Текст книги "Немного страха в холодной воде"

Часть третья
ЗАЧЕМ ОТСТАВНОЙ КОЗЕ БАРАБАНЩИК?!

На стене между фотографиями мерно тикали ходики. В мирное тиканье часового механизма вплеталось тихое посапывание Матрены – несколько рюмочек забористой сычовской наливки наложились на бессонную ночь, сморило Мотю после «городского» обеда. Она не неугомонный фермер Сыч, что после плотного перекуса помчался с Дениской какой-то забор править. Не деятельный почтовик Суворов, что скушал на скорую руку немного бульона с бараниной и унесся в поселок по делам. Матрена – женщина немолодая, к ночным переполохам не привычная.

Надежда Прохоровна подремать не улеглась. За обедом она попросила Карпыча зайти с оказией в поселковое фотоателье и распечатать там все шестнадцать снимков места происшествия и два размытых кадра с удирающим кроличьим вором.

Сейчас все восемнадцать фотографий лежали перед бабой Надей на большом столе в главной Матрениной комнате. Лежали и ничего нового не сообщали.

Надежда Прохоровна тасовала их и так и эдак, два нечеткие снимка категорически выбивались из общей картины! Никак не могла понять уже довольно опытная сыщица-любительница Губкина: зачем Глафира Терентьевна Иванова потащилась ночью к чужим кроликам и есть ли в этом связь с убийством Мухина?!

Глафирин двор отлично охраняет бесноватый пес Буран. Сегодня, переговорив приватно с Дениской, Надежда Прохоровна узнала, что Федька таскал Глафириных курей не ночью, а потихоньку на вечерней зорьке, поскольку знал прекрасно: соседка пересчитывает пернатых утром, когда поочередно из курятника выпускает – куры у нее только по двору гуляют, на улицу не бегают. Потому и грешила Терентьевна исключительно на почтальонского Гавроша, что сделал подкоп под забором. Днем Буран на привязи сидит, ночью по всем угодьям носится, никакого человеческого вора к забору близко не подпустит.

Итак, учитывая отменного зубастого охранника, вернемся к главному вопросу – зачем Глафира отправилась ночью к чужим кроликам?

Решила отомстить Карпычу за пропавших кур и увести ушастого? Прокралась потихоньку к клеткам… Попалась на месте, перепугалась Карпыча с фотоаппаратом и убежала сломя голову.

Могло быть так?

Могло. И если помыслы Глафиры были не честны, можно на спор биться – разговаривать с орденоносицей абсолютно бесполезно. Ни за что старушка не признается, что лазала к соседу живность воровать. Стыдоба же! На старости-то лет… Надежда Прохоровна Глафиру маленько знала – та всегда упертой теткой была, завсегда на своем до последнего стояла, даже если не права была. Только раздражалась да злилась, если больше напирали… Любила, чтоб ее слово всегда последним на застольях было.

К Глафире просто так не подобраться, вспоминая одно из последних застолий в Парамонове, взгрустнула баба Надя. В то время, помнится, народ массово рванул на волю из рядов компартии, упертый член КПСС Глафира Иванова уверенно предрекала скорый крах капитализма и всеобщее торжество коммунистической идеологии. Сама без пенсии два месяца сидела, зарплату по полгода задерживали… но разве ж это доказательство?! Это – происки завистников из мировой буржуазии!

Упертая тетка Глафира Терентьевна. К такой ни с каким хитрым вопросом не подъехать, а в лоб идти – нечего и думать! Если неделю назад ни в чем не призналась, устоит и нынче. Сегодня днем Надежда Прохоровна видела, как бабу Глашу с чуть опухшей после неудачно удаления коренного зуба щекой привез из города семейный племянник на машине. Сейчас от бабы Глашиной баньки дымком потягивает – племянник с женой париться направились, так что идти с визитом не ко времени.

«Прогуляться, что ли, просто? – подумала Надежда Прохоровна. – Чего в духотище-то сидеть, когда на улице – погоды?..» Сложила в стопочку фотографии, поправила на спящей Матрене одеяльце и вышла из дому. Авось обдует голову ветерком и свежая мысль появится… Не хочется Матрену оставлять в деревне, где нераскрытое убийство над дворами топором висит. Тут надо расстараться, помочь сельчанам.

Гулять по «прошпекту» Надежда Прохоровна не пошла, протопала через огород к задней калитке. Вышла на узкую тропинку, вьющуюся по задам участков, поглядела из-под ладони на гладкую озерную равнину… Красота. Никаких заграничных курортов не надобно с такими вот красотами: тут тебе и простор, и воздух, и плеск волны… Отдыхай в тишине, пока дела ни призовут…

А какие дела у пенсионеров? В огороде в охотку поковыряться да с кумушками побеседовать.

За гостьей увязался Полкан, шмыгнул в приоткрытую дверку. Надежда Прохоровна свистнула песику – не убегай далёко! – и пошла по едва заметной, плохо протоптанной тропке к дому Мухина. Хотела еще раз оглядеться на месте, может быть, даже внутрь войти – вдруг и появится какая-то догадка?

…Траву вдоль деревянных штакетников сельчане скашивали – береглись пожаров, и в дело употребляли: Суворов на подстилку для кроличьих клеток, Сычи для крупной рогатой живности. Приятно гулять по ухоженным задам деревни Парамоново, где заросшим остался только островерхий холмик, издревле сложившийся из собранных с поля камней. Полкан помчался именно туда, нырнул в высокий бурьян, тявкнул громко и пропал из виду.

Надежда Прохоровна снова сложила руку козырьком надо лбом, поглядела на выставленную за забор Глафирину баньку: вроде бы не парятся уже. Дверь на деревянную щеколду с наружной стороны закрыта, на гвоздике у косяка висит когда-то черный, но уже выцветший под солнцем до мутно-серого цвета халат, пара мочалок просушиваются. Еще влажный жестяной тазик на лавочке к стене прислонен.

Видать, управились уже Глафирины гости. Но домой не уехали – Буран еще привязан на короткий поводок, погавкивает недовольно со стороны крыльца. Наверное, племянник с женой дома чай пьют, в обратную дорогу собираются.

Надежда Прохоровна прошла мимо холмика, собралась уже открыть калитку на огородик Мухина да свистнула Полкану – нарвется еще пустобрех на гадюку в траве, прогретые заросшие камни самое змеиное место и есть!

Но пес не отозвался. Возился увлеченно на одном месте, и выглядело это место небольшой проплешиной в довольно равномерной поросли бурьяна. Как будто внушительный булыжник, поднятый с поля, в травяную середку угодил.

Или и не булыжник вовсе…

Надежда Прохоровна осторожно – помня о змеях! – подошла к пышной зеленой шапке на каменном бугорке, привстала на цыпочки, вытянула шею…

Матренин охранник озабоченно обнюхивал некую пыльную розоватую тряпочку. Утыкался носом в рыхлую узорчатую ткань, ворчал…

Вид этой «тряпочки» заставил бабу Надю забыть о змеях. Уже предполагая, что разыскал неугомонный песик, она пробралась сквозь жесткие колючие стебли, склонилась над находкой…

И сердце бешено заколотилось: на внушительном валуне, что и образовал незарастающую проплешину, лежала женская юбка из легчайшей индийской марлевки – фиолетовые и сиреневые цветы по розовому полю. Нос Полкана утыкался в большое бурое пятно овальной формы между карманами.

Именно в эту юбку и был одет кроличий вор на снимке, сделанном Фельдмаршалом на месте преступления.

Теперь переднюю половину юбки украшали почти почерневшие пятна засохшей крови.

Надежда Прохоровна сглотнула шершавый комок, появившийся в горле, распрямилась: вокруг одни красоты и ни живой души. Отгоняя Полкана от юбки, нагнулась снова и бережно, двумя пальчиками, расправила ее на весу.

Небольшие пятна крови начинались чуть ниже ветхой резинки, а между обвисшими карманами образовалось внушительное пятно. Все выглядело так, словно кто-то, испытывающий сильнейшее кровотечение, прижался к животу своего убийцы…

Уже несильно палящее, вечернее солнце вдруг показалось бабе Наде слепящим огненным шаром, спустившимся к макушке. Перед глазами засновали радужные мушки – это давление внезапно подскочило! – руки, держащие юбку, повисли недвижимыми, тяжелыми плетями.

Глафира.

Глафира не успокоилась той ночью, после встречи с Фельдмаршалом, а пошла к Федору, которого подозревала в краже живности.

Пришла. Увидела на кухне обстановку, так много сказавшую хозяйственному глазу Надежды Прохоровны, и…

А что – и?! Что изменилось?!

О том, что Глафира могла пойти к Мухину, Надежда Прохоровна и так подозревала. Наткнулась баба Глаша на Фельдмаршалову засаду, перепугалась поначалу, в бега ударилась, а после разозлилась.

Вполне в ее духе выходит – бабушка конкретная, как говорит нынешняя молодежь. Обидно Глаше стало, что ее у клеток поймали, в краже заподозрили, развернула пятки и отправилась выяснять отношения с настоящим похитителем пернатых и ушастых. Видать, давно подозревала, что Федька на работу не так часто ходит… Или сказал кто из поселковых об этом…

Не важно! Важно то, что Глафира застала Федьку в доме с выключенным светом – вполне готовым к краже и обработке чужого поголовья.

И это Надежда Прохоровна вполне предполагала еще раньше. Глафира с Федькой даже могли на задах огородов столкнуться и отправиться выяснять отношения к Мухину домой…

Но вот что дальше?..

Если бы погиб Федя Мухин от удара сковородкой или скалкой по голове – тут вся картина ясная: кухонная утварь – самое женское оружие и есть.

Но Федьку дважды ударили шилом.

А Надежда Прохоровна очень хорошо помнила рассказ Алешки, когда тот вернулся с первого «адреса» в качестве оперативника убойного отдела.

Пришел Алешка, сел картофельное пюре кушать и между делом, зная, чем потрясти любимую Надежду Прохоровну, рассказал с комментариями такую вот историю.

В квартире, больше похожей на свинарник, произошло убийство: ударами ножа в плечо и в шею зарезали пьянчужку, зашедшего с визитом к семейной паре местных алконавтов.

В убийстве подозревали мужа. Он ничего не отрицал, так как проснулся утром весь в крови с ножом в руке. Все остальное помнил как в тумане.

Супружница, находившаяся тут же, поливала его проклятиями (под шумок опохмелялась), но грозилась дождаться из места заключения, поскольку чувствовала себя виноватой – драка развязалась из-за ее прелести неземной.

И так бы и увезли несчастного синюка, и осудили, как рецидивиста, поскольку был уже судим, но приехал на «адрес» хороший медицинский эксперт.

Осмотрел погибшего гостя алкашей, снял резиновые перчатки и очень доходчиво – в присутствии «неземной прелести» – доказал, что косые удары сверху вниз были нанесены слабосильной женщиной невысокого роста.

Пораженная достоверно собранной картиной, супружница призналась тут же и добровольно, рассчитывая на снисхождение суда. А Алешка долго потом распинался перед бабой Надей, рассказывая, в чем, по словам эксперта, различие между мужским и женским ударами.

Нормальная рассерженная женщина не бьет обидчика в район поясницы. Если, конечно, она не специально обученный убийца, что в случае с бабой Глашей даже рассматривать смешно. Такие бабушки, как старушка Иванова, могут ударить обидчика сверху вниз, наотмашь по башке и шее, но никак не бьют целенаправленно в печень, под лопатку или в легкое.

Не женский удар свалил Федю Мухина! Не женский.

Могла Глафира Терентьевна в сердцах садануть Федьку чем-то тяжелым, могла и ножиком куда-то ткнуть… Но чтоб вот так – точнехонько, убийственно… Навряд ли.

Или?.. Может быть?..

Никак не могла понять Надежда Прохоровна, чему ей верить. Своим рассуждениям, основанным на рассказе Лешки о женских и не женских способах спонтанного убийства, или собственным глазам? Ведь окровавленная спереди юбка – вот она, лежала, упрятанная, в бурьяне. А в доме снимки лежат на комоде, доказывающие, что не спала Глафира Терентьевна той ночью…

А может быть – спала? Украл Федька ее юбку, надел, платком голову обвязал и отправился воровать кроликов, прикинувшись соседкой, чтоб, значит, не узнали в случае чего…

Да ну. Одно дело – курицу к забору подманить и свистнуть (куриный загон за сеткой от Бурана упрятан и стоит на противоположной стороне дома), другое дело – мило злющего пса к хозяйской одежде подобраться… Порвет Буран! Близко не подпустит или так облает, что вся деревня сбежится посмотреть, кто у Глафиры озорует.

Надежда Прохоровна вздохнула надрывно, скатала юбку в аккуратную трубочку и поковыляла обратно к дому. Идти на участок убитого Федьки ей как-то расхотелось. Хотелось вернуться к Матрене, выпить чаю и еще раз (теперь в комнате Еленки) разложить на письменном столе все снимки, поглядеть внимательно – вдруг, в связи с открывшимися обстоятельствами, углядит на фотографиях то, на что раньше глаз не лег. Вдруг найдет доказательства присутствия Глафиры в Федькином доме…

Шагая по тропочке, не удержалась, еще раз оглянулась на бабы-Глашин участок, отметила, что белье и полотенца сушатся на веревочке неподалеку от крыльца; пристально посмотрела на вынесенную за ограду баньку… Что-то там цепляло взор, что-то не отпускало… Говорило…

Вот! Есть! ХАЛАТ! Выцветший до серости рабочий халат Глафиры! Висит спокойненько на гвоздике – бери не хочу!

Так, так, так… Если представить, что имеет баба Глаша обыкновение, помывшись после пахоты в огороде в баньке, оставлять на гвоздике рабочую одежду, то… тут-то Федька и мог по дороге к кроликам прихватить цветастую юбку!

МОГ!!

Надежда Прохоровна добавила ходу, цыкнула на путавшегося в ногах Полкана – песик все прыгал вокруг, стараясь ухватить зубами свою находку! – и попыталась систематизировать мысли. Что получается, если представить, что Мухин взял Глафирину юбку с гвоздика на бане и именно его сфотографировал Фельдмаршал?

Сыщица запнулась об Полкана, сбилась с мысли…

Ничего. Ничего путного все равно не получается. Даже если представить, что прибежал Федька домой в бабы-Глашиной юбке, что там его уже поджидал убийца… (Что, согласитесь, забавно – беседуют два мужика, один из них по-прежнему в бабьем платке и в юбке.) Или даже подкараулил преступник Мухина на подступах к дому, что вернее всего – как-то ведь окровавленная одежка оказалась на улице! А это значит – проткнули Федьку шилом еще на улице, и он впопыхах скинул юбку и в бурьян закинул… Не выбегал же, в самом деле, раненый мужик из дому и не бежал до каменного холмика, чтоб проклятую тряпку выкинуть?! Тогда бы он и до соседей добежал, чтоб помощь оказали!

Все чепуха, все чепуха… Ничего не получается, поскольку обе раны у Федьки сзади. Если бы он испачкался в собственной крови, то натекло бы со спины, пятно начиналось бы сразу от резинки, а спереди могли остаться только размазанные следы от испачканных рук, что он об перед юбки торопливо вытирал, но там – намокшее пятно.

Но если все же не Глафира убила Федора, то – КТО?

КТО в юбке бабы Глаши приходил воровать кроликов, потом скоренько, судя по времени смерти, убил Мухина и запачкался, буквально пропитался его кровью? КТО вылез через узкое окно запертого изнутри дома, где уже лежал истекающий кровью Федор, и, убегая, зашвырнул окровавленную юбку в бурьян? Не сжег, не закопал, а поступил просто и глупо выбросил. В доме следов не оставил, догадался двери-окна изнутри запереть и наружу вылезти, а главную УЛИКУ попросту в траву зашвырнул.

Избирательно предусмотрительный у нас убийца получается, да?

Белиберда какая-то… Федька мог сам украсть юбку и запачкаться в крови, но сзади; Глафира могла убить соседа, но нанесла бы удар сверху вниз, сковородой по маковке… Смешение горизонта, сторон света и рассудка. У бабы Нади закружилась голова. Как ни вращай, ни представляй, все крепко сходится на бабе Глаше. Именно ее юбка испачкана спереди, именно у нее имеется мотив и подходящие габариты высохшего тела – как раз для узкой дырочки в окне, именно она, выбравшись из запертого дома и пробегая к своему огороду, могла по дороге зашвырнуть юбку в высокую траву. Все по пути, ложится ровненько – один в один…

Неужто сбрендила старушка и зарезала соседа?! Причем именно насмерть резала, без дураков, по умыслу…

Эх, засадят бабу Глашу и о наградах не вспомнят. Или в психушку запрут, заслуженную нашу… Стоит только эту юбку показать следователю и фотографии припомнить – прости-прощай, Глафира Иванова. Мотив, возможность, косвенности всякие…

Очень потерянная и грустная приплелась Надежда Прохоровна в Матренин дом. Скатанную в трубочку юбку запрятала на антресоль в сенях, долго пила чуть тепловатую воду из бидона и думу тяжкую крутила в мозгах. С головы на ноги все переставляла и обратно.

Что, если оттолкнуться от самого узкого места в этом преступлении, то есть от дыры в окне?

Кто из сельчан смог бы пролезть в эту дырку, учитывая, что выставлялось стекло уже после убийства – на нем кровавый мазок отпечатался, и оставить дом запертым изнутри?

Подходящих по габаритам парамоновцев совсем не много. Терентьевну уже в связи с этим рассматривали – могла пролезть сухонькая старушка. Павлов – товарищ очень сухопарый. Сычи могли старуху Галю пропихнуть… Из области невероятного – Матрена и скучающий подросток Стечкин.

Итак, идем по пунктам. Милейший «академик». Зачем бывшему директору детского дома убивать местного пропойцу? Чего они могли не поделить? Живности у Павлова никакой, из дома только резиновые сапоги пропали и то давным-давно, а к Федьке Герман и тогда претензий не предъявлял.

Его парни не поделили что-то с поселковым сторожем?..

Навряд ли. Если бы у Федьки случилась стычка с пришлыми, об этом узнала бы вся деревня – Мухин горлодер известный.

А может быть, не так прост сам Герман Аркадьевич?.. Ведь путается тут в схеме одна неразрешимая загадка – кто-то проник в дом Пантелеевны, пошарил в документах, но ничего не взял… Что, если Павлов решил не только военный санаторий к рукам прибрать, но и окрестные земли под кадетский корпус пристроить…

Надежда Прохоровна вспомнила полные грустной усталости глаза учителя, представила, как тот залезает в Матренин дом или пацанов своих пошарить подсылает, и почувствовала себя неловко даже на расстоянии перед тихим порядочным мужиком.

Удумала тоже! Аркадич не знает, как убедить местных жителей не противиться детскому дому, лишний раз чихнуть боится, а тут – такое.

Нет, Павлов на козни не отважится, пока документы в министерстве не подпишут, рисковать не станет.

Если, конечно, Федька не прознал про детский дом и не удумал соседа шантажировать «народными выступлениями». А за свою мечту, за детский дом в бору на берегу озера, учитель мог зарезать никчемного человечишку… Мог сам перед собой оправдаться. Знаем мы этих ницшеанцев, Арнольдович рассказывал про «цель оправдывает средства»…

Господи! Да какой из Германа фашист иль ницшеанец?! Культурный мужик – Божий человек! Прости, Аркадьевич, Христа ради, за такие паскудные мысли!

Доверять надо, Надя, интуиции – не подгонять данные под результат, а мозгами шевелить! Разозлившись на себя, Надежда Прохоровна даже плюнула в сердцах. Эдак дойдет до того, что представится, как Сычи все коллективом старую Сычиху в окно пропихивают!

А с фермерами и без того все просто и никакие габариты ни при чем! Зачем Дениске, учитывая время смерти Мухина, приходить к тому домой – в сухую теплую полночь! – в резиновых сапожищах?!

Даже если они не на утреннюю, а на вечернюю зорьку рыбачить собирались… Если махнули рукой на эту зорьку и напились с вечера в темном доме… убил Денис соседа и только под утро очнулся – в сапогах, отпечаток на стекле оставил, когда бабу Галю в щель пропихивал…

Тьфу! Так до того дойдет, что Матрену подозревать начну!

Надежда Прохоровна рассерженно поерзала на низкой лавочке, но мысль – подозревать тут можно всех – не уходила. Прицепилась гадким репейником к мозгам, колола каждую извилину – царапалась: а ну как малолетний Стечкин повадился к деревенскому алкоголику от скуки бегать? А ну как застукала Серафима Яковлевна сбежавшего ночью внучка у разнузданного пьяницы и сгоряча…

А что «сгоряча»? Шилом два раза в спину ткнула, так что ли? А потом уже с улицы «приняла» Павлика из дыры в окошке…

Не-е-ет, старуха Стечкина скорей клюкой огреет, чем шило схватит…

Но что, если гуляет она с клюкой по деревне не из-за хромоты, а чтобы ловчее с резвым внуком управляться? Протянуть вдоль хребта в случае непослушания… Павлик-то, издали видать, от скукотищи подыхает – нет ровесников в деревне, а так и до любого безобразия недалеко.

Федька тоже без компании тут сидел, от безделья днем маялся – мог он с городским мальцом по дурости связаться?..

Мог. Федька мужик насквозь дурной, ему что пацану одиннадцать лет, что восемнадцать, не большая разница – все компания да слушатель… Так что и старуха Стечкина вполне на эту дружбу осерчать могла…

Но вот убить?.. И по словам Карпыча, возле Федькиного дома никаких отпечатков клюки не было…

Надежда Прохоровна встала с лавочки, решительно одернула платье и, выйдя на улицу, потопала к дому дачников Стечкиных. Пора проверить, что за бабушка такая Серафима, нужна ли ей трость для ходьбы или исключительно в воспитательных целях?

В тени у прогретой за день стены кудрявенькая пятилетняя Оленька играла в «магазин». Устроила на лавочке «прилавок» и предлагала «покупателям» – двум чумазым Барби и медведю – завернутые в подорожник «конфеты-леденцы» из гладких камушков. «Торговля» шла бойко, Барби манерничали и спорили с «продавщицей», толстый мишка обложился «покупками» и «приценивался» к пол-литровой пластиковой бутылке с водой из лужи.

На девочке было надето нарядное платьице с оборками, оцарапанная коленка щедро залита зеленкой. Хорошая девчушка. С пришедшей бабой Надей поздоровалась вежливо, предложила «отовариться»…

Надежда Прохоровна укорила себя, что не взяла для внуков Серафимы гостинца: приятно радовать воспитанных детей.

Сама Серафима Яковлевна Надежде Прохоровне шибко не понравилась. Та относилась к наивреднейшей категории старух, что вечно недовольны всем и всяким: «Зачем такая жаркая погода? Зачем со скотного двора Сычей летит так много мух? Зачем собака лает, а коты цыплят воруют?.. Когда же, наконец, в деревню газ проведут?! Они там что – не чешутся?!»

Надежда Прохоровна могла бы на это ответить: «Жара лучше, чем дожди. Молоко у Сычей ты сама покупаешь. Собаки деревню охраняют…» Но не сдержалась и вступила в разговор только раз, когда словоохотливая кумушка принялась мыть кости невестке:

– Рожать задумала! Ольгу еще не вырастила, мне на лето подкинула, а туда же! И было бы дело – ребенка захотела, – доверительно выпучила белесые глаза, – так ведь нет – в запас рожает!

– Как это? – не поняла Надежда Прохоровна.

– А так! – обрадовалась отклику Стечкина. – У их соседки в прошлом году ребенок утонул, так Машка сбрендила! Хочу, чтобы второй ребенок был, вдруг с Ольгой что случится! Каково, а?! «Запасной» ребенок ей понадобился!

И вперила пылающие гневом очи в молчаливую тетушку.

– А что же тут плохого? – невозмутимо пожала плечами баба Надя. – Может быть, ваша Маша от страха Ольгу потерять уже заранее, на всякий случай, повеситься готова… Пускай рожает, раз эй это голову и нервы поправить поможет. Пусть успокоится, раз ей так лучше. Вреда-то – нет, а только польза всем.

Серафима Яковлевна недовольно заткнулась, а через несколько минут поставила в пример свою разумнейшую дочь, что родила и воспитывает с мужем одного сынка Павлика, чтоб, значит, нищету не плодить.

Понятно, усмехнулась баба Надя. Дочь будет молодец, хоть пятерых «в запас роди», невестка – дура бестолковая, уселась на шею к Серафиминому сынку и ноги свесила, да еще одного «нахлебника» посадить пытается.

Терпеть не могла баба Надя таких противнейших старух! Всем недовольны – погодой и ценами, ассортиментом в магазинах и транспортом, соседями и родственниками…

Серафима Яковлевна тут же доказала, что периоды благодушия у нее чрезвычайно коротки. Легонько похвалив доченьку, обрушилась на нее с проклятиями:

– Прислала, понимаешь ли, компьютер Павке! Додумалась! Я теперь день-деньской с мальчишкой воюю, не могу его от «игрушек» оторвать!

В этом вопросе Надежда Прохоровна Серафиме Яковлевне посочувствовала и распрощалась с той без всякого сожаления: полчаса на теплой лавочке показались пыткой! Соскучившаяся по собеседникам старуха Стечкина вывалила на гостью весь ком скопившегося недовольства. Если бы баба Надя не ушла из ее дома, она продолжила бы в том же духе, не останавливаясь до самой ночи.

Кошмар! У бабы Нади даже голова загудела и уши запылали.

Но уходила Надежда Прохоровна с чувством, что задача его решена: Серафиму и Павлика из подозреваемых можно исключить совершенно и бесповоротно. Такие злющие кляузницы, как Стечкина, до полного беспредела ситуацию не доведут. Придушат на корню еще в зародыше.

Да и Федька вряд ли связался бы с малолетним внуком подобной особы – бабка такой лай на всю округу подняла бы: привлекла к делу и участкового, и полномочному представителю ООН по вопросам безоблачного детства жалобу накатала. Громогласно бронебойная старуха. Такой повоевать – бальзам на раны. Убийство не ее конек, Серафима, прежде чем за нож схватиться, с большим удовольствием будет два часа лаяться – всех окрестных собак перебудоражит. Так что не тот типаж.

Шагая по улице, Надежда Прохоровна думала о незнакомой беременной женщине Маше Стечкиной. С такой свекровью жить – и вправду легче удавиться!

В доме Матрены снова вкусно пахло жаренной на шкварках картошкой. Пантелеевна легко порхала по крохотному кухонному закутку и шумно радовалась прогрессу:

– Верка Тушкина позвонила! Помнишь, на моей свадьбе свидетельницей была, рыженькая такая, с косой?.. Идет в гости, а у меня уже – и стол накрыт, и картошка с пылу с жару, и мясцо с лучком поджарено… Здорово, правда? Раньше ведь как бывало: притопаешь за две версты в гости да только дверной замок поцелуешь – сами на покос уехали или по грибы отправились. А нынче – комфорт. Позвонил. Пошел. К горячему столу притопаешь. Уже ведь, Надя, не так стали на ногу легки, просто так, в охотку, и не соберешься с дверными замками здороваться…

Надежда Прохоровна согласилась с тем, что прогресс сильно способствует облегчению пенсионерской жизни, и помогла золовке накрыть на стол…

* * *

Вера Семеновна Тушкина принесла в Парамоново сногсшибательную весть – вчера в поселке ЦЕЛЬНУЮ преступную банду ловили! Всем отделением милиции, с привлечением контингента добровольных дружинников.

Ходили по дворам, разыскивали некую цыганку Розу, главный дружинник Кузьма Захарович говорил, что лично эту хитрющую мошенницу видел – та лезла воровать его ковер, повешенный на плетень для просушки. Но храбрый дед Кузьма преступницу не забоялся. Схватил тяжеленную оглоблю и только пригрозил – та, фьють, извернулась юркой змейкой и исчезла в неизвестном направлении.

Зеленоватые глаза рассказчицы Семеновны восторженно искрились, история побега из заключения Свирида Козлова выглядела чистейшей бондианой. К месту преступного (и жутко грязного!) побега электрика из-под стражи была опять приплетена и баба Надя, сиречь – цыганка Роза. Ловкая злоумышленница, способствовавшая милицейскому позору и торжеству вселенских беспорядков.

И если учитывать, что многие подружки агента 007 – этнические красавицы, то бабу Надю расписали, не жалея языков. Скромная плетеная шляпка Надежды Прохоровны превратилась в шикарное сооружение с таинственно широкими полями вроде мексиканского сомбреро, миленькое платье приобрело оттенок заграничного гламура, сама «цыганка Роза» из крупноносой, с усиками бабки обернулась в знойную соблазнительницу – «ну, вылитая Светлана Тома из картины „Табор уходит в небо“»!

И что за истории плетутся в российских деревнях! Надежда Прохоровна никогда еще не слышала столько искреннейших комплиментов по поводу своей, признаем честно, весьма посредственной внешности.

А уж по адресу ее ума и ловкости как фантастически свидетели прошлись!.. Если верить изустному творчеству поселковых фольклористов, то баба Надя нарочно села в «обезьянник», чтобы проникнуть в милицейский участок (на крыльцо которого пыталась пробраться еще в обеденный перерыв), дабы похитить из сейфа табельное оружие и денежные средства личного состава – да вот ключа подобрать не сумела. Хотя Свирида Козлова и рядового Володю удалила из отделения необычайно ловко и изобретательно, используя болезнь первого.

О, как!

Свирид Козлов был позже обнаружен Ниной Сергеевной на сеновале Антонины Юрьевны, немного бит и возвращен в участок.

Через два часа на птицеферме перегорел трансформатор, в связи с чем Свирида срочно амнистировали и переправили в «воронке» на помощь огорченным «марксистам». Свирид, по словам свидетелей, был в одном тапке и почти вменяемом состоянии. Электричество на фабрику вернулось через полтора часа.

…Надежда Прохоровна и Матрена Пантелеевна прослушали несущийся взахлеб рассказ и даже ни разика не прыснули, хотя хотелось очень. В наиболее увлекательных местах деревенской бондианы женщины и глаза таращили, и правдиво охали: «Да что ты говоришь?! Не может быть?!» Вера Семеновна получила от слушательниц ожидаемую реакцию, насладилась успехом и браво хлопнула наливки.

– Дела творятся, девки, в кино не ходи! – И захрустела малосольным огурцом.

«Девки» согласились, что в кино нынче скучновато по сравнению с реальной жизнью, а про себя подумали – дает деревня жару! Мошенницу не поймают, так хоть сами развлекутся. Рассказов хватит до следующего запоя и побега электрика Козлова.

Остроносенькая конопатая Семеновна окончила захватывающую эпопею и понемногу свернула на узконаправленную колею стародавней распри между Алевтиной Федотовной и Марфой Львовной.

Надежда Прохоровна вежливо прослушала вступительный аккорд: «Эта зараза Алька Марфе клок волос вчерась выдрала…» – и неслышно ушла в маленькую комнату Елены. По пути прихватила с тумбочки у телевизора большую старинную лупу – трофейную, что еще дед Матренин с Великой Отечественной привез. (Матрена ее нынче для разглядывания мелких буковок на газетной телепрограмме приспособила.) Разложила на письменном столе смутные фотоснимки куриного вора и через лупу попыталась понять – мужчина или женщина сбегает из суворовской засады? Чей темный локоть прочертил штрихом последний фотоснимок – побольше, Федькин, аль сухонький, старушечий?

Но ничего полезного в расследование это не принесло. Размытый и темный мазок на фотографии позволил только догадаться, что этот локоть просто был, то есть преступник совсем не однорукий. А пользы от этого – чуть. Одноруких в деревне отродясь не водилось.

Надежда Прохоровна поводила лупой по фотографии, попыталась ботинки разглядеть, взгляд зацепился за некую ровную полосочку, что прочертила юбку в районе седалища. «Грязь, что ли, налипла?» – подумала упорная сыщица. Присмотрелась – нет, не грязь. Точно такого же цвета крошечный завиток выглядывал из складок юбки… Где-то на свежую краску уселся ворюга? – подумала баба Надя. На узкую жердочку похоже… Или это две прорехи, а через них темно-фиолетовое исподнее проглядывает?..