул палубу, потом поднял голову и посмотрел на мачту. Её венчал изящный шток, на котором был поднят на рейке длинный трёхцветный капитанский вымпел. Капитан улыбнулся: этот бот ему определённо нравился.

– Мне кажется, что ваш бот хорошо управляется, капитан Мюр, – сказал капитан, которому явно хотелось поговорить со старым шотландцем.

Капитан Мюр охотно откликнулся.

– Он управляется отлично, хотя, конечно, во время шторма к штурвалу приходится ставить двоих рулевых, – сказал он и вдруг выпалил. – Но освежуйте меня от носа до кормы, если я променяю свой «Нептун» на шхуну или бриг!.. Клянусь овсяной лепёшкой!..

Тут старый шотландец запнулся и смущённо выговорил:

– Не в обиду будь вам сказано, капитан Линч…

– О, зовите меня просто Дэниэл, капитан Мюр, – смеясь, отозвался капитан.

Капитан Мюр охотно кивнул и продолжил:

– И не сосчитать, Дэниэл, сколько раз случалось мне стоять на вахте где-нибудь в Южном океане, когда ночь озарена звезда́ми… Стоишь себе, значит, и определяешься по пеленгам в рассуждении своей жизни. И до того дорассуждаешься, что кажется, что ничего на белом свете краше нет, чем ходить на маленьком боте вдоль одного берега. Вам, молодым, этого не понять… Клянусь овсяной лепёшкой!..

– Ну, от чего же… – пробормотал капитан невнятно, потому что просто не знал, что на это сказать.

Капитан Мюр словно бы уловил эту неопределённость.

– Да?.. А вот скажите, чьё положение безопаснее в штормовую погоду – у бота или у большого парусного корабля? – спросил он напористо.

– Ну, конечно, у бота, капитан Мюр, что тут говорить, – согласился капитан.

– Вот, то-то… Большие волны не в силах справиться с ботом… Они, шипя, прокатываются мимо, а ты только крякаешь от удивления, – сказал старый капитан довольно.

– И давно вы плаваете в здешних водах, капитан Мюр? – спросил капитан, улыбаясь.

– Да, почитай, годков пятнадцать будет, – капитан Мюр словно был рад сменить тему. – И надо вам сказать, что только на борту «Нептуна» я не опасаюсь за свою шевелюру и благодарю Господа, что кровожадные индейские дикари не знают искусства кораблестроения… На всём побережье Атлантического океана от Йорка до Бостона не сыскать, поди, человека, не опасающегося за целость своего скальпа… Вот так вечером ляжешь спать, а утром, глядь – проснёшься без своих волос…

К беседующим капитанам подошли мистер Трелони и доктор. И мистер Трелони спросил любезно:

– И что, капитан Мюр?.. Неужели все индейцы так безжалостны?..

Капитан Мюр засмеялся и закрутил головой.

– Да нет, джентльмены, – протянул он. – Основным их занятием завсегда было трапперство, то бишь, охота, ещё, конечно, рыбалка да работа на земле. Они сажали кукурузу, бобы и тыкву, называя их «тремя сёстрами». И ирокезы, и алгонкины владели своей землёю. Ну, воевали между собою немножко – не без этого… Так говорят, что к снятию скальпов их пристрастили первые колонисты – голландцы и, не во гнев вам будет сказано, вы – англичане…

А скальп – это у индейцев такой пучок волос на темени, который воин специально оставляет на выбритой голове… И, стало быть, скальп этот – не только военный трофей, но и талисман: индейцы верят, что он передаёт победителю силу убитого им воина. Да я сам видел, как вигвамы краснокожих окружает частокол из кедровых кольев со скальпами на каждом… А волосы от скальпа они носят на одежде, как знак личного мужества.