Текст книги "Почему «поставили» именно Путина"

Как «мочили» Лужкова

Попытка взлететь на волне дефолта

Президентские амбиции Лужкова стали проявляться давно. Точнее, не проявляться (сам он не торопился делать их явными), а ощущаться обществом. И многими поддерживаться…

16 апреля 1998 года Фонд «Общественное мнение» опубликовал данные опросов, которые он провел в начале апреля 1997 года и в конце марта 1998-го. Людям задавали один и тот же вопрос: «Если бы вам сегодня пришлось выбирать из следующих двух политиков, за кого бы вы проголосовали?» То есть как бы моделировалась ситуация второго тура президентских выборов.

В 1997-м Лужков «проигрывал», причем крупно, Немцову, но «выигрывал» у Зюганова и Лебедя. В 1998-м он уже «выигрывал» у всех возможных соперников (в список был еще добавлен Черномырдин).

Иными словами, к весне 1998 года президентские шансы московского мэра стали вполне реальными. Правда, пока еще при голосовании во втором туре.

В открытую, явную фазу президентские устремления Лужкова перешли после отставки правительства Кириенко, когда встал вопрос о преемнике Сергея Владиленовича. Юрий Михайлович предпринял отчаянный штурм открывшейся перед ним высоты.

Как уже говорилось, он располагал мощной поддержкой в Администрации президента. За него были заместители Юмашева – Ястржембский, Савостьянов, Кокошин. Они усердно «проталкивали» Лужкова в премьеры, имея в виду, конечно, в дальнейшем продвинуть его и на пост президента.

Особенно активным стало это «проталкивание» после того, как Черномырдин во второй раз провалился в Думе. Ястржембский, тот вообще принялся совершать челночные рейсы между Лужковым и Юмашевым. Через этого посредника московский мэр буквально умолял главу Администрации, чтобы тот принял его для беседы, дескать, на этой встрече они могли бы обговорить, на каких условиях он, Лужков, может занять кресло премьера.

Юмашева осаждали и другие лужковские радетели, в том числе такие, которых он просто не мог не принять, причем обязан был принять в тот же день, когда человек его об этом попросит. К таковым, например, принадлежал патриарх.

Однако Юмашев категорически отказывался от встречи с мэром.

Возможно, Юрий Михайлович не знал (хотя, не исключено, и догадывался), что крест на нем поставил сам Ельцин, твердо отчеканив: «Кандидатуру Лужкова мы не обсуждаем».

* * *

Помимо некоторых деятелей президентской администрации, Лужкова активно продвигала в премьеры часть региональных начальников. Так, самарский губернатор Константин Титов в интервью на «Эхо Москвы» 5 сентября 1998 года, отвечая на вопрос, какова, с его точки зрения, наиболее предпочтительная кандидатура на должность председателя правительства, назвал именно столичного мэра.

«Юрий Лужков – фигура, консолидирующая народ, парламент, Администрацию президента», – сказал Титов.

Как фигура Лужкова консолидировала Администрацию президента, мы уже видели.

Еще более мощную поддержку губернаторов Лужков получил 7 сентября на заседании «круглого стола» как раз в тот день, когда в Думе должно было состояться повторное голосование по кандидатуре Черномырдина. Все губернаторы, участвовавшие в этом заседании, единогласно предложили московского мэра на пост председателя правительства.

9 сентября состоялась не очень-то проафишированная встреча руководителя Администрации президента Валентина Юмашева с Черномырдиным и Лужковым. О чем там шел разговор, не сообщалось. Вроде бы единственное, что можно было заподозрить – обсуждалось, что делать дальше после вторичного отклонения Думой кандидатуры Черномырдина. Непонятно, однако, зачем надо было приглашать на это совещание Лужкова: ведь Юмашев прекрасно знал, что кандидатура московского мэра на премьерский пост «не обсуждается». По этой причине он еще совсем недавно категорически отказывался от встречи с Лужковым.

На самом деле инициатором встречи был Черномырдин (она происходила в его кабинете в Белом доме). На протяжении нескольких (говорят, – чуть ли не десяти) часов Виктор Степанович уговаривал Юрия Михайловича, чтобы тот поддержал его в деле вторичного обретения поста премьера. Сначала разговор проходил в присутствии Юмашева, потом тот уехал, и беседа между Черномырдиным и Лужковым продолжалась тет-а-тет. Лужков то обещал экс-премьеру поддержку, то отказывал в ней. В итоге отказал окончательно, произнеся что-то вроде: «Виктор Степанович, вам не надо идти в премьеры, вы уже занимали этот пост».

В Кремле вообще считали, что Лужков сыграл решающую роль в организации провала Черномырдина. Впрочем, – действуя рука об руку с Зюгановым.

И то сказать, чего было и ждать от человека, который сам претендует на соответствующую должность, энергично добивается ее.

Мэр идет в бой

Окончательно удостоверившись, что Кремль и в дальнейшем не собирается делать на него ставку как на преемника, Лужков решил двинуться к вершинам власти самостоятельно, фактически первым, хоть и не объявляя об этом, начав президентскую кампанию. Хотя до президентских выборов было еще далековато, чуть менее двух лет, однако «большой мэр», по-видимому, считал, что у него достанет сил выдержать этот марафон: уверенности в этом ему придавал его высокий рейтинг, широкая популярность среди населения и, надо полагать, неограниченные финансовые возможности.

Впервые о том, что он «мог бы включиться в выборы» президента Лужков заявил 30 сентября 1998 года. Впрочем, оговорился: «при определенных условиях». Это достаточно откровенное заявление вызвало множество комментариев.

Правда, сам Лужков сразу же стал уверять: дескать, его слова неправильно истолковали в прессе (обычная манера тех деятелей, которые отваживаются на рискованные заявления).

Однако эти оговорки и отречения мало кто воспринял всерьез. Большинство тех, кто хотя бы мало-мальски следил за происходящим в стране, слова Лужкова поняли однозначно: московский мэр действительно готовится стать российским президентом.

Одним из первых отреагировал на заявление Лужкова от 30 сентября Виктор Черномырдин. Оно его ничуть не удивило.

«Всем было и раньше известно, – сказал экс-премьер, – что Лужков будет баллотироваться».

С этого момента со всех сторон особенно интенсивно стали раздаваться слова поддержки, адресованные Лужкову. По опросу Фонда «Общественное мнение», проведенному 3 октября, то есть непосредственно после лужковского заявления, его одобрил 41 процент опрошенных (не одобрили лишь 17).

Кстати, и по рейтингу доверия он в это время лидировал – 37 процентов, на шесть пунктов опережая следовавшего за ним Примакова (уже ставшего премьером), на восемь Зюганова, на десять Лебедя.

10 октября ФОМ повторил опрос, который проводил в ту пору регулярно: респондентов спрашивали, за кого из ведущих политиков они проголосовали бы сегодня во втором туре президентских выборов (то есть в ситуации, когда выбор пришлось бы делать из двух кандидатов). Лужков здесь снова выиграл у всех своих соперников: у Зюганова 23:21, у Лебедя 23:15, у Явлинского 23: 11.

Так, 7 октября депутаты Мосгордумы и лидеры столичных профсоюзов открыто призвали заменить Ельцина на московского мэра. Не уверен, что эти призывы были согласованы с самим Лужковым и сильно понравились ему. Все последующие месяцы он был исключительно осторожен в публичных разговорах о своем возможном президентстве.

Самую горячую поддержку стремление Лужкова стать президентом, естественно, встретило у его прямых подчиненных.

«Юрий Лужков – это та личность, которая нужна сейчас России и которая может решить стоящие перед ней острейшие проблемы», – заявил зам Лужкова в московском правительстве Владимир Ресин.

* * *

Стараясь поддержать и увеличить свою популярность, московский мэр, вроде бы безошибочно, выбрал несколько направлений своих постоянных ораторских нападок: беспощадную критику реформаторов, которые «разорили Россию», страстное обличение «воровской» приватизации, в результате которой страна была «разграблена», и бичевание ненавистного ему монетаризма.

По словам мэра, неумелые «архитекторы реформ» нанесли стране ущерб, «сопоставимый с тем, который она понесла в годы Великой Отечественной войны».

Между тем, как известно, Лужков еще недавно (причем, в самые критические моменты – и в 1993-м, и в 1996 году) поддерживал этих «архитекторов», во главе которых как их политический лидер стоял Борис Ельцин.

Но какое, в самом деле, это имеет значение? После только что разразившегося жуткого финансового кризиса, дефолта лучшего способа вскипятить свою популярность вроде бы было и не придумать.

От месяца к месяцу градус лужковских обличений, направленных в адрес «негодяев-реформаторов», все возрастал, приближаясь к эмоциональному пределу, выше которого, казалось бы, уже невозможно прыгнуть. Так, 19 февраля 1999 года на рабочем заседании Собрания российских городов, он призвал «забить последний гвоздь в крышку гроба монетаризма, поскольку он неприемлем и недопустим».

Тут же, естественно, последовали и традиционные проклятия, адресованные либералам-реформаторам:

«Усилиями Чубайса и Гайдара Россия стала превращаться в сырьевой придаток».

Монетаризму Лужков постоянно противопоставлял курс на «поддержку реального производителя». «Именно на такой курс следует переложить руль государственного управления», не уставал настаивать мэр.

(Как на деле Лужков «поддерживал реального производителя», не считаясь с требованиями рынка, хорошо видно на примере таких предприятий, как ЗИЛ, АЗЛК. Искусственное дыхание, которое им делал московский мэр, вкладывая сюда огромные средства, не сохранило им жизнь, не влило в них новые силы, но лишь продлило их агонию).

Вообще в пример горе-реформаторам московский мэр ставил «проверенный путь реформ», проложенный столичными руководителями, то есть им самим. В частности, он утверждал, что московская администрация «не дала расправиться с городской собственностью», сформировала действенную систему городского управления, оказала серьезную поддержку «реальному сектору экономики» и тем самым обеспечила заметный рост производства. По мнению Лужкова, «московская схема развития» вполне подошла бы «для тиражирования в других регионах».

Его противники возражали, что на самом деле ника кого рынка в Москве не существует, есть лишь псевдорынок, которым заправляют коррумпированные чиновники из окружения мэра.

Тем не менее, нацелившись на штурм премьерско-президентских высот, Юрий Михайлович не уставал противопоставлять Москву остальной России: дескать, в России после дефолта все плохо, а вот в столице ситуация не вызывает особой тревоги.

Москва выполнит все свои обязательства перед москвичами, заявил он 9 сентября. Столичные пенсионеры и работники бюджетной сферы могут быть уверены, что пенсии и зарплата им будут выплачиваться. Со временем в Москве будет проведена индексация пенсий, хотя это и потребует от города совершенно ошеломительных сумм.

* * *

Что касается приватизации, – тут дело обстояло так же, как и с монетаризмом. Изо дня в день с необыкновенным азартом столичный мэр принялся повторять, что «громадную собственность, которую незаконно приватизировали новые хозяева, «новые русские», необходимо отобрать, исправить то беззаконие, которое устроил «известный вам макроэкономист (Чубайс. – О. М.) да и прочие макроэкономисты».

На необходимость пересмотра итогов приватизации Лужков по ходу своей необъявленной президентской кампании нажимал все больше и больше.

«В настоящий момент НЕОБХОДИМ И ОБЯЗАТЕЛЕН (выделено мной. – О. М.) пересмотр результатов приватизации, хотим мы этого или не хотим…» – говорил он на одной из профсоюзных конференций, проходившей 20 октября 1998 года. Сейчас надо начинать мощную агитационную компанию за этот пересмотр».

Лужков признавал, что передел собственности грозит непредсказуемыми последствиями, но, по его мнению, еще более страшно и опасно – оставить все как есть, в конце-концов это может привести к «социальному взрыву».

Интересно, что бы московский мэр сказал, если бы к нему самому «пришли» и спросили бы, откуда взялись его собственные (женины) миллиарды и его («семейная») громадная собственность. Неужто они были получены исключительно честными и благородными способами, добыты одним только трудом в поте лица?..

Еще один объект лужковских атак, которые, как он был уверен, должны понравиться народным массам, – Международный валютный фонд, Международный банк реконструкции и развития, другие зарубежные финансовые институты. Так, в начале сентября 1998 года в одном из своих выступлений Лужков заявил, что Россия «постоянно терпит поражение, потому что над нами довлеют советы и указания западных деятелей экономики».

В результате, по сообщению Российского независимого института социальных и национальных проблем, на вопрос, кто станет новым президентом России (этот вопрос задавался в конце октября), 23 процента опрошенных (самая большая цифра) ответили: московский мэр.

По данным того же опроса, если бы Лужков вышел во второй тур будущих президентских выборов, то победил бы любого из известных на тот момент кандидатов.

Рождение «Отечества»

После лужковской неудачи с премьерством стали распространяться слухи, что московский мэр собирается, свергнув Строева, занять пост спикера Совета Федерации, чтобы уже его использовать в качестве трамплина в президентской гонке. Этому «проекту», если он действительно существовал, также не удалось сбыться: по-видимому, Строев все-таки оказался не по зубам столичному мэру, несмотря на весь его, мэра, могучий политический потенциал.

Однако Лужков не оставлял мысли создать для себя некую стартовую площадку общероссийского масштаба, более надежную, чем должность главы, хоть и ведущего, но все же лишь одного из субъектов Федерации.

В этот период, период активного стремления вскарабкаться на вершину власти, хотя, пожалуй, все же несколько преждевременного, Лужков стремится обзавестись максимальным количеством союзников. Не исключает он и союз с коммунистами. Впрочем, и сами коммунисты в ту пору считали его своим «попутчиком». Отвечая журналистам 21 сентября, как он относится к своему зачислению в «попутчики» красных, Лужков, в общем-то, не возражал против такого зачисления.

«Я довольно безразлично отношусь к определениям, – заявил он. – Я не безразлично отношусь к позициям, к определенным принципам… Если эти принципы совпадают с принципами коммунистов, я готов сотрудничать и решать вопросы вместе с коммунистами».

Левые, в общем-то, поддержали намерение Лужкова баллотироваться на пост главы государства, хотя у них имелся собственный бессменный кандидат в президенты – Зюганов. Московский мэр был ими сочтен одним из наиболее достойных кандидатов.

Этот наметившийся вдруг союз у многих вызвал недоумение. Так, по словам Черномырдина, его весьма удивило, что «Юрий Михайлович поменял свою ориентацию: раньше он никогда не был близок левым».

Впрочем, уже в середине ноября отношение Лужкова к коммунистам, по крайней мере, на словах, переменилось. 16-го числа он заявил в интервью телепрограмме «Итоги», что не хотел бы видеть КПРФ и самого Зюганова «у руля государства».

Что касается его собственных президентских намерений, он снова обозначил их уклончиво: дескать, пока он не заявлял о своем участии в президентских выборах, однако при определенных обстоятельствах может вступить в борьбу за президентский пост. Вот опять – «при определенных обстоятельствах». Позже мы узнаем, что это за обстоятельства.

По-видимому, к этому моменту мэр вполне осознал, что «союзничать» с коммунистами дело для него бессмысленное: они все равно будут голосовать за Зюганова, а не за него. А вот репутация Лужкова как «центриста» из-за флирта с коммунистами может быть сильно подмочена.

* * *

Итак, отодвинувшись от коммунистов, Лужков решил следовать иному плану – создать собственное, «центристское», движение. Об этом он заявил на пресс-конференции в Токио 17 ноября (так уж получалось, что ряд своих наиболее важных заявлений Лужков делал за границей; может быть, старался подчеркнуть, что он – фигура международного масштаба, за его действиями на политической сцене следит весь мир).

Позднее, объясняя цель и смысл образования нового движения, Лужков проведет аналогию с самолетом: дескать, сейчас Госдума резко полярное образование: «одно крыло правое, другое левое, а центристской сере дины нет»; но «самолет не может лететь с двумя крыльями, но без корпуса». В роли «корпуса» и должно выступить новое движение.

Как видим, претензия немалая: все-таки корпус, фюзеляж – главная часть самолета.

Основный же смысл образования «собственного» политического движения, которым руководствовался Лужков, опять-таки заключался в том, чтобы создать для себя надежный трамплин – мощную политическую организацию, опираясь на которую, можно было бы «двинуть» в президенты.

Учредительный съезд лужковского общественно-политического движения – оно было названо «Отечеством» – состоялся 19 декабря. Его центральную программную цель Лужков определил так: «Создание государственной системы социал-демократического типа с рыночной экономикой и развитой социальной политикой».

Что ж, цель вполне благородная.

Теперь уже громить «грабительскую приватизацию», «эксперименты с монетаризмом, начатые в России радикалами-либералами», «слепое подражание западным моделям экономических реформ», «агрессивное вторжение западных учений» он мог не только от себя лично, но и от имени созданной им организации.

«Кое-кто очень рвется к власти»

В конце декабря Ельцин наконец отреагировал на фактически начатую Лужковым предвыборную гонку, не назвав, правда, имени Лужкова. 25-го числа на встрече с руководителями трех ведущих российских телеканалов глава государства с раздражением в голосе заявил, что «кое-кто очень рвется к власти и уже начал свою предвыборную президентскую кампанию».

Лужков сделал вид, что это не о нем: он ведь прямо не заявлял о своем участии в президентской гонке. И вообще, мол, он относится к высказыванию президента «индифферентно».

В последующие недели и месяцы, несмотря на то, что отношения между Ельциным и Лужковым явно обострялись, Юрий Михайлович, до определенного момента, не уставал повторять, что лично он всегда поддерживал Бориса Николаевича, неизменно видел в нем «старшего соратника». Дескать, он и сейчас относится к нему таким же образом и вообще считает постоянство одним из главных достоинств политика.

Эти слова в устах Лужкова уже тогда звучали довольно комично: от прежней его горячей поддержки ельцинско-гайдаровских реформ к тому моменту ничего не осталось, по чисто конъюнктурным соображениям он сменил ориентацию на прямо противоположную. В дальнейшем «политическое постоянство» Лужкова станет проявляться еще ярче.

Забавно, кстати (еще к вопросу о постоянстве мэра), что в те времена (в частности, в январе 1999 года) Лужков ратовал за мажоритарную систему выборов: она, мол, позволяет «провести в Думу больше людей, которых интересуют социально-экономические вопросы, а не интересы политических партий».

Позднее, став одним из руководителей «Единой России», которая, как известно, ликвидировала мажоритарную систему, оставив лишь голосование по партийным спискам, он как бы забыл об этих своих аргументах.

…Время шло. По всему было видно, что лужковское «Отечество» обретает монопольную силу как «центристское» движение. Однако параллельно с ним неожидан но возникла другая политическая структура, назвавшая себя общественно-политическим блоком «Вся Россия» (его учредительный съезд состоялся 22 мая 1999 года в Таврическом дворце в Санкт-Петербурге). По-видимому, это не был «проект» Кремля, как можно было заподозрить. Его затеяли и возглавили несколько сильных региональных лидеров – республиканские президенты Минтимер Шаймиев, Муртаза Рахимов, Руслан Аушев, петербургский губернатор Владимир Яковлев, – убоявшиеся, что Лужков, неровен час, действительно станет президентом.

Основной заявленной целью новорожденного движения было добиться, чтобы новая Госдума представляла интересы регионов («всей России»), а не политических партий. Было ясно, однако, что «Вся Россия» создается именно в пику лужковскому «Отечеству», чтобы не допустить его монополии.

Осознав, что тягаться со «всей страной» ему, столичному мэру, будет трудновато, Лужков быстро принял решение заключить с ней союз, создать предвыборную коалицию «Отечество – Вся Россия». Труднее понять, зачем этот союз понадобился отцам-основателям «Всей России». Не исключено, решающее слово тут сказал Примаков, который, хоть и не входил во «Всю Россию», по всем признакам, был к ней близок, намечался на роль выдвиженца в президенты от этой организации. Он, по-видимому, счел, что лучше держать потенциального соперника на коротком поводке – превратить его из соперника в союзника, члена дружественной Примакову организации: в конце концов, не исключено, именно она решит, кто будет «кандидатом № 1».

* * *

С какого-то момента Лужков повел себя как один из руководителей страны, как государственный деятель международного масштаба. Особенно это стало заметно с того момента, когда Лужков понял, что он не входит в круг людей, из которых Ельцин будет выбирать своего преемника, и ему придется штурмовать властный Эверест своими силами.

Мало-помалу создавалось ощущение, что Лужков почти уже президент. Или, по крайней мере, премьер-министр. В любом случае – не меньше, чем министр иностранных дел. На такие мысли наводила, в частности, необычайно активная деятельность московского мэра на международной арене.

Так, на пресс-конференции 22 января 1999 года он много говорил о «проблемах, осложняющих отношения России и США». К ним Лужков отнес Косово, Ирак, Иран, проблемы, связанные с ПРО. Сообщил, что он «проинформирован» о желании госсекретаря США Мадлен Олбрайт встретиться с ним, Лужковым, и благосклонно одобрил это ее желание…

Высокий статус международных встреч и зарубежных вояжей Лужкова не уставали подчеркивать его приближенные. Так, Сергей Ястржембский, уволенный из Администрации президента и нашедший прибежище в правительстве Москвы на посту вице-премьера, заявил на встрече с журналистами 23 марта 1999 года, что «последние зарубежные поездки Юрия Лужкова вышли за рамки деловых поездок мэра Москвы и поднялись на уровень высоких политических контактов».

Ярко выраженную политическую окраску, сказал Ястржембский, носили визиты Лужкова в Германию, Швецию, Армению. Мэра Москвы принимали государственные деятели самого высокого уровня… Политическая составляющая приобрела особое звучание.

Такой же характер, по словам Ястржембского, будет носить и предстоящий визит Лужкова во Францию. Вице-премьер сообщил, что в ходе его Лужков встретится с президентом, премьер-министром, председателем сената, руководителем Ассамблеи Национального собрания этой страны.

Забегая вперед, скажу, что своей наивысшей точки «международный авторитет» Лужкова – в его внешних, «протокольных» проявлениях – достиг к осени 1999 года. В эту пору статус московского мэра как одного из фактических руководителей государства российского уже не вызывал сомнений почти ни у кого из зарубежных деятелей. Такое его восприятие проявилось, в частности, во время визита Юрия Михайловича в Словакию в третьей декаде сентября. Все словацкие газеты, телевидение тогда отмечали, что прием, оказанный ему в Братиславе, соответствовал скорее уровню главы государства или правительства, нежели деятеля городского масштаба. Лужков был принят президентом Словакии Рудольфом Шустером, вице-премьером Павлом Гамжиком, министрами экономики, сельского хозяйства, юстиции. При этом обращало на себя внимание, что главной темой переговоров московского мэра с руководителями Словакии были ни больше, ни меньше как экономические отношения между двумя странами.

Разумеется, такому взлету международного статуса Лужкова способствовало и то, что к этому времени часть самого российского чиновничества, верхнего его слоя (не одни только столоначальники, непосредственно подчиненные мэру), твердо уверовала, что Юрий Михайлович – будущий президент, во всяком случае, один из самых реальных претендентов на президентское кресло: даже если бы руководитель той или иной принимающей Лужкова страны усомнился в том, что его надо принимать по первому разряду, соответствующий российский посол, скорее всего, помог бы ему преодолеть эти сомнения, – настоял бы, чтобы прием был именно таким. Чиновничество своим чутким верхним обонянием мгновенно улавливает, кто есть кто в данный момент, и мгновенно выстраивается под предполагаемого будущего лидера. Именно так в те времена обстояло дело с Лужковым. И у Кремля просто не было, как говорят, необходимых ресурсов, чтобы жестко противостоять «международной деятельности» московского мэра, не соответствующей его рангу. На действующего президента многие уже смотрели как на «хромую утку».

* * *

Свой высокий международный статус Лужков старался продемонстрировать не только на встречах и переговорах с зарубежными лидерами, но и во всякого рода политических демаршах, которые нередко шли вразрез с официальной политикой Кремля.

Так, зимой 1998–1999 года он довольно резко выступил против ратификации «большого» российско-украинского договора. По его утверждению, подписав договор, Россия «потеряет Севастополь, Крым и выход к Черному морю, а также толкнет Украину в объятия НАТО».

И хотя, в конце концов, договор был одобрен, московский мэр, несомненно, укрепил свой имидж «патриота» и политика, имеющего собственный взгляд на между народные дела, подчас резко отличающийся от официальной точки зрения.

«Оборонять» Севастополь Лужков продолжал и позже. Так, на втором съезде «Отечества», проходившем в конце апреля 1999 года в Ярославле, он заявил:

«От ратификации российско-украинского договора проиграл не я лично, а вся Россия в целом».

При этом твердо заверил, что Россия никогда не откажется ни от Крыма, ни от Севастополя.

Кстати, я побывал тогда на этом съезде в составе огромного журналистского десанта (съездовскому пиару было уделено неслыханное внимание; соответственно, надо полагать, на него были выделены немереные деньги). В общем-то, речь на заседании шла о подготовке к думским выборам, однако не ограничилась ею. Хотя сам Лужков по-прежнему избегал разговоров о своем возможном покушении на президентство, редкое собрание его сторонников обходилось в ту пору без подобных разговоров. Не стал исключением и ярославский съезд.

«В России сейчас нет хозяина, – заявил, в частности, зампред Ставропольской краевой Думы Гонтарь. – Таким хозяином, российским президентом, ставропольчане и граждане семи соседних республик видят Юрия Михайловича Лужкова».

Несмотря на то, что сам Лужков, (председательствовавший, естественно, на заседании) с наигранным недовольством заметил, что эту часть выступления, дескать, «можно опустить», зал встретил слова оратора энергичными аплодисментами.

Что ж, народ, как говорится, требует. Такие требования не отбросишь просто так…