Текст книги "Женская месть"

Закрыв глаза, он представил себе синьки. Она должна была находиться двумя этажами ниже в восточном крыле. Хранилище располагалось в противоположном конце дворца. Он решил, что сегодня ночью прогуляется и осмотрится вокруг. Но пока что – он распахнул чемодан – он будет изображать из себя примерного гостя и будущего жениха.

Он погрузился в огромную ванну и закончил разбирать чемодан после того, как прозвучал призыв к молитве. Низкий гортанный голос муэдзина проник в открытые окна:

– Аллаху Акбар. Бог велик.

Бросив взгляд на часы, Филип подсчитал, что это уже третий намаз за сегодняшний день. Еще один призыв должен был прозвучать на заходе солнца, а последний – час спустя.

Рынки и лавки закроются, и мужчины опустятся на колени, чтобы коснуться лицом земли. Во дворце, как и во всех прочих местах, все дела остановятся в знак покорности воле Аллаха.

Двигаясь совершенно бесшумно, Филип открыл дверь. Чем не время, чтобы оглядеться на месте.

Он решил, что прежде всего необходимо проверить, кто его соседи. Комната рядом оказалась пуста, с задернутыми шторами и по-военному тщательно заправленной кроватью. Комната напротив оказалась такой же. Он прошел чуть дальше и приотворил очередную дверь. Здесь он увидел мужчину… нет, мальчика, склонившегося в молитве лицом на юг, в сторону Мекки. В его коврик для молитвы были вплетены золотые нити, а полог над кроватью был ярко-синего цвета. Филип плотно прикрыл дверь, прежде чем спуститься на второй этаж.

Тут, по всей вероятности, располагались кабинеты Абду, а также комнаты для совещаний. Он решил, что осмотрит их, если у него останется на это время. Он продолжал спускаться и оказался на первом этаже, где царила мертвая тишина. Чувствуя, что время у него уже на исходе, он по извилистым коридорам зашагал в сторону хранилища.

Первая дверь была заперта. Чтобы открыть ее, ему достаточно было извлечь из кармана пилочку для ногтей. Быстро осмотревшись вокруг, он скользнул внутрь и прикрыл за собой дверь.

Если в других комнатах царил полумрак, то здесь мрак был полным и непроглядным. Тут не было ни одного окна. Сожалея о том, что не рискнул прихватить с собой фонарик, он на ощупь двинулся в сторону самого хранилища. Его ладони коснулись гладкой холодной поверхности стальной двери. Используя вместо глаз кончики пальцев, Филип измерил ее длину, ширину и положение замков.

Как и сказала ему Адрианна, тут было два комбинационных замка, к дискам которых он постарался не прикоснуться. С помощью пилочки для ногтей он измерил скважину третьего замка. Она была огромной и старомодной. Он понял, что от отмычек, которые он привез с собой, с таким старым замком проку не будет, но не сомневался в том, что сумеет его открыть. Удовлетворившись осмотром, он попятился назад, решив, что чуть позже придет сюда с фонарем.

Он уже положил было руку на дверную ручку, как вдруг снаружи послышались шаги. Он прижался к стене за дверью, не успев даже ругнуться.

Двое мужчин в коридоре говорили по-арабски. Судя по интонациям, один из них был зол, а второй напряжен и оправдывался. Филип терпеливо пережидал, чертыхаясь и мысленно побуждая их уйти. Затем он услышал имя Адрианны. Как же он в этот момент пожалел, что не знает арабского.

Они спорили из-за нее. В этом не было никаких сомнений. В одном из голосов слышалось достаточно яда, чтобы все его мышцы подобрались, а пальцы сжались в кулаки. Прозвучало резкое распоряжение, ответом которому была тишина, а затем раздраженный стук каблуков по мраморным плитам пола. Один из мужчин удалился. Прижавшись ухом к двери, Филип услышал, как тот, кто остался, выругался по-английски. «Принц Фахид», – решил Филип. В таком случае разгневанный голос мог принадлежать только Абду. Почему отец и брат Адрианны о ней… или из-за нее?.. спорят?

Дождавшись, пока Фахид тоже уйдет, он выбрался из комнаты. В коридоре снова было безлюдно. Он запер дверь и, сунув руки в карманы, направился в сад. Если его там обнаружат, он всегда сможет сослаться на интерес к флоре. Хотя на самом деле ему хотелось покинуть этот дворец и чего-нибудь выпить.

Адрианна не знала, что ей будет так трудно сделать то, для чего она сюда явилась. Не технически, нет – в собственном искусстве она была уверена, как и в мастерстве Филипа. Чего она не ожидала, так это того, что ее со всех сторон осадят воспоминания и что их будет так много. Они подобно привидениям что-то ей шептали и постоянно ее касались. В гареме с его сугубо женскими разговорами, женскими ароматами, женскими тайнами было что-то умиротворяющее. Было нетрудно на короткое время забыть о налагаемых им ограничениях и просто насладиться его безопасностью. Как бы дальше ни складывалась ее жизнь, она знала, что уже не сможет полностью от него отречься.

Разговоры продолжались, по-прежнему вращаясь вокруг секса, магазинов и плодовитости, но появились и новшества. Одна кузина стала врачом, другая получила диплом учителя. Одна молодая тетушка работала администратором на стройке, хотя все контакты с мужчинами, с которыми она работала, осуществлялись посредством телефона или корреспонденции. Перед женщинами открылась возможность образования, и они схватились за нее обеими руками. Мужчины-преподаватели учили их посредством каналов кабельного телевидения, но это было учебой. И женщины учились.

Если только существовал способ объединить старое с новым, они должны были его найти.

Она не заметила, как вошла служанка и наклонилась к уху ее бабушки. Когда Джидда коснулась ладонью ее волос, Адрианна подняла к ней лицо и улыбнулась.

– Твой отец желает тебя видеть.

Адрианна ощутила, как мгновенно пересохло все ее наслаждение, подобно пруду в лучах пустынного солнца. Она встала. Хотя она снова накинула на себя абайю, никаб она надевать не желала. Он увидит ее лицо, и он вспомнит.

Глава двадцать третья

Как и Джакир, его правитель изменился, но по сути остался прежним. Он постарел. Это было первым, что поразило Адрианну, когда она его увидела. Ее память, подкрепленная старыми газетными заметками, которые собирала ее мать, рисовала ей мужчину чуть старше, чем была сейчас она сама, с ястребиным, лишенным морщин лицом и густыми черными волосами. Ястреб был на месте – в его точеных жестких чертах, но кроме этого на его лице появились борозды, прорытые временем и солнцем. Они залегли вокруг никогда не улыбающегося рта, лучиками разбежались от наблюдательных глаз. Его волосы, предмет его гордости и тщеславия, были по-прежнему густыми, и он все так же зачесывал их назад, как гриву. Они были пышными, как в юности, и отливали серебром. За все эти годы он почти не набрал вес, и его тело оставалось телом солдата.

Его белая джалабия была вышита золотом, а на сандалиях сверкали драгоценные камни. Возраст лишь придал ему привлекательности, как это часто бывает с мужчинами. Это лицо, как магнитом, притягивало женщин, несмотря на то, а может, и благодаря тому, что в нем почти не было сострадания.

Ощущая, как ее желудок сводит тошнота, Адрианна подошла к отцу. Она двигалась медленно, не из-за неуверенности и даже не из уважения, но из желания в полной мере сосредоточиться на этом моменте, которого она так долго ожидала и который так часто себе представляла. Она понимала, что ничего не забыла. Что никогда ничего не забудет.

Как и в гареме, ее здесь атаковали ароматы – полироли, цветов, благовоний. Она подходила все ближе, приближаясь к прошлому, которое так и не отпустило в полной мере. Тогда она либо подходила к нему, либо в страхе пряталась. До этого момента она не осознавала, что не смогла бы припомнить ни единого случая, когда он подошел бы к ней.

Он пригласил ее не в одну из многочисленных комнат своих покоев, а в просторный и ярко освещенный зал, в котором он каждую неделю проводил меджлис или давал аудиенции. Тяжелые шторы на окнах были его любимого ярко-синего цвета. На полу лежал старый ковер, по которому ходили его отец, дед и все короли, правившие Джакиром до них. Его покрывали густые черно-синие узоры, пронизанные золотой, похожей на змею нитью. По обе стороны от двери стояли высокие – в человеческий рост – урны. Согласно легенде двумя веками ранее их доставили из Персии одному из королей, тоже Абду. Внутри каждой находилась девственница.

Золотой лев с сапфировыми глазами охранял обтянутый синим шелком стул, сидя на котором Абду обычно выслушивал своих подданных.

Хотя во всех подобных случаях вход женщинам в этот зал был воспрещен, Адрианна четко поняла, что он по-прежнему не воспринимает ее как дочь, считая лишь одной из своих подданных. Он ожидал, что, подобно персидским девственницам, она покорится воле короля.

Она остановилась перед ним. Хотя он не был высоким мужчиной, ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Что бы он ни чувствовал, если он вообще что-либо чувствовал, он тщательно это скрывал. Он наклонился для традиционного приветствия, едва коснувшись ее щек губами. Даже незнакомца он поприветствовал бы с большей теплотой. Она не ожидала подобной холодности, оказалась к ней не готова, и это больно ее задело.

– Тебе рады в Джакире.

– Я благодарна тебе за позволение вернуться.

Несколько мгновений он сидел молча, а затем указал на стул.

– Ты дитя Аллаха?

Она ожидала этого вопроса. В Джакире религией дышали.

– Я не мусульманка, – спокойно ответила она, – но Бог един.

Судя по всему, этот ответ его удовлетворил, потому что он сделал знак слуге разливать чай. Две приготовленные чашки уже сами по себе означали большую уступку.

– Я доволен, что ты выходишь замуж. Женщина нуждается в мужской опеке и защите.

– Я выхожу замуж за Филипа не ради защиты и опеки. – Она сделала глоток чая. – Он тоже женится на мне не для умножения своего рода.

Она говорила без всяких обиняков. Так мог бы говорить мужчина с мужчиной, но никак не женщина с королем. Он мог ее за это ударить. Это было его право. Вместо этого он откинулся на спинку стула, держа чашку в обеих ладонях. Чашка представляла собой изящный образец тончайшего французского фарфора. Его ладони были широкими, с унизанными перстнями пальцами.

– Ты стала женщиной Запада.

– Там вся моя жизнь. Так же, как когда-то жизнь моей матери.

– Мы не будем говорить о твоей матери.

Он поставил чашку и поднял ладонь, останавливая слугу, ринувшегося было ее наполнять.

– Она о тебе говорила. Часто.

В его глазах что-то промелькнуло. В глубине души она надеялась на то, что это было сожаление. Но это был гнев.

– Ты моя дочь, и тебе здесь рады. Тебе будут оказывать все почести, причитающиеся тебе по праву как члену королевской семьи Джакира. Находясь здесь, ты будешь следовать всем правилам и традициям. Ты будешь накрывать волосы и опускать глаза. Как твоя одежда, так и твоя речь будет скромной. Если ты меня опозоришь, ты будешь наказана так же, как я наказал бы любую другую женщину своей семьи.

Чтобы остановить дрожь в пальцах, она впилась ими в чашку. «Прошло столько лет, – думала она, – так много лет, а он по-прежнему разговаривает только приказаниями и угрозами». Ее первоначальное намерение быть женщиной, которую он ожидал бы увидеть, затмила потребность быть самой собой.

– Я не могу тебя опозорить. Но мне стыдно. Моя мать страдала и умерла в мучениях, а ты палец о палец не ударил, чтобы ей помочь. – Когда он встал, она тоже встала, так быстро, что уронила чашку, которая разбилась о плиты пола. – Как ты мог ничем ей не помочь?

– Она была для меня пустым местом.

– Она была твоей женой, – парировала Адрианна. – Тебе бы это ничего не стоило, но ты отказал ей в помощи. Ты бросил ее и меня. Так что стыдно должно быть тебе.

И тут он ее ударил, нанеся удар тыльной стороной кисти, такой сильный, что ее голова запрокинулась назад, а глаза наполнились слезами. Это не был небрежный шлепок, которым разгневанный родитель мог бы наградить невоспитанного ребенка, но преднамеренный полноценный удар, нанесенный мужчиной своему врагу. Если бы она не наткнулась на стоявший позади нее тяжелый стул и не схватилась за него, чтобы удержаться на ногах, она бы упала. И хотя она покачнулась, ей удалось удержаться на ногах.

Часто дыша, она пыталась взять себя в руки и успокоиться. Только бы не расплакаться. Она медленно подняла руку и вытерла кровь с кожи, рассеченной камнем перстня. Они в упор смотрели друг на друга глазами совершенно одинаковыми по форме и выражению. Он ударил не ее, и они оба это знали. Это была Фиби. Это все еще была Фиби.

– Много лет назад, – сдавленным голосом произнесла она, – я была бы рада и такому знаку внимания с твоей стороны.

– Вот что я скажу, и повторять это я не собираюсь. – Он сделал небрежный знак слуге убрать разбитый фарфор. Ярость, которую она в нем возбуждала, была эмоцией, недостойной короля. – Твоя мать покинула Джакир и тем самым отказалась от всех своих прав на поддержку и почести. Тем самым она также отказалась и от твоих прав. Она была слабой, как все женщины, но кроме этого она была коварной и развращенной.

– Развращенной? – Адрианна знала, что это может стоить ей еще одного удара, но смолчать было выше ее сил. – Как ты можешь так о ней говорить? Она была самой доброй и чистосердечной женщиной из всех, кого я когда-либо знала.

– Она была актрисой. – Он произнес это с таким видом, как будто само слово было отвратительным на вкус. – Она демонстрировала себя мужчинам. Мой единственный позор заключается в том, что я позволил ей себя ослепить, привез ее в свою страну и ложился с ней, как мужчина ложится с любой шлюхой.

– Ты уже ее так называл. – На этот раз голос Адрианны дрогнул. – Как может мужчина говорить так о женщине, на которой он женился, о женщине, с которой он родил ребенка?

– Мужчина может жениться на женщине, может разместить в ней свое семя, но не может изменить ее натуру. Она отказалась принимать ислам. Когда я ее сюда привез и мои глаза открылись, она отказалась занять свое место и исполнять свой долг.

– Она была больной и несчастной.

– Она была слабой и греховной. – Он поднял ладонь, как человек, привыкший к беспрекословному повиновению. – Ты результат моей давней слепоты, и ты находишься тут лишь потому, что в твоих жилах бежит моя кровь и потому что за тебя просил Фахид. Это вопрос чести, моей чести. Ты можешь оставаться лишь постольку, поскольку будешь с ней считаться.

Ей хотелось бросить ему в лицо все обвинения сразу, крикнуть, что у бесчестного человека нет и не может быть никакой чести. Та ее часть, которая все еще жаждала любви, наглухо закрылась. Даже самый искусный вор не сумел бы теперь отпереть этот замок. Адрианна сложила руки. Она опустила глаза. Жесты покорности. Он мог бы ударить ее снова, и она бы это приняла. Он мог начать очернять ее мать, оскорблять ее, и она бы это приняла. Такова была сила мщения.

– Я в доме своего отца и чту его желания.

Он кивнул. Именно такого поведения он ожидал от всех женщин своей семьи. Он был настоящим королем. Когда много лет назад он вернулся в Джакир с королевой, с западной королевой, он был околдован. Он забыл о своих корнях, о своих обязанностях, о своих законах. Все из-за женщины.

Он был наказан тем, что его первый ребенок оказался женского пола, а его королева была больше неспособна дарить ему детей. Теперь дочь от этого позорного брака стояла перед ним со склоненной головой и сложенными руками. Поскольку по воле Аллаха именно она первой родилась от его семени, он даст ей то, что ей положено, но не больше.

Повинуясь резкому оклику и нетерпеливому жесту, слуга подбежал и вручил ему маленькую коробочку.

– Подарок к твоей помолвке.

Она уже полностью взяла себя в руки, и ей нетрудно было протянуть руку за подарком. Адрианна открыла крышку. Внутри насыщенным фиолетовым сиянием мерцали аметисты в тяжелой золотой оправе тонкой работы. Центральный квадратной огранки камень был шириной с ее большой палец. Колье, достойное принцессы. Попади оно ей в руки много лет назад, вырученные за него деньги могли изменить судьбу Фиби и ее собственную.

Теперь это были всего лишь цветные камешки. Она всегда крала более ценные украшения.

– Ты очень щедр. Когда я буду его носить, я всегда буду вспоминать своего отца.

Она произнесла это совершенно искренне.

Прежде чем заговорить снова, он подал еще один знак.

– Я встречусь с твоим женихом. Потом, пока мы будем обсуждать условия брака, ты вернешься к себе или выйдешь в сад.

Она сунула коробочку в складки абайи, чтобы он не увидел, как судорожно она ее стискивает.

– Как пожелаешь.

Когда Филип вошел в комнату вслед за слугой, он вообще не ожидал увидеть Адрианну, не говоря уже о том, чтобы увидеть ее все еще одетую во все черное, со склоненной головой и плечами, приподнятыми как будто в ожидании удара. Белая джалабия Абду являла рядом с ней резкий контраст. Они стояли рядом, так близко, что полы их одежд почти касались друг друга, но между ними не чувствовалось ни радости встречи, ни родства. Абду смотрел на Филипа поверх ее головы. Как будто она была пустым местом.

– С твоего позволения, – прошептала она.

– Да.

Абду дал ей позволение, даже не покосившись на нее.

– Король Абду ибн Файзал Рахман аль-Джакир, глава королевского дома Джакира, шейх шейхов, позволь представить тебе Филипа Чемберлена, человека, за которого, если ты дашь на то свое позволение, я выйду замуж.

– Мистер Чемберлен. – Абду шагнул вперед, протягивая ему руку. Когда это было необходимо, он умел вести себя на западный манер. – Добро пожаловать в Джакир и в мой дом.

– Благодарю вас.

Филип пожал протянутую ему руку. Ладонь Абду была гладкой и сильной.

– Ваши комнаты удобны?

– Более чем. Я ваш должник.

– Вы мой гость. – Он бросил взгляд на Адрианну. – Ты можешь идти.

«Таким тоном отдают распоряжения слугам», – подумал Филип. Это неприятно резануло его слух, но затем он почти решил, что не стоит обращать на это внимание. И тут она подняла голову. Этот взгляд был очень беглым, но Филип успел заметить ссадину на ее скуле и уже начинающий проступать на коже кровоподтек. Она снова опустила голову и, шурша длинными юбками, покинула их.

Ему пришлось сделать вдох. Долгий и медленный вдох. Он решил, что ради нее не станет совершать никаких резких и необдуманных действий. Возможно, он ошибся. Не мог же Абду во время первой же встречи ударить дочь, которую не видел почти двадцать лет.

– Присаживайтесь.

Голос Абду вернул его к реальности. Филип обернулся к королю. Устремленный на него взгляд был очень цепким и проницательным.

– Благодарю.

Как только он опустился на стул, им подали чашки и разлили чай.

– Вы британец.

– Да, я родился в Англии и прожил в ней большую часть своей жизни, хотя я много путешествую.

– По делам своего бизнеса. – Не обращая внимания на чай, Абду сложил свои унизанные перстнями пальцы. – Вы имеете дело с покупкой и продажей драгоценных камней.

Он работал под этим прикрытием уже много лет. Благодаря Интерполу его легенда была весьма надежной.

– Да. Для этого нужен хороший глаз и умение заключать сделки. Драгоценные камни доставляют мне удовольствие.

– Арабы прирожденные торговцы, и мы всегда понимали ценность камней.

– Разумеется. Вы позволите взглянуть на рубин на вашем безымянном пальце?

Абду приподнял брови, но протянул ему руку.

– От семи до восьми карат, рискну предположить, бирманский – отличный цвет, из тех, что называют кроваво-красными, со стеклянным блеском, отличающим по-настоящему ценные камни. – Филип откинулся на спинку стула и взял чашку с чаем. – Выдающиеся драгоценные камни не проходят мимо моего внимания, Ваше Высочество, и я их глубоко чту. Именно поэтому я и хочу жениться на вашей дочери.

– Вы откровенны, но в браках подобного рода следует учитывать и много других факторов помимо ваших желаний.

Абду замолчал. Он обдумывал брак Адрианны, как любое другое незначительное дело социального или политического характера. Если бы ее кровь не была разбавлена европейской кровью, он ни за что не согласился бы на ее брак с европейцем, а тем более с каким-то бледнолицым торговцем драгоценностями. Но ее происхождение не было чистокровным, и она представляла для него гораздо меньшую ценность, чем хорошая лошадь. Но ее брак мог стать дополнительным звеном между Джакиром и Европой. Еще важнее было то, что в Джакире она ему была не нужна.

– У меня было немного времени на то, чтобы навести о вас справки, мистер Чемберлен, но то, что я узнал, меня вполне устраивает. – Нельзя было исключать и того, что, в отличие от своей матери, она родит сыновей. Внуки в Европе в будущем могли ему пригодиться. – Если бы Адрианна осталась в моем доме, ее ожидал бы брак иного рода, более соответствующий ее положению. Тем не менее, поскольку это не так, я склонен одобрить ее собственный выбор. Если нам удастся договориться об условиях.

– Я не могу считать себя экспертом в том, что касается вашей культуры, но насколько я понимаю, у вас принято заключать нечто вроде сделки.

– Это называется ценой невесты и представляет собой подарок, который вы предложите моей дочери. Этот подарок достанется ей и останется в ее собственности. – Он не вспомнил о «Солнце и Луне». Зато это сделал Филип. – Также необходимо сделать подарок ее семье в качестве компенсации за ее утрату.

– Понимаю. Какой подарок компенсирует вам утрату Адрианны?

Собранная Абду информация указывала на то, что этот англичанин богат. Но были вещи важнее денег, и важнее всего была гордость.

– Шесть верблюдов.

Хотя брови Филипа поползли вверх, ему, хоть и с большим трудом, удалось удержаться от смеха. Он задумчиво постучал пальцем по подлокотнику стула.

– Два.

Абду это понравилось гораздо больше мгновенного согласия.

– Четыре.

И хотя Филип слабо представлял себе, где он раздобудет хоть одного верблюда, не говоря уже о четырех, он кивнул:

– Договорились.

– Это будет записано в договоре. – Не сводя глаз с Филипа, Абду коротко отдал какое-то распоряжение. – Мой секретарь составит контракты на арабском и английском языках. – Вы не возражаете?

– Я нахожусь в вашей стране, Ваше Высочество. Мы все сделаем в соответствии с вашими обычаями. – Он отставил чашку, мечтая о сигарете. Чай был сдобрен какими-то пряностями, которые человеку, выросшему в Англии, были не совсем по вкусу. – Приходясь Адрианне отцом, вы, разумеется, заинтересованы в том, чтобы она была хорошо обеспечена.

Абду бесстрастно смотрел на гостя. В голосе Филипа ему послышался сарказм, хотя, возможно, это объяснялось британским произношением.

– Разумеется.

– Я так и думал и хотел предложить ей миллион фунтов.

Абду редко чему-то удивлялся. Еще реже удивление отражалось на его лице. Он решил, что англичанин либо безумен, либо околдован. Возможно, Адрианна подобно своей матери обладала свойством ослеплять мужчин. Но судьба англичанина волновала его не больше, чем судьба дочери, которая самим фактом своего существования напоминала ему о совершенной в молодости ошибке. Он не собирался оказывать ей честь торгом.

– Это будет внесено в контракт. Сегодня вечером состоится ужин, на котором я представлю вас своей семье и объявлю о помолвке.

Он встал, давая понять, что аудиенция закончена.

– Я с радостью принимаю приглашение. – Он предвидел, что Абду будет держаться холодно, но ледяная и бесстрастная действительность превзошла все ожидания. – Вы будете присутствовать на нашей свадьбе весной?

– Весной? – Губы Абду в первый раз изогнулись в некоем подобии улыбки. – Если вы хотите провести церемонию в своей собственной стране, это не моя забота. Тем не менее брак будет заключен здесь, на следующей неделе, в полном соответствии с законами и традициями Джакира. У вас есть время отдохнуть до ужина. Слуга вас проводит.

Абду развернулся и покинул зал, но Филип продолжал стоять как вкопанный. Он бы, может, и расхохотался, если бы не сомневался в том, что эта новость также рассмешит и Адрианну.

Вечером должны были смешаться старые обычаи и новые веяния. Адрианна закрыла волосы, но отложила в сторону никаб. Она оделась скромно, выбрав длинное платье с длинными же рукавами и высоким воротником, чтобы прикрыть аурат – части тела, которые нельзя никому показывать. Но на ярлыке этого наряда значилось «Сен-Лоран». По женской половине дворца разнесся слух, что сегодня семье представят Филипа. Уже одно это указывало на то, что у него все получилось. Одобрение Филипа и ее помолвки означало, что первая часть плана осуществлена.

Дороги назад больше не было. Хотя у нее ее никогда не было.

Она стояла перед зеркалом, маскируя тональным кремом кровоподтек на скуле, и бриллиант на ее пальце вспыхивал огнем, отражаясь в гладкой зеркальной поверхности. «Символы двух мужчин, изменивших мою жизнь», – думала Адрианна.

Сделав шаг назад, она внимательно осмотрела себя с ног до головы. Она специально выбрала черный цвет, зная, что остальные женщины будут разодеты, как павлины. В черном она будет выглядеть скромной и покорной. Она нехотя застегнула на шее аметистовое колье. Этого наверняка ожидал от нее Абду. Находясь на территории Джакира, она была твердо намерена продолжать давать ему то, чего он от нее ожидает.

Филип оказался прав относительно того, что когда она позволяет эмоциям взять верх, то начинает вести себя безрассудно. Ее правота сегодня утром не имела значения. Ей не следовало произносить того, что она сказала отцу во время их встречи. И кровоподтек напоминал ей о том, что он всегда был и остается мужчиной, не склонным учитывать женские чувства.

Она снова потрогала скулу кончиком пальца. Она не испытывала ни гнева, ни даже обиды за полученный удар. Боль была совсем мимолетной, зато эта отметина напоминала ей о том, что, сколько бы новых зданий и дорог ни было построено в Джакире, какие бы новые возможности ни предоставлялись здесь женщинам, мужчины по-прежнему управляли страной так, как считали нужным. Что касается ее, то она приходилась Абду не столько дочерью, сколько вещью, которую необходимо было сбыть с рук и выслать из страны туда, где любые ее ошибки не могли отразиться на его чести.

Ее это нисколько не задевало, но она досадовала на себя за то, что в глубине души лелеяла надежду на то, что между ними все еще возможны любовь, сожаления и воссоединение.

Теперь надежда была мертва. Услышав стук в дверь, Адрианна обернулась. Теперь у нее оставалась лишь цель.

– Yellah[22]22
  Yellah в переводе с арабского означает «пошли», «скорее».


[Закрыть]. – Ясмин, одетая в платье из яркого полосатого атласа, схватила ее за руку. – Пошли. Скорее, – повторила она по-английски. – Отец за нами послал. Почему ты оделась в черное? Красный цвет пошел бы тебе больше. – Уголки губ Адрианны дрогнули, но Ясмин уже тащила ее за собой по коридору.

Мужчины уже ожидали в зале. Абду, трое его братьев, двое его сыновей и несколько кузенов. Адрианна бросила взгляд на мальчика, приходившегося ей младшим братом. Ему было четырнадцать или около того, но его уже считали мужчиной. Несколько секунд они изучали друг друга. Она увидела в его глазах отражение любопытства, которое испытывала и она, те же родственные чувства. На этот раз она не стала скрывать улыбку, и кончики его губ приподнялись в ответном приветствии. В его улыбке она узнала свою бабушку.

Присутствующий здесь Филип выглядел изумительно по-европейски, напомнив ей оазис – свежий и умиротворяющий. Она хотела дотянуться до него и хоть на мгновение взять его за руку. Ощутить его тепло. Вместо этого она продолжала держать руки сложенными перед собой.

Ему хотелось хоть на пять минут остаться с ней наедине. С тех пор как они вышли из самолета, они еще не перекинулись ни единым словом. Он хотел лично сообщить Адрианне об изменениях, которые внес в их планы Абду. «Только пять минут», – мысленно умолял он, негодуя против обычаев, которые были одновременно прикрытием и помехой. В ее груди бушевал вулкан. Сегодня днем он мельком заметил, как полыхнули огнем ее глаза. Он опасался того, что заявление Абду спровоцирует извержение.

Ему по очереди представили всех родственниц Адрианны, соблюдая протокол, достойный Букингемского дворца. В своих пышных праздничных одеяниях они представляли радугу смуглых темноглазых женщин с мягкими голосами. Некоторые платья были элегантными, другие – безвкусными, некоторые шикарными, другие откровенно дурацкими. Зато поведение всех женщин было абсолютно идентичным. Склонив головы и устремив взгляды в пол, они держали почти полностью скрытые рукавами и украшенные кольцами руки сложенными чуть ниже груди.

Он смотрел на Адрианну, которая по знаку отца сделала шаг вперед, чтобы поприветствовать братьев. Фахид расцеловал ее щеки, затем сжал в дружеском объятии ее плечи.

– Я счастлив за тебя, Адрианна. Добро пожаловать домой.

Она почувствовала, что он говорит совершенно искренне. Она не чувствовала Джакир своим домом, но его слова ее утешили. Я люблю Адрианну. Он часто ей это говорил – искренне, бесхитростно, как это умеют только дети. Те дети давно исчезли, но что-то от них осталось в том, как встретились их взгляды. Она так долго обходилась без семьи. Откуда ей было знать, что она все еще что-то для нее означает?

– Я рада снова видеть тебя.

Она тоже произнесла это совершенно чистосердечно.

– Наш брат Рахман.

Она стояла неподвижно, ожидая, пока он в соответствии с традицией ее поцелует. Когда его губы коснулись ее щек, она ощутила не сдержанность, а смущение.

– Добро пожаловать, сестра. Мы благодарим Аллаха за то, что он вернул тебя нам.

Рахман. У него были глаза поэта и имя их прадеда-воина. Адрианне хотелось с ним поговорить, положить начало дружбе. Но на нее смотрел Абду.

Филип продолжал наблюдать за тем, как ее представляют остальным родственникам. В ее младшем брате он узнал мальчика, который молился в комнате по соседству с его собственной спальней. «Интересно, как чувствует себя человек, встречаясь с братом, которого он видит впервые?» – размышлял он. Странно, но до сих пор ему и в голову не приходило то, что у него могут быть братья или сестры. Он подумал о пропасти, отделяющей Адрианну от остальных детей ее отца, и решил, что, пожалуй, лучше оставаться в неведении.

Она говорила по-арабски – бегло, музыкально. Это более всего остального придавало всему событию оттенок какой-то нереальности. Хотя он мечтал встретиться с ней взглядом, она даже не посмотрела в его сторону, вместо этого по знаку отца заняв место рядом с ним.

– Сегодня у нас большая радость. – Из уважения к Филипу Абду говорил по-английски, отчетливо выговаривая каждое слово. – Я вручаю эту женщину из своего рода этому мужчине. По воле Аллаха и во Его славу они вступят в брак. – Взяв Адрианну за руку, он вложил ее в ладонь Филипа. – Да будет она скромной и плодовитой женой.

Адрианна чуть было не улыбнулась, услышав эти слова, но заметила, что ее бабушка, которую поддерживали женщины помоложе, смахнула с глаз слезы.