Текст книги "Вождь краснокожих (сборник)"

– Что это такое? – спрашиваю я.

– Это две тысячи от миссис Троттер.

– Как же они попали к тебе?

– Сама мне дала, – отвечает Энди. – Я целый месяц бывал у нее вечерами… по три раза в неделю…

– Так ты и есть Уильям Уилкинсон? – спрашиваю я.

– Был до вчерашнего дня, – отвечает Энди.

Без вымысла[46]46
  © Перевод. Ю. Хазанов, 2011.


[Закрыть]

Чтобы искушенный читатель не закинул, чего доброго, мой рассказ в дальний конец комнаты, хочу сразу предупредить: речь пойдет не о газетной истории, придуманной бывалым журналистом в рубашке с закатанными рукавами, сидящим в прокуренной комнатке редакции городского еженедельника, и не о «жареных» новостях зеленого новичка-репортера. Ничего подобного!

И, если вы мне позволите начать и для затравки избрать все же именно комнату сотрудников газеты «Утренняя звезда», я, в благодарность за доверие, без проволочек приступлю к делу.

Итак, я находился на временной работе в этой самой газете и надеялся, что вскоре меня переведут на постоянную. Для работы мне любезно расчистили самый край длинного стола, заваленного газетными вырезками, отчетами о работе Конгресса и старыми папками. Там я писал о том, что удавалось увидеть или услышать и что нашептал, наговорил или наорал город во время моих бесконечных блужданий по его улицам. Вознаграждение за все это было, увы, весьма нерегулярным.

В один из дней в комнате появился Трипп и наклонился над моим столом. Он был сотрудником отдела иллюстраций, что-то делал там с ними, и от него всегда пахло какими-то фотопрепаратами, и руки были измазаны и обожжены. Ему было лет двадцать пять, но выглядел он на все сорок, и половину его лица занимали курчавые рыжеватые баки, напоминавшие коврик перед входной дверью, только без надписи «добро пожаловать». В общем, вид у него был нездоровый, несчастный, даже приниженный, и почти всегда он обращался с покорнейшей просьбой ссудить ему от двадцати пяти центов до доллара. Доллар был его пределом. Он знал размеры своего кредита, как знает их любой национальный банк, и больше не запрашивал.

Трипп присел на край моего стола и сцепил руки, чтобы удержать их от дрожи. Виски! Это было ясно сразу. Молодцевато-легкомысленный вид, который он на себя напускал, никого не мог обмануть, однако немало содействовал получению кредита: уж очень жалким выглядел Трипп в такие минуты.

В тот день я выудил у нашего брюзгливого кассира целых пять сверкающих серебряных долларов в виде аванса за статейку, которую у меня не слишком охотно приняли для воскресного выпуска. Это способствовало тому, что если я и не находился сейчас в полном согласии со вселенной, то временное перемирие с ней все же наступило, и я собирался с полной силой отдаться новой теме – писать заметку о Бруклинском мосте при лунном свете.

– Ну что, Трипп, – нетерпеливо сказал я, – как дела?

Сегодня он выглядел еще несчастнее, еще горемычнее и обездоленнее, чем всегда. Таким убогим и жалким, что даже хотелось его стукнуть.

– У вас не найдется доллара? – спросил Трипп, и его глаза просительно, по-собачьи уставились на меня откуда-то из просвета между высоко поднимающейся помятой бородой и низко опускающимися растрепанными волосами.

– Найдется, – ответил я. – Найдется один, – повторил я более громко и менее любезно. – И еще четыре в придачу. И мне стоило немалых усилий вырвать их у старины Аткинсона, должен я вам сказать. Но все же я добыл их, – продолжал я так же агрессивно, – потому что они были мне нужны, желательны, необходимы… именно в таком количестве: именно пять долларов!

Моя агрессивность наверняка объяснялась предчувствием, что вскоре мне предстоит расстаться с одним долларом.

– Я не собираюсь просить у вас в долг, – сказал Трипп, и я сразу задышал свободнее. – Наоборот, – снова заговорил он, – я хотел предложить вам шикарную историю. Специально для вас. Умопомрачительный, потрясающий сюжет. На целую колонку. Если напишете как следует, потянет не меньше чем на один-два доллара. Мне за это ничего не надо.

Я почувствовал раскаяние за свою резкость. Предложение Триппа показывало, что он не из тех, кто забывает одолжения и услуги, хотя сам не отвечает тем же. Если бы у него хватило сейчас соображения попросить у меня четверть доллара, он бы, пожалуй, получил их.

– Ну, и что за история? – спросил я, нацеливая карандаш на бумажный лист, как принято у завзятых газетчиков.

– Сейчас расскажу, – с готовностью ответил Трипп. – Это про одну девушку. Настоящая красотка. Бутон розы, покрытый каплями росы… Фиалка на влажной подушке из мха… Ну и так далее в этом роде… Двадцать лет живет на Лонг-Айленде и никогда не видела город Нью-Йорк… Я наткнулся на нее на углу Тридцать четвертой улицы. Она как раз сошла с парома, который перевез ее через Ист-Ривер. Клянусь вам, она воистину блондинка: никакая перекись ее не уродует!.. Остановила меня прямо на улице и спросила, где ей найти Джорджа Брауна. А? Представляете? Попросила отыскать для нее в городе Нью-Йорке Джорджа Брауна! Что вы думаете об этом?..

Я пока ничего не думал, и он продолжал:

– Конечно, я заговорил с ней и узнал, что она собирается замуж за молодого фермера по имени Додд… Хайрам Додд… Уже на следующей неделе. Но, насколько я понял, этот Джордж Браун пока еще занимает первое место в ее списке женихов. Несколько лет назад он смазал жиром свои башмаки из воловьей кожи и заявился в Нью-Йорк, чтобы испытать судьбу. Но позабыл возвратиться в свою деревушку, и его место в сердце красотки занял Хайрам. Однако, когда дело приняло серьезный оборот, девушка Ада, ее зовут Ада Лоури, оседлала коня, проскакала восемь миль до железнодорожной станции и успела на поезд, отправлявшийся в шесть сорок пять до Нью-Йорка. Куда и прибыла, чтобы найти там Джорджа… Вы же понимаете женщин, а? Раз его нет у нее под рукой, надо непременно его найти!..

Ну и, поверьте, я не мог оставить ее одну в этом Волчьем городе на Гудзоне. Ведь она была твердо уверена, что первый же прохожий, к которому обратится, сразу ответит ей: «А, Джордж Браун? Подожди-ка… Ну, конечно… Такой – приземистый, со светло-голубыми глазами?.. Ты найдешь его на Сто двадцать пятой улице, рядом с бакалейной лавкой. Он служит кассиром в магазине, где торгуют упряжью. Шагай, красотка, прямо туда!..»

Вот какая она прелестно наивная, эта Ада из прибрежной деревушки на Лонг-Айленде под Нью-Йорком!.. Вы их знаете, эти деревушки, – несколько домиков, где хозяева разводят уток или устриц для заработка, и человек девять дачников в летний сезон. Из такого места она и заявилась… Вам нужно обязательно ее увидеть!..

А я? Что я мог сделать для нее? Чем помочь, если с утра уже не помню, как выглядят деньги. А она истратила свои предпоследние на железнодорожный билет, а на оставшиеся двадцать пять центов купила леденцов и уплетала их прямо из пакета.

Что я сделал? Повел ее в пансион на Тридцать второй, где когда-то жил сам, и отдал там в залог старухе Макгиннис за один доллар. Столько она берет в сутки с жильца… Я покажу вам, где этот дом…

– О чем вы столько говорите, Трипп? – недовольно спросил я. – Начали с того, что у вас для меня сюжет… Но что это такое? Каждый паром, пересекающий Ист-Ривер, привозит сюда девушек с Лонг-Айленда. И почти каждая чего-то ищет… И что дальше?

Борозды, испещрявшие лицо Триппа, сделались глубже. Он уродливо нахмурил лоб, расцепил руки и, ткнув в мою сторону дрожащим указательным пальцем, ответил:

– Неужели не видите, какая из этого может получиться история? И вы сумеете ее здорово написать. Ну не мне же вам говорить – тут сплошная романтика… Описание девичьей красоты, плюс что-нибудь о поруганной любви и вдобавок о милом простодушии чистых душою сельских жителей Лонг-Айленда… Я не буду вас учить. Вы огребете за этот шедевр не меньше пятнадцати долларов, а затратите всего около четырех. Одиннадцать в наваре!

– А почему мне это будет стоить целых четыре? – спросил я с подозрением.

– Ну как же, – сразу ответил он. – Один доллар пойдет миссис Макгиннис за проживание девушки, а два – ей самой на обратный путь в деревню.

– А четвертый? – поинтересовался я, быстро подсчитав в уме.

– Четвертый мне, – сказал Трипп. – На виски. Ну как? Договорились?

Я неопределенно улыбнулся и положил локоть на стол, делая вид, что собираюсь продолжить свою писанину. Однако этот жалкий, отталкивающий, угодливый, но настойчивый обломок человека не казался окончательно обескураженным, хотя его лоб покрылся блестящими бусинками пота.

– Вы не видите разве, – произнес он с каким-то отчаянным спокойствием, – что эту девушку необходимо сегодня же отправить домой? Прямо сейчас! Не вечером, не завтра, а именно сегодня, днем. Но я не в состоянии этого сделать, потому что давно уже состою почетным членом Клуба Потерявших в Жизни Все. А вы можете и газетную статью накропать, и деньги на этом заработать. И главное – неужели вы не понимаете, что ей нельзя ни минуты задерживаться в этом городе? Она просто должна вернуться домой еще до ночи…

И тут мною все сильнее стало овладевать это тяжелое, гнетущее и унылое чувство, известное под названием «чувство долга». Не знаю, отчего оно навалилось на меня всей своей тяжестью, но оно стучало во мне и давало понять, что сама судьба распорядилась так, чтобы я потратил какую-то часть своих тяжело заработанных денег на спасение неизвестной мне Ады Лоури. Одновременно я сказал себе, что кому-кому, а пьянчуге Триппу заработать на этом не дам. Пусть глотает свое виски на чьи-то еще деньги, а не за счет моей слабости и податливости. С этими мыслями и ощущением холодной ярости я начал напяливать пиджак и шляпу.

Трипп, смиренный, подобострастный, не решающийся благодарить, повез меня на трамвае в заведение матушки Макгиннис. Разумеется, я платил за билеты: благородный и великодушный гидальго дон Кихот Ламанчский, он же – пропахший коллодием специалист по газетным фотографиям Трипп и государственные денежные знаки упорно не дружили между собой.

* * *

Трипп позвонил в дверь мрачного дома из красного кирпича. Слабое звучание звонка и уверенные хозяйские шаги заставили его побледнеть – в своем испуге он напоминал кролика, заслышавшего собачий лай. Я представил его жизнь, полную страхов, когда он снимал здесь комнату.

– Дайте мне доллар, быстрее! – прошептал он.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов. За нею стояла матушка Макгиннис. Глаза у нее были белые… Да, глаза у нее были совершенно белые, а лицо совершенно желтое, и одной рукой она придерживала у горла засаленный фланелевый капот розового цвета.

В дверную щель Трипп без единого слова поспешно сунул доллар, и нас впустили.

– Она в гостиной, – поворачиваясь к нам спиной, проговорила хозяйка.

В мрачной комнате за треснутым мраморным столиком сидела девушка и, плача в свое удовольствие, самозабвенно грызла леденцы. Бесспорно, она была красавицей, и слезы только придавали яркость ее прекрасным глазам. Пока она разгрызала очередной леденец, вы могли думать лишь о поэзии каждого ее движения и завидовать бесчувственным конфеткам. С кем ее сравнить? На ум приходит только библейская Ева в возрасте пяти минут! Вот на кого могла быть похожа мисс Ада Лоури в свои девятнадцать или двадцать.

Я был представлен ей, и на какое-то время истребление леденцов приостановилось; девушка уставилась на меня с простодушным интересом – так смотрит щенок на ползущего жука или прыгающую лягушку.

Трипп встал возле стола, опершись о него пальцами, как делают, наверное, мастера защиты в судах или церемониймейстеры. Но он был мастер «Неумеха», а его потертый, застегнутый у горла пиджак призван был скрывать отсутствие белья и галстука.

Снова мне пришло в голову сравнение с шотландским терьером, когда я увидел его печальные глаза, беспокойно взирающие из зарослей спутанных бакенбард и волос. На какое-то мгновение меня охватило недостойное чувство стыда за то, что эта опечаленная красотка примет меня за друга такого человека, как Трипп, но потом я утешил себя мыслью, что в друзья он, в общем, не набивается, а просто хочет достойно сыграть свою роль в сюжете, который продает мне всего за доллар на виски.

Тем временем он заговорил.

– Мой друг (я вздрогнул) мистер Чалмерс, – произнес он, – скажет вам то же, что и я, мисс Лоури. Он газетный репортер и может выразить свои мысли намного лучше меня. Поэтому я привел его с собой. (Ох, Трипп, не знаю, поможет ли тут даже подлинный златоуст.) Мистер Чалмерс, – продолжал мой «друг», – прекрасно разбирается во многих вещах и прямо скажет, как вам следует поступить.

Стул, на котором я сидел, был расшатан, как и остальная мебель в комнате, но не это было причиной того, что я не ощущал в себе никакой уверенности.

– В общем… как вам сказать… э-э, мисс Лоури, – начал я, внутренне посылая Триппа ко всем чертям за то, что тот переложил на меня решение проблемы. – Конечно, я… э-э… готов помочь, но… э-э… не будучи в курсе дела, я… э-э…

– О, – произнесла мисс Лоури, озаряя нас улыбкой, – все не так уж плохо с этими, как вы говорите, проблемами. Просто я первый раз в жизни в Нью-Йорке, если не считать одного раза, когда мне было пять лет, и я понятия не имела, что он такой громадный… Но потом встретила на улице вот его… мистера Снипа и спросила про моего друга, а он привел меня сюда и велел обождать… А я…

– Советую вам, мисс Лоури, – прервал ее Трипп, – все без утайки рассказать мистеру Чалмерсу, моему близкому другу… (Я начал уже привыкать к этому почетному званию.) И он, мистер Чалмерс, скажет вам, что делать.

– Ой, конечно, – ответила ему мисс Ада, поворачиваясь ко мне вместе с недогрызенным леденцом. – Только не знаю, о чем сказать вам. Может, про то, что наша свадьба с Хайрамом Доддом назначена на вечер в четверг. И у него, у Хайрама, две сотни акров земли, в том числе на самом берегу, а еще овощное хозяйство. Говорят, лучшее на острове… А сегодня утром я оседлала мою конягу… Она у меня вся белая, ее зовут Плясун, и поехала на железнодорожную станцию. А дома сказала, что хочу провести день у Сюзи Адамс… Только я, конечно, приврала, но это не так страшно. А когда приехала в Нью-Йорк, встретила мистера… мистера Флипа и спросила у него, не знает он, где я могу найти Дж… Джорджа…

– Ну же, мисс Лоури… – Снова прервал ее Трипп, на этот раз громко и, как мне показалось, неодобрительно. – Но ведь вам же нравится этот… который зовется Хайрам? Так? Он в полном порядке и всем хорош для вас… Или…

– Ой, конечно! – решительно сказала она. – Хай парень что надо! И он по-доброму ко мне… Как и все другие…

В этом и я ни минуты не сомневался: наверняка, на протяжении всей ее недолгой жизни решительно все существа мужского пола сражались и будут сражаться за честь держать зонтик над ее головой, а также нести ее чемодан, поднимать оброненный носовой платок или угощать содовой водой.

– Но вот… – продолжала мисс Лоури, – так получилось, что прошлым вечером я вдруг подумала о Дж… о Джордже, и мне…

Ее золотистая головка поникла на стиснутые полные ручки, лежащие на столе. Какая чудесная весенняя буря бушевала в этой душе! Какие неудержимые рыдания последовали!

Мне безумно хотелось утешить ее, но ведь я не был Джорджем. И, к счастью, не был Хайрамом. Хотя, может, и не отказался бы им быть…

Постепенно слезный ливень утих. Она выпрямилась на стуле, воспрянула духом, даже слегка заулыбалась. Из нее, несомненно, получится отменная жена, потому что слезы украшают ее. Она угостила себя еще одним леденцом и заговорила снова.

– Наверно, я жуткая деревня, – призналась она между короткими вздохами и всхлипываниями. – Но ничего не могу с собой поделать. Джордж Браун и я были… как это сказать… возлюбленными с тех пор, как ему стукнуло восемь, а мне, значит, пять. А четыре года назад, когда ему было девятнадцать, он взял и уехал из наших мест в город. Сказал, что хочет стать полицейским или президентом железнодорожной компании… Ну, в таком роде. И, как станет, сразу вернется ко мне. С тех пор я о нем ничего не слышала. А он… а я… Он мне здорово нравился… Очень…

Новый поток слез должен был вот-вот хлынуть, но Трипп был начеку и сумел вовремя затворить шлюзы. Черт его побери – он твердо выполнял задуманное: помнил о своей выгоде и не позволял будущей газетной сенсации уйти в песок.

– Продолжайте, мистер Чалмерс, – решительно сказал он мне, – и разъясните этой даме, как ей следует поступить. Так я обещал ей от вашего имени. Давайте, сэр!

Я прокашлялся и постарался умерить раздражение, вызываемое Триппом: ведь он делал свое дело, а мне предстояло делать свое. Конечно, я поддался ему, а он заманил меня в силки, и я крепко сижу в них. Но ведь его требования, собственно, вполне разумны и справедливы: это юное создание необходимо немедленно отправить домой. Для чего требуется уговорить ее, убедить, уломать, урезонить, объяснить все как есть, «обилетить» и посадить в вагон поезда. Мне был уже предельно несимпатичен Хайрам, я невзлюбил и Джорджа, но дело есть дело… Взялся за гуж, и так далее…

И хотя общеизвестное выражение noblesse oblige[47]47
  Дословно: благородство обязывает (положение обязывает) (фр.).


[Закрыть] и жалкие пять долларов – сочетание весьма странное, даже нелепое, однако порою и оно может оказаться полезным. В общем, я понял, что мне следует сперва стать оракулом, а потом уж тем – как его назвать? – кто в состоянии оплатить проезд по железной дороге. Я постарался совместить на своем лице мудрое выражение царя Соломона и деловитость агента по продаже и покупке проездных билетов и заговорил.

– Мисс Лоури, а ну-ка, скажите мне, не странная ли штука наша жизнь?.. – Так я начал и в этой фразе сразу уловил что-то знакомое, но понадеялся, что моя слушательница не помнит этой популярной песенки некоего мистера Коэна. И я продолжал: – Хочу сказать, что по законам жизни мы редко сочетаемся браком с теми, кто был нашей первой любовью. Увы, это так. Наши романтические грезы и слова признания чаще всего не претворяются в жизнь. – Утверждение звучало неоригинально, плоско, почти пошло, но я не остановился. – Однако, – провозгласил я, – эти смутные, неопределенные и столь милые нашей душе несбывшиеся чувства оставляют в нас такие же воспоминания. Которыми наполнена жизнь. Но она же наполнена и вещами реальными, действительными. Мы не можем жить одними воспоминаниями… И позвольте вас спросить, мисс Лоури: как вы думаете – могли бы вы прожить отведенную вам жизнь с мистером… с мистером, э-э… Доддом счастливо, спокойно и в согласии, несмотря на то, что он не был вашим избранником в раннем детстве и не заполняет ваши романтические воспоминания?

– О, с Хайрамом у нас все о’кей, – отвечала она. – Он первостатейный парень, я уже говорила. Обещал мне автомобиль и моторную лодку… Но только чем ближе время нашей свадьбы, тем чаще я начинаю думать о Джордже… вспоминать. Ведь, может, с ним что-то случилось, иначе бы он написал мне. Разве нет?.. В день, когда он уезжал, мы с ним взяли молоток и зубило и раскололи на две половинки монету в десять центов. Я взяла одну половинку, он другую, и мы поклялись сохранить их, пока не увидимся снова. Я положила свою в шкатулку для колец и спрятала в верхнем ящике комода. Она там и лежит… Наверно, глупо было притащиться сюда, чтобы его найти, да? Но я и думать не думала, что Нью-Йорк такой большой…

И тут Трипп издал короткий скрипучий смешок и прервал ее излияния: ему не терпелось, как видно, поскорее завершить сюжет этой умилительной – или как еще назвать? – истории и получить заслуженное вознаграждение.

– Известно ведь, – сказал он, – что парни из сельской местности о многом забывают, как только попадут в город и обучатся там уму-разуму. Уверен, этот Джордж такой же: сбился с пути или за него ухватилась какая-нибудь городская… А то и просто спился и уже ни на что не годен… Вы, мисс, послушайте мистера Чалмерса, он добра вам желает, и поскорей отправляйтесь домой, где у вас все будет хорошо.

Да, настало время действовать: неумолимо надвигался вечер.

Неодобрительно косясь на Триппа, я мягко и настойчиво уговаривал мисс Лоури незамедлительно направить стопы к дому. Я также ввернул слова о том, что совсем необязательно, если она печется о будущем своем благополучии, сообщать Хайраму Додду всю правду о ее посещении города Нью-Йорка, в недрах которого, скорее всего, и затерялся незадачливый Джордж…

Она сказала наконец, что оставила свою белую лошадку на привязи у железнодорожной станции, и мы с Триппом дружно посоветовали ей поскорее отвязать несчастного долготерпеливого Росинанта и скакать на нем домой во весь опор. А по прибытии подробно рассказать о том, как весело она провела день со своей подружкой Сюзи Адамс. (О чем своевременно предупредить саму Сюзи.) И тогда, заверил я ее, у нее в жизни все сложится как нельзя лучше.

И тут – не будучи прочно защищенным от воздействия победоносных сил красоты – я почувствовал, что по-настоящему увлекся этим происшествием. И в конце концов мы втроем поспешили к переправе через реку, и там я за один доллар и восемьдесят центов приобрел для нее билет на поезд. А на двадцать оставшихся купил чудесную красную розу, которую тоже вручил мисс Лоури. Мы с Триппом стояли на берегу и смотрели, как паром увозит ее от нас, а она машет нам платком и становится все меньше и меньше, превращаясь во что-то воображаемое и нереальное. И потом Трипп и я посмотрели друг на друга и вернулись на эту землю, неприглядную и пустынную, где не на чем остановиться взору.

Пелена волшебства спала. Вид Триппа снова чуть не вызвал у меня дрожь отвращения. Таким подавленным, измученным, неприкаянным я, пожалуй, не видел его никогда раньше.

Раздраженно я нащупал в кармане два оставшихся серебряных доллара и с презрением взглянул на него из-под полуопущенных век. Он попытался сделать вид, что отвергает мое презрение.

– Ну и что? – спросил он хрипловато. – Разве это не сюжет для душещипательного рассказика, даже если что-то придется добавить от себя?

– Ни черта подобного! – отрезал я. – Наш босс прогонит меня ко всем чертям с таким заурядным материалом. Приехала… Не нашла… Уехала… Что здесь такого?.. Придется нам утешаться хотя бы тем, что помогли милой девушке. Другой награды нам не будет.

– Что ж, извините, – почти беззвучно произнес Трипп. – Сожалею, что лишил вас некоторого количества денег. Я, по правде, вообразил, что из этого может получиться захватывающая история.

– Забудем, – сказал я с претензией на благородство. – И пошли на трамвай. В редакции уже хватились нас, наверное.

Трипп не двигался с места.

Сейчас он начнет вымогать у меня деньги, подумалось мне. Но я буду стойким: за что я должен платить ему? За неудачные поиски сюжета, который, кстати сказать, даже остался незавершенным? Нет, не выйдет!..

Трипп трясущимися руками расстегивал свой видавший виды пиджак и наконец вытащил из глубокого, как пещера, кармана нечто, когда-то бывшее носовым платком. Попутно он задел торчащую из жилетного кармашка дешевую цепочку для часов, и на ее конце блеснуло что-то… Но не часы. Я с любопытством протянул руку. Что это?.. В руке у меня оказалась половинка серебряной десятипенсовой монеты! Отрубленная зубилом половинка…

– Это была она? – воскликнул я.

– Да, – едва слышно ответил он. – А я бывший Джордж Браун, ныне Трипп. Ну и что?..

Исключая членов Всеамериканского женского общества трезвости, кто еще, хотел бы я знать, осудит меня за то, что я немедленно вытащил из кармана оставшийся доллар и молча вложил его в трясущуюся руку Триппа.