Текст книги "Городские легенды"

Часовня

Но вернемся к часовне Николая Чудотворца (дом № 3). В 1787 году часовня во имя Николая Чудотворца на Немецком рынке в Елохове была приписана к Николо-Берлюковской пустыни.

В 1852 году она была полностью перестроена с каменным домом и кельями.

В 1914 году по проекту архитектора И.Ф. Мейснера, видимо, была построена заново небольшая часовня Николо-Берлюковской пустыни, называвшаяся в народе Ладожской. Она фиксировала пересечение улиц и замыкала визуальную перспективу со стороны Немецкой улицы. Прямоугольный объем часовни завершался одним рядом закомар, рисунок которых поверху повторялся наличниками окон. Навес над входом покоился на двух столбах. Небольшой изящный купол придавал сооружению стройность.

13 января 1923 года часовня была закрыта, а в 1928 году снесена.

Можно только догадываться, сколько молитв и просьб было здесь произнесено торговцами, сколько пожертвований обещано. Рынок-то не просто процветал. Он был одним из самых больших, известных и имел огромные склады и холодильники, уходившие аж на семь этажей вниз.

К сожалению, то, что не было раскурочено во время прокладки туннеля и стройки, оказалось засыпано глубоко под землей. Но автору этих строк довелось в 1986 году спускаться на несколько уровней вниз в еще доступные во время стройки холодильники. Даже несмотря на то что тогда они уже были нерабочими и заброшенными, поражали и масштабы, и уровень инженерной мысли: хорошо укрепленные галереи, продуманные скаты и подъемы, и холод, который не выветрился за века…

Когда часовню снесли, это место так и осталось пустовать. А затем в стоявшем за ней доме – бывшем лабазе Немецкого рынка образовалось питейное заведение. В советские годы в здании находилась чебуречная и пивная с народным названием «Капкан». Название было дано потому, что из массы служащих, топавших к метро по Ладожской улице, пивная постоянно выхватывала клиентов внутрь. Сегодня на этом месте находятся ресторан «Пьяный дятел» и «Макдоналдс». Среди бауманцев кроме «Капкана» ходило и название «Политэк», поскольку вместо лекций по политэкономии студенты предпочитали свалить в это заведение… Названия сменились. А суть осталась прежней…

Рынок

Вот как писал искусствовед и историк Сергей Дурылин об этом рынке:

«Когда я вспоминаю мясную линию Немецкого рынка, я думаю: вот бы туда старых голландцев и фламандцев, любителей мясных nature morte’oв: какую бы удивительную по разнообразию и кровавой мясной сочности картину нашли они там!

Взять хоть бы мясные лавки. Холодные, насквозь пропитанные морозом, мрачные, с огромными чурбанами для разрубки туш, напоминавшими кровавые плахи для казни преступников, лавки эти были набиты всякими мясами до тесноты. Иссиня-красные туши – бычьи, свиные, бараньи – вздымались от полу до потолка. К потолку же были привешены, распустив крылья, тетерева, глухари, куропатки, рябчики. На Волках по стенам, как на тесных нарах в ночлежном доме, лежали гуси, индейки, утки, куры.

Рыбные лавки на Немецком рынке были особая статья. Многопудовые осетры с острейшими, как иглы, носами; грузные, не в подъем одному человеку, белуги; розово-желтые семги, каких не увидишь и в Архангельске, на их родине, занимали здесь то место, которое в мясных лавках принадлежало бычьим и свиным тушам. Судаки, караси и лещи „пылкого заморозу“ соответствовали здесь крупной птице – гусям и индейкам: эти еще были на виду и на счету, а весь прочий рыбий народ был без счету, им были набиты огромные многопудовые плетенки и короба из щепы, стоявшие на полу. Тут же стояли целые мешки с белоозерскими снетками – мелкой сушеной рыбкой, из которой варили сытные вкусные щи и картофельную похлебку, фунт их стоил копеек 15. За все последние 24 года я не видел в Москве ни единого снеточка; куда они девались – ума не приложу. В полутемных помещеньицах при рыбных лавках стояли большие деревянные чаны с живой рыбой – тут в жуткой тесноте рядом со смиренной подмосковной плотвой извивалась кольцом стерлядь, уроженица Оки или Волги.

Целые кади были полны черным жемчугом икры – зернистой и паюсной. Я говорю „черным“, потому что красной кетовой икры тогда и в помине не было, она появилась в Москве после японской войны, и сначала на нее недружелюбно косились, как на щуковину или сомовину: эта рыба-де для нехристей, а эта икра-де, икра для нехристей, недаром, мол, она добывается из „кита-рыбы“. Да и какая была особая нужда в этой новой красной икре, когда лучшая черная паюсная осетровая икра стоила рубль-рубль двадцать, а зернистая – рубль-полтора за фунт?..

Но я все говорю о лавках, магазинах, амбарах, лабазах, а ведь Немецкий рынок был сверх того и базар – ежедневный, непрерывный базар, весь заставленный телегами и возами, приехавшими из ближайшего, а часто и далекого Подмосковья со всевозможной снедью, производимой подмосковными огородниками и крестьянами.

Тут все – и мясо, и битая птица, и рыба, и масло, и сметана, и творог, и овощи, и плоды, и грибы – было еще дешевле, чем в палатках и лавках. Кто же из сколько-нибудь хозяйственного люда в Елохове покупал огурцы, морковь, капусту, картофель в лавках? Все это покупалось с воза, от огородника, от пригородного крестьянина, все это было не лежалое, не мятое, не вялое, а самое свежее, еще с блестками росы, еще с запахом вольного простора».

Бауманская улица

В старые времена улица на своем небольшом протяжении до Немецкого рынка называлась Фонтанкой, или Фонтанами, по названию питейного дома «Фонтан».

Недалеко от нынешнего метро Бауманская улица пересекается Ладожской, правая сторона которой снесена в середине 1980-х годов. Левая сторона, часть Немецкого рынка, сохранилась, а здание на стрелке улиц Ладожской и Фридриха Энгельса (Ирининской) реконструировано.

Ураган 1904 года

В пять часов утра 16 июня 1904 года над Москвой пронесся ураган огромной разрушительной силы. Серьезно пострадали Лефортово, где за считаные минуты смерч уничтожил Анненгофскую рощу из вековых деревьев, посаженных еще при императрице Анне Иоанновне, а также Мещанская, Басманная и Яузская части города.

Громадные черные тучи двигались на Москву с юга и запада. Зрелище было настолько впечатляющим и угрожающим, что многие люди позже вспоминали о том, что страшнее и темнее неба они никогда более не видели. Когда надвигалась воронка, становилось совершенно темно; на одной из улиц даже столкнулись две кареты.

Выпал град необыкновенных размеров: градины были с куриное яйцо, а отдельные градины, имевшие форму звезды, достигали 400–600 г. Проходя через Москву-реку, смерч высосал воду и обнажил на короткое время ее дно.

Было разрушено несколько сотен домов, поломана масса деревьев. В Сокольническом парке смерч проделал просеку шириной 400 метров. Погибли и получили ранения около 800 человек.

Император Николай Второй пожаловал 100 000 рублей на пособия пострадавшим.

Вот как описывал это событие писатель и журналист Владимир Гиляровский – «дядя Гиляй»: «Картина катастрофы такова. Сначала легкий дождь. Потом град по куриному яйцу и жестокая гроза. Как-то сразу потемнело, что-то черное повисло над Москвой. Потом это черное сменилось зловеще-желтым. Пахнуло теплом. Затем грянула буря, и стало холодно. После грозы над Карачаровом опустилась низко-черная туча. Туча снизу росла, сверху спускалась другая, и вдруг все закрутилось. Некоторым казалось, что внутри крутящейся черной массы, захватившей небо, сверкают молнии, другим казался пронизывающий сверху вниз черную массу огненный стержень, третьим – вспыхивающие огни… Эта страшная масса неслась на них, бросились – кто куда, не помня себя от ужаса».

Или как писали «Московские ведомости» 30 (17) июня 1904 года:

«…Вихрем на Немецком рынке снесено много крыш, причем дело не обошлось без несчастных случаев: падавшие крыши причиняли ушибы людям и лошадям. Ураган в особенности разразился в Сокольниках, Лефортове, за Покровской заставой, а также в Люблине и Перерве. Вековые деревья вырывались с корнями и с крыш срывались железные листы; телеграфные и телефонные столбы сносило. В Анненгофской роще произведено громадное опустошение. Снесены и рухнули на многих фабриках и заводах трубы, причем были несчастные случаи с людьми».

После урагана возле часовни у Немецкого рынка состоялся молебен по погибшим и пострадавшим, собравший огромное количество местных жителей, торговцев и просто сочувствующих.

Факт

Интересно, что Иван Грозный, чтобы не тратиться на содержание иностранцев, среди которых было много пленных ливонцев, разрешил им варить пиво и торговать вином. А в Москве в то время действовал «сухой закон» – до того, как Грозный не открыл первый кабак для опричников. Вот все жители города и ходили пить в Немецкую слободу. Некоторые историки считают, что как-раз отсюда и пошло выражение «уйти в запой», то есть уходили в буквальном смысле слова в запой на несколько дней в Немецкую слободу и возвращались назад из запоя в Москву.

Николо-Берлюковская пустынь

Николо-Берлюковская пустынь находится в Московской области, близ села Авдотьино, в 20 километрах от Богородска (Ногинска). По словам духовного писателя XIX века Ивана Шевелкина, «во всей губернии не найти такого приволья».

Местное предание гласит, что название «Берлюки» происходит от прозвища жившего здесь когда-то разбойника (это прозвище переводится как «волк», «зверь» или «человек с суровым характером»). Позднее это место освятилось молитвами иноков…

Здесь в XVII веке рядом с храмом Святителя Николая поселился инок Варлаам, пришедший, скорее всего, из соседнего Троице-Стромынского монастыря. В Смутное время храм сожгли поляки, и Варлаам построил деревянную часовню, куда поместил икону святителя. Вскоре на месте часовни была сооружена небольшая каменная церковь – духовная власть спешила восстановить утраченные в Смуту святыни.

После упразднения патриаршества Петром Великим эти земли перешли сначала к кремлевскому Чудову монастырю, а затем – к Троицко-Стромынскому. При строителе Сильвестре община приобрела в Москве небольшое подворье. При описи имущества 1764 года за Николо-Берлюковской пустынью числился храм с двумя престолами – Живоначальной Троицы и святителя Николая, деревянная колокольня, братские кельи. К ней были приписаны три часовни в ближайших деревнях. Число братии составляло восемь человек.

В царствование Екатерины Великой было упразднено несколько сот обителей, в их числе оказалась и Берлюковская пустынь, закрытая в 1770 году. Впрочем, вскоре митрополит Московский Платон (Левшин), гостивший в имении сенатора В.И. Лопухина Саввинское неподалеку от Берлюков, решил возобновить ее. Средства на возобновление Никольского монастыря в Берлюках поступали и от московской знати, чьи имения располагались в этих местах.

2 декабря 1779 года Николо-Берлюковская пустынь была утверждена как заштатный монастырь. Через год обители вернули и три часовни, принадлежавшие ей ранее, а в 1787 году передали еще одну – близ Немецкого рынка в Москве.

После 1917 года в Николо-Берлюковском монастыре располагалась психиатрическая лечебница. Обитель во второй раз была закрыта.

В 1993 году власти отказались вернуть хорошо сохранившийся монастырский ансамбль Церкви. В этом же году с монастырской колокольни бурей сорвало крест, который не был снят даже при Советской власти.

Но в 2006 году решением Священного Синода Русской Православной Церкви благословлено возрождение монашеской жизни в обители.

Трагедия и слава рода Щаповых
(Большой Демидовский, 58)

Этот дом давно уже вызывал тревожные воспоминания и надежду, что с ним все будет хорошо. И вот вчера, проходя по Большому Демидовскому переулку, я увидел, что реставрационные работы там в полном разгаре.

Правда, реставрацией это можно назвать с большой натяжкой, поскольку половину здания просто воссоздают заново. Но то, что он будет жить, – уже хорошо. Это один из домов купцов Щаповых, большого и богатого рода, оставившего следы по всей России. Но давайте по порядку. На боковом фасаде дома сохранился хозяйский вензель.

Призраки пожара

Есть у дома 58/3, который одновременно числится и по Большому Демидовскому переулку, и по Бауманской улице, своя мистическая история. Местные подростки и ребята постарше, которые на протяжении всей второй половины нулевых годов не раз залезали в дом Щапова, рассказывают свою легенду, связанную с трагедией, случившейся здесь сразу после Нового, 2006 года. Они передают друг другу рассказ о девочке, которая жила в этом доме и сгорела во время новогоднего пожара. Рассказывают, что если залезть в этот дом или подойти к окнам комнаты, где она жила, то можно услышать детский плач.

И в подтверждение этой истории юные исследователи приводят факт, что в той части дома, которая полностью выгорела, есть только одна удивительным образом сохранившаяся комната, которая очень похожа на детскую: обои с нарисованными пони, разбросанные обгоревшие и закопченные игрушки. Все как будто подсказывает, что в углу стояла детская кроватка. А на ней в ту ночь, как и обычно, спала девочка с мечтами о кукле Барби, которую она заказала Деду Морозу. Но мама сказала, что Барби к ней обязательно придет, только попозже, не в Новый год, а на день рождения…

А потом начался пожар, и девочке было очень страшно. А мама не шла и не шла. Потому что задохнулась от дыма… Такую историю передают друг другу подростки шепотом, с глазу на глаз, или когда уже залезли в дом.

По рассказам местного бомжа Димы, которого я частенько вижу на Большом Демидовском, находиться внутри дома Щапова больше пары часов просто невозможно. Как-то он попробовал провести в заброшенной усадьбе ночь, но обстановка была настолько гнетущей, давящей, а скрипы старого дома и звуки, напоминающие тихие детские стоны, были такими громкими и внезапными, что он не выдержал и в панике бежал в соседний заброшенный дом, через дорогу, где порой ночует и сегодня. К этому же дому он не подходит ближе чем на десять метров. «У него дурная слава», – говорит со знанием дела Дима.

Но теперь, возможно, все переменится. Хотя призраки неохотно уходят с привычных мест.

Насколько правдива эта история, большой вопрос. Но в сводке госпожарслужбы от 2 января 2006 года сообщается: «в здании бывшего общежития фабрики „Россиянка“ по адресу: улица Бауманская, 58/3 произошел пожар. Один человек погиб, несколько госпитализированы».

Пожар произошел в двухэтажном общежитии старой постройки, где проживали сотрудники муниципальной службы «Экологический фактор плюс». Погибла одна женщина, еще шесть человек были госпитализированы. Сигнал о возгорании поступил на пульт дежурного около 1.50. На место были высланы десять основных пожарных расчетов. Огнем и дымом был охвачен весь второй этаж здания.

Пожар охватил 200 метров дома, и потушили его около пяти часов утра. Всего пострадали 20 человек. Три человека госпитализированы в тяжелом состоянии.

Кстати, дом был признан аварийным еще в 2003 году. Его даже хотели снести, но, к счастью, не успели. Тогда здесь жило 29 семей – 76 человек. И бесхозным он стоял до 2009 года. Пока его не купила компания «ПАЙТЕН Менеджмент, Лтд.». Вот она и делает ремонт.

До Щаповых

А начиналось все очень давно и совсем по-другому. Весь квартал по Немецкой (ныне Бауманской) улице между Аптекарским и следующим – Денисовским – переулками был занят одной большой усадьбой, составившейся в начале XIX века из двух – графини Е.В. Литты (ближе к Аптекарскому) и генерал-майора М.Я. Ламакина (на углу с Денисовским переулком). Значительно раньше – в конце XVII века – на последнем участке стояла голландская реформаторская церковь, отчего часть Денисовского переулка между Демидовским переулком и Немецкой улицей долгое время называлась Голландским переулком.

Голландцы составляли немалую часть населения Ново-Немецкой слободы. О деревянном храме на этом месте известно еще с 1616 года. А в 1694 году им было позволено построить свою каменную кирху, которая вмещала около 200 человек. В ней был похоронен швейцарец адмирал Франц Яковлевич Лефорт (1656–1699), ближайший петровский соратник, именем которого впоследствии стала называться слобода на Яузе. Могила его пропала еще до сноса церкви. В 1812 году церковь сгорела, участок и ее обгорелое здание было продано генерал-майору М.Я. Ламакину.

При обследовании здания в 1996 году специалистами из Мосреставрации и студентами МАРХи выяснилось, что подвалы – петровских времен, а 1-й этаж – 1760-х годов. При тщательном изучении планов владения выяснили, что это и есть церковь.

Оба участка – Литты и Ламакина – в 1826 году приобретает купец Василий Иванович Щапов (1790–1864). В этом же году он строит здесь свою текстильную фабрику. Кстати, Щаповы владели еще землей и на другой стороне Немецкой улицы и Старокирочного переулка.

Щаповский квартал

Щаповы построили фабричные корпуса, склады и городскую усадьбу с домами, в которых жили сыновья, внуки и родственники Василия Щапова. Василий Иванович переселился в Москву из Ростова Великого в начале XIX века. Род Щаповых известен в Ростове со второй половины XVII века. Они принадлежали к уникальному сословию сокольих помытчиков.

На фабрике Щаповых ткали «холстинки, саржинки, тик, платки, т. е. товар не набивной (ситцы), а узорчатый, тканный в полоску и клетку из английской бумажной пряжи и русской льняной». В 1843 году в Москве среди 149 бумаготкацких и набивных фабрик значится фабрика 2-й гильдии московского купца Василия Ивановича Щапова в собственном доме во II квартале Басманной части, рабочих 485 человек. Только семь московских фабрик имели более крупное производство, из них до 1918 года работали фабрики Прохоровых, Константиновых и Щаповых.

Согласно завещанию Василия Щапова, три его сына – Петр, Илья и Павел получили после смерти отца в 1864 году по 1/3 наследства. При этом младший Павел сразу вышел из семейного дела, взяв свою треть деньгами, а старшие, выполняя желание отца, образовали общую фирму «Братья Петр и Илья Щаповы».

Братья Петр и Илья не были деловыми людьми.

Петр Васильевич Щапов (1845–1890) любил хорошую обстановку, книги, путешествия, общественные дела.

Он имел от Ольги Даниловны, жены вне брака, двух сыновей, Василия и Петра, которых затем усыновил, а после смерти Ольги Даниловны женился на красавице Александре Антоновне Орловой, которую привез из Царского Села.

Жил с семьей в доме в Большом Демидовском переулке. Дом не сохранился.

Младший брат Петра и Ильи Щаповых не был предпринимателем и постепенно истратил все доставшиеся от отца деньги не только на двух жен – сестер, но и на создание выдающейся библиотеки, которая насчитывала до 30 тысяч томов. Племянник Павла Васильевича вспоминал, что дядя «женился в 17 лет на красавице-дворянке Зинаиде Петровне Хавской, дочери московского историка Петра Васильевича Хавского (1771–1876), купил дом в модной части Москвы, на Поварской, завел лошадей, жил красиво, но быстро прожил свое состояние. Затем развелся с женой и сошелся с ее сестрой Лидией. Его, безденежного, братья взяли на свое содержание и дали на своем участке домик, выходивший в Демидовский переулок. Детей у него не было.

Павел Васильевич Щапов (1848–1888) занимался собиранием книг по истории России. Он собрал превосходную библиотеку, в которой были старопечатные и другие уникальные книги. После смерти Павла Васильевича книжное собрание со шкафами и библиотечной лесенкой поступило в отдел редкой и рукописной книги Исторического музея, где до 1960-х годов хранилось прямо в читальном зале. Библиотека, завещанная им Историческому музею, имеет также «совершенно исключительное значение по количеству редких книг, посвященных развитию науки в России и литературоведению». Щапов указан на памятной доске в фойе Исторического музея как даритель – один из создателей фондов музея. Вот ему и принадлежал дом № 58/3 с. 5 – особняк, 1867 года постройки, который сейчас активно восстанавливают. А дом был обращен в Петровско-Лефортовское начальное училище при фабрике Щаповых. За домом сохранился каретный сарай, который сейчас реконструирован.

А Илья Васильевич (1846–1896) любил выпить; он скоро вышел из дела, но его имя в названии фабрики сохранилось. Впрочем, он много сделал в Подмосковье. Создал школу, мастерскую по производству кружев. Щапово и сейчас существует как музей, несмотря на то что практически стало частью города.

Фабриканты

На московской фабрике же производили «разную выработку» и торговали как ею, так и хлопчатобумажной мануфактурой других фабрик. В качестве управляющего, внесшего значительный вклад в развитие дела, служил их родственник, племянник Василия Щапова – Михаил Иванович. Кстати, именно благодаря его воспоминаниям многое известно о купцах Щаповых.

Сын Ивана Ивановича Щапова, Михаил, в возрасте 10 лет был отправлен из Ростова в Москву, к богатому дядюшке Василию Ивановичу. На его средства Михаил Иванович выучился в Мещанском училище. Затем он поступил к дяде в дело сначала в «мальчики»; затем стал «молодцом» (приказчиком), а потом – доверенным, т. е. управляющим всеми делами фабрики и торговлей своих двоюродных братьев и их детей. Прослужил им с 1848 по 1892 год. Был женат на Марии Константиновне Симоновой (1848–1921), урожденной Гогиной. Их сын Николай Михайлович Щапов (1881–1960) – автор книги «Я верил в Россию», известный в свое время ученый-гидротехник, доктор технических наук, профессор, пропагандист и издатель технической литературы, историк, фотохудожник. С отличием окончил Практическую академию коммерческих наук, в 1899 году поступил в Императорское Московское техническое училище (ныне МГТУ им. Н.Э. Баумана). Продолжил образование в Германии и Швейцарии.

Всю свою жизнь посвятил исследованию водной энергии России, стал одним из выдающихся специалистов по гидроэнергетике, гидрологии и орошению.

В 1905–1913 годах он занимался в Средней Азии проектированием будущего Большого ферганского канала, в 1911 году ездил в Египет для изучения организации орошения на Ниле. В течение многих лет Николай Михайлович преподавал в МВТУ, Военно-инженерной академии имени Куйбышева, в Энергетической академии Министерства электростанций. Автор более 150 печатных работ, в том числе трех изданий учебника «Турбинное оборудовании гидростанций». Был гласным Московской городской думы, попечителем Третьего Лефортовского мужского начального училища на Немецкой улице. Принимал горячее участие в разработке схемы трамвайных путей и станции на Лубянской площади. По его предложению была проложена Ново-Рязанская улица.

Сын Николая Щапова – Ярослав Николаевич (1920–2011) – выдающийся историк Русской Православной Церкви, византист, член-корреспондент РАН. Очень много сделал для восстановления исторической памяти своего рода.

Но настоящим продолжателем семейного дела Щаповых в Москве был Петр Петрович Щапов, внук основателя московской династии. Он перед Первой мировой войной перевел производство с ручных станков на механические, а также построил новый фабричный корпус. Здесь были установлены 216 механических станков системы Гаттерслей, привезенных из Англии. Перед Первой мировой войной на ней трудилось 1500 рабочих. Годовое производство достигало 1,5 миллиона рублей. Продукция фабрики высоко ценилась – на Всероссийских выставках 1882 и 1896 годов она получила высшие награды, государственные гербы.

Петр Петрович (1870–1939) – потомственный почетный гражданин, учился в Московской практической академии коммерческих наук. В двадцать лет он вместе с 22-летним братом Василием (быстро отошедшим от дела) становится хозяином крупного предприятия, имевшего отделения в Нижнем Новгороде и Варшаве, купцом 1-й гильдии.

На следующий год Петр Петрович женился на Марии Антоновне Орловой, которая была родной сестрой жены его отца Петра Васильевича, и имел четырех сыновей (один умер в раннем детстве) и четырех дочерей.

Вел широкую общественную деятельность. В течение шести четырехлетних сроков он состоял гласным Московской городской думы, являясь членом ее ревизионной комиссии, был потомственным председателем Богоявленского братства и выполнял много еще других обязанностей. Страстным увлечением Петра Петровича было собирание почтовых марок и других знаков почтовой оплаты. Петр Петрович собрал крупную коллекцию почтовых марок России, включая земские марки, цельные вещи и штемпели, и других стран. Его коллекция насчитывала около трех тысяч альбомных листов. Он является одним из основателей Государственной коллекции марок в Центральном музее связи в Санкт-Петербурге, куда в 1929 году, по предложению Народного комиссариата почт и телеграфов передал свою уникальную коллекцию, во многом восполнившую отсутствующие в Государственной коллекции экземпляры. Часть коллекции Щапова была продана за рубеж в годы социалистической индустриализации для получения иностранной валюты.

Петр Петрович в 1938 году был арестован и умер в тюремной больнице.

Его сын Николай Петрович (1896–1968) стал впоследствии доктором технических наук, крупным специалистом в области металловедения.