Текст книги "Крылья Тура"

Пока мы беседовали, Яша нащелкал полную пленку и, выпросив у комполка «По-2», успел смотаться в дивизию, чтобы ее проявить и сделать фотографии. Молодец парень! Это он хорошо сделал. Мне тоже интересно посмотреть, как я там, на фотографии, получился…

– …Так вот, Константин, что я хочу тебе сказать… Тебя прислали, чтобы ты дал зарисовку нашего боя. Я тебе так скажу… Мы, такие красивые, не одни. Вон, рядом с нами полк Льва Шестакова летает, полк Еремина… Где-то на Южном фронте летает Саша Покрышкин[8]8
  Шестаков, Еремин – в описываемое время командиры истребительных полков, талантливые воздушные бойцы, руководители и летчики-новаторы.
  А. Покрышкин – будущий маршал авиации, трижды ГСС, командир истребительной дивизии, теоретик и практик воздушного боя. И еще какой практик!


[Закрыть]. Вот это бойцы! Ты про них еще услышишь, будь уверен! А пока своим коллегам посоветуй, чтобы присмотрелись они к этим парням. Ладно, ладно – я понимаю, что тебя прислали к нам по конкретному заданию, пиши… Да, имей в виду! Твою статью летчики будут читать с карандашом и секундомером в руках, тут же схемы боя будут чертить, так что особо не ври и красот не напускай! Ты пиши об этом бое как о производственном процессе, о плавке стали или о шахтерах, что ли. Ведь на самом деле это так и есть. Это наша работа, и нужно учиться, чтобы делать ее хорошо и результативно. Вот была бы у командира полка при атаке скорость поменьше – глядишь, бой и быстрее закончился бы… Ты об этом не пиши, не надо… И еще – чтобы так не получилось, как однажды у ребят из нашей дивизионки «Сталинский сокол». Те умудрились в одной статье написать примерно так: «Немецкие самолеты, трусливо прячась за облаками, заходили в атаку на наши войска…» и тут же – «наши «ястребки» зашли за облака, чтобы смело ударить оттуда…», и так далее. Понимаешь, использовать лучи солнца, облака – это тактический прием, и эти приемы используют как немцы, так и мы, вот в чем дело-то. Ну, ладно, ты мастер, ты напишешь как надо…

Потом я притомился от всей этой суеты, попрощался с Симоновым, спросил, а когда можно ждать статью, и потихонечку побрел к себе в санчасть.

На следующий день ко мне пришел Толя Рощин. Он принес эскизы того, что я ему заказывал. Не буду вас мурыжить – он принес эскизы рисунка на мою машину. На них в разных видах был изображен один и тот же немолодой суровый мужчина с длинными седыми висячими усами. Он был запечатлен как бы в полете. Сразу чувствовалось, что это воин. Он грозно смотрел по курсу самолета, по пояс высунувшись из темных туч, в его руке сверкала молния. При стрельбе из мотор-пушки ее трасса будет продолжением молнии в руке… ну, вы, наверное, догадались, в чьей руке? Именно – в руке Перуна.

– Здорово! Вот тут, за ним, дай еще грозовые облака, даже тучу. Знаешь, такую страшную, набухшую, несущую грозу тучу… Сделаешь, и все, – переноси на самолет! Хорошо получилось, аж пробирает.

– Товарищ лейтенант…

– Толя, ты это, не козыряй особо… Мы ж не в строю, давай по именам, хорошо?

– Хорошо. Виктор, а это кто?

– Это? – хмыкнул я. – Это… мой дед это! Красный партизан и участник двух войн, а может – и больше… Даже наверняка больше…

– Де-е-д?! – с сомнением протянул живописец. – Ну, может быть, и дед. Только знакомое что-то – «волосы его черны, с проседью, усы же серебряные…». Где-то мне это попадалось, Виктор…

– Попадалось – и молчи! Дед это мой, понятно?

– Понятно, понятно, – пробормотал Толя, складывая эскизы. – Виктор, а ты не скажешь, что это командир ржет, как на фотографию посмотрит, а?

– На какую фотографию?

– А у нас перед штабом на стенде для боевых листков повесили несколько крупных фотографий этого… Яши, в общем… Так вот, как командир на них взглянет, так то плюется, то смеется… Что это с ним, не знаешь?

– Знаю, но сказать не могу – страшный секрет! Связан с нарушением формы одежды, между прочим… Знаешь поговорку: «От расстегнутой пуговицы до летного происшествия – один шаг»? Вот то-то и оно, брат ты мой. Так что – «Т-с-с-с! Молчок! Враг подслушивает!» Иди рисуй, Шишкин ты наш…

Глава 9

Как я уже говорил – все проходит… Прошла и болезнь. И я тут же побежал к своей новенькой машине: погладить по теплому живому боку, проверить – а как там она без хозяина?

Без хозяина «як» окреп и заматерел. На борту под фонарем кабины алели пять звездочек, на боковых крышках капота грозно возлежал в облаках Перун… ох, ты ж! Оговорился я! Дед возлежал, мой дед! Красный партизан и участник всех войн на Руси… Смотрелся старик просто здорово – грозно и впечатляюще. При взгляде в глаза под насупленными бровями зябкий холодок пробегал по спине. А если еще и пушка заработает! Здорово, молодец художник-грековец Анатолий Рощин!

Около самолета, натирая его до блеска белой ветошью, крутился Антоша. Комбинезон чистый, сапоги чистые, руки – тоже чистые, фонарь кабины просто сверкает! Молодец, Тоха! Механик самолета командира звена – пример для подчиненных. Так держать!

– Командир! Выпустили?!

– А куда они денутся, Тоха! Конечно выпустили! Ну, как машина? Подлетнуть можно?

– Машина – зверь, товарищ командир звена! Летай на здоровье!

– Где народ, Антоша?

– Да комэск повел барражировать над Сталинградом и немцев ловить. Вишь – погода-то не очень, меньше теперь они летают, каждый просвет солнца ловят.

Я выклянчил у РП[9]9
  РП – руководитель полетов.


[Закрыть] дежурку и помчался в штаб. Там я упросил комполка дать добро на вылет для облета истребителя и восстановления навыков пилотирования. Майор вылет разрешил, но приказал взять кого-нибудь из 2-й эскадрильи в качестве ведомого.

– Один не летай, Виктор. Тут ВНОС[10]10
  ВНОС – служба воздушного наблюдения, оповещения и связи, призванная обнаруживать, сопровождать воздушные цели противника и информировать о них наши авиачасти.


[Закрыть] который раз передает о паре охотников – то ли меняются они, то ли одни и те же, черт их разберет. Висят на шести тысячах, паразиты… К ним незамеченным не подойдешь, а выделять специально против них пару не могу – свободных самолетов нет. Вот разве что ты… А на самом деле, слетай-ка, Виктор, покрутись, а потом отойди на восток, поднабери высоты да и пугани-ка ты этих гадов.

– Слушаюсь! Разрешите выполнять?

– Иди, иди… Да ведомого не забудь!

С тем я и отбыл. Во 2-ю эскадрилью. Там я удачно нашел того молодого парня, которого когда-то назначил своим ведомым. Да знать не судьба. Перетряхнули эскадрильи, перевели туда-сюда людей. Забрали молодого во вторую. Как его зовут? Василий, кажется…

– Василий, слетать со мной не хочешь? Я покручусь маленько, потренируюсь, а ты меня прикроешь. А потом, если все нормально будет, может, немецких охотников пуганем…

– Конечно, хочу, товарищ лейтенант!

– Вот и хорошо, разрешение на вылет получено. Готовься, через пять минут жду на взлетке. Парой пойдем. Давай раскочегаривай аппарат!

Антоха уже запустил и прогрел двигатель. Я был готов взлетать. На взлетной полосе к моей машине пристроился истребитель Василия.

– 17-й, взлет парой, держись метрах в тридцати… Пошли!

Рев мощного мотора, стук шасси по подмерзшей земле, отрыв… Мы в воздухе. Так, как тут мои навыки, сейчас проверим… Высота полтора… два…

– 17-й, оттянись метров на двести и поглядывай. Я начинаю…

На двух с половиной тысячах я начал куролесить. Отлично! Истребитель все больше и больше меня радовал. Он свободно и легко держался в воздухе, чутко слушался каждого движения ручки. Так, еще вот та-а-а-к и вот этак… Теперь вверх! Мертвая петля, пике… Скорость! Есть скорость – красота!

– 17-й! Пристраивайся, отойдем за уголок…

Василий подошел поближе, и мы, постепенно набирая высоту, пошли на восток. На пяти тысячах навстречу нам прошла девятка «Пе-2» без истребительного прикрытия. Наверное, где-нибудь поближе к ЛБС[11]11
  ЛБС – линия боевого соприкосновения, проще говоря – линия фронта.


[Закрыть] у них назначена встреча с нашими истребителями. Та-а-а-к, а это интересненько… Там, у «пешек» на маршруте, крутится пара охотников. А что, если…

– 17-й! Подойди ко мне ближе… еще ближе… Смотри на меня.

Я посмотрел на Василия. «Все будешь делать по моей команде. Радио не трогаем. «Пешек» используем как наживку… пошли ловить худых».

Два истребителя, связанные незримыми узами, взмыли вверх, в небо, уже меняющее из-за нарастающей высоты свой цвет. «Вася, нужно опять обеднить смесь, уже больше шести тысяч». Воздух разряжен, бензин не успевает сгорать – нужно обеднить смесь… Еще выше.

«Вася, стань еще ближе ко мне. Если все получится – будет всего одна атака. Высоко – рули неэффективны… Один раз бы зайти, и то хорошо… Стрелять будем вместе. Снарядов не жалей – вдруг цапанешь фрица. Ну, пошли еще немного вверх».

Высота уже около семи. «Як» летит, но ему тут, на семи тысячах, некомфортно. Слишком высоко. Мотор «яка» рассчитан на малые и средние высоты. Нет, он может и на десять тысяч забраться, да как там воевать? Воздух настолько разряжен, что самолет почти не управляется. Он ползает, как пьяный беременный таракан, маневр практически невозможен. Если получится зайти в атаку – у нас будет всего одна попытка…

«Вася, вот они! Заходим. Ближе ко мне, еще ближе. Стрелять по моей команде».

Немцы висели тысячах на шести, в левом вираже, с интересом рассматривая девятку проходящих ниже них «пешек». Знаете, как придирчивый и денежный покупатель немного склоняя голову набок, холодно и точно выбирает свои покупки за стеклом витрины большого и дорогого магазина: «Это… и вот это, пожалуйста. И во-о-н то, сбоку! Беру! Заверните!»

Сейчас, гады, мы вам завернем! «Вася, товсь! Пошли – плавненько и спокойненько! Не торопись! Держись ближе… ближе держись».

Наша пара истребителей, скользя, как салазки со снежной горки, постепенно набирая скорость, начала сближение с охотниками. Терялась высота, нарастала скорость. Все, уже, наверное, пора… «Что ты делаешь?! Отставить!» Поздно…

Василий, не выдержав моего кажущегося бездействия, начал стрелять. Слишком рано. Лопухов среди охотников нет. Трассы пушки и пулеметов Василия спугнули немцев. Он не попал… Охотники резко встали на крыло и камнем упали вниз, в пике…

«Месс» – цельнометаллический, он легко держит больше 700 километров в пикировании. Мы их не догоним, а будем преследовать – на скорости у нас просто отлетит обшивка крыла. Так еще будет на какой-то серии «яков» в следующем году. Придется заводу посылать на фронт бригады рабочих и специалистов для устранения недоделок и брака. Но это еще только будет, а сейчас мы прошляпили атаку… Жаль. Но ничего не поделаешь. Опыта у ведомого маловато. С другой стороны – атаку на «пешки» мы сорвали. Эти два охотника с одной атаки могли две «пешки» повредить, если не сбить. Так что мы, в общем-то, молодцы. Где-то… И как-то.

«Вася, подойди. Все путем, все хорошо. Забудь… забудь… Обычный полет… А как мы здорово отогнали «мессов» от «пешек»! Ты молодец, Вася! А теперь – домой!»

Бензина уже мало… Когда мы подошли к аэродрому, нам дали ЦУ[12]12
  ЦУ – ценное указание, армейский жаргон.


[Закрыть].

– 15-й, твои на подходе. Повиси на двух, прикрой посадку.

– Я – 15-й, понял, исполняю…

Высота у нас с Василием была 2700. Самое оно… Два истребителя легли в вираж.

– 17-й, не отставай, держи скорость, посматривай…

И тут же: «15-й, я под атакой!»

Где?! Вот черт! Неужели прозевал? А-а-а, нет, Василий немного опередил события. Пара худых только начала падать на нас от солнца. Вот интересно, это те же, кого мы только что напугали на высоте? Или уже другие? Не сейчас, выбрось это из головы, сейчас будет атака…

– 17-й, иди за мной, не волнуйся, твердо иди… Готовься к левому боевому… Пошли!

Наши «яки» слитно вошли в боевой разворот, набирая так необходимую нам высоту. «Мессера» просвистели вниз мимо нас, совсем рядом, без стрельбы. Сейчас отойдут и начнут снова лезть на высоту. Ну и черт с ними… Не догоним…

Но что это? Вдруг два охотника быстро полезли в небо. Ах, вот оно что! Наткнулись на комэска с ребятами, которые уже практически подошли к аэродрому. Ну, фрицы, получите теперь привет из солнечного Андижана, так, что ли, в фильме про Мимино…

– 17-й, прикр-р-р-й, атакую!

Выводить еще раз Васю в учебную атаку я не стал, не время. Пусть смотрит из-за моего плеча, как говорится. Так меня учили играть в преферанс. Что за мысли дурные в голове?

«Мессер» сам влез в прицел… метров двести… рано – будет большой разброс снарядов и пуль. Попасть-то я попаду, но будет ли этих попаданий достаточно, чтобы его гарантированно сбить? Вот в чем вопрос. Снаряды-то я не «заряжал». Все, пора! Очередь!

Достаточно, не жилец. Эх, жалко – пилот убит, это я ошибся. Ведь практически над аэродромом – нужно было немца просто высадить из самолета, а я бил по кабине…

В это время от пушек, снятых со сбитых штурмовиков и исполнявших на нашем аэродроме роль зениток, к ведомому «мессеру» потянулись шнуры 23-мм снарядов. Ведомый «месс» дал форсаж и пулей ушел со снижением на запад. Чао, бамбино, сорри! Не судьба нам покрутиться. Может, еще и встретимся.

В наушниках раздался голос комэска, он распустил строй на посадку. Немного позже сели и мы.

– Ну что, командир? Рисую звездочку?

– Нет, Тоха, не надо. Групповая победа, так ведь, Василий?

– Товарищ лейтенант! Да я же по нему не стрелял даже!

– Ничего, Василий, ты по нему раньше стрелял. И, как мне кажется, ты его зацепил там, на высоте… Так что – пишем на двоих. Поздравляю вас с победой, товарищ младший лейтенант!

– Служу трудовому народу!

Вот-вот, служи. Скоро ты опыта поднаберешься и сам их будешь бить, да еще как будешь!

Глава 10

А немецкого пилота я не убил, а только ранил. Проскочив его подбитый, зависший и потерявший скорость самолет, я, в общем-то, и не смотрел на этого подранка, я смотрел за его ведомым. Вася, не получив команды на добивание, по «мессу» не стрелял. Так что фриц очухался и спланировал прямо по курсу со вставшим мотором. А планировал он почти на наш аэродром и сел на брюхо метрах в восьмистах от него. Чем жизнь себе и спас. К самолету тут же подлетела техничка с бойцами, а за ней – санитарная машина, дежурившая на старте. Вот военфельдшер немца и перевязал, да еще и укол какой-то ему закатил. Так что выжил фриц. Ну выжил, так пусть живет. Пока в плену, а там вернется в свою Германию. Посмотрим, может, еще в Народной армии ГДР послужит, молодой ведь еще…

Бойцы с технички захлестнули погнутый винт «месса» тросом, и грузовичок волоком притащил виляющий по заснеженной земле истребитель поближе к концу полосы. Я из интереса пошел на него посмотреть. Хотя – что там на него смотреть? Капот весь побит снарядами, мотору трындец, не восстановишь. Да и кому это нужно? Как не загорелся только? Крыльевые пушки погнулись то ли при вынужденной посадке, то ли при перевозке, в кабине кровь, на крыле лежит снятый с летчика парашют и белый в сеточку подшлемник немца. Удобная вещь, и не жарко голове. А вот это здорово! Вот это хороший трофей! На приборной доске «месса» я заметил заткнутые за резинку солнцезащитные очки. Это нужная вещь, это мы враз приватизируем, они мне пригодятся. Какая-то фотография… молодая девушка. Повезло тебе, барышня, теперь ты уж точно дождешься своего разлюбезного фрица или как там его зовут, Ганса, что ли? Если ждать будешь, конечно… И если американцы с англичанами тебя своими бомбами не убьют году этак в 44-м или в 45-м.

На киле хвостового оперения я насчитал 23 полоски, заслуженный, значит, более двадцати сбитых. Ну, посиди у нас в лагере теперь, отдохни маленько от трудов ратных…

– Что смотришь, Виктор? «Месса» не видел? Сколько пробоин посчитал? Еще нет, а что тянешь? Давай, считай… – Это ко мне со спины подошел комэск. И тут же нагрузил – заставил считать попадания. – А я сейчас спрошу, сколько ты потратил снарядов и патронов к УБСу.

Попаданий в двигатель оказалось шесть снарядных и восемь пулевых, еще три пулевых отверстия были видны в плексе кабины. Получается – семнадцать попаданий… Весьма неплохо и, главное, более чем достаточно…

– Семнадцать попаданий, товарищ капитан!

– Неплохо, Виктор, хорошо даже! А израсходовал ты семь снарядов и четырнадцать патронов… Четыре, значит, мазанул. А что – хорошо отстрелял, лейтенант! Учитесь у своего командира звена, как стрелять надо, товарищи летчики.

Окружившие «месс» ребята одобрительно, но невнятно загудели – а как же… обязательно, товарищ капитан… сразу же, как только… учтем на будущее…

– Что с «мессом» делать думаешь, а, Виктор?

– Да что с ним делать? Оттащим во-о-н туда, будем по нему свое бортовое оружие пристреливать. Пора, кстати, провести пристрелку, а то инженер эскадрильи что-то не телится.

– Вот и проведи. И «месса» поставь на бревна, что ли, оторвать от земли его надо… Как будто бы он в воздухе… Пожалуй, я и сам отстреляюсь, интересно попробовать.

Действительно, попробовать стрелять, точнее – пристреливать оружие по настоящему истребителю противника, было намного интереснее, чем по каким-то самодельным мишеням. Правда, инженер нашей эскадрильи, воентехник 1-го ранга Толя Квашнин, весь избурчался. Положено, мол, по инструкции пристреливать пушки и пулеметы на 200 метров. Это точка схождения трасс должна там быть. А я попросил на 100 метров, как в свое время сделает и Покрышкин. У него я, собственно, эту дистанцию и содрал. А Толя уперся – инструкция, и все тут! С меня, мол, спросят, если что… Тут я не выдержал и вскипел. А что, в кабине моего самолета тот чудак на букву «м» будет сидеть и стрелять, что эту инструкцию издал и спустил в войска? Или все же я – лейтенант Туровцев? Так какого же… Ты, Толя, меня не зли, делай, как я сказал! А то я по тебе оружие пристреляю. Что-то пузо у тебя от безделья стало расти, целиться будет хорошо. Толя проникся, и все стало хорошо. И он лицо сохранил – вовремя вспомнил про инструкцию, и я настоял на своем. Все довольны, все смеются, а техники, предварительно слив с битого «месса» все технические жидкости, уже тащат его, бедного, на приготовленные для публичной казни козлы.

«Месса» установили, я выкатился на рубеж стрельбы, хвост мне немножко приподняли и… очередь! За «мессером» поднялся столб снега. Неожиданно вспомнился любимый фильм «Особенности национальной охоты»: «Кузьмич! Чем стреляли? – Пятеркой! – Хорошо легла, кучно!»

У меня тоже легло относительно кучно, после небольшой правки оружия я дал еще пару очередей и, удовлетворенный, уступил место на рубеже комэску. Над аэродромом загрохотали новые пушечные и пулеметные очереди, от «месса» полетели клочья. В общем, самым последним летчикам стрелять по «мессеру» было уже сложновато. Истаял «месс», на глазах истаял, усушка и утруска, понимаешь ли…

А тут привезли обед, и пока оружейники пополняли наш боезапас, мы наполняли свои желудки… про запас. В общем – дела шли своим чередом.

* * *

После обеда к нам подошел наш комиссар… точнее – замполит, все я на комиссара сбиваюсь. В руке у него была тощенькая пачка газет. Василий Петрович чему-то хитренько улыбался.

– Ну здорово, орлы! А о вас тут центральная пресса пишет! – замполит стал раздавать нам по экземпляру газеты «Красная звезда». – Э-э-э, нет! Эту оставь – мне еще громкую читку с техсоставом проводить по этой статье. А для летчиков ты, Туровцев, читку и проведешь, лады? Вот и хорошо, что «Слушаюсь!», не зазнавайтесь только, братцы. Хорошо о вас Симонов написал, «Шестеро смелых», надо же… Ну я пошел. Давай, Виктор, читай!

Я раскрыл газету, вокруг зашелестели газетными листами летчики, все потихоньку забубнили: «Шестеро смелых»… очерк… К. Симонов… Сталинград…»

Интересно – почему такое название? Аналогия с фильмом? Был же фильм с Алейниковым, Жаковым и Макаровой – как он назывался-то? «Семеро смелых»? Или еще что-то? Не улавливаю, ну и черт с ним, с этим названием… Та-а-к… что тут… «наши «ястребки»… патрулирование… вдруг, внизу – строй из девяти немецких самолетов… командир принял решение… «Мессершмитт» закрутился с отбитым крылом… привели самолет противника на свой аэродром…»

Та-а-к, в целом все ясно. И в целом – правдиво. Хорошо написал Константин, выпукло и ярко. Думаю, те, кто прочитает этот очерк, легко восстановят схему всего боя. Это хорошо. Фотография… – командир, я, ребята… Текст: «Командир N-ского истребительного авиаполка майор П. Артюхов (крайний справа) производит разбор только что завершенного боя. Рядом с ним – командир звена лейтенант В. Туровцев, летчики А. Рукавишников, Демченко…» Всех назвали? Всех. Вот и хорошо. Фотография, конечно, не слишком четкая, но морду лица разглядеть можно. Эх, жаль, некому послать… Хельге бы отправить, ребятам. Ладно, проехали. Точнее – пролетели.

Хлоп… хлоп… Ракета! Вторая! «Всем – взлет!»

Хорошо, что у всех двигатели еще горячие и снаряды успели пополнить. Газетные листы еще падали на землю, а мы уже были в кабинах. Так, пристегнуться поясными ремнями, запуск, фонарь закрыть: «Всем – взлет!» Прямо от капониров наше звено, дружно поднимая снежные шлейфы, пошло на взлет наискосок через ВПП. Пробежка, отрыв… Осмотреться… Вот они все, уже на хвосте, встают в левый пеленг. Хорошо – запомнилась наука-то! Пустячок, а приятно…

В наушниках зашуршало: «Тур! (Ага! Сами нарушаете, а ко мне придираетесь…) Тур! На подходе к аэродрому девять «стодесятых» с десятком худых. Это налет. Соседи тоже под ударом, помощи не будет. Найти и атаковать! Не допустить удара по аэродрому!»

– Вас понял, выполняю… Всем – усилить поиск. Блондинчик, иди вверх, на солнце. Ударишь по «мессам», закрути их… я – по «стодесятым».

– Понял, исполняю… А за Блондинчика – на земле получишь…

– Отставить лишние разговорчики! – Это земля. – Тур, через восемь-десять минут к аэродрому подойдет звено 22-го. Но они практически без бензина…

– Но разок-то пугануть смогут?

– Разок смогут…

Эти восемь минут еще прожить надо. Где же они… Толя Рукавишников молодец – резко ушел вверх и на солнце, я и то его почти не вижу. Ну, значит, и «мессам» сюрприз будет… Мало нас – всего две пары, одно звено… Хоть бы комиссар с кем-нибудь поднялся. Где же «стодесятки»? Тени… по земле бегут тени – вот и они, в снежном камуфляже. Сразу-то и не разглядишь. Сзади и выше «стодесятых» – «мессы» сопровождения. Нас они отбить уже не успеют. А расстрелять нас на выходе из атаки им не даст Блондинчик… Да и мы будем прятаться под строем «стодесятых». Хорошо. Пора.

– Демыч, цель – первая тройка. Я бью ведущего, ты – следующего. Выход из атаки вниз, под строй… И сразу атакуем еще, огонь по готовности…

Эх, жаль я снаряды не зарядил! Как бы пригодилось… Ну, знал бы, где упадешь – соломки бы подстелил.

Колонна троек «Ме-110» приближалась. Мы подходили к ней в пологом пикировании, слева спереди. В таком ракурсе сложно стрелять. Хотя, с другой стороны, под удар могут попасть сразу два-три самолета: один в передней тройке наверняка и еще кто-то в следующей – возможно… Как зайдешь, как стрельнешь…

Мне нужно бить по лидеру. Собьешь ведущего – почти наверняка расстроишь атаку. Пока они сообразят, пока перестроятся, пока сомкнут строй – тут много чего может произойти. Так – выбросить все из головы… Пора…

– Атака!

Все же, заходя на лидера, я попытался построить атаку так, чтобы стрелять сразу по двум самолетам. Ну, посмотрим… Огонь! Очередь я дал длинную, хотя и не люблю поливать, как из шланга. Но сейчас так и нужно – все больше вероятности, что два-три снаряда поразят второй самолет. А получилось еще проще – мои снаряды ударили по кабине лидера, убили летчика, «стодесятка» вильнула, крутнулась и зацепила крылом своего правого ведомого. Оба самолета, разваливаясь в воздухе, стали падать. Около них распустились три парашюта. Демыч тоже не промазал. Третья «стодесятка» из ведущей тройки пыталась резким разворотом сбить пламя из левого двигателя, но было видно, что высоты им не хватит. С земли ударили счетверенные «максимы», какая-то колонна идет, по нам бы не попали. Только мы с Демычем сунулись на разворот под оставшиеся две тройки «стодесяток», как вокруг нас полетели бомбы. Это фашисты, решив отказаться от бомбового удара, облегчали свои самолеты для воздушного боя. Ну-ну, поможет ли это вам… По земле хаотично пробежали вспышки разрывов бомб, четко были видны концентрические кольца расходящейся взрывной волны.

– Демыч, бей по готовности… Атака!

Снизу, на кабрировании, я ударил по правому двигателю ближайшей «стодесятки». Горит! Следующий! В это время мой истребитель, как живое существо, задрожал под ударами пуль. Это стрелок «стодесятки» поймал меня в прицел на выходе из атаки. Зря я пошел вверх, зря!

Но самолет управляем, огня и дыма нет… крутнувшись через правое крыло, я вильнул вниз. Скорость… есть скорость! Горка, самолет в прицеле… очередь… дымит!

– Тур! Сними с хвоста…

Я резко крутнулся, оглядываясь… К истребителю Демыча пиявками присосались два «месса» из прикрытия. Толя-блондинчик не смог их всех удержать… да и невозможно это.

– Демыч, вправо вниз! К колонне, под пулеметы!

Истребитель Демыча вильнул вниз. Сверху, на встречных курсах, я дал по преследовавшим его «мессам» неприцельную заградительную очередь. Очутившись под огнем, «мессы» быстро потеряли желание преследовать Демыча и свечой ушли вверх. Там, наверху, дерется пара Толи Рукавишникова. Против восьми «мессов», между прочим. Сейчас еще «стодесятки» очухаются, примкнут к худым и нас будут убивать… Где помощь? Но пищать, а тем более пачкать соплями эфир – нельзя!

– Демыч, ты как?

– Я в порядке… Подхожу слева… встал на место.

– Демыч, бросаем «стодесятки», пошли на помощь к Толе.

– Блондин, я – Тур. Идем к тебе.

Рация зашуршала и голосом комиссара проинформировала: «На подходе звено второй эскадрильи. Оттягивайтесь к аэродрому».

– Я – Тур, не могу. Под нами колонна наших на дороге, уйдем – ее побьют. Лучше вы подходите к колонне, тут какой-то чудак из пулеметов по немцам стреляет, защитит, если что…

Кто-то коротко хохотнул в эфире.

– Тур, я – 22-й. Вас вижу, подхожу. Бензина мало, минут на пять…

– 22-й, вас понял. Пройди над колонной, шугани «стодесятых», я лезу вверх.

Вон и пара Рукавишникова.

– Блондин – сбор! – Пара Толи подошла и заняла свое место. Немцы делали какие-то перестроения километрах в полутора и метров на пятьсот выше нас.

– Заходим от солнца, бьем одновременно, держим строй. Пошли!

Но немцы, заметив, что мы готовим атаку, восторга не испытали и, выполнив одновременный разворот, дружно вышли из боя. Гнаться за ними у нас никакого желания не было.

– 22-й, фрицы уходят, беги на посадку, мы прикроем!

– Понял, спасибо!

Звено второй эскадрильи бодро понеслось на посадку, благо аэродром отсюда уже видно. Должны успеть. Мы звеном прошли над нашей колонной – слава богу, все целы. Еще раз проверить – немцы ушли? Ушли. Так, сколько на земле костров? Пять! Здорово! А ведь наши все целы. Ну, относительно целы, понятно… Мне досталось, и Демычу наверняка перепало. Но мы живы и летим, а они – догорают на земле. Вот так-то!

– Отходим домой! Усилить осмотрительность в воздухе! Блондинчик, стань выше на солнце.

– Исполняю… Дед ты наш, с молнией…

– Отставить посторонние разговорчики! Заходим на посадку.

Уф-ф-ф, все!

* * *

На земле выяснилось, что нас самым бессовестным образом обокрали. Можно сказать – залезли в карман звену при ясном свете белого дня. Оказывается, эта колонна и пехота на дороге подтвердили нам лишь трех сбитых. Да-да! Трех! Один, мол, упал из-за столкновения с подбитым самолетом (на самом деле – так оно и было, чего уж тут…), а одного «стодесятого» этот наглый расчет счетверенного «максима» из колонны посчитал своей добычей! Чтобы вам пулеметной лентой подавиться, жлобы пехотные! Надо же придумать – «стодесятку» они пулеметом сбили, ворюги! Да она дымила, как паровоз «Ф. Дзержинский»!

Но – делать нечего! Пусть так и будет. Тем более что немцев мы подловили хорошо, можно сказать, их доставили нам на дом! Взлетели, постреляли, попотели от страха – и на посадку. Боевой вылет завершен. И тут же – подтверждение о сбитых. Все быстро и красиво. Вот только самолеты нам с Демычем попортили. У меня шесть дырок от пулемета бортстрелка в фюзеляже, и у Демыча – с десяток пробоин от очереди «мессера». По паре-тройке пулевых отметин привезла и пара Блондинчика. Не смертельно, но обидно и как-то неловко… Как это со мной могло так случиться? Надо же таким дураком подставиться под очередь… Хотя… там такая каша была. Строй «стодесяток» распался, они все кто в вираже, кто в наборе, кто в пикировании… Откуда мне прилетело – я даже и не видел. Но все равно – это плохо и очень опасно. Раз не видел, значит – не мог среагировать, значит – могли убить…

Мне вдруг стало страшно, да не по-детски так страшно, аж зубы лязгнули. Я впервые понял, что это не игра, эти бои – не виртуальные, а самые, что называется, реальные, и пули тут немецкие – реальней не бывает… Бр-р-р, я снова вздрогнул. Кто-то хлопнул меня по плечу.

– Не кручинься, добрый молодец! Ничего твоему деду не сделали страшного. Щас пробоины залатаем, тяги посмотрим, да и не задели там пули ничего важного. Скоро твой дедушка будет здоров!

Это инженер меня так подбадривает. Ну и хорошо… Да, а пословица-то верна. «Не рой яму другому…» Как я Толе повесил «Блондинчика», так и мне, чувствуется, «Дедушку» прилепили. Ну, что ж, вполне подходящий позывной. Особенно если учесть, сколько мне в сумме лет набежало…

Решено! Буду зваться «Дедом»!