Текст книги "Мёртвая рука капитана Санчес. Книга 2. Достояние Англии"

У мистера Трелони защемило в груди, а доктор тяжело вздохнул и проговорил жалобно:

– Дэниэл, мы что-нибудь придумаем…

****

Доктор Легг и мистер Трелони вместе с Платоном сидели вокруг стола у себя в номере и обсуждали ситуацию – ситуация была катастрофическая.

– Итак, джентльмены, нам нужны деньги, и в кротчайшие сроки, – подвёл неутешительный итог мистер Трелони. – Послать корабль в Бостон на «Архистар» за деньгами, как вы понимаете, мы не можем – шторм… Где мы их возьмём?

– Меня можно продать, – сказал Платон решительно.

– Ты что? – доктор посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Меня можно продать, и я убегу, – объяснил Платон.

– Это исключено, – отрезал мистер Трелони.

– И потом, за тебя не дадут так много, – добавил доктор.

– А потом меня – ещё раз продать, – не унимался Платон.

– Это не совсем честно, – ответил мистер Трелони, изящным жестом оправляя манжеты: манжеты были потрёпаны и явно нуждались в стирке. – К тому же это долго…

– Но… Нужны деньги, – Платон был неутешен.

В комнате наступило тяжёлое молчание. Они сидели так довольно долго, потом мистер Трелони сказал, потирая в задумчивости шрам на щеке:

– А что, если нам устроить лотерею?..

– Устроить что? – доктор ещё ничего не понимал.

– Лотерею, Джеймс… Как королева Елизавета I, – пояснил сквайр.

– А это честно? – с подозрением в голосе спросил доктор Легг.

– Ну-у… Как вам сказать, – протянул мистер Трелони, поднимая брови и откидываясь в задумчивости на стуле.

Он некоторое время смотрел в потолок, а потом как-то воспрянул, и словно какая-то мысль засверкала у него в глазах.

– Конечно, честно! – воскликнул он, наконец. – Мы же устроим ещё и боксёрский поединок!.. И ещё будем раздавать бесплатную выпивку…

Зелёные глаза доктора Легга заинтригованно засверкали.

– А что мы будем разыгрывать? – спросил он быстро, вскакивая на ноги.

Мистер Трелони почему-то как-то сразу сник и покосился на Платона. Некоторое время сквайр молчал.

– Придётся сделать вид, что мы разыгрываем Платона, – наконец, неловко ответил он и поспешил объяснить больше, кажется, для Платона. – Во-первых, Платон – чернокожий, во-вторых, он самый привлекательный приз из всех нас…

Платон сидел молча, время от времени поводя глазами то на одного, то на другого джентльмена: кажется, он ничего ещё не понял, потому что не знал, что такое лотерея.

– Отлично! – сосредоточенно сказал доктор, он опять сел, уже явно обдумывая что-то. – А потом, когда Платон умрёт…

– Как умрёт? – перебил доктора мистер Трелони и оторопело глянул на него.

– Обязательно… Это я устрою… – скороговоркой ответил доктор Легг, он лихорадочно затеребил свой рыжий бакенбард, потом спросил с вызовом. – Вы же не хотите, дружище, оставить его в рабстве?..

Сквайр отрицательно замотал головой, он был ошеломлён и во все глаза смотрел на доктора.

– Платон умрёт обязательно, – пообещал доктор, потирая руки, и добавил. – Правда, не по-настоящему…

– О!.. Но как же тот бедняга, который его выиграет? – ошарашенно спросил сквайр.

– Ерунда! – небрежно отмахнулся доктор: он уже всё решил, и с каждой минутой ему нравилось предложение сквайра всё больше и больше. – Этому бедняге мы вернём его деньги… И он ещё и выпьет за наш счёт…

Тут доктор посмотрел на сквайра, словно в озарении, и воскликнул:

– Ха!.. Да я уверен, что он будет просто счастлив!..

– Прекрасно! Теперь нам нужны билеты, боксёры и ринг, – мистер Трелони хлопнул в ладоши, а потом проговорил как-то в некоторой растерянности. – Всего ничего…

– Вот мои часы и цепь, – произнёс доктор. – У меня ещё и кое-какие деньги есть…

Он решительным жестом достал из кармана свои золотые часы, положил их на стол, потом снял с шеи цепь.

– А вот – мои, – поспешно сказал мистер Трелони, производя те же манипуляции.

И джентльмены стали обсуждать план своих дальнейших действий.

****

Официальная история лотереи, дорогой читатель, началась в 1466 году, когда вдова фламандского художника Яна ван Эйка в бельгийском городе Брюгге смогла таким образом распродать картины покойного мужа. Вырученные деньги пошли на финансовую поддержку малоимущих горожан. Так рассказывает История, хотя История, как вы сами знаете, дама противоречивая: сегодня она говорит одно, завтра – совершенно другое… Может это кому и неудобно, зато очень по-женски…

Да что там История, если даже современные лингвисты так и не договорятся до сих пор между собой, откуда и как произошло слово «лотерея». Кто говорит, что это франкское слово «жребий», которое со временем трансформировалось в английское слово «доля», а кто утверждает, что слово голландское или даже итальянское. Скорее всего, правы и те, и другие, ведь слово зародилось давно и, наверное, во всех странах сразу, поскольку испытывать свою судьбу человечество стало ещё на заре цивилизации.

В Англии начало проведения лотерей связывают с королевой Елизаветой I Тюдор. В первый же год своего правления, в 1558 году, двадцатипятилетняя королева провела в стране, испытывающей серьёзные экономические трудности из-за военной и экономической блокады, первую лотерею. Было выпущено порядка сорока тысяч лотерейных билетов, а победителей ждали призы в виде гобелена, золота и денег. Собранные от лотереи средства были израсходованы на восстановление и развитие портов и другие общественные нужды. И с тех пор традиция устраивать лотереи существовала в Англии до 1825 года, пока не была прервана правительством под давлением оппозиции. Но за это время на лотерейные деньги были построены Британский музей, Лондонский акведук, несколько мостов и многие другие объекты культурного наследия…

Поэтому идея лотереи, предложенная мистером Трелони, не была чем-то таким уж исключительным и из ряда вон выходящим.

Глава 5. Как Платона разыгрывали в лотерее

На следующий день, несмотря на гнетуще дующий ветер, на самой широкой тогда улице города Нью-Йорка, которая называлась Бродвей, появилась процессия…

…каждый американец знает, что Бродвей возник ещё до того, как на Манхэттен ступила нога бледнолицего. По словам археологов, нынешние очертания знаменитого проспекта повторяют исконную индейскую тропу, которая связывала южную и северную части острова: путникам, идущим по этому холмистому ландшафту, приходилось держаться узкой лощины.

Каждый американец знает, что когда сюда пришли голландцы, то значение дороги «север-юг» сразу возросло. Она соединила два первых европейских поселения на острове – Новый Амстердам и Гарлем. Потом в пределах Нового Амстердама дорогу расширили и обустроили, а туземное название Виквасгек заменили на название «Господская улица» (Heere Straat), видимо, как более приемлемое. А после того, как голландцы уступили Манхэттен англичанам, а Новый Амстердам стал Новым Йорком, на карте и появилось нынешнее громкое имя – «Широкая дорога»…

Итак, на Бродвее появилась процессия. Впереди этой процессии шёл литаврист со своими котлообразными литаврами. Он с большим искусством бил палочками в литавры одиночными ударами совершенно умопомрачительный, не иначе как, африканский ритм, периодически вставляя в него тремоло огромной частоты, напоминающее раскаты грома. Эти звуки достигали градаций от едва слышных до оглушительных и будили в крови древние, забытые человеческие инстинкты.

За литавристом торжественным шагом выступал глашатай, который в перерывах между громом литавр начинал выкрикивать текст объявления, говорящего, что через два дня в городе состоится боксёрский поединок, билеты на который будут участвовать в розыгрыше лотереи, причём во время поединка публике будут предлагаться крепкие напитки, а все боксёры, желающие принять участие в поединке, будут пропускаться бесплатно, и что разыгрываться в лотерее будет непревзойдённый маг и боксёр с Мавританского берега Слоновой Кости.

Главное действующее лицо, – до пояса обнажённый, несмотря на плохую погоду, Платон, в руках которого было деревянное копьё, увешанное какими-то погремушками, – шёл чуть позади глашатого и то, что он вытворял, совершенно не поддаётся описанию, но я попробую.

Платон стал ещё выше ростом и ещё черней кожей, Платон гордо раздувал широкие ноздри, Платон сверкал белками глаз и ослепительно сиял зубами, Платон строил устрашающие рожи окрестным кумушкам, которые высыпали на улицу при первых звуках литавр, а перед их мужьями Платон напрягал могучие бицепсы и поворачивался направо и налево, показывая товар лицом. Более того, Платон неожиданно начинал подпрыгивать, потрясая копьём и улюлюкая, причём подпрыгивал он неустанно, взлетая чуть ли не над головами окружающих, с лёгкостью, которую трудно было предположить в таком мощном теле. Ещё Платон время от времени, запрокинувшись назад всем телом, выкрикивал в воздух что-то протяжное и ужасно мелодичное на своём непонятном языке – и эти звуки завораживали и потрясали. В них чувствовалась сакральная истина и вековая мощь давно вымерших и утраченных цивилизаций.

За Платоном шли доктор Легг и мистер Трелони, которые, придерживая от ветра треуголки, раскланивались с потенциальной публикой самым галантным образом. За ними за всеми бежали мальчишки, иногда выскакивающие вперёд: мальчишки свистели, вопили, а те, у кого были шляпы, подбрасывали их вверх, чтобы потом ловить их, унесённые ветром, толкаясь, внося смятение и разброд в ряды любопытствующих горожан, стоящих по обе стороны улицы и глазеющих на процессию.

Между тем, погода стремительно портилась. Вскоре Гудзон и Ист-Ривер вышли из берегов: тёмная вода в них поднялась и хлынула на близлежащие улицы. Но дождя, как ни странно, не было. В воздухе висело тягостное, гнетущее напряжение, и всем в Йорке казалось, что если бы грянул ливень – шторм сразу бы стих.

К вечеру билеты, сделанные вручную из листов бумаги с написанными на них номерами, стали активно раскупаться. Наши джентльмены подсчитывали количество мест в зале таверны, арендованной у хозяина на один вечер. За ужином, который расторопная служанка подала им в номер, мистер Трелони, побарабанив в задумчивости пальцами по столу, вдруг спросил у доктора Легга, посмотрев на него с подозрением:

– Доктор, кстати… А вы боксировать-то умеете?.. А ну, как к нам на состязание не придут местные боксёры?

Доктор Легг невнятно покривился.

– Да, умею немножко, – ответил он и спросил с надеждой. – А вы умеете, мистер Трелони?..

Сквайр помолчал, вздохнул и проговорил смято:

– Если я выйду на ринг с Платоном, публика сначала умрёт от хохота, а потом разбежится – я вдвое меньше Платона…

Доктор Легг опешил.

– Ну, не вдвое, – запротестовал он: доктор был смущён от такой откровенности мистера Трелони. – Зачем вы преувеличиваете, дружище?..

– Не успокаивайте меня, старина, я знаю, что вдвое, – сказал мистер Трелони. – Пожалуй, на вас одна надежда…

Сквайр помолчал и добавил уже с энтузиазмом:

– Но зато я могу вас обоих поднатаскать… Я кое-что смыслю в боксе. Самое страшное, что у Платона совсем нет опыта, а кто его знает, какие бойцы ему попадутся…

– А у меня опыта ещё меньше. Поэтому у меня одно желание – чтобы Платон не убил меня сразу, – сказал доктор, потеребил рыжий бакенбард и, покосившись на Платона, спросил. – Ведь ты не убьёшь меня, нет?..

Платон зловеще улыбнулся, широкие ноздри его раздулись, но ответил он обнадеживающе:

– Не убью… Надо придумать какую-нибудь вегетацию1414
  Вегетация (мед.) – разрастание какой-либо ткани.


[Закрыть]…

И он улыбнулся во весь рот и опять стал походить на мальчишку. Мистер Трелони укоризненно посмотрел на доктора. Доктор несколько смутился и пробормотал:

– Да это так… Медицинский термин…

– Кстати, Платон, а что это ты выкрикивал давеча, когда мы шли в процессии, такое протяжное? – спросил мистер Трелони, который опять принялся потирать свой шрам: у него, похоже, появилась новая привычка, которая, надо сказать, делала его удивительным образом значительнее. – Это заклинание?..

– Нет, сэр… Тейатейаненга – это название одного места… Оно называется «Место быстрых песков», – ответил Платон.

– Очень сильные слова, – одобрительно отозвался сквайр. – Научишь меня потом как-нибудь…

После ужина они стали боксировать. Мистер Трелони, который, и правда, рядом с Платоном выглядел крайне тщедушно и нелепо, что-то объяснял и показывал доктору и Платону, горячась по своему обыкновению. Те повторяли за ним движения – они вырабатывали план действий.

– Эх, – с горечью сказал мистер Трелони спустя какое-то время. – Ну, хоть бы кто-нибудь придумал ввести в бокс различия по весу, или что-нибудь такое… Я бы тогда показал, чего я стою…

Здесь, дорогой читатель, надо обязательно объяснить, что английский бокс, – а американского, как вы понимаете, тогда ещё не было, – стоит несколько особняком в ряду боевых систем Европы: только в Англии сложился тот вид рукопашного боя, в котором борцовские приёмы служили дополнением к ударам, а не наоборот. Идейная и техническая база кулачного боя совершенствовалась в королевстве в течение всего XVII века, а началом его принято считать те потасовки и драки, которые происходили на одном из любимейших народных зрелищ – на конных скачках.

Постепенно драки, чтобы не мешать скачкам, перешли на специально организованные места, которые назывались «box» или «ring». Во избежание тяжёлых последствий на эти площадки запрещалось проносить не только оружие, но и палки или трости, и запрет этот действительно соблюдался. Бои эти, слившись с идеей самообороны без оружия, приобрели популярность не меньшую, чем сами скачки, а представители мелкого дворянства привнесли в них навыки, технику и тактические приёмы фехтования.

Из такой идейной смеси состоял тогдашний бокс, который не имел чётких правил, и в котором допускались удушение, удары ногами, захваты, подножки, уходы с перекатом и даже добивание упавшего противника, – в прыжке на него, – крестцом или обоими коленями. Настоящие правила появились гораздо позже, но всё же даже в конце ХIХ века бокс считался не очень достойным видом спорта…

На следующий день ветер не стих, погода не улучшилась, правда ливень так и не разразился, и по городу ещё раз прошли литаврист и глашатай, на этот раз без Платона и обоих джентльменов. После чего билеты на поединок-лотерею стали раскупаться даже охотнее, а главное – почему-то стали записываться местные боксёры, желающие сразиться с Платоном.

Доктор Легг и мистер Трелони вздохнули с облегчением.

****

В назначенное время в таверне стала собираться публика. Столы из зала убрали, поставив наскоро сколоченные лавки, а помост, на котором обычно выступала Норма, увеличили до нужного размера. Норма в городе по-прежнему не появилась (так же как и мистер Аэртон), капитан о ней больше не спрашивал, но мрачный мистер Трелони, увидев подмостки, вспомнил о девушке. Вспомнил и тяжело вздохнул.

Перед началом он ещё раз пересчитал что-то на бумажке, помрачнел ещё больше и, отведя доктора в сторону, сказал ему, старательно пряча глаза:

– Джеймс, сейчас полученной выручки едва дотягивает по трёх четвертей той суммы, которую нам надо уплатить за капитана. Нам этих денег по любому не хватит…

Тут он жалко растянул губы в улыбке и поднял глаза на доктора. Доктор не смотрел на него. Он смотрел в зал, улыбался кому-то любезно, приветственно с кем-то раскланивался, поедая взглядом. Потом доктор сказал краешком губ, не поворачивая головы:

– Отменять что-либо поздно, Джордж. Они нас растерзают… Пойдём до конца, а там что-нибудь придумаем… И потом, три четверти суммы всё же лучше, чем совсем ничего… Готовьтесь, мы скоро начинаем…

Единодушным решением всех собравшихся в таверне судьёй поединка был выбран колонист очень почтенной наружности. Доктор Легг тут же принялся обсуждать с ним правила. После того, как все детали боя были обговорены, судья поединка, а правильнее будет называть его рефери, поднялся на подмостки и сказал громко, чтобы все слышали:

– Бой длится до победы или до тех пор, пока кто-нибудь не признает себя побеждённым. Правила такие: допускаются все удары руками, – голыми кулаками, – и удары ногами без обуви, удары локтем, головой, а так же подсечки, захваты и удушения… Добивать упавшего противника запрещено любым способом. Победивший боксёр получает билет лотереи.

По залу покатился одобрительный ропот. Доктор Легг подошёл к Платону, глянул ему в глаза и сказал шёпотом:

– Если ты почувствуешь, что тебе худо, сразу ложись и признавай поражение… Нам совсем не нужно, чтобы тебя изувечили. Дадим им лишний билет – сквернее уже не будет.

Платон улыбнулся одними губами, чёрные глаза его заблестели и тут же прикрылись веками. Доктор Легг ударил в колокол, прокашлялся в наступившей тишине, неловко потёр переносицу и объявил начало поединка.

Когда Платон снял с себя рубашку, оставшись в одних коротких матросских штанах, по залу пронёсся восторженный гул. Тело у него было великолепное – гибкое, мощное, оно дышало здоровьем и первобытной силой. Грация воина и упругость зверя словно были воплощены в нём. Кожа, чёрная и гладкая, атласно сияла, рельефные мышцы перекатывались под этой кожей. Платон поиграл мускулами спины, разогреваясь, вышел на середину подмостков и хищно улыбнулся залу, дотронувшись до своего амулета, висевшего на груди. Зал застонал, как один человек.

И тут на подмостки поднялся местный боксёр. Он был в рубашке и штанах, но тоже босой. При его появлении в зале захлопали, а кто-то из первого ряда сказал:

– Дик, дружище, задай этому черномазому Магу трёпку, вроде той, что ты устроил мне в прошлом году. Разрешаю…

В зале дружно засмеялись, словно только ждали повода. А дружище-Дик, а это был высокого роста крепкий плечистый мужчина с бородой, осклабился и повернулся к Платону. Раздался удар колокола, и дружище-Дик бросился к Платону.

Дружище-Дик почти одним прыжком покрыл всё расстояние, отделяющее его от противника. На его лице было такое свирепое выражение, словно он намеревался съесть Платона тут же со всеми потрохами, а потом он обрушил на него не один, не два, а целый вихрь сокрушительных ураганных ударов. Платон был смят, Платон исчез, Платон стал невидим. Он был погребён под бешеной лавиной этих кулачных ударов, наносимых ему опытным бойцом.

Мистер Трелони застонал и поднял руки к голове, словно намереваясь стащить с себя парик, которого на нём не было. Доктор закусил губу и весь подался вперёд, готовый сорваться с места и бежать к рингу. То, что они видели, нельзя было назвать боем. Это было избиение. Дружище-Дик показал всем, на что он был способен. Единственное, что с удивлением отмечали джентльмены, так это то, что Платон каким-то чудом всё ещё оставался на ногах.

А затем случилось нечто поразительное. Никто ничего не понял, потому что никто ничего не успел заметить. Только шквал немыслимых ударов почему-то вдруг прекратился, а грозный дружище-Дик оказался лежащим на спине. Причём он не пошатнулся, не осел на пол медленно и постепенно, а грохнулся навзничь сразу, и большое плотное тело его замерло на выщербленных подмостках бородой вверх.

Платон, из носа и рассечённой губы которого текла кровь, застыл над поверженным противников, а потом вдруг подпрыгнул, – как всем показалось, чуть ли не до потолка, – и закричал что-то пронзительно, гортанно, вскидывая руки над головой. Зал взревел, а какой-то колонист из заднего ряда вскочил со своего места, вспрыгнул на лавку и заорал в азарте:

– Я хочу купить ещё один билет!

– И я! И мне тоже! – закричал какой-то мужчина с другого конца таверны.

– А мне дайте ещё два! – завопил толстый фермер, что было мочи, стараясь перекричать остальных, потому что в зале поднялся невообразимый шум.

Часть зрителей бросилась со своих мест к мистеру Трелони. Остальные поднялись, бурно переговариваясь с соседями и жестикулируя. Кто-то выбежал из зала на улицу. Мистер Трелони стал считать протягиваемые ему деньги, засовывать их трясущимися руками в сумку доктора и раздавать билеты. Его со всех сторон обступили зрители.

– Сэр, я требую сделать перерыв! – решительно заявил мистеру Трелони какой-то солидный джентльмен, лихо отпихивающий стоящих рядом с ним горожан быстрыми движениями мощного зада. – Я должен сходить домой за деньгами!

– Я прошу вас о том же, сэр, – из-за спины солидного джентльмена раздался ещё один голос.

Мистер Трелони растерянно заморгал глазами и посмотрел на доктора.

– Перерыв! – тут же закричал доктор Легг изо всех сил.

Он обернулся к стене и ударил несколько раз в колокол. Дождавшись, когда шум голосов немного стихнет, он ударил в колокол ещё раз и громко крикнул в наступившей тишине:

– Объявляю перерыв для подготовки боксёров!.. Зрителям сейчас будут предложены напитки!..

Раздались радостные крики, свист и хлопки. Зрители разделились: кто-то, смеясь, возвращался на своё место, кто-то бросился вон из зала за деньгами. Платон, сидящий на своём стуле и держащийся за кровоточащий нос, провожал уходящих напряжённым взглядом. Доктор Легг посмотрел на мистера Трелони значительно и побежал к Платону с полотенцем и ведром с водой. Мистер Трелони с сумкой доктора в руках пошёл к хозяину таверны, который уже пробирался к нему навстречу сквозь людские потоки: надо было заплатить за новую выпивку.

Доктор стал хлопотать над Платоном: прижигать чем-то рассечённую губу, останавливать кровь из носа тампонами. Вдруг к нему подошли два колониста: они хотели осмотреть зубы раба. Доктор обмер, залился краской и посмотрел растерянно на Платона. Тот ответил ему понимающим взглядом и открыл рот. Колонисты заглянули Платону в рот, потрогали его бицепсы, переговариваясь о чём-то между собой междометиями. Видимо, осмотром они остались довольны, потому что тут же направились к мистеру Трелони за новыми билетами.

Через некоторое время, когда зал заполнился вновь, доктор, вопросительно посмотрев на рефери и увидев, что тот кивнул, снова ударил в колокол. Платон и его новый противник вышли на ринг. На этот раз Платон должен был драться с невысоким фермером с перебитым носом. У фермера была широкая грудная клетка, длинные руки и узловатые мосластые кулаки.

– Чарли, не тушуйся, – раздался хриплый голос из зала. – Если ты не справишься с Магом, мы тебе поможем…

Раздались смех и хлопки. После звона колокола, противники сошлись в центре ринга.

Мистер Трелони сразу почувствовал, что фермер Чарли – это старый, многоопытный боец. С первых минут поединка он только маневрировал, финтил, нанося Платону быстрые и точные джебы. По рингу он двигался новым для мистера Трелони способом, перемещаясь на полусогнутых коленях вперёд-назад и влево-вправо. Он словно старался выиграть время или выведать технику противника, а может быть, методически изматывал его. Так продолжалось довольно долго.

Потом Чарли неожиданно поменял тактику и стал отвечать на каждый удар Платона тремя своими ударами. И мистер Трелони понял, что вся опасность этой тактики заключается в сумме ударов. Но тут вдруг очередной такой тройной удар Платон отбил левой рукой, нанеся правой фермеру короткий боковой удар.

– Чарли, осторожнее, – закричал кто-то из зала. – Маг одинаково владеет обеими руками!

Чарли, казалось, смутился, на секунду помедлил, а Платон левым кулаком, повёрнутым на себя, рубанул его по подбородку снизу вверх. Тело Чарли взлетело на воздух – он свалился с ног. Зал взревел, рефери кинулся к Чарли, но тот уже был на ногах.

Тряся головой, с окровавленным подбородком, Чарли медленно подходил к Платону. Платон встал боком и закрыл свой подбородок кулаками, ожидая удар. И удар разразился – но какой! Это был удар бешено лягающейся лошади: Чарли сделал разворот на одной ноге, поднял вторую, стремительно разогнул её в колене и нанёс удар Платону пяткой в живот.

Платон пошатнулся, сделал шаг назад и осел на одно колено. Зал, а с ним и мистер Трелони, ахнул, как один человек, и привстал, а Платон почти с пола вдруг подпрыгнул и пнул своего противника, который в это время делал новый разворот вокруг себя, ступнёй в спину. Чарли улетел с ринга в зал. Там он несколько секунд лежал в ногах у орущих зрителей первого ряда, потом поднялся и вновь бросился на Платона.

То, что происходило далее, мне, женщине, право, описывать затруднительно… Бойцы на ринге прыгали, наносили друг другу немыслимые удары ногами, руками, коленями и локтями. Они только что не кусали друг друга за уши. Зал ревел от восторга, все явно наслаждались зрелищем. И если это у вас, мужчин, называется красивым, настоящим боксом, дело ваше – я в этом ничего не понимаю. Скажу только, что в какой-то момент противник Платона упал, не смог встать и признал поражение.

Публика бушевала и требовала выпивки. Платон, держась за живот, уселся на стул.

– Глядите, – крикнул кто-то из зала. – А у Мага-то грудь даже не поднимается! И он едва вспотел!

К мистеру Трелони подошёл зритель и взял ещё билет. Потом подошёл ещё один.

Следующий бой прошёл ужасно быстро. Когда раздался звон колокола, и на ринг вышел очередной боксёр, кто-то из зала ему сказал в полнейшей тишине:

– Не попорти нам товар, Билли!..

Никто из зрителей даже не засмеялся: они сидели, грозно насупившись, широко расставив колени, основательно, по-хозяйски, они даже курить бросили. И доктор Легг понял, что все уже примеряют на Платона свои оковы – каждый уже считает его своей собственностью. А ещё он с ужасом осознал, что настроение горожан стало резко меняться, к тому же они много выпили. У доктора пошёл холодок по спине: он вдруг впервые за все эти дни по-настоящему испугался. Он глянул на мистера Трелони – тот сидел, вцепившись руками, казалось, намертво в сумку с деньгами, глаза его были полуприкрыты. Доктор, стараясь унять противную дрожь в руках, повернулся к стене и ударил в колокол. Противники на ринге стали сходиться.

Против Платона выступал сутулый худой горожанин с унылыми вислыми усами и редкими волосами. Он был сильно пьян, на ногах держался просто чудом, но воинственно вскидывал голову, стараясь отвести со лба то и дело падающую на глаза жидкую прядь волос. Тем не менее он резво начал бой: он неожиданно угрожающе огляделся по сторонам, перенёс вес тела с одной ноги на другую, замахнулся с диким рёвом и нанёс Платону страшный боковой удар. Платон подставил под удар локоть согнутой левой руки. И тут горожанин завопил, схватился за кисть и присел на корточки. К нему подскочил рефери, потом подошёл доктор Легг. Платон стоял растерянно.

Зрители загомонили и стали вскакивать со своих мест. Через несколько минут рефери объявил, что противник Платона выбил себе большой палец и поэтому бой прекращается. Ещё через некоторое время, посовещавшись о чём-то с двумя-тремя зрителями солидной наружности, рефери объявил, что боксёрские поединки закончились, и они приступают к лотерее. В зале одобрительно зашумели.

Когда мистер Трелони взглянул на доктора, он увидел в его зелёных прозрачных глазах то же тягостное ожидание чего-то страшного, которое чувствовал и он сам. Потом доктор прикрыл глаза на мгновение, а когда открыл, то страх ожидания в его глазах померк, как бы стёртый, и в следующий миг глаза доктора опять заискрились всегдашней кошачьей хитрецой. Доктор вышел на край помоста и сказал в глубокой тишине:

– Джентльмены, ваши билеты состоят из двух половин, на которых написан один и тот же номер… Сейчас вы оторвёте одну половину билета с номером и бросите в этот мешок. Вторую половину вы оставите себе для сличения с результатом. Сейчас мы начнём…

Сказав это, доктор Легг поднял глаза и вгляделся в зал… Перед ним сидели кузнецы, фермеры, лесорубы, журналисты, адвокаты, галантерейщики, плантаторы, столяры, торговцы и моряки. Они попали в Нью-Йорк из Англии разными путями. Они жили в этом городе: ели, спали, женились, заводили детей, подсчитывали барыши, ссорились и мирились, плакали ночами в своих постелях или скрипели в них от злости зубами. Они были глупы и умны, пассивны и деятельны, образованы и невежественны. Они были разные, но всех их объединяло одно всепоглощающее, раздирающее внутренности чувство – они хотели владеть рабами. Они хотели, чтобы на них кто-то работал и приносил им деньги, много денег… Это при том, что когда-то в Англии они почти все поголовно сами были на положении рабов и знали не понаслышке, что это такое.

И теперь они сидели в полной тишине, разрывали пополам свои билеты и бросали половинки в мешок, который рефери носил вдоль рядов по залу таверны. Когда он обошёл всех, доктор Легг ударил в колокол три раза. Рефери завязал мешок и стал перетряхивать его содержимое. Все затаили дыхание.

Мистер Трелони посмотрел на Платона… Тот стоял рядом с ним, и такая мука была написана на его лице, такое тихое, безысходное отчаяние, что у мистера Трелони тошно заныло под ложечкой, и он открыл рот и подался всем телом к доктору, чтобы закричать на весь зал, чтобы остановить, чтобы прекратить то, что сейчас здесь должно было произойти. Но тут, словно почувствовав это, к нему вплотную шагнул Платон и стиснул его руку так, что затрещали суставы пальцев. Мистер Трелони замер от боли, глотая воздух ртом и постепенно приходя в себя…

****

Платона выиграл мордастый потный лавочник в тесном и не по росту жюстокоре: казалось, что он взял эту одежду у кого-то взаймы специально для этого вечера. Услышав о своей радости, он вскочил с места и подбежал к доктору Леггу и мистеру Трелони. От него тяжело несло пивом и луком. Глаза его ошеломлённо бегали, он отдувался от счастья и от распиравшего его изнутри жара, обмахиваясь заскорузлой шляпой. Сидящие горожане проводили его в спину взглядами, полными лютой ненависти, и тоже начали вставать. Некоторые потянулись из зала вон, другие, наоборот, подходили поближе к подмосткам. И все, переглядываясь друг с другом, что-то говорили. В зале стало шумно.

Мистер Трелони, как и было заранее договорено, заговорил с мордастым лавочником о Платоне, а доктор Легг, как мог незаметно, протянул Платону светлую облатку неправильной формы и тихо сказал:

– Глотай и задержи дыхание…

Платон так и сделал. Спустя короткое время он вдруг упал, грохнувшись на пол с высоты своего могучего роста. Все замерли. Мистер Трелони, который испугался шумного падения Платона, хоть и был предупреждён доктором, обернулся и воскликнул потрясённо в наступившей вдруг тишине:

– Боже мой!..

– Чего это с ним? – воскликнул мордастый лавочник, бросаясь на колени перед Платоном.

Он тормошил Платона, дёргал его за руку, потом лёг ему на грудь ухом, слушая сердце.

– Сердце не бьётся! – закричал лавочник обиженно: толстое лицо его исказилось, как от боли. – Как же так?..

Горожане, тяжело дыша, стали подходить ближе, сжимая кольцо. На их лицах было написано сладострастное ожидание расправы – весёлой потехи, когда всем вместе можно увечить, молотить кулаками куда попало, надсадно ухая, а потом топтать сапогами поверженное тело.