Текст книги "Женская месть"

– Нет.

Это прозвучало чересчур холодно, но он взял ее за руку и вложил в нее коробочку.

– Отказываться от рождественских подарков не только невежливо, это еще и дурная примета.

Он не стал рассказывать о том, что ему пришлось изрядно потрудиться и дать немало взяток и чаевых, прежде чем он нашел ювелира, согласившегося открыть свой магазин в праздники.

– В этом не было необходимости.

– А она должна быть? – парировал он. – Брось, Адрианна, такая женщина, как ты, должна уметь принимать подарки.

Разумеется, он был прав, а она вела себя глупо. Она открыла коробочку и увидела внутри булавку, лежащую на белом атласе. Но она не просто лежала. Адрианне показалось, что она затаилась перед прыжком, как пантера, которую она собой изображала, – насыщенно-черная, изумительной формы, с горящими огнем рубиновыми глазами.

– Она изумительна.

– Она навела меня на мысли о тебе. О чем-то, что нас роднит.

Он приколол булавку к ее платью с непринужденностью мужчины, которому это было не в новинку.

Она попыталась расслабиться и улыбнулась:

– От одного ночного охотника – другому?

Она невольно подняла руку и погладила пантеру.

– От одной неприкаянной души – другой, – уточнил он и, сунув коробочку обратно в карман, взял ее за руку.

Они лакомились нежно обжаренным на решетке омаром и пили резкое вино с фруктовым ароматом, слушая мариачи[21]21
  Мариачи – один из самых распространенных жанров мексиканской народной музыки.


[Закрыть], поющих о любви и страсти. Их столик стоял у окна, что позволяло им наблюдать за людьми, гуляющими по набережной, и мальчишками, которые околачивались у длинной шеренги такси и открывали дверцы пассажирам в надежде на то, что им перепадет пара монет.

Пока они ели, солнце пылающим шаром опустилось к горизонту и взошла царственно неторопливая луна.

Она попросила его рассказать о своем детстве и очень удивилась, когда он не стал уклоняться от ответа или отшучиваться.

– Моя мама работала кассиршей в кинотеатре. Мне это нравилось, потому что позволяло бесплатно смотреть все, что там шло, иногда целыми днями. В остальном ее денег хватало разве что на оплату жалкой двухкомнатной квартирки в Челси. Мой отец появился в ее жизни ровно настолько, сколько было необходимо, чтобы сделать меня, а узнав о моем скором появлении, так же скоропостижно испарился.

Ощутив болезненный укол в груди, она хотела взять его за руку, но он поднял бокал с вином, и момент был упущен.

– Наверное, ей было очень трудно совсем одной.

– Я не сомневаюсь в том, что это был ад, но по ней этого никогда не было видно. Она прирожденный оптимист, женщина, которая довольствуется тем, что имеет, и неважно, это много или мало. Кстати, она преданная поклонница твоей матери. Когда она узнала, что я пригласил дочь Фиби Спринг со мной поужинать, она целый час отчитывала меня за то, что я не привез тебя к ней в гости.

– Маму многие любили.

– Ты никогда не думала о том, чтобы последовать по ее стопам и стать актрисой?

Она не удержалась от улыбки.

– Как это не думала? – ответила она, поднимая к губам бокал.

– И часто тебе приходится играть?

– Играть? – Она развела руками. – По необходимости. Твоя мама знает о твоем призвании?

– Ты имеешь в виду секс?

Он не был уверен, что это ее насмешит, но она расхохоталась, а затем наклонилась вперед, глядя на него блестящими глазами, в которых отражалось пламя свечей.

– Я имела в виду твою профессию, а не хобби.

– Ах, это. Видишь ли, мы о таких вещах никогда не говорим. Могу сказать одно – мама далеко не глупа. Еще вина?

– Еще чуть-чуть. Филип, ты никогда не мечтал вернуться и провернуть последнее, но совершенно невероятное дело? Что-то такое, чего тебе хватит на спокойную старость?

– Ты о «Солнце и Луне»?

– Это мое, – довольно чопорно ответила она, что немало его позабавило.

– «Солнце и Луна», – повторил он, наблюдая за ней. – Два удивительных драгоценных камня в одном колье. «Солнце» – бриллиант первой воды весом в двести восемьдесят карат, абсолютно прозрачный и ослепительно-белый. Если верить легенде, это камень с бурным прошлым. Его нашли в Декканской провинции Индии в шестнадцатом веке. После грубой огранки он весил более восьмисот карат. Камень нашли два брата, и, как и в истории о Каине и Авеле, один убил другого ради владения находкой. Но вместо изгнания в землю Нод его ожидали несчастья в его родных краях. Его жена и дети утонули, оставив его с довольно холодным утешением в виде камня.

Филип сделал глоток вина и, не дождавшись комментариев Адрианны, наполнил свой бокал, а затем ее.

– Согласно легенде, он сошел с ума и предложил камень дьяволу. Принят был этот дар или нет, история умалчивает. Как бы то ни было, его убили, а камень начал свои странствия. Его путь пролег через Стамбул, Сиам, Крит и дюжину других экзотических мест, и повсюду за ним тянулся след из предательств и убийств. Наконец, кровожадные боги смилостивились, и примерно в 1876 году камень обрел дом в Джакире.

– Мой прапрадедушка купил его для своей любимой жены. – Она обвела пальцем край бокала. – За эквивалент полутора миллионов американских долларов. Ему пришлось бы заплатить больше, если бы не дурная репутация камня. – Ее палец замер. – В то время в Джакире многие голодали.

– Он был не первым и не последним правителем, который не обращал внимания на подобные вещи. – Филип помолчал, наблюдая за ней, пока официант убирал их тарелки. – Его огранил некий венецианец, который то ли по неопытности, то ли от волнения срезал с необработанного алмаза больше необходимого. Ему отрубили руки, которые затем повесили ему на шею, и оставили его в пустыне. Но камень уцелел и обрел себе пару в виде столь же древней жемчужины. Она была выловлена в Персидском заливе и обладала идеальной сферической формой и неподдающимся описанию блеском. Все двести пятьдесят ее карат мерцали удивительным свечением подобно маленькой луне. Бриллиант сверкает, а жемчужина сияет, и согласно легенде, магия жемчуга борется с магией бриллианта. Вместе они как мир и война, снег и огонь. – Он поднял свой бокал. – Или как солнце и луна.

Адрианна сделала глоток вина, чтобы избавиться от комка в горле. Разговоры о колье ее одновременно волновали и удручали. Она прекрасно знала, как оно выглядело на шее ее матери, и могла только представлять себе, что она ощущала, держа его в руках. И все эти россказни о магии и легендах ничуть не поколебали ее решимости завладеть ожерельем.

– Ты хорошо подготовился.

– «Солнце и Луна» известны мне точно так же, как и «Кохинор» или «Питт» – как драгоценности, которыми я могу восхищаться, которых я даже могу желать, но только не как камни, ради которых я стал бы рисковать жизнью.

– Когда мотивом являются только деньги или сам факт обладания, можно устоять даже перед бриллиантами, – произнесла Адрианна и начала подниматься со стула, но он остановил ее, схватив за руку. Его хватка оказалась крепче, чем того требовали приличия, и по его глазам было видно, что ему уже не до смеха.

– Когда мотивом является месть – перед ним необходимо устоять.

Она сжала пальцы, а затем расслабила руку. «Контроль, – подумал он, – может быть как благословением, так и проклятием».

– Месть затуманивает рассудок, не позволяя мыслить хладнокровно. Страсть любого рода приводит к ошибкам, – продолжал он.

– У меня есть лишь одна страсть. – Ее лицо озарял мерцающий свет свечей, подчеркивая высокие скулы и впалые щеки. – У меня было двадцать лет на то, чтобы ее культивировать и направлять. Не все страсти горячи и опасны, Филип. Некоторые из них холодны как лед.

Когда она встала, он промолчал, но пообещал себе убедить ее в том, что она ошибается, прежде, чем сегодняшний вечер подойдет к концу.

Глава девятнадцатая

Адрианна размышляла над тем, что понять этого человека очень трудно. Его сосредоточенность молниеносно сменялась легкомысленностью. На обратном пути в отель он беспечно болтал об их общих знакомых. Как будто и не было того момента в ресторане, когда он взял ее за руку и посмотрел в глаза так, как будто был способен подчинить ее своей воле одним лишь взглядом. Сейчас их окружали лишь тропический бриз и лунный свет. Разговоры об ожерелье и пролитой из-за него крови остались в прошлом.

Было нетрудно понять, как он проник в общество богатых и привилегированных. Глядя на него, никто не увидел бы выросшего без отца уличного вора из Челси. Как и расчетливого, уверенного в себе вора-домушника. В глазах любого собеседника он был образованным, скучающим и очаровательно беззаботным. Хотя ничто не могло быть дальше от истины, чем это производимое им впечатление.

Но, даже зная все это, она получала удовольствие от его общества. Одной из его сильных сторон являлось умение заставить женщину трепетать, но уже в следующее мгновение расхохотаться и позволить ей расслабиться. Когда машина остановилась у отеля, она поймала себя на том, что жалеет о том, что уже через пару минут им предстоит расстаться.

– Я была раздосадована, обнаружив тебя здесь, – сообщила ему она, сунув руку в сумочку в поисках ключа.

– Ты была в ярости, обнаружив меня здесь.

Отняв у нее ключ, он вставил его в замок.

– Ну и ладно. – Она была расслаблена, и ее хорошее настроение отражалось в ее улыбке. – Я редко меняю мнение о ситуации или человеке, но сегодня твое общество мне было приятно.

– Я рад это слышать, поскольку намерен остаться с тобой.

С этими словами он взял ее под локоть и вместе с ней вошел в номер.

– Если ты полагаешь, что я могу попытаться снова стащить драгоценности Сент-Джонов, то тебе нечего опасаться.

Он бросил ключ на телефонный столик, после чего отнял у нее сумочку и отправил ее туда же.

– Мое пребывание здесь в данный момент не имеет никакого отношения к драгоценностям.

Прежде чем она успела отступить, он положил ладони ей на плечи, а затем необыкновенно ласково провел ими вниз по ее рукам. Их пальцы, встретившись, сплелись совершенно естественным образом.

– Нет.

Он поднял одну ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони. Затем другую.

– Что нет?

Жар ринулся в нее от кончиков пальцев, подобно ракете. Одно дело игнорировать то, в чем ты никогда не испытывала потребности, и совсем другое, когда эта потребность внезапно возникла.

– Я хочу, чтобы ты ушел.

Продолжая удерживать ее руку в своей, он отвел ее упавшие на плечо волосы назад. Кончики его пальцев едва ощутимо скользнули по обнаженной коже. Он ощутил вспышку реакции, но не был уверен в том, от кого она исходила – от нее или от него.

– Я бы ушел, если бы поверил тебе. Тебе известно, что тебя называют недоступной?

Она отлично это знала.

– Ты поэтому меня хочешь? Потому что я недоступна?

– Этого могло быть достаточно. – Он играл с ее волосами. – Раньше.

– Филип, меня это не интересует. Я думала, что ясно дала тебе это понять.

– Твое умение лгать – это одна из черт, которые восхищают меня в тебе больше всего.

Он стоял очень близко. Гораздо ближе, чем следовало ему позволять.

– Я не знаю, что еще я должна сделать, чтобы убедить тебя в том, что ты понапрасну теряешь время.

– Если бы это было правдой, убедить меня было бы совершенно несложно. Эдди, ты умеешь так смотреть на мужчин, что самая жаркая кровь в жилах леденеет. И сейчас ты так на меня не смотришь.

Он положил ладонь ей на затылок. Несмотря на то, что она застыла и напряглась, ее губы – спелые, полные, мягкие – задрожали и приоткрылись. Любой мужчина, даже полностью пресытившийся, продолжал бы их жаждать.

Его губы едва ощутимо коснулись ее рта, и она тут же ощутила, как ее сердце взлетело куда-то в горло и бешено там затрепетало. Она подняла руку, чтобы оттолкнуть его от себя. Этого требовал инстинкт самосохранения. Но она сжала пальцами его рубашку и осталась стоять на месте. Это была потребность.

Но одновременно с потребностью ее неожиданно охватило сожаление.

– Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Я не такая, как другие женщины.

– Нет, не такая. – Он невольно провел пальцами по ее шее, успокаивая и ободряя ее, хотя его губы продолжали приводить все ее чувства в смятение. – И я не хочу получить от тебя больше, чем ты способна дать.

Он сильнее прижался к ее губам в поцелуе, и она застонала. В этом звуке слышались одновременно отчаяние и изумление. На мгновение, всего на одно мгновение она отдалась этому чувству. Ее тело прильнуло к его груди, ее губы открылись, а сердце распахнулось. Красота и благородство, представшие его взгляду, потрясли его до глубины души.

Но она уже отстранялась и отворачивалась.

– Филип, я знаю, какое впечатление произвожу, но это всего лишь образ. Это все не для меня.

Она стиснула руки, чтобы унять их дрожь.

– Возможно, это действительно было не для тебя. – Он снова положил руки ей на плечи. – До сих пор.

У нее была гордость. Она помогала ей удержаться на плаву все эти нестабильные и сложные годы. Именно она позволила ей без смущения, глядя ему в глаза, произнести:

– Я никогда не была с мужчиной. И никогда этого не хотела.

Она отвернулась, чтобы уйти.

– Я знаю.

Она снова обернулась к нему, как он и надеялся.

– Я понял это сегодня утром, когда ты рассказала мне о своем отце – о том, что произошло у тебя на глазах между ним и твоей матерью. Я не могу стереть этого из твоей памяти и не могу облегчить твою боль. Я только могу сказать, что это не обязательно должно быть так. Более того, это никогда не должно происходить таким образом.

Он снова к ней прикоснулся – ладонью к щеке. Этим он испытывал не только ее, но и себя. Она закрыла глаза, позволив себе впитывать ощущение его пальцев на коже и свой внутренний трепет, и порожденные им желания. Она была женщиной, которая знает, чего хочет, и стремится быть хозяйкой своей судьбы. Но все шло к тому, что сегодня не все будет зависеть от нее.

– Мне страшно.

Он высвободил ее волосы из сделанных из слоновой кости заколок.

– Мне тоже.

Услышав это, она открыла глаза:

– Я тебе не верю. С чего это вдруг тебе должно быть страшно?

– Потому что ты важна для меня. – Он отложил заколки в сторону и запустил пальцы в ее волосы. – Потому что все это так важно. – Он снова привлек ее к себе, стараясь быть мягким, помня о ее хрупкости, а не о ее силе. В ней было и то, и другое, и оба этих качества зацепили его с самого начала. – Эдди, мы можем анализировать это всю ночь. Или ты можешь позволить мне любить себя.

Выбора у нее не было. Его не было с самого начала. Адрианна верила в судьбу. Ей было суждено покинуть Джакир, точно так же, как и вернуться. И ей было суждено провести эту ночь, пусть даже всего одну, с Филипом и узнать, что заставляет женщин отдавать свои сердца и свою свободу мужчинам.

Она ожидала страсти. Она ее понимала. Именно это бешеное неистовство заставляло мужчин стремиться к различным способам освобождения. Она знала о сексе как из откровенных разговоров в гареме, так и из бестолковой романтической болтовни во время чаепитий в Европе. Женщины стремились к нему так же, как и мужчины, хотя были более ограничены в своих возможностях утолять этот голод. Впечатление о сексе, запомнившееся ей с детства, представляло собой сплетение конечностей, ураган звуков и движений, которые лучше всего было совершать в темноте.

Когда его губы снова коснулись ее рта, она приготовилась отдаться страсти.

Но поцелуй был едва ощутим, представляя собой воздушные прикосновения губ к губам. Она в изумлении открыла глаза и увидела, что он за ней наблюдает.

Продолжая играть с ее ртом, он видел, как в ней с каждым мгновением нарастает смятение и желание. Он не позволял стремлению поглотить ее всю без остатка, овладеть ею, прорваться наружу. Только не сейчас. Не с ней. Все навыки и все терпение, которое он успел освоить, он намеревался сегодня ночью пустить в ход. Он позволил своим рукам затеряться в ее волосах, давая им обоим время привыкнуть к неожиданному.

Поэтому когда он к ней прикоснулся, она не сжалась. Похоже, ее тело было готово к тому, чтобы его ласкали и открывали. Он стряхнул с себя пиджак, и она без малейших колебаний провела ладонями по его плечам, а затем спине. Ей не терпелось получить доступ к тому, что уже было открыто ее рукам, и она дергала за подол его рубашки, пока не выправила ее наружу и не смогла ощутить под ней его кожу.

Прикоснувшись к нему, она услышала, как он шумно втянул в себя воздух сквозь сцепленные зубы. Его губы стали более нетерпеливыми, а сердце забилось еще чаще. Она услышала, как он что-то пробормотал, но не поняла, что он просит ее не спешить. Она не могла знать, каких усилий ему стоит раздевать ее медленно, заставляя руки двигаться неторопливо, в то время как им хотелось жадно стиснуть предмет его желаний. Шорох платья, падающего к ее ногам, громом отозвался у нее в голове. По ее обнаженному телу коротко пробежала дрожь.

Ее кожа сияла в тусклом лунном свете, который серебрил концы ее волос, падающих на грудь. Он знал, что такое желание, но не знал, что оно может быть таким острым и яростным – таким острым, что его руки дрожали, и таким яростным, что у него сводило болью горло. Дрожащими руками он сорвал с себя рубашку и осторожно уложил Адрианну на кровать.

Ей тоже приходилось испытывать желания. Но к ним всегда вел четко проложенный путь, и у них было видимое окончание. Безопасность, репутация, восстановление справедливости. Теперь она узнала, что некоторые желания подразумевают множество путей, ведущих во многих направлениях одновременно. Ей по-прежнему было страшно, но боялась она уже не его, а себя и того, какую цену она будет готова заплатить за то, чтобы продолжать чувствовать себя так, как сегодня.

Он показал ей, что значит гореть медленно, продолжая жаждать все большего жара. Она услышала свой собственный прерывистый вздох, когда ее тело, которому так долго отказывали в этом удовольствии, напряглось, содрогнулось и приняло его ласки. Это была страсть, которая, казалось, плавила ее на медленном огне, нежность, которая возбуждала сверх всех ожиданий, и знание, ломающее все устоявшиеся представления.

Она с самого начала знала, что он возьмет ее, и он это сделал, но в этом была и отдача. А боли не было совсем. Она была так уверена в том, что ей будет больно. Но его руки скользили по ней подобно воде. Даже когда его рот накрыл ее грудь и ее тело выгнулось, реагируя на ласку, она испытала наслаждение, которое накатывалось на нее подобно волнам.

Она благоухала страстью, шелком и тайнами. И все это было способно свести с ума любого мужчину. Она прикасалась, но осторожно. Хотя ее отклик был таким, что о большем, казалось, и мечтать невозможно, тем не менее он ощущал, что где-то внутри сохраняется тугой комок напряжения. Она приближалась к пику наслаждения, которого, как он знал, она не могла понять. И какая-то ее часть вела себя сдержанно, возможно опасаясь заплатить слишком высокую цену. Жгучее наслаждение всегда влечет за собой уязвимость. Шепча ласковые слова, он накрыл ее губы ртом. Они открылись, и ее язык сплелся с его языком в нерешительном танце.

Этот вкус был для нее новым и все же… знакомым. Ощущение его тела, скользящего по ее коже, не было ни чужеродным, ни пугающим, как она того ожидала. И когда он прикоснулся к тому, к чему еще никогда не прикасался ни один мужчина, это, вопреки всем ожиданиям, не показалось ей насилием.

А затем ее охватили ощущения, которые были чем-то гораздо большим, чем наслаждение или очередное приятное открытие. Ее дыхание стало поверхностным, и ей показалось, что она задыхается. Ее кожа, которая от каждой ласки становилась все более чувствительной, теперь была такой разгоряченной, что даже влетающий в открытые окна ветерок был не в состоянии ее охладить. Беспомощность. Когда-то она поклялась себе, что никогда не позволит себе ее ощутить, и уж точно не в отношениях с мужчиной. Она боролась с беспомощностью, боролась с ним, но жар продолжал концентрироваться и закручиваться внутри ее тела в тугой узел, который затем начал расширяться.

Она ощущала боль, но эта боль не была похожа ни на одну известную ей боль. Она одновременно сопротивлялась ей и стремилась к ней. Она впивалась пальцами в простыни в отчаянной попытке обрести утраченное равновесие.

Он медленно вел ладонью вверх по ее бедру, ощущая трепет каждой отдельной мышцы. И он нашел ее, жаркую и влажную. Какое-то мгновение она сопротивлялась, но наслаждение нарастало, и она задохнулась. Ее тело выгнулось, а затем, издав изумленный стон облегчения, обмякло.

После этого она себя уже не контролировала, жадно стремясь ко всем новым ощущениям, ко всему, чему он мог ее научить. Она обволакивала его собой, и кровь горячо пульсировала в ее венах, мчалась бурным потоком под самой поверхностью. В этом была свобода, которую она с радостью принимала, так же, как принимала его. И было доверие, навстречу которому она открылась так же, как открылась навстречу ему.

Когда он скользнул в нее, это был шок и наслаждение одновременно. Шок от наслаждения и наслаждение шоком. Он не мог сказать ей, что в этот момент, когда ее тело его приняло, он был более уязвим, чем когда-либо в своей жизни, и более, чем когда-либо, готов идти на риск.

После она тихо лежала рядом с ним. Это не должно было значить так много. Это ничего не могло изменить. Она знала, что очень глупо чувствовать себя так, как будто она стала другой. В ее стране женщина ее возраста уже давно была бы замужем и, если бы Господь был милостив, родила бы нескольких детей. То, что случилось сегодня, было совершенно естественным. Женщина предназначалась для того, чтобы дарить мужчине наслаждение и сыновей.

Она мыслит, как женщина Джакира! Шок от этого осознания оставил в ее рту горький привкус, который затмил даже вкус лежащего рядом мужчины. Она начала отодвигаться, возможно, даже решив бежать. Но тут его рука обняла ее за плечи.

Приподнявшись на локте, он всматривался в ее лицо. Оно все еще скрывало тайны, и под сиянием утоленной страсти ощущались сомнения, понять которые он был не в состоянии.

– Я сделал тебе больно?

Это не было его самым первым предположением, но он был не больше ее готов раскрывать свои тайны.

– Нет, конечно нет.

Он коснулся ее лица. И хотя она не отстранилась, он не ощутил и отклика. Ее кожа была прохладной, и он укрыл ее простыней, ожидая, что она что-нибудь скажет, даст ему понять, как она себя чувствует или в чем нуждается. Но она продолжала молчать.

– А ты знаешь, что ты меня не забудешь? – прошептал он. – Первого любовника никогда не забывают.

В его словах она ощутила упрек и поняла, что он сдерживает раздражение, но не поняла, что оно вызвано обидой.

– Да, я тебя не забуду.

Он перекатил ее на себя таким образом, что ее волосы упали по обе стороны его лица, образовав некое подобие полога. Их глаза встретились. В ее взгляде светился вызов, который он увидел и принял.

– Давай позаботимся о том, чтобы точно не забыла, – заявил он, прежде чем прижаться к ее губам в поцелуе.

Когда она проснулась, солнце стояло высоко и комната была залита его ярко-белым светом. Во всем ее теле ощущалась боль – тупая, но каким-то образом приятная, напоминающая ей о минувшей ночи. Ей хотелось улыбнуться и поудобнее устроиться в постели вместе со своими воспоминаниями, как с сумкой, полной изумительных бриллиантов. Но где-то очень глубоко в душе она продолжала верить в то, что если женщина уступила в постели, она уступила везде.

Он спал рядом с ней. Она не думала, что он останется у нее до утра или будет обнимать ее всю ночь даже во сне. Она также не догадывалась, как это успокаивает – лежать без сна в темноте, прислушиваясь к его ровному дыханию. Зато теперь она знала, как приятно ей изучать его лицо в лучах утреннего солнца.

Нежность. Она ощущала ее и боролась с ней. Ей хотелось провести пальцами по его щеке, запустить их в его волосы. Было бы так здорово прикоснуться к нему сейчас и убедиться в том, что все, что происходило ночью, было реально и важно.

Очень осторожно она разогнула пальцы и подняла руку. Она едва успела коснуться его кожи кончиками пальцев, как вдруг его глаза распахнулись. Адрианна отдернула руку.

Но даже во сне его движения были стремительными и точными. Сжимая пальцами ее запястье, Филип поднес ее пальцы к губам.

– Доброе утро.

– Доброе утро. – Неловкость. Она чувствовала себя ужасно глупо и не знала, куда деваться от неловкости. – Мы спали дольше, чем я хотела.

– Для этого и существует отпуск. – Одним незаметным движением он лег на нее, целуя ее шею. – Ну и для других вещей тоже.

Она закрыла глаза. Она и не знала, как трудно будет бороться с потребностью давать. Это казалось невозможным, но сейчас она хотела его еще больше, чем ночью. Стоило ощутить вкус любви, и, как и в случае с остальными излишествами, остановиться было невозможно.

– Как насчет завтрака? – спросила она, пытаясь звучать как можно непринужденнее.

Немного покусав ее губы, он отстранился.

– Ты хочешь есть?

– Умираю с голоду.

– Позвонить в обслуживание номеров?

– Да – нет, – ответила она, уже ненавидя себя за обман. – На самом деле мне хотелось бы принять душ и одеться, а потом я подумывала о дайвинге. Как ты смотришь на то, чтобы сплавать на Паланкар?

– Ты заказала лодку?

– Еще нет.

Когда он сел, она слегка повернулась. Едва заметно, но так, чтобы их тела больше не соприкасались.

– Давай я об этом позабочусь? Пойду тоже приму душ. Встречаемся в столовой через час. Отправимся после того, как поедим.

– Отлично. – Она заставила себя улыбнуться. – Возможно, мне потребуется больше времени. Я должна позвонить Селесте.

– Только не задерживайся слишком долго. – Он поцеловал ее, и поскольку Адрианна уже сожалела о своем решении, она полностью отдалась поцелую. Застонав от удовольствия, он прижал ее к себе. – Человек может обходиться без еды несколько дней.

Ее смех прозвучал почти естественно.

– Только не этот человек.

Оставшись одна, она прижала колени к груди и опустила на них голову. Это не должно быть так больно. Человек не должен страдать, делая то, что он должен сделать. Но она страдала. Отшвырнув простыни, она быстро встала и начала собираться.

Он дал ей дополнительные четверть часа, сидя у окна в столовой и наблюдая за тем, как солнцепоклонники на пляже натираются маслом для загара. Он знал, что есть женщины, которые не знают цену времени. Но затем он напомнил себе, что Адрианна не из их числа. Сдерживая нетерпение, он заказал вторую чашку кофе. Он знал, что когда человек начинает считать минуты – это всегда признак того, что дело плохо. Филип взял розу, которую ранее положил рядом с ее тарелкой. Его дела были очень плохи.

Прошлой ночью с ним случилось гораздо больше, чем страстные занятия любовью и разрядка. В нем что-то громко щелкнуло и встало на место, и этого уже было не изменить. Он не искал, даже не собирался искать человека, который подходил бы ему так идеально. Но пути назад не было. «И для нее тоже», – подумал он, прикуривая сигарету. Возможно, она и думает, что может продолжать жить, как жила до него, но он собирался доказать ей, что она ошибается.

Он принял решение, возможно первое в своей жизни, которое не было эгоистичным или нацеленным на извлечение прибыли, но он его принял. И, черт возьми, он не собирался проводить остаток утра в ожидании. Он пойдет и прямо сейчас докажет ей, что его решение правильное.

Он затушил сигарету, оставив дымящийся окурок рядом с остывающей чашкой кофе, и широкими шагами направился к выходу из столовой. Ему уже было не по себе, когда он подошел к ее двери. «Влюбленный придурок», – обозвал он себя, содрогаясь от отвращения. Он постучал – сильнее, чем необходимо, и, когда ему никто не ответил, подергал за ручку двери. Она была заперта, но у него в кармане лежал ключ от его собственного номера, а также кредитка и тонкая монета. Даже не потрудившись оглядеться вокруг, он принялся за работу.

Открыв дверь, он все понял. Проклиная все на свете, он подошел к шкафу и настежь распахнул его створки. Не считая ее аромата, он был пуст. На туалетном столике виднелись следы пудры, но пузырьки и тюбики исчезли.

Он выпустил дверцы, тут же с громким стуком захлопнувшиеся, и сунул руки в карманы брюк. Какое-то мгновение его терзала ярость, к которой примешивалось бессилие. Не будучи по природе склонным к насилию, он узнал, что значит с наслаждением задумывать убийство. Подавив эмоции, он подошел к телефону и позвонил администратору.

– Как давно Лара О’Коннор покинула отель? – Он ожидал ответа, фантазируя на тему жестокой мести. – Сорок минут назад? Спасибо.

«Пусть бежит, – думал он, возвращая трубку на рычаг аппарата. – От меня ей не убежать».

Пока Филип грезил местью, Адрианна пристегивала ремень, сидя в самолете. Ее глаза скрывали темные очки. Они не были красными. Она не позволила себе слезы. Но в них плескалось сожаление. Она знала, что он будет зол. Но затем он продолжит жить – как и она, тем более что выбора у нее все равно нет. В ее жизни не было места эмоциям, подобным тем, которые был способен извлечь из нее он. Пока «Солнце и Луна» не оказались у нее в руках, у нее не было права ни на что, кроме мести.