Текст книги "Женская месть"

Он ничего не сказал, а только продел свои пальцы сквозь ее пальцы и осторожно пожал. Адрианна смотрела на их соединенные руки и думала о том, как же это просто. До сих пор она даже не догадывалась о том, что такое простое прикосновение способно утешить.

– Мне пришлось поместить ее в лечебницу. Это был самый первый раз. Один месяц лечения, и у нас совершенно не осталось денег. Но она на какое-то время вынырнула на поверхность. Я бросила школу и нашла работу. Она так никогда об этом и не узнала.

Она должна была ходить в школу, заниматься чирлидингом и встречаться с тощими мальчишками.

– Неужели у вас не было совсем никого, никаких родственников, которые могли бы вам помочь?

– Ее родители умерли. Ее воспитали бабушка с дедушкой, которых тоже не стало вскоре после моего рождения. Была еще страховка, но эти деньги перечислялись в Джакир, там и остались. – Она отмахнулась, как будто это не имело никакого значения. – Работа меня не пугала. Более того, я получала от нее гораздо больше удовольствия, чем от школы. Но того немногого, что я зарабатывала, не хватало даже на оплату жилья и еду, не говоря уже о лекарствах и лечении мамы. Поэтому я начала красть. У меня это получалось очень хорошо.

– Она не спрашивала, откуда берутся деньги?

– Нет. Эти последние годы она добрую половину времени проводила в грезах. Она думала, что все еще продолжает сниматься. – На губах Адрианны появилась легкая улыбка. Она проследила взглядом за чайкой, которая спикировала над пляжем и с криком унеслась в море. – Наконец, я все рассказала Селесте. Она была вне себя. Она была готова все оплачивать, но я не могла ей этого позволить. За мою маму отвечала только я. Как бы то ни было, я всегда крала только у тех, кто этого заслуживал.

– Что ты имеешь в виду?

– Я всегда была очень разборчива в выборе жертвы и крала только у очень богатых.

– Мудрое решение, – иронично заметил Филип.

– И у очень жадных. Вроде леди Кэролайн.

– Ну да, ее бриллиант. – Качнувшись назад на ножках стула, Филип достал сигарету. – Двадцать два карата, почти безупречный камень. Я всегда тебе из-за него завидовал.

– Это была сказочная работа. – Она оперлась локтями о стол и положила подбородок на ладони. – Она держала его в стальной камере, и система безопасности была по-настоящему высококлассной. Термодатчики, сенсоры движения. Инфракрасные излучатели. У меня ушло шесть месяцев только на планирование.

– Как тебе это удалось?

– Меня пригласили провести с ними выходные. Это позволило мне не думать о внешней системе охраны. Я использовала магниты и мини-компьютер. На первом этаже были термодатчики, но проползти под ними было несложно. На самой камере стоял временной замок, но я запрограммировала компьютер так, что он решил, что уже на шесть часов позже. Из будильника и нескольких микрочипов я соорудила специальное устройство. Уже внутри камеры мне необходимо было отключить две дополнительные сигнализации и видеокамеры. И я оказалась у цели. Благополучно вернувшись в свою комнату, я включила сигнализацию при помощи пульта.

– Ты включила сигнализацию, все еще находясь в доме?

– А ты мог бы предложить идею получше? – К ней вернулся аппетит, и она начала намазывать джемом еще один гренок. – Я спрятала бриллиант в креме для лица, хотя им и в голову не пришло проверять мои вещи.

– Ну еще бы.

– В четыре утра меня разбудила сигнализация, а затем я пришла в ужас от сообщения леди Кэролайн.

Филип смотрел, как она вгрызается в хлеб с джемом.

– Тебе это не кажется несколько жестоким?

– Она не заслуживала моего сочувствия. У нее сорок миллионов фунтов в реальных активах, а на благотворительность она выделяет менее полупроцента от этой суммы.

Он склонил голову, изучающе глядя на нее.

– Это критерий, по которому ты судишь о людях?

– Да. Я знаю, что значит быть бедным, нуждаться и ненавидеть свою нищету. Я пообещала себе, что никогда этого не забуду. – Она повела плечами, как будто пытаясь унять хроническую боль. – Когда мама умерла, я продолжила красть.

– Почему?

– По двум причинам. Во-первых, это давало мне возможность распределять благосостояние людей, которые в противном случае не выпустили бы его из рук или погребли бы его в темных сейфах. Сапфир Мадлен Моро превратился в весомый вклад в Фонд вдов и сирот.

Филип щелчком отправил сигарету за пределы террасы, затем сделал большой глоток остывающего кофе.

– Ты пытаешься мне сказать, что изображаешь из себя Робин Гуда?

Адрианна задумалась над его словами. Это было интересное сравнение, которое также льстило ее самолюбию.

– В каком-то смысле да. Но будет честнее назвать это бизнесом. Я всегда оставляю себе комиссию. Не считая того, что кражи требуют немалых вложений – с учетом потраченного на них времени и приобретения необходимого оборудования, – необходимо еще вести определенный образ жизни. Ну а еще я терпеть не могу бедность.

– Мне она тоже никогда не импонировала. – Он выдернул из вазочки цветок и покрутил его в пальцах. – И какая же у тебя комиссия?

– Бывает по-разному, но в среднем от пятнадцати до двадцати процентов, в зависимости от сложности работы и затрат на нее. Возьмем, к примеру, драгоценности Сент-Джонов. – Она начала разгибать пальцы. – Билеты на самолет, счет в отеле – в этом. Счет в «Эль-Гранде» я в эти расходы не включаю.

– Конечно же нет.

– Кроме этого, питание, униформа и парик горничной, ах да, еще несколько международных телефонных разговоров. По магазинам я, естественно, хожу за свой счет и езжу на экскурсии тоже.

– Естественно.

Она встретилась с ним взглядом.

– Не тебе меня осуждать, Филип, поскольку большую часть своей жизни ты был вором.

– Я тебя не осуждаю. Я потрясен. Вначале ты сообщаешь мне, что все эти кражи совершала ты, все эти годы, совершенно в одиночку.

– Верно. А ты разве делал не то же самое?

– Да, но… – он поднял руку. – Ну да ладно. Теперь ты говоришь мне, что последние несколько лет отдавала все, не считая пятнадцати или двадцати процентов комиссии.

– Вроде того.

– Это означает, что восемьдесят процентов шло на благотворительность.

– На свой собственный манер я филантроп. – Она расплылась в улыбке. – И я обожаю свою работу. Ты же знаешь это чувство, когда ты держишь в руках миллионы. Смотришь, как мерцают на твоих ладонях бриллианты, и знаешь, что они твои, потому что ты умен.

– Да. – Он отлично ее понимал. – Мне знакомо это чувство.

– А когда ты поднимаешься по зданию холодной ночью и ветер дует тебе в лицо. Твои руки надежны, а мозг точен и остр, как лезвие ножа. И тебя переполняет предвкушение. Это напоминает момент, когда ты открываешь бутылку «Дом Периньона», это мимолетное мгновение перед тем, как пробка выскочит наружу и из горлышка взметнется волнение.

Он вытащил из пачки еще одну сигарету. «Более того, – думал он, – это немного напоминает мгновение перед тем, как семя, а вместе с ним страсть, вырывается из тебя, изливаясь в женщину».

– Я знаю, какие это захватывающие ощущения. Я также знаю, что приходит время, когда необходимо с этим кончать. И это время наступает, когда ты находишься на самой вершине.

– Как это сделал ты?

– Именно. Умный игрок знает, когда ставки становятся слишком высоки и когда необходимо сменить игру. – Он выпустил изо рта дым. – Но ты привела мне только одну причину, Эдди. Какая вторая?

Она ответила не сразу. Вместо этого она встала и подошла к перилам террасы, глядя на пляж. Она не была уверена, что настолько ему доверяет. Да и с чего бы? Но она чувствовала в нем родственную душу. Он был вором, и, возможно, в нем еще осталось достаточно от представителя этой профессии, чтобы он сумел оценить то, что она задумала, даже не понимая, что ее на это толкает.

– Вначале мне нужны определенные гарантии.

Она обернулась так, что теплый бриз подхватил ее густые, черные и душистые волосы, сдувая их с ее лица.

– Какого рода?

Задавая этот вопрос, он увидел что-то такое в ее глазах и в том, как она стояла, что заставило его осознать – он готов пообещать ей все, что угодно. И это откровение его буквально оглушило.

– То, что я тебе скажу, останется между нами. Твое начальство ничего об этом не узнает.

Слепящее солнце вынудило его прикрыть глаза, но даже из-под опущенных век он продолжал за ней наблюдать.

– Я уже считал это само собой разумеющимся.

– Ну, я не знаю.

Она молчала, стремясь выиграть время и правильно оценить сидящего перед ней человека. Она могла бы ему солгать или, во всяком случае, попытаться это сделать. Но, возможно, сказать правду будет безопаснее. Пока он от нее не отклеится, ей ни за что не удастся попасть в Джакир и забрать то, что по праву принадлежит ей.

– Филип, я знаю, чем ты занимался, и не интересовалась твоими мотивами.

– Ты хотела бы их услышать?

Это ее изумило. Она не ожидала, что он готов с ней этим поделиться.

– Возможно, когда-нибудь. Сегодня утром я рассказала тебе столько, сколько обо мне не знает никто. Даже Селеста о многом не подозревает. Я не люблю посвящать людей в свою личную жизнь.

– Слишком поздно забирать сказанное обратно и бессмысленно об этом сожалеть.

– Да. – Она снова отвернулась. – Мне это в тебе нравится. Может, ты и романтик, но в то же время ты очень практичен. Самые лучшие воры сочетают в себе практичность и способность к предвидению. У тебя она есть?

Он тоже встал, и хотя он стоял у перил, их продолжал разделять стол.

– Есть, и я вижу, как наши пути пересекаются снова и снова, независимо от того, какие неудобства это доставляет нам обоим.

Несмотря на жаркое солнце, по ее спине пробежал озноб. Она знала, что судьба – это такая вещь, убежать от которой невозможно.

– Все может быть, но я не об этом. Ты спросил, почему я продолжаю работать, и я тебе скажу. Это все практика, тренировка, если угодно, для самой важной работы в моей жизни. Возможно даже, в чьей угодно жизни.

Он ощутил, как свело мышцы его живота, и узнал страх, простой животный страх. Он испугался за нее.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты слышал о «Солнце и Луне»?

Теперь страх покинул его живот, одним прыжком оказавшись в горле, подобно живому и очень отвратительному существу.

– Господи Иисусе. Ты сошла с ума.

Она только улыбнулась:

– Значит, ты о нем слышал.

– В нашей профессии нет людей, которые не слышали бы об этом колье или о том, что произошло в 1935 году, когда кому-то пришла в голову неудачная мысль его украсть. Вору перерезали горло, но прежде отрубили обе руки.

– А его кровью полили «Солнце и Луну». – Она пожала плечами. – Такие события всегда обрастают легендами.

– Это не игрушки. – Он обогнул стол, схватил ее за плечи и тряхнул так резко, что она чуть не потеряла равновесие. В твоей стране воров не запирают в симпатичные камеры. Бога ради, Адрианна, тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, как скор на расправу твой отец.

– Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость, и я этого добьюсь. – Она вырвалась из его рук.

– Когда мне в первый раз пришлось украсть ради того, чтобы оплатить мамино лечение, я поклялась, что добьюсь справедливости. Колье принадлежало ей. Это был ее свадебный подарок. Цена невесты. По законам Джакира то, что женщине дарят на свадьбу, продолжает принадлежать ей даже после смерти или развода. Все, что принадлежало женщине до замужества, переходит ее мужу. Она сама тоже становится его собственностью, и он волен делать с ней все, что ему заблагорассудится. Но цена невесты остается с невестой. Так что «Солнце и Луна» принадлежали моей матери. Он отказался отдать ей ее собственность, значит, я возьму ее сама.

– Чем это поможет ей сейчас? – Он знал, что это жестоко, слишком жестоко, но не знал, как иначе до нее достучаться. – Как бы больно тебе ни было, но она умерла.

– Ты думаешь, я не знаю, что она умерла? – Но в ее глазах вспыхнуло не горе. Это был гнев. – Ничтожной доли этого колье хватило бы ей на долгие годы – на лучших врачей, на лучшее лечение. Он знал, как отчаянно мы нуждаемся. Он знал, потому что я задвинула свою гордость подальше и написала, умоляя его о помощи. Он ответил мне, написав, что, разорвав брак, снял с себя всякую ответственность за нее. Поскольку мама была больна, а я была ребенком, у нас не было возможности вернуться в Джакир и потребовать, чтобы колье вернули в соответствии с законом.

– Как бы он ни поступил с твоей матерью, это в прошлом. Слишком поздно, и колье уже ничего не может изменить.

– О нет, Филип. – Ее голос переменился. Бурлившая в нем страсть вдруг как будто покрылась коркой льда, отчего стала еще опаснее. – Месть никогда не настигает слишком поздно. Когда это ожерелье, гордость Джакира, окажется у меня, мой отец пострадает. Конечно, не так, как она, это просто невозможно, но достаточно. А когда он узнает, у кого оно в руках, кто его у него отнял, месть станет еще слаще.

Он не понимал ненависти. Когда он крал, его единственной целью были деньги – чтобы выжить или обрести больший комфорт. Но когда он сталкивался с настоящей ненавистью, он ее узнавал и считал самой взрывоопасной человеческой эмоцией.

– Ты вообще представляешь себе, что с тобой сделают, если поймают?

Она пристально смотрела на него своими темными бездонными глазами.

– Лучше, чем ты. Я знаю, что меня не защитят ни мой титул, ни мое американское гражданство. Если придется поплатиться, я поплачусь. Некоторые игры стоят свеч.

Он смотрел на ее кожу, отливающую золотом в лучах яркого солнца.

– Да, – согласился он, – некоторые того стоят.

– Филип, я знаю, как это сделать. У меня было на подготовку десять лет.

А у него было несколько недель, если не дней, чтобы заставить ее передумать.

– Я хотел бы услышать твой план.

– Возможно, я тебе о нем расскажу. Как-нибудь в другой раз.

Резко меняя тон разговора, он улыбнулся:

– Надеюсь, это будет скоро, но пока что довольно разговоров о работе. Так как насчет заплыва?

Адрианна решила, что все же она ему не доверяет. В этой улыбке было что-то чересчур обаятельное. Будет правильнее наблюдать за ним, пользуясь тем, что он наблюдает за ней.

– С удовольствием. Встретимся на пляже через пятнадцать минут.

Адрианна так долго путешествовала в одиночестве, что совершенно забыла, что это такое – делиться с кем-то маленькими радостями жизни. Вода была прохладной и прозрачной. Она напоминала жидкое стекло, впускающее ее в себя и позволяющее разглядывать окружающую жизнь. А вокруг подобно осеннему лесу сияли кораллы изумительных оттенков оранжевого, золотого, алого, между которыми колыхалась тончайшая дымка фиолетовых кружев водорослей. Со всех сторон поблескивали яркие бока рыб с бархатными хвостами. Они рывками перемещались между кораллами, пощипывая прикрепившихся к ним губок.

Обремененная лишь маской и трубкой, она могла нырять туда, где на нее набрасывалась крошечная и очень сварливая рыба-ласточка и парили в ожидании подачки наблюдательные абудефдуфы. Адрианна и Филип отплыли подальше от берега – туда, где дно резко уходило вниз на пятьдесят зеркально-прозрачных футов, и общались между собой посредством знаков, привлекая внимание друг друга легкими прикосновениями к руке. Они наслаждались этим полным взаимопониманием, и весь день принадлежал им.

Адрианна не хотела задумываться над тем, почему в его обществе она чувствует себя так непринужденно. Как, например, в тот вечер, который они провели в деревенской гостинице за пределами Лондона. Она была не из тех людей, у кого множество друзей, а толпы знакомых то появлялись в ее жизни, то исчезали. Если ей случалось с кем-то подружиться, она отдавала себя этой дружбе без остатка и ограничений. Поэтому она очень избирательно подходила к выбору друзей. Даже не вполне ему доверяя, она испытывала к нему чувство дружбы и, несмотря на задние мысли, получала от его общества немалое удовольствие.

Она сейчас была не принцессой и не искусным вором, но женщиной, наслаждающейся солнцем и морем.

Она со смехом вынырнула наружу и замерла, опершись одной ластой о коралловый выступ. С ее волос и кожи стекала вода, сверкая подобно драгоценностям. Филип вынырнул рядом, и она подняла маску на лоб.

– Что тебя так насмешило?

– Та рыба с выпученными глазами. Я сразу вспомнила лорда Фьюма.

Он приподнял брови, ловя равновесие.

– Ты всегда насмехаешься над своими жертвами?

– Только когда это действительно смешно. Какое замечательное солнце. – Она закрыла глаза и подняла лицо навстречу солнечным лучам, напоминая не то русалку, не то сирену. – Но тебе с твоей бледной британской кожей нельзя на нем долго оставаться.

– Ты за меня переживаешь?

Когда она открыла глаза, в них таился скорее смех, чем настороженность. «Прогресс, – подумал он, – пусть и микроскопический».

– Я бы не хотела, чтобы ты обгорел на солнце.

– А в Лондоне сейчас идет снег и семьи усаживаются за стол лакомиться рождественским гусем.

– А в Нью-Йорке гуся еще даже не зажарили. – Она зачерпнула пригоршней воду, наблюдая, как она сочится между пальцев. – Мы всегда готовили индюшку. Маме так нравился аромат, который разносился по кухне, когда она жарилась. – Она встрепенулась, отгоняя подступающую грусть, и через силу улыбнулась. – Однажды она решила пожарить ее сама – так, как это делала ее бабушка в Небраске. Она так туго нафаршировала птицу, что, когда начинка от нагревания расширилась, индюшка взорвалась. Это было жалкое зрелище! – Прикрыв глаза ладонью от солнца, она показала вдаль: – Смотри, в бухту заходит корабль.

Повернувшись, чтобы получше рассмотреть судно, она потеряла равновесие и упала прямо в его объятия, погрузившись почти по горло. Он приподнял ее из воды, привлекая к себе. Она отстранилась, но ее ноги не доставали до песчаного дна, и ей пришлось схватиться за его плечи.

Она увидела, что его глаза потемнели, как туман, когда луна прячется за тучу. Его дыхание коснулось ее губ, а ладони скользнули вниз по ее коже. Когда он склонился к ней, она повернула голову так, что его губы осторожно и терпеливо коснулись ее щеки. В ней вскипело желание, а сердце ухнуло вниз от испуга.

– У тебя вкус моря, – произнес он, – холодного и необузданного. – Он поднес губы к ее уху, ощущая, как ее пальцы впиваются в его мышцы. У нее перехватило дыхание, а по телу пробежала дрожь.

– Адрианна.

Она заставила себя на него посмотреть. Она всегда смотрела в лицо тому, избежать чего не было никакой возможности. Яркое солнце играло в его волосах и слепило ее, отражаясь от воды. Откуда-то из-за спины доносился голос женщины, которая ругала ребенка за какую-то провинность. Но гулкий стук крови в ушах заглушал все остальные звуки.

А он улыбнулся.

– Расслабься, – произнес он, проводя пальцами по ее спине. – Я не позволю тебе уйти под воду.

Но он ей это позволил. Как только его губы накрыли ее рот, она погрузилась, глубже и быстрее, чем требовали соображения безопасности. Хотя ее голова осталась над водой, на воздухе и солнце, она задыхалась, и ее сердце билось так учащенно, как будто она вдруг оказалась на невообразимой глубине. Она ощущала на его губах вкус солнца и моря. Они как будто убеждали ее ответить на его поцелуй. Убеждали. Это отсутствие требовательности и давления должны были ее успокоить. Вместо этого она дрожала от натиска потребностей, разгорающихся внутри ее собственного тела.

Он держал себя в руках. Его страсть была закована в тяжелые цепи, но он пообещал себе, что, когда придет время, он отбросит эти цепи в сторону. Она нуждалась в чем-то большем, чем простое желание, и он должен был ей это предоставить. Он прикусил ее полную нижнюю губу, и она застонала. Понимая, что у его самоконтроля есть пределы, он отстранил ее от себя. Ее глаза под тяжелыми веками подернулись поволокой. Ее губы были такими спелыми. А все его нервы были оголены и натянуты до предела.

– Как насчет чего-нибудь выпить?

Она моргнула:

– Что?

Он поцеловал кончик ее носа и, сделав над собой усилие, ослабил объятия.

– Я сказал, давай чего-нибудь выпьем, чтобы я мог унести свою бледную британскую кожу с солнца.

– А-а. – Ей показалось, что она приняла наркотик, действие которого постепенно ослабевает. – Давай.

– Отлично. Платит тот, кто окажется в баре вторым.

С этими словами он разжал руки. Адрианна, которая оказалась к этому не готова, погрузилась в воду. Когда она вынырнула, он уже был на полпути к берегу. Но даже натягивая маску, чтобы броситься вдогонку, она хохотала.

Они пили резкую ледяную «Маргариту» и слушали, как трио музыкантов выводит на маримбах рождественские песенки. Проголодавшись после солнца и воды, они набросились на энчилады[20]20
  Тонкие лепешки с начинкой, традиционное блюдо мексиканской кухни.


[Закрыть] с сыром и пряным соусом. У них оставалось еще больше половины ленивого раскаленного солнцем дня, и они, сев в машину, отправились кататься наугад по извилистым грунтовым дорогам острова. Во многих местах они видели небольшие каменные скульптуры, наводившие Адрианну на мысли о древних религиях и еще более древних богах.

Он всячески старался сделать день настолько насыщенным, чтобы она забыла о навалившемся на нее на рассвете горе. Он больше не удивлялся своей потребности защищать и утешать ее. Мужчине, который провел большую часть своей жизни среди женщин, было нетрудно узнать ту, которая предназначается ему.

Он направил джип в яму на дороге. Машина подпрыгнула и накренилась. Адрианна только засмеялась и показала на следующую. Дорога привела их к маяку на северной оконечности острова. У его подножия расположилось крестьянское хозяйство. По огороженным загонам бродили взъерошенные куры. Тощая кошка растянулась в пыли возле холодильника, который предприимчивая семья набила холодными напитками, продавая их туристам вдвое дороже того, что им пришлось бы заплатить в деревне. Вооружившись двумя бутылками, они сидели на горах высохших водорослей, любуясь прибоем и взлетающими в воздух клочьями пены. С этой стороны острова волны с такой силой ударялись о скалы, что время и море выдолбило целые тоннели, из которых взмывали вверх фонтаны морской воды.

– Расскажи мне о своем доме.

– В Лондоне?

– Нет. – Адрианна сбросила сандалии. – О том, который за городом.

– Ты бы его назвала очень британским. – Еще одним знаком прогресса в их отношениях стало то, что она не отодвинулась, когда он коснулся ее волос. – Это старый эдвардианский особняк – кирпичный, добротный, трехэтажный. В нем есть портретная галерея, но поскольку я не знаком со своими предками, я их одолжил.

– Где?

– В антикварных лавках. У меня есть дядя Сильвестр – очень унылый викторианский джентльмен – и тетя Агата, которая похожа на пудинг.

– На пудинг? – Адрианна хихикнула и откинулась на локти. – Это очень по-британски.

– Что есть, то есть, из песни слов не выкинешь. Еще у меня куча всевозможных кузенов и кузин, некоторые из которых очень даже величественны. Но имеется и несколько зловещих типов. Не забудем и о прабабушке. Любила погулять в молодости, но вышла замуж в нашу семью, несмотря на ожесточенные протесты всей родни, а затем начала править железной рукой.

– Тебе явно недоставало родственников.

– Возможно. Как бы то ни было, но вся эта публика очень даже недурно заполняет галерею. Двери гостиной открываются в сад. Поскольку это соответствовало стилю дома, сад очень аккуратный и тщательно ухоженный. Розы, рододендроны, сирень, лилии. Еще есть живые изгороди из тиса и чуть западнее, там, где протекает небольшой ручей, ясеневая роща. Там растут чабрец и лесные фиалки размером с мой большой палец.

Ей почудился в воздухе цветочный аромат.

– Почему ты его купил? Ты не похож на человека, который любит тихие вечера у камина или прогулки в лесу.

– Всему свое время. Я купил его, чтобы быть во всеоружии, когда наступит время остепениться и стать одним из столпов общества.

– Это твоя цель?

– Моей целью всегда был комфорт. – Он пожал плечами и осушил бутылку. – Я с младых ногтей усвоил, что ради того, чтобы найти комфорт на лондонских улицах, необходимо брать все, до чего сможешь дотянуться, будучи при этом проворнее всех остальных. – Он поставил бутылку на песок рядом с собой. – Я и был проворнее.

– Ты был легендой. Нет, не надо так ухмыляться. Это правда. Всякий раз, когда крали что-то из ряда вон выходящее, начинали шептаться о том, что это работа Ф. Ч. Взять хотя бы коллекцию де Марко.

Он улыбнулся, глядя на брызги гейзеров за ее спиной.

– Это вопрос?

– Это ты их украл? – Она выпрямилась, когда он вместо ответа снова улыбнулся и потянулся за сигаретой. – Да или нет?

– Коллекция де Марко, – задумчиво произнес он. – Лучшие образчики бриллиантов и других драгоценных камней в Милане, да и где бы то ни было, если уж на то пошло.

– Я знаю, что такое коллекция де Марко. Это ты ее украл?

Он удобно расположился на водорослях, напоминая рассказчика перед пышущим жаром камином.

– Музей окружил этот экспонат ультрасовременной системой защиты. Оптические и термодатчики, сигнализация, реагирующая на изменение давления на пол. Он был буквально опутан проводами в радиусе двадцати футов вокруг коллекции. Да и сама она была накрыта стеклянным колпаком, который считался непроницаемым.

– Я все это знаю. – Взлетающие брызги оседали на ее волосах. – Как ты это сделал? Я слышала десятки противоречивых историй.

– Ты когда-нибудь видела фильм «Королевская свадьба»? Астер там еще танцует на потолке.

– Да, но это все киноэффекты, которые достигаются при помощи искусной работы оператора. Я признаю, что ты умен, но не настолько.

– Чтобы войти, мне всего лишь понадобилось раздобыть правильную форму и подделать удостоверение. А оказавшись внутри, я располагал двумя часами – промежутком времени между обходами музея охранниками. Четвертая часть этого времени ушла только на то, чтобы забраться на стену и проползти по потолку.

– Если не хочешь рассказывать, как ты это сделал, так и скажи.

– Я тебе рассказываю. Ты больше не хочешь? – Он взял у нее бутылку и допил пиво. – Я воспользовался присосками. Не такими, как продаются в хозяйственных магазинах, конечно, но суть та же. Это помогает понять, как себя чувствуют мухи.

– Ты прилип к потолку?

– Что-то вроде того. Разумеется, так долго присоски меня не удержали бы. При помощи пружинных болтов я прикрутил к потолку трапецию. Я помню, как я висел там, зацепившись коленями, над всеми этими сверкающими камешками. Я не мог себе позволить даже потеть. Чтобы заглушить шум дрели, я обклеил ее пенопластом. Когда я просверлил стекло, началась настоящая работа. У меня лежали в кармане камешки – по весу точная копия камней коллекции. Я заменял их по одному. Необходимо было действовать быстро и очень точно. На замену каждого камня у меня была какая-то доля секунды, и помедли я хоть немного, тут же включилась бы сигнализация. На все это у меня ушел почти час. Я работал, не обращая внимания на прилив крови к голове и занемевшие пальцы. Затем я качнулся на своей трапеции и приземлился за пределами зоны сигнализации. Я помню, что мне показалось, как будто мне в обе ноги вогнали по стреле. Я даже ползти почти не мог. Это было хуже всего, и это был мой явный просчет. – Вспоминая тот эпизод, он мог позволить себе хохотнуть. – Я сидел там беспомощной кучей и лупил себя по ногам, чтобы запустить кровообращение. Я уже представлял себе, как попадаюсь, но не потому, что я недостаточно ловок и умен, а потому, что у меня занемели эти чертовы ноги.

Положив голову на сухие водоросли, как на подушку, Адрианна хохотала вместе с ним.

– И что же ты предпринял?

– Я представил себя в камере, а затем очень быстро и совершенно неэлегантно удалился, в основном на четвереньках. К тому времени, как в музее подняли тревогу, я уже отмокал в своей ванне в отеле.

Когда он вынырнул из воспоминаний, в которые так неожиданно погрузился, она улыбалась, глядя на него.

– Ты по этому скучаешь.

– Очень редко. – Он щелчком выбросил окурок в пену. – Видишь ли, Эдди, прежде всего я бизнесмен. Наступило время, и я ушел из этого бизнеса. К тому моменту Спенсер – это мой начальник – уже несколько раз меня едва не настиг.

– Они все о тебе знали и тем не менее взяли тебя к себе.

– Полагаю, лучше держать волка в конуре, чем на воле. Рано или поздно все равно расслабляешься и теряешь бдительность. И одной ошибки бывает достаточно.

Она оглянулась на море с его бурлящей водой.

– Мне осталось выполнить одну-единственную задачу, и расслабляться я не собираюсь.

Он промолчал. Он не сомневался в том, что сумеет убедить ее отказаться от этой затеи, и решил, что, если уговоры не помогут, он искусственно создаст ей непреодолимые препятствия.

– Как ты смотришь на сиесту, а потом на рождественский ужин?

– Положительно. – Она встала, держа сандалии в руках за ремешки. – Но обратно поведу я.

Возможно, и не стоило так стараться, но иначе она не могла. Она наслаждалась ароматной ванной и облаками душистой пудры. Это были чисто женские привычки, семена которых были посеяны в нее еще в гареме. Ей нравилось готовиться долго и не спеша, хотя вечер с Филипом вряд ли можно было считать свиданием. Она знала, что основной целью, побуждающей его проводить с ней время, является наблюдение за ней. Что с того, что она сказала ему, что у нее больше нет никаких дел на острове? Он не обязан был ей верить. В любом случае ей тоже было выгодно его общество. По крайней мере, так она себе говорила, выбирая белое платье с необъятной юбкой, но совершенно без спины. Она будет проводить с ним время так же охотно, как и он с ней, – в расчете на то, что его бдительность ослабнет и ей удастся ускользнуть из страны… завтра.

У нее были планы, которые было необходимо завершить. Планы, которые она вынашивала целое десятилетие. Вскоре после нового года она вернется в Джакир. Она вставила в уши серьги с красивыми камнями – такими же холодными, как ее мысли, и такими же ненастоящими, как облик, в котором она предстанет перед отцом.

Но сегодня она позволит себе насладиться волшебным светом тропических сумерек и шепотом спокойного моря.

Когда Филип постучал в ее дверь, она была готова. Он также был в белом костюме, и синяя рубашка казалась вспышкой света на фоне белого пиджака.

– В отъезде на зиму в жаркие страны есть свои преимущества. – Он провел ладонями по ее обнаженным плечам. – Ты отдохнула?

– Да. – Она не сказала ему, что успела съездить в «Эль-Гранде», собрать вещи и освободить номер. Его прикосновение заставило ее испытать смешанные чувства и растерянность лошади, которую понукают и останавливают одновременно. – А будучи туристом, я живу настоящим моментом, от завтрака до ланча и от ланча до ужина.

– Отлично. Но прежде чем мы спустимся вниз, я хочу тебе кое-что подарить.

Он вытащил из кармана маленькую бархатную коробочку. На этот раз она действительно отшатнулась, как будто ее ударило током.