Текст книги "Лицо в темноте"

Глава 14

Эмма не могла поверить, что каникулы уже заканчиваются и через неделю ей предстоит вернуться в школу. Она соскучилась по Марианне. Им понадобится немало времени, чтобы обсудить происшедшее с ними за лето. Лучшее в ее жизни, хотя в Нью-Йорке Эмма провела только две недели.

Они летали в Лондон на съемки документального фильма о работе группы в студии грамзаписи, пили чай в отеле «Ритц». Эмма проводила время с Джонно, Стиви и Пи Эм, слушала, как они играют, ела на кухне рыбу с жареной картошкой, пока все обсуждали следующий альбом.

Эмма отсняла несколько катушек пленки и с нетерпением ждала, когда вложит снимки в фотоальбом, чтобы глядеть на них снова и снова, оживляя воспоминания.

В качестве подарка к грядущему дню рождения отец сводил ее в настоящий салон красоты, где ей сделали спиральную завивку, и Эмма почувствовала себя совсем взрослой.

Да и тело начало развиваться.

Она украдкой взглянула на свою грудь. Конечно, о больших Достижениях говорить рано, хотя с мальчиком ее уже не спутаешь. К тому же она загорела. Поначалу Эмма сомневалась, что отдых в Калифорнии доставит ей удовольствие, но загар рассеял все сомнения.

А еще серфинг. Из-за него пришлось выдержать настоящую битву с отцом. Но свою ярко-красную доску она получила только благодаря Джонно, который с шутками и подначками сумел-таки уломать Брайана. Иначе Эмма убивала бы время, лежа на пляже и с завистью глядя на то, как другие борются с волнами.

Правда, у нее мало что получалось: отплыв немножко от берега, она вставала на доску и тут же падала в воду. Зато это позволяло ей удалиться от телохранителей, изнывающих под пляжными зонтиками.

«Просто смешно, – думала Эмма, затаскивая доску в воду. – Никому здесь даже не известно, кто я такая».

Приезжая на каникулы, Эмма была уверена, что отец наконец избавит ее от присутствия охранников, но всякий раз они были тут, широкоплечие и мрачные. По крайней мере, в воду они за ней не полезут. Эмма вытянулась на доске и стала удаляться от берега. Конечно, телохранители следят за ней в бинокль, но ей нравилось думать, что она совсем одна или, точнее, среди подростков, наводнивших пляж.

Девочка с наслаждением качалась на волнах, слушала шум моря, к которому примешивалась музыка, доносящаяся из многочисленных радиоприемников. Какой-то высокий парень в спортивных трусах, поймав гребень волны, плавно скользнул по нему на берег. Эмма позавидовала его мастерству и свободе.

Раз второе ей недоступно, значит, нужно отрабатывать первое. Она терпеливо дождалась подходящего гребня, вскарабкалась, затаив дыхание, на доску, выпрямилась и отдалась волне, увлекшей ее за собой. Секунд через десять Эмма потеряла равновесие, а вынырнув на поверхность, увидела, как парень в спортивных трусах посмотрел в ее сторону и небрежно смахнул с лица мокрые темные волосы. Гордость заставила Эмму снова забраться на доску.

Она пробовала еще и еще, держалась считаные секунды, падала в воду, но каждый раз опять приказывала себе вернуться на доску, с ноющими мышцами гребла и ждала.

Эмма представила, как телохранители, потягивая теплую кока-колу, обсуждают ее неловкость. Каждая неудача становилась для нее публичным унижением, заставляла стремиться все-таки одержать победу. Хотя бы раз. Всего один раз прокатиться по гребню до самого берега.

Выпрямившись на доске, Эмма увидела долгожданную волну, блестящий зелено-голубой туннель, белую пену. Она должна сделать это. Хотя бы один-единственный раз. Это будет ее личная победа.

Эмма поймала волну, и берег стремительно понесся ей навстречу, рев воды музыкой звучал у нее в голове, в сердце.

На миг она ощутила ее. Свободу.

Водяной столб накрыл Эмму сзади, сбросил с доски, швырнул вверх. Только что она была в лучах солнца и вот уже кувыркается в бушующей массе. Стена воды обрушилась на нее, лишила дыхания, закрутила, выгибая руки и ноги, словно резиновые.

С пылающими легкими Эмма пыталась выбраться на поверхность, однако невероятная сила увлекала ее все глубже, не истово швыряя из стороны в сторону. По мере того как силы покидали девочку, она вдруг со странной легкостью подумала о покаянной молитве.

Господи, от всего сердца сожалею, что обидела Тебя.

Эмму засасывало все глубже, дальше, и молитва угасла, уступив место музыке, заполнившей голову.

Приходите вместе. Прямо сейчас. Приходите ко мне.

Ее охватила паника. Вокруг была темнота. Сплошная темнота, в которую вернулись чудовища. Усилия выбраться на поверхность окончились ничем, превратившись в беспомощное барахтанье. Эмма открыла рот, чтобы закричать, и тут же хлебнула воды.

Чьи-то руки подхватили ее, и она стала в ужасе отбиваться, сражаться с ним, как сражалась с водой. Это чудовище, то самое, которое улыбнулось ей, которое хотело убить ее после того, как убило Даррена. Рука сдавила шею Эммы, и у нее перед глазами заплясали красные круги. Потом они превратились в серые.

– Расслабься, – сказал кто-то. – Я тебя вытащу. Просто расслабься и держись.

Эмма задыхалась, попыталась оторвать от своей шеи руку и вдруг поняла, что может дышать. Она увидела солнце, превозмогая боль, сделала вдох, и легкие обжег воздух, а не вода. Она жива. У Эммы потекли слезы благодарности и стыда.

– Все будет хорошо.

– Меня смыло, – выдавила она.

– Точно, но перед этим ты неплохо прокатилась, девочка. Эмма сосредоточилась на том, чтобы удержать рвоту и не опозориться еще больше. Потом ощутила кожей горячий песок, позволила спасителю уложить ее, но первое, что она увидела, открыв глаза, были лица ее телохранителей. Не имея сил ГОВОРИТЬ, Эмма только яростно взглянула на них. Это не заставило их отойти, но и подходить ближе они не стали.

– Несколько минут не вставай.

Повернув голову набок, Эмма закашлялась, исторгая из себя морскую воду. Опять музыка. «Иглз», – растерянно подумала она, – «Отель „Калифорния“. Музыка звучала и там, в темноте, хотя Эмма сейчас не могла вспомнить ни слов, ни мелодии. Жмурясь от нестерпимого солнца, она взглянула на своего спасителя.

Парень в спортивных трусах. С темных волос капает вода, глаза у него тоже темные, глубокого серого цвета, прозрачные, Как вода в озере.

– Спасибо.

– Да ладно.

Он сел РЯДОМ, чувствуя себя неловко в роли благородного рыцаря. Приятели долго будут подшучивать над ним, но ему не хотелось сразу покидать девушку. В конце концов, она еще ребенок. «Классная девчонка», – подумал он, чувствуя еще большую неловкость. Таких голубых и таких огромных глаз он еще никогда не видел.

– Кажется, я потеряла свою доску.

– Нет. Фред уже несет ее. Хорошая доска, – сказал парень, глядя в сторону моря.

– Она у меня недавно.

– Да, я уже видел тебя здесь.

Девушка приподнялась на локтях, откинув назад мокрые кудряшки. У нее очень приятный голос, какой-то мягкий и музыкальный.

– Ты англичанка, да?

– Ирландка. Мы пробудем здесь всего несколько дней, – вздохнула Эмма. Поблагодарив Фреда, принесшего ее доску, и не зная, о чем еще говорить, она принялась стирать с колен мокрый песок.

Парень в спортивных трусах махнул собравшимся вокруг, давая им понять, что они могут заниматься своими делами.

– Если отец узнает, то больше не позволит мне кататься на доске.

– А почему он должен узнать?

– Он всегда все узнает. – Эмма заставила себя не глядеть на телохранителей.

– Всех смывает. – «Красивые глаза», – снова подумал он и отвернулся к морю. – А у тебя неплохо получилось.

– Правда? – слегка покраснела Эмма. – Вот ты катаешься замечательно. Я наблюдала за тобой.

– Спасибо. – Парень улыбнулся, показывая сломанный зуб.

– Майкл!

– Да. Откуда ты меня знаешь?

– Мы с тобой уже встречались. Очень давно. Я Эмма. Эмма Макавой. Твой отец однажды привел тебя на репетицию.

– Макавой? Брайан Макавой? – Майкл провел рукой по мокрым волосам и тут заметил, как Эмма быстро обернулась, убеждаясь, что их никто не слышит. – Я тебя помню. Ты прислала мне фотографию. Я храню ее до сих пор. – Прищурившись, он бросил взгляд на телохранителей девушки. – Так вот что они здесь делают, а я думал, это какие-то наркоманы или еще кто-то.

– Отец беспокоится, – пожала плечами Эмма.

– Да уж.

Майкл не забыл фотографии мальчика, сделанные полицейским экспертом, и не нашелся что добавить.

– Я помню твоего отца. Он навещал меня в больнице, когда мы потеряли моего брата.

– Он теперь капитан, – за неимением лучшего сообщил Майкл.

– Хорошо. – Эмму приучили быть вежливой в любых обстоятельствах. – Передай ему от меня привет.

– Конечно. – У обоих кончились слова, и паузы заполнил шелест прибоя. – Слушай, не хочешь колы или еще чего-нибудь?

Девочка изумленно подняла глаза. Впервые она так долго разговаривала с парнем. Эмма привыкла к обществу мужчин, а сейчас ее приглашал юноша, всего на несколько лет старше ее, и это произвело на нее ошеломляющее впечатление. Эмма едва не согласилась, однако вспомнила о телохранителях.

– Спасибо, но я лучше пойду. Папа собирался забрать меня попозже, только вряд ли я буду сегодня кататься на доске. Надо ему позвонить.

– Могу тебя подкинуть.

Майкл чувствовал себя неуютно. Глупо смущаться, разговаривая с девочкой. Последний раз он так волновался в девятом классе, когда пригласил танцевать Нэнси Бриммер.

– Могу подвезти тебя домой, – пояснил он, видя, что Эмма непонимающе смотрит на него. – Если хочешь.

– Ты, наверное, занят.

– Нет. Правда.

«Он хочет снова увидеть отца», – решила Эмма после секундной радости. Такой парень, ведь ему, наверное, лет восемнадцать, не заинтересуется ею самой, а вот дочь Брайана Макавоя – иное дело. Изобразив улыбку, Эмма встала. Он спас ей жизнь, и раз встреча с отцом – единственное, чем она может с ним расплатиться, пусть так и будет.

– С удовольствием, если тебя это не затруднит.

– Нисколько.

– Одну минуту.

Эмма направилась к телохранителям, подхватив по дороге свои вещи, и решительно заявила:

– Мой друг подвезет меня.

– Мисс Макавой, – возразил Мастере, – будет лучше, если вы позвоните отцу.

– Ни к чему беспокоить его.

– Вашему отцу не понравится, – поддержал товарища Суинни, промокая вспотевший лоб, – что вы садитесь в машину к незнакомому человеку.

– Я знаю Майкла, и мой отец тоже, – надменно сказала Эмма. Собственный тон ей не нравился, но она не желала, не могла позволить, чтобы ее унизили перед Майклом. – Его отец – капитан здешней полиции. К тому же вы поедете за нами, так что какая разница?

Развернувшись, она с высоко поднятой головой направилась к Майклу, поджидающему ее с двумя досками.

– Оставим девочку в покое. – Суинни положил руку на плечо Мастерса. – Это бывает нечасто.

Бензин у, Майкла был почти на нуле, когда они наконец подъехали к высоким чугунным воротам особняка в Беверли-Хиллз. На лице стоявшего рядом с ними охранника появилось удивление, но затем все же раздался щелчок, и ворота раздвинулись. Ведя машину по обсаженной деревьями подъездной аллее, Майкл жалел, что в дополнение к спортивным трусам у него есть только сандалии да поношенный джемпер.

Четырехэтажный особняк из розового кирпича и белого мрамора занимал более акра на ухоженной зеленой лужайке. Майкл не знал, смеяться ему или восхищаться при виде степенно вышагивающего по траве павлина.

– Красиво.

– Все это принадлежит на самом деле Пи Эм. Точнее, его жене. – Эмму несколько смущали мраморные львы в натуральную величину, стоящие по обе стороны двери. – Раньше дом принадлежал кому-то из киношников, не помню, кому именно, но Энджи все здесь переделала. Сейчас она на съемках в Европе, так что мы остановились здесь. У тебя есть время зайти в дом?

– Ах да, время у меня есть. – Майкл нахмурился, взглянув на прилипший к ногам песок. – Если ты уверена, что нам стоит это делать.

– Конечно, стоит.

Выйдя из старой машины, на которой Лу приезжал к репетиционному залу, Эмма подождала, пока Майкл снимет с багажника ее доску, и пошла к лестнице.

– Я должна рассказать папе о случившемся. Все равно об этом доложат телохранители. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я… представлю это незначительным происшествием?

– Ясное дело. – Майкл снова улыбнулся, и сердце у нее затрепетало. – Родители всегда переживают сверх меры. Похоже, по-другому они просто не могут.

Как только дверь открылась, он сразу услышал музыку. Пианино. Громовые аккорды, затем как будто поиск нужной мелодии, и снова аккорды.

– Они там. – Взяв Майкла за руку, Эмма вела его по широкому белому коридору.

Он никогда не видел ничего подобного, но смущение не позволяло ему сказать об этом. Они проходили одну комнату за другой, где на белых стенах неистовыми разноцветными пятнами выделялись абстрактные картины. Даже пол был настолько белым, что Майкл не мог избавиться от чувства, что идет по какому-то храму.

Затем он увидел богиню, портрет богини, висевший над камином из белого камня. Блондинка с хмурым ртом, в белом вышитом платье, опасно обнажающем пышную грудь.

– Ух ты!

– Это Энджи. – сказала Эмма, автоматически сморщив нос. – Жена Пи Эм.

– Ага. – У Майкла возникло странное ощущение, что глаза следят за ним. – Я… э… видел ее последний фильм. – Правда, он умолчал об эротических снах, которые донимали его после этого. – Она действительно нечто!

– Да, она такая.

Даже в свои неполные тринадцать Эмма понимала, что означает это «нечто». Нетерпеливо дернув Майкла за руку, она пошла дальше.

Комната, в которой они оказались, была единственным помещением в доме-мавзолее, где Эмма чувствовала себя нормально и где, как она полагала, бедному Пи Эм позволили выразить свой вкус. Здесь наконец появился цвет, смешение голубых, красных и солнечно-желтых красок. Полку над камином украшали музыкальные призы, на стенах висели золотые диски. У окна стояли два пышных лимонных дерева, которые Пи Эм сам вырастил из косточек.

Брайан сидел за старинным кабинетным роялем, принадлежавшим кинозвезде, чье имя не могла запомнить Эмма. Рядом сидел Джонно с обычной своей французской сигаретой. Пол был усыпан листами бумаги, на столике пузырилась лужица разлитого лимонада.

– Сохраним этот ритм в течение всего перехода, – говорил Брайан, выбивая аккорды. – Быстрый ритм с наложенными струнными и трубами, но доминирующей будет гитара.

– Отлично, но ритм не тот.

Джонно смахнул с клавиш руки Брайана, и бриллианты весело подмигнули, когда его пальцы побежали по клавиатуре.

– Ненавижу тебя, когда ты прав, – сказал Брайан, доставая сигарету.

– Папа.

Его улыбка тут же поблекла, едва он увидел Майкла.

– Эмма, ты должна была позвонить, если хотела вернуться раньше.

– Знаю, но я встретила Майкла, – сказала та, очаровательно сверкнув ямочкой. – Меня смыло с доски, и он помог мне. – Поскольку ей хотелось ограничиться только этим, Эмма поспешно добавила: – К тому же я подумала, что тебе будет приятно снова увидеть его.

Брайан со странной неприязнью отметил, что его девочка, его маленькая девочка стоит, держа за руку юношу, почти мужчину.

– Снова?

– Ты не помнишь? Отец приводил его к вам на репетицию. Его отец, полицейский.

– Кессельринг. – У Брайана свело живот. – Ты Майкл Кессельринг?

– Да, сэр. – Майкл не знал, прилично ли ему протягивать руку музыкальному гиганту, поэтому лишь вытер ладони о трусы. – Мне было тогда одиннадцать. Это было здорово.

Брайан привык находиться на сцене, в свете прожекторов, и это помогло ему скрыть боль. Он смотрел на Майкла, высокого, смуглого, крепкого, но видел не сына Лу Кессельринга, а своего погибшего мальчика, каким тот мог бы стать. Однако, вставая из-за рояля, он улыбнулся:

– Рад снова видеть тебя. Ты помнишь Майкла, Джонно?

– Конечно. Ну что, ты уговорил отца на электрогитару?

– Да, – ухмыльнулся польщенный Майкл. – Какое-то время я брал уроки, но мне сказали, что я безнадежен. Теперь немного поигрываю на губной гармошке.

– Эмма, почему бы тебе не угостить Майкла колой? – Брайан указал на диван, и на его пальце блеснуло обручальное кольцо. – Садись.

– Я не хотел бы прерывать вашу работу.

– Мы живем для того, чтобы нас прерывали, – ответил Джонно, смягчая сарказм улыбкой. – Что ты думаешь об этой песне?

– Она великолепна, как все, что вы делаете.

– Какой умный мальчик, Брай. Может, оставим его при себе? – усмехнулся Джонно.

Майкл улыбнулся, не уверенный, следует ли ему смутиться.

– Нет, правда. Мне нравятся все ваши вещи.

– А диско?

– Дрянь.

– Очень умный мальчик, – решил Джонно. – Как вы встретились с Эммой на пляже? – Он продолжал говорить, зная, что Брайану требуется время, чтобы привыкнуть к приятелю дочери.

– У нее возникли некоторые сложности с волной, и я помог ей выбраться на берег. – Майкл обошел инцидент с мастерством подростка, знающего, как перехитрить взрослых. – Она в очень хорошей форме, мистер Макавой. Просто нужно больше тренироваться.

Брайан выдавил еще одну улыбку и взял стакан теплого лимонада.

– Ты много времени уделяешь серфингу?

– Использую каждую возможность.

– Как твой отец?

– Нормально. Он теперь капитан.

– Слышал. А ты, должно быть, закончил школу.

– Да, сэр. В июне.

– Будешь продолжать?

– Вообще-то да. Отец рассчитывает на это.

Достав сигареты, Джонно машинально предложил Майклу. Тот взял, но после первой затяжки у него свело желудок.

– Значит, – немного развеселившись, спросил Джонно, – собираешься идти по стопам отца? Кажется, у вас называют копов плоскостопыми?

– О! – Майкл отважился на еще одну слабую затяжку. – Вряд ли я создан быть полицейским. Вот отец в этом деле мастер. Очень упорный, как было с делом вашего сына. Он годами продолжал работу над ним, даже после того, как его закрыли. – Майкл осекся, испугавшись, что завел об этом речь, и тихо закончил: – Он такой целеустремленный.

– Да, конечно.

Несколько успокоившись, Брайан улыбнулся очаровательной улыбкой, за которую его любили поклонники. Жаль, что он не добавил в лимонад рому.

– Передай ему мои лучшие пожелания, хорошо?

– Ясное дело.

Майкл облегченно вздохнул, когда вошла Эмма, неся поднос с напитками.

Час спустя она провожала его к машине.

– Хочу поблагодарить тебя за то, что ты не сказал папе о моей сегодняшней неудаче.

– Пустяки.

– И все же. Папа очень… беспокоится. – Эмма взглянула на высокую каменную стену. Куда бы она ни приезжала, всюду были стены. – Наверное, если бы он мог, то поместил бы меня под колпак.

Желание погладить ее по голове оказалось таким сильным и таким неожиданным, что Майкл успел поднять руку, но, осознав это, провел ею по своим волосам.

– Должно быть, он тяжело переживает случившееся с твоим братом, и все такое.

– Отец ужасно боится, что кто-нибудь попытается похитить и меня.

– А ты?

– Нет. Рядом всегда телохранители, поэтому никто меня не тронет.

Ухватившись за ручку дверцы, Майкл смущенно топтался на месте. И вовсе он в нее не втюрился, ничего подобного. Она еще ребенок.

– Может, встретимся завтра на пляже?

– Может быть. – В груди Эммы учащенно забилось сердце женщины.

– Я показал бы тебе несколько приемов обращения с доской. Чтобы улучшить технику.

– Замечательно.

Майкл сел в машину и долго возился с ключом, прежде чем завел двигатель.

– Спасибо за колу и все остальное. Было очень приятно встретиться с твоим отцом.

– До свидания, Майкл.

Он наконец тронулся с места и едва не заехал на газон, поскольку смотрел в зеркало заднего вида на Эмму.

Он ходил на пляж каждый день, но в то лето больше ее не видел.

Глава 15

Еще час до отбоя. Час до того, как сестра Непорочница зашаркает тапочками по коридорам, сунет нос в каждую комнату, проверяя, что музыка выключена, а одежда аккуратно висит в шкафу.

– Уже онемели?

– Кажется, нет.

Марианна притопывала в такт песне Билли Джоэла. Да, Билли прав. Девочки-католички начинают слишком поздно.

– Эмма, ты держишь лед на ушах двадцать минут. Ты отморозишь их.

Холодные струйки текли по рукам, но Эмма продолжала крепко прижимать лед к ушам.

– Ты уверена в том, что делаешь?

– Разумеется.

Покачивая бедрами, Марианна подошла к зеркалу, чтобы насладиться видом золотых шариков в недавно проколотых ушах.

– Я следила за каждым движением моей кузины, – сказала она и добавила с немецким акцентом: – И у нас ест фесь инструмент. Лет, иголька. Картофелину мы стащили на кухне. Два быстрых движения – и твои интересные ушки станут красивыми.

Эмма не отрывала глаз от иголки, пытаясь найти выход, который сохранит нетронутыми и ее уши, и ее гордость.

– Я еще не спрашивала разрешения у папы.

– Господи, Эмма, прокалывание ушей – личное дело каждого. У тебя начались месячные, появилась грудь – какая ни есть, – ухмыльнулась она. – Значит, ты уже женщина.

Эмма сомневалась, что хочет становиться женщиной, если ради этого лучшая подруга вонзит ей иглу в мочку уха.

– У меня нет сережек.

– Возьмешь пока мои. У меня их целая куча. Ну же, прояви свою британскую волю.

– Хорошо. – Набрав побольше воздуха, Эмма отняла лед от одного уха. – Не промахнись.

– Я? – Опустившись на колени перед креслом, Марианна сделала фломастером крошечную отметку на ухе подруги. – Слушай, если я промахнусь и всажу иглу тебе в мозг, можно тогда забрать твою коллекцию пластинок?

Прыснув, она прижала к мочке картофелину и воткнула иглу.

Неизвестно, кому из них после этого было хуже.

– Господи, – простонала Марианна. – По крайней мере, мои родители могут не бояться, что я стану наркоманкой. Втыкать шприц просто отвратительно.

Эмма безвольно сползла по креслу.

– Ты не говорила, что я почувствую это. – Когда у нее забурлило в желудке, она сосредоточилась на том, чтобы сидеть неподвижно и ровно дышать. – О боже. И ты не говорила, что я услышу это.

– Я ничего не слышала. Правда, мы с Марсией стащили у отца бутылку. Наверное, мы вообще ничего не чувствовали и не слышали.

Взглянув на подругу, Марианна заметила на мочке кровь. Всего капельку, но ей почему-то вспомнился фильм ужасов, который они с кузиной смотрели этим летом.

– Нужно проткнуть и другое.

– О боже. – И Эмма закрыла глаза.

– Нельзя же ходить с одним проколотым ухом. Мы зашли слишком далеко. – Рука Марианны, готовившая иголку ко второй процедуре, была липкой от пота. – Мне труднее. Ты просто лежи спокойно.

Стиснув зубы, она прицелилась и выстрелила. Эмма только застонала и почти сползла на пол.

– Все, теперь надо промыть их перекисью, чтобы не занести инфекцию. И некоторое время закрывай уши волосами, чтобы сестры не заметили.

Тут дверь открылась, и обе девушки вскочили. Но это была не сестра Непорочница. В комнату влетела Тереза-Луиза Элкотт, отличница и зануда, в розовом халате и пушистых тапочках.

– Чем занимаетесь?

– Устраиваем оргию. – Марианна снова плюхнулась на кровать. – Ты хоть когда-нибудь стучишь?

Тереза лишь ухмыльнулась. Она была из самых нахальных, всегда лезла во все дела и всегда выполняла порученное. Марианна принципиально испытывала к ней отвращение. Будучи столь же толстокожей, сколь и нахальной, Тереза принимала оскорбительные выпады за знаки дружбы.

– Ух ты, проколола себе уши, – прищурилась она, рассматривая висящие у Эммы ниточки. – Мать-настоятельницу хватит удар.

– Хорошо бы и тебя хватил удар, – высказала пожелание Марианна. – Только не в нашей комнате.

– Больно? – полюбопытствовала Тереза.

Эмма открыла глаза, мысленно желая ей вечно гореть в аду.

– Нет. Замечательно. Сейчас Марианна будет прокалывать мне нос. Можешь посмотреть.

– Мне бы тоже хотелось проколоть уши. Может, ты сделаешь это после обхода сестры Непорочницы?

– Не знаю, Тереза. – Встав с кровати, Марианна завела пластинку Брюса Спрингстина. – Я еще не закончила сочинение и собиралась работать над ним всю ночь.

– Мое уже готово, – улыбнулась нахально Тереза. – Если проколешь мне уши, я дам тебе свои записи.

Марианна сделала вид, будто колеблется, и наконец ответила:

– Что ж, тогда давай.

– Отлично. Фу, чуть не забыла, зачем пришла. – И Тереза вытащила из кармана журнальную вырезку. – Мне прислала ее сестра, которая знает, что мы учимся вместе, Эмма. Ты когда-нибудь читала «Пипл»? Это прелесть. Там есть фотографии всех. На обложке Роберт Редфорд и Берт Рейнольде. Шикарно.

– Я видела этот журнал, – сказала Эмма, зная, что это единственный способ заставить Терезу заткнуться.

– Конечно, видела, там много раз писали про твоего отца.

Я не сомневалась, что ты умрешь от желания посмотреть этот номер, и принесла его тебе.

Так как желудок у Эммы успокоился, она приподнялась на кровати и взяла вырезку. Тошнота сразу вернулась, а вместе с ней отвращение.

«ИЗВЕЧНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК»

Снимок запечатлел Бев, катающуюся по полу с другой женщиной. Над ними с выражением изумленного бешенства склонился отец. У Бев разорвано платье, а в глазах дикая ярость. Та же, какую видела Эмма, когда они расстались.

– Я знала, что тебе захочется посмотреть на это, – весело сказала Тереза. – Это ведь твоя мать, да?

– Моя мать, – пробормотала Эмма, глядя на Бев.

– Блондинка в блестящем платье. Я ужасно хочу такое же. Джейн Палмер. Твоя мать, правда?

– Джейн.

Теперь Эмма обратила внимание на вторую женщину. И прежний страх вернулся, такой же реальный и панический, как и десять лет назад. Такой же ошеломляющий, как в тот раз, когда другая девочка тайком показала ей книгу Джейн «Опустошенная» с фотографией автора.

Это была Джейн. Бев дралась с ней, а рядом стоял папа. Из-за чего они дрались? Сквозь страх блеснула надежда. Возможно, папа и Бев помирились. Возможно, они снова будут жить все вместе.

Тряхнув головой, Эмма принялась за чтение.

«Представители высшего британского общества, выложившие по двести фунтов за мусс из лосося и шампанское на благотворительном обеде в лондонском „Мейфейр“, получили за свои деньги больше, чем ожидали. Беверли Вильсон, преуспевающий дизайнер и супруга Брайана Макавоя из группы „Опустошение“, живущая с мужем раздельно, выясняет отношения с Джейн Палмер, бывшей любовницей Макавоя и автором знаменитого бестселлера „ Опустошенная“.

Нам остается только догадываться о причине схватки с вырыванием волос, но, как утверждают знающие люди, былое соперничество никогда не утихало. Джейн Палмер является матерью тринадцатилетней Эммы, дочери Макавоя. Эмма Маковой, унаследовавшая поэтическую внешность отца, учится в частной школе где-то в Штатах.

Беверли Вильсон, живущая отдельно от Макавоя, была матерью его единственного сына. Мальчика убили семь лет назад, и преступление до сих пор не раскрыто.

Маковой пришел на обед со своей нынешней подругой, певицей Лори Кейтс. Хотя он лично разнял дерущихся женщин, но обменялся с Вильсон лишь несколькими словами, до того как та покинула обед с П.М. Фергюсоном, барабанщиком рок-группы. Ни Маковой, ни Вильсон никак не прокомментировали инцидент, однако Палмер утверждает, что включит его в свою новую книгу.

Видно, как говорится в одной из песен Макавоя, «былой огонь горит не угасая».

В заметке сообщалось об остальных присутствующих, приводились их замечания по поводу инцидента. Описывались наряды, язвительно говорилось о том, что было надето на Джейн и Бев и что они друг с друга сорвали. Но Эмма не стала читать дальше.

– Только представь, как они рвали друг другу платья! При всех! – Глаза Терезы восторженно светились. – Они дрались из-за твоего отца? Он просто мечта. Конечно, из-за него. Как в кино.

Придушить идиотку – значит лишь задержать ее в комнате, и Марианна решила этого не делать. Существуют другие, более тонкие способы обращения с дебилами. Хорошо, она проколет Терезе уши-лопухи. А если забудет про лед, то по ошибке, честно.

– Тебе лучше уйти. С минуты на минуту появится сестра Непорочница.

Тереза вскочила. Она не хотела портить свою безупречную репутацию.

– Заходи в десять. Я дам тебе записи, а ты проколешь мне уши. – Тереза взялась руками за мочки. – Жду не дождусь.

– И я тоже. Маленькое дерьмо, – пробормотала Марианна, когда дверь закрылась, и обняла Эмму за плечи: – Ты в порядке?

– Это никогда не кончится.

«Хороший снимок, – бесстрастно подумала она, – четкий, удачное освещение. Лица не смазаны, легко разглядеть их выражение. И ненависть в глазах матери».

– Ты думаешь, я буду как она?

– Как кто?

– Как моя мать.

– Ну, Эмма, ты же не видела ее с тех пор, как была крошкой.

– Но есть гены, наследственность и все такое.

– Чепуха.

– Иногда я бываю злой. Иногда хочу быть злой, такой, как она.

– Ну и что? – Марианна сняла пластинку Спрингстина. В любую минуту может войти сестра Непорочница и конфисковать ее. – Все иногда злятся. Потому что наша плоть слаба, а мы переполнены грехом.

– Ненавижу ее. – Сказать это вслух было облегчением, ужасным облегчением. – Ненавижу Бев за то, что не нужна ей, и папу за то, что он засунул меня сюда. Ненавижу людей, убивших Даррена. Всех ненавижу. Она тоже всех ненавидит. Это видно по ее глазам.

– Все в порядке. Иногда я тоже всех ненавижу, хотя даже не знакома с твоей матерью.

Ее слова заставили Эмму засмеяться.

– Наверное, я тоже, – вздохнула она, шмыгнув носом. – Я едва помню ее.

– Ну вот видишь. – Удовлетворенная, Марианна плюхнулась на кровать. – Если ты ее не помнишь, значит, не можешь быть похожа на нее.

Логично. А Эмме просто необходимо поверить в это.

– Я не похожа на нее.

Желая судить объективно, Марианна взяла вырезку и изучила фотографии.

– Нисколечко. У тебя фигура и цвет волос как у отца. Поверь слову художника.

– Ты действительно собираешься проколоть Терезе уши?

– А ты как думаешь? Самой тупой иголкой, какую только смогу найти. Хочешь, уступлю одно?

Эмма улыбнулась.