Текст книги "Стихи и хоры последнего времени"

Марш «Прощание деревьев»

 
Все багряные ладони
Ветер клену пережал
И к осиновой колонне,
Уходящей в полупоклоне,
В полунаклоне перебежал
И маленький закат дымился на погоне
у дуба – Как погашенный пожар
 
 
Последние полки́ в заречье уходили —
За грабом липа и за вязом бук —
И под занавес огневой угодили:
Хлюп над рекой, плюх, бах, бух!
Полетел с папахи пух,
Дым сверкающий набух…
– Проводили!
 

Пробор / пруд

 
– Видишь? –   разобранный надвое
гребнем светящимся пруд…
– Вижу. Как будто со дна твое
сердце достали и трут.
 
 
– Слышишь? –   плесканье надводное
бедных кругов золотых…
– Слышу. Как будто на дно твое
сердце сронили – бултых —
 

Простые стихи об Одессе

 
глинистые голуби одесские
головы их голые и детские
душная волна из-под крыла
над горелым морем заболоченным
за холерным парком заколоченным
кукуруза дымная цвела
 
 
слава богу с этим все покончено
желтизна чулочная истончена
до запаутиненной дыры
кувырнулись голуби расстрелянные
и собаки прыгнули растерянные
в море со ступенчатой горы
 
 
палевое море взбаламученное
сгреб с причала в небо замазученное
дед в тельняшке перержавым Ψ
и давно закрылись все столовые
и давно расплылись все полóвые
на ступенях дрыхнувшие псы.
 

Пробор / река

 
Что ж с того, что луна возвращается,
вещи неба в чехлах находя,
и волна, уплотняясь, вращается,
на зубцы фонарей находя, —
 
 
все под мост уходящие полосы
косо-накосо не исчесать:
нам – вдыхать эти гладкие волосы,
кораблям в эту мглу исчезать.
 

Хор на дым

строфа (в саду)

 
сладкой слизью пахнет дым
кладкой глиняной захоложенный
не в упад и невподым
сада клиньями загороженный
а липы дрожат как осины
им накосо сдуты меха
цвéта измерзшейся глины
и изотлевшего мха
 

антистрофа (в лесу)

 
горькой гнилью пахнет дым
между голых стволов перевернутый
в неупад и в неподым
доннерветтером передернутый
а сосны ложатся как ели
ужé засыпáть им пора
на гладкой холодной постели
из старого серебра
 

эпод (в небе)

 
пресной пылью кружит дым
дрожащий над сизою чащей
кислой прелью виснет дым
просыпанный в воздух бренчащий
льдом золотым-голубым
над лесом и садом летящий
 

Раздел второй
Стихи и другие стихотворения
(2007–2010)

Первые стихи года

 
Отдаляясь, меркнет снег —
подожди, пока не смерк
и не сделался дождем
– Хорошо. Подождем —
 
 
Отделяясь, меркнет снег —
подожги, чтобы не смерк
и не сделался дождем
– Хорошо. Подожжем —
 

На набережной

 
…а едва из башенки мы сошли
в те накатанные из мягкого дымного льда
небеса, что так сизо-розовы и покаты,
как всё и опять мы увидели, но не так, как с земли:
 
 
Цыгане, поклевывающие с моста.
 
 
Цыганки, поплевывающие на карты.
 
 
Утки, поплавывающие в пенной пыли.
 
 
Собачки, курчавые, как борозда.
 
 
Младенцы, щекотаны и щекаты.
 
 
(И низкие покоробленные корабли.)
 
 
(И черные опаздывающие поезда.)
 
 
(И белые ослепительные закаты.)
 

Февраль на холме

Ольге Мартыновой

 
Из небес, как баночка, пустых
с толстыми гранеными боками
на дуршлаг откинута вода.
Все затычки-марлечки невстык —
проползают медленно, пока не
валятся в брусчатый снег, сюда.
 
 
Мы живем, как водоросль, на дне
смутностенного пустого неба,
где на ситах носится вода.
И со вжиком – бритвой на ремне —
облетают нас по краю недо —
переправленные поезда.
 
 
А когда колесный перестук
замерзает где-то за краями,
в капле каждой гасится вода.
И тогда выводит нас пастух
поглядеть с холма, как в черной яме
дышат золотые города.
 

 
О холмы, облитые брусчаткой,
Лязгнул быстрый луч и был таков,
И пропал – над смотровой площадкой,
В набеленных лицах облаков.
 
 
Луч зеленый, новый штык трехгранный,
Бескозырка – ленточки до пят…
– Облака, не спите под охраной,
Под охраной облакá не спят.
 
 
– И не жмите к холодящей грани
Ваши щеки, вспухлы и нежны,
Ведь уже в ущелья за горами
Узкие откинуты ножны.
 
 
Сизый дым взвивается по мачте…
Ржавый пар на куполе – как йод…
– Вы его, бессонного, не прячьте.
Вот он выйдет и вас всех убьет.
 

 
– Не по склону, а по небо-склону,
По скрипящей звездной шелухе,
Побежать бы тополю и клену,
И сосне, и вязу, и ольхе… —
 
 
…Ах, куда ж там… Да и по площадке
Им не разбежаться смотровой,
Где в своей железной плащ-палатке
Каменеет тенью часовой.
 
 
– Не по своду, а по небо-своду,
Чтоб получше звезды полущить,
Вон на том Шляху на ту подводу
Хорошо бы лучик получить… —
 
 
Но куда ж там… Замер свилеватый
Постовой – приклад у каблука,
И, сияя броненосной ватой,
Над холмом сомкнулись облака.
 

 
Поглядишь со смотровой площадки
Пóд гору, в тускнеющую мглу —
Там, надевши черные перчатки,
Замерзают óльхи на углу,
 
 
Там, на мельничном плече повесясь,
Зеленеет в сыпких облаках
Утлый месяц, захудалый месяц
В каменных железных башмаках,
 
 
Там по раскореженному шляху
Розлит позолоченный мазут,
И по расхоложенному шлаку
Мотоциклы черные ползут,
 
 
A за вахтой пляшут, за корчмарней,
Прыгая, вертясь и семеня
Все быстрей, кромешней и кошмарней,
Вугленные яблоки огня.
 

 
Как двойная водоросль в окне
меж двойным стеклом, попеременно
изгибаясь и прямясь, мы спим,
но – одновремéнно видно мне —
черной лестницей одновремéнно
мы сбегаем изгибаньем спин.
 
 
…А когда мы вышли за порог
и, вступивши в фосфорный аквариум,
побрели (мерцанье – по глаза),
черный порох обходных дорог
вспыхивал зигзагами по хмарям —
стало быть, готовилась гроза.
 
 
Все, что в облаках оттиснено,
вся ручная азбука ночная,
все насечки с блеском голубым —
все на край земли оттеснено
(вспыхивать и пухнуть начиная
там, где ствольный чад неколебим).
 

Простой зимний хор

строфа

 
сдутая марля и… сбитая вата и…
 
 
небо в расплоинах зеленовато и…
снег вычищается шнеком – наверх
 
 
ночь освещается снегом
 
 
и одноцветный ее фейерверк
гаснет с набегом
 

антистрофа

 
взбитая вата и… вздутая марля и…
 
 
небо в проплоинах – йоду не мало ли? —
снег воспаленный подтлело померк
 
 
персть полетела
 
 
и – сквозь нее проступает наверх
города темное тело
 

Утро

1

 
…между проволок нежно колючих
и беззвучно поющих колечек
проскакал – по вздыхающим ярусам – лучик,
одноногий кузнечик —
для теней их кольчáтых и клетчатых льющих
он сверкающий метчик
 

2

 
…клен, и липа, и ясень
в золотых и серебряных сталях,
уколясь им,
расхристались, как если бы враз расхлестали их —
в потных складках очнулся, протерся, стал ясен
поддымлённый хрусталик
 

3

 
…из бесслезно горючих
облаков, что сверкают, зерцáла раззямши,
на листочек весь в рубчик
из зеленой и дырчатой замши
ну зачем же так падать, голубчик,
ведь преломишься сам же
 

4

 
отвечает отпрыгнувший лучик
тьме и свету летающий метчик:
– ну и что же, преломлюся
– и навеки поселюся
– среди проволок нежно колючих
– и беззвучно поющих колечек
 

* * *

 
полетели из дóму
по литейному дыму
по сухому седому
голубому поды́му
 
 
и до тьмы долетели
где лишь звезды в засаде
и назад поглядели
и увидели сзади
 
 
реку полную блеску
переплеску и лоску
вон к тому перелеску
подтянувшую лёску —
 
 
за литую железку
золотую желёзку
 

Баллада

1

 
Запах потопа былого.
Запад подводный в огне.
Выпукло, криво, лилово
облако всплыло в окне…
…выпукло-криво, лилово
облако с пыла в окне…
… выпукло, криво-лилово
облако стыло в окне…
…выпукло-криво-лилово
облако с тыла в окне…
 

2

 
Плачет под облаком ива,
в стёкла ногтями скребет —
зелено, выпукло-криво
дрожит ее жидкий хребёт…
…зелено-выпукло, криво
дрожит ее, рыбки, хребёт…
…зелено-выпукло-криво
лежит ее, рыбки, хребёт…
…зелено, выпукло, криво
плавник ее зыбкий гребет…
 

3

 
…Выпукло, криво и сине
в слезы вливается мгла… —
Скажи мне, в каком керосине
последнее море ты жгла?
…и что ж ты так плачешь?
 

4

 
– Одна я
 
 
на краешке неба стою,
погашенной пеной пятная
зажженную кóсу свою…
…влагой небесной пятная
светлую кóсу свою…
…подвижною тенью пятная
кóсу косую свою…
 

5

 
Это последняя старость,
это последний костер —
уже никого не осталось
с косыми косáми сестер —
уж нас ни одной не осталось
с сырыми косáми сестер —
 

6

 
вся растворилась аллея,
все утонули пруды,
одна погибаю во мгле я,
в пожаре небесной воды —
одна волосами белея
в разгаре небесной воды.
 

Франкфурт, 1840-е гг

 
Над рекою над Майном Жуковский опарный живет.
Он из сада из черного женихам мужиковским грозит,
Он из лука из лунного обложных паразитов разит —
И дрожит под халатом его бело-холодный живот.
 
 
За рекою за Майном на осевших во мглу теремах
Свет блуждает болотный в становищах тех половчан,
И черкасскими стрелами полный колчан
Ему Гоголь подносит, голубой Тилемах.
 
 
А из бледно-блестящей листвы, со стремянки простой,
Из пробирки из лунной, из лопнувшей стклянки пустой
Им хохочет и кычет свой двоюродный брат холостой —
Алексей Константиныч Толстой.
 

Элегии на перемены состояний природы

Ein verweintes Pferd sah mich aus Linsen an.

Arno Schmidt, „Das steinerne Herz“

 
Из-за стеклянных наклонных стрел
конь заплаканный посмотрел
сквозь чечевички огня и сна
 
 
туда, где сырная ночь ясна.
 
 
По наклону из облачных тел
клен заплатанный полетел,
платан заклеенный побежал
 
 
туда, где синий лежал пожар
гнутой гаснущей полосой,
а ночь по склону всходила босой,
 
 
и, разгораясь, сырая мгла
сквозь черевички ее росла.
 

1

 
…весь скат небeсный был, как одна
нетуго скатанная папироса —
полурассыпана, полуполна;
и тонкого дыма ползла волна,
разноизогнутая равнополосо,
а сверху падали искры на…
 

2

Или нет:

 
…весь сад небесный был ветвь одна,
равноизогнутая разнополосо,
на ней разрозненная роза
– разоблачённая луна —
лежала, изнутри темна.
И жала падали сверху на.
 

 
И клены с лапками, и липы с лапоткáми
и хлопали, и топали на лестнице с лотками,
и нагибались, будто их толкали.
 
 
И в свете медленном, дошедшем недосюда,
и пéтли нам, и полосы чертила мгла-постуда
и поворачивалась посуда.
 
 
И воздух поднялся́ и щелкнул плетью óб стол,
и клены окружил, и плотно липы обстал,
и где был неба тыл – там лоб стал.
 

 
Воздух в межгорьях грузнеющий —
Так начинается ночь
(чтоб показаться грозней – еще ей
надо его подтолочь
в вывороченно зияющей
стоптанной ступке-луне
 
 
а чтоб оказаться грозней еще – ей
надо его разволочь
по мягкой сырой и сияющей
низкопарящей луне —
 
 
но эта земля не своя еще ей,
и весь этот сад еще не).
 

 
К машине, едущей с горы
(хворост небесный растворя)
во мглы сияние дождевое,
зачем приделаны шары
из выщелоченного хрусталя
со смятой сеточкой в обвое?
 
 
Зачем искрится головой
(раствор надземный раздвоя
на пресное и дрожжевое)
дождик дорожный угловой
из вышелушенного хрусталя?
 
 
…или же нет, и их тоже двое?
 

 
будто ниоткуда вынутый
через тлеющий прожог
в смутной линзе опрокинутый
появляется снежок
 
 
подпускает пара чуточку
в бело-черный фейерверк
распускает парашюточку
и спускается наверх
 
 
в небо ветхое господнее
а под тем еще одно
под исподним подысподнее
а под ним еще – свободнее
и светлее и безводнее
и – последнее оно.
 

 
Латынский небосвод латунный
Шелестит как колокол без языка —
Чем ослепительнее луны,
Тем ослепленнее облака.
 
 
Но чем слепее облака те,
Тем слепленнее огня шары,
Что на подпрыгивающем самокате
Взлетают в гору, как с горы.
 

1

 
Где гром был кругл, там бегл стал блиц.
 
 
И небо вспыхнуло, oгрузло…
И глина, сметена с таблиц,
Кусками застучала в русло.
 

2

 
Где холм был обл, там шпиль стал длинн.
 
 
И в облаках померкли соты…
И по краям ночных долин
Огней обрушились высоты.
 

3

 
Где небо шар, там дело швах.
 
 
И свет шарахался в аллее…
И сердце скрипнуло на швах
И, может быть, еще левее…
 

 
загород черный светом зарос
в форме наклонно-ходящих полос
ростом с нас
 
 
пригород белый тенью прирос
как на желéзе подтек купорос
просто снясь
 
 
подгород желтый прахом подрос
как от надпоротых папирос
ростом с нас
 
 
город незримый в воздухе рос
весь наплоенье невидимых роз
просто снясь
 

Солдатская песня в Петербурге

<…>

 
Мы были отблеском и тенью,
Багровой пылью полутел,
Когда к небесному растенью
По тучных волн переплетенью
Безвидный всадник полетел.
 
 
Греми, река. Мигай, зарница.
Неси, сова, лицо свое.
Свисти, подводная цевница,
Стучи, стучи, пороховница
О запотевшее цевье!
 

<…>

 
Мы были эхом и молчаньем
Над костяного блеском льда,
Когда под знаменем мочальным
В огне молочном и печальном
Сирена выла никуда.
 
 
Слезись, заря. Дымись, Селена.
Река, седые клочья дыбь!
Не в силах вырваться из плена,
В седые клочья рвись, сирена, —
Екатерина, плачь, как выпь!
 

Виноградные песеньки

…hier wächst der Wein…

 
На ходу вино растет,
Уцепясь за посошок,
По нему везде растерт
Золотильный порошок,
 
 
Но везде ли он везде
И всегда ли он везде —
То при той видать звезде,
Что видать при той звезде:
 
 
Чуть взойдут они на склон
неба, Как заведено,
Так серебряным стеклом
И нальется то вино;
 
 
Чуть сойдут они за скат
неба, Перейдет, дрожа,
Постоянный ток цикад
В переменный ток дождя,
 
 
Потому что не всегда,
Не всегда и не везде
Та звезда не та звезда
И вода не в той воде.
 

 
Виноградною тенью тмим
Поутру-поутру
Кориандр, анис и тмин
На-ветру-на-ветру,
 
 
Лезвьем свищущим обрит
Под ребром, под ребром
И синеющим облит
Серебром.
 
 
Мы выходим на заре, на заре
В наклоненный, как в дыму, вертоград,
И в зеленом и лиловом дому
Пленный брат – в сентябре – синебрад.
 
 
И на этом-то златом серебре
Столько тлеющих полос и полос,
Что в тумане на горящей горе
Что-то – вроде – во тьму сорвалось.
 

 
Шел одноногий виноград
Склоненными рядками,
Но многорукий винокрад
Украл его руками.
 
 
Что же осталось? – Ничего.
Так тихо отчего-то:
Не слышно свиста ничьего,
Ни посвиста чьего-то,
 
 
На безызвестные кусты
В рядках обезветвлённых
Известки падают куски
С небес обызвествленных.
 

<…>

 
в солнечном тумане
в ослепительной мгле
маленький соколик
стоит на крыле
 
 
раззолóченное варево
над горою дымный лед:
 
 
разволоченное зарево —
раскуроченное влет —
 
 
посередке пересолено
по краям – пережжено
 
 
распускает парасоль оно
и спускается оно
 

<…>

 
маленький соколик
на крыле висит
вот сейчас вот повернется
и совсем улетит
 
 
засвистали и зачпокали
ласточки врезаясь в чад:
 
 
ворон на вóроне сокол на соколе
плачут стучат и кричат
 
 
птичий колокол почат —
где это? близко? далёко ли?
 
 
и кто – во рту кривой свисток
неся – несется на восток?
 

<…>

…золотая, залатала…

Дм. Закс

 
Если бы не из ржавеющей стали
сделаны были бы эти кусты,
так до зимы бы они и блистали
из искривлённой своей пустоты,
 
 
так бы они до зимы и блестели,
перемещая косые края,
и неподвижные птицы б летели
на растроённые их острия,
 
 
так и сопели из них до зимы бы
черных цикад золотые свистки,
так и ползли бы подземные рыбы
тихо под ними, круглы и жестки,
 
 
так и плыла бы из пыльного света
тихо над ними луна-госпожа,
если бы только не ржавчина эта,
эта в три цвета горящая ржа.
 

 
         В ночных колесиках огня
Зияет колбочка зрачка,
Сияет полбочкá волчка —
         И все это едет на меня.
 
 
         Но скрип земной и хрип ночной,
И шаг дождя в глухом саду,
Его дыхание на ходу —
         Это все мимо, стороной.
 

Платаны в ящеричной коже

 
Платаны в ящеричной коже,
Но посветящееся и поглаже,
С таким кручением в крупной дрожи
Культей всперённых, воздетых в раже,
С такой курчавой детвой в поклаже,
С такой натугой в нагнýтом кряже,
 
 
Что кажется: мы взлетаем тоже —
Что, кажется, мы взлетаем тоже,
Как будто бы тоже и нам туда же —
Туда, где спят на наклонном ложе
Большие птицы в пуху и саже,
И ложе горит изнутри, похоже,
А в верхних подушках снаружи даже…
Так что же, что же, и нам того же?
 
 
– И вам того же, и вам туда же…
 
 
Постой, не стоит – себе дороже.
 

Осень в Ленинграде (80-е гг.)

Ане, на прощанье

 
и – как ветер ее сентябрьский ни полоскай —
реке напрягающейся, но все еще плоской
чаечка светлая под Петропавловской
темной отольется полоской
 
 
и – как их октябрьский дождик ни полощи —
на крыше мечети в ее голубом завороченном желобе
горлышком потускнеют от спеси и немощи
полумертвые голуби
 
 
и – будут деревья сверкающей пыли полны
что полки уходящие в небо натопали
одни только будто из жести синеющей выпилены
будут тополи
 
 
и – трещать будет весело и в ноябре еще им
крылушком кратко стригущим
воробей на бреющем
над «Стерегущим»
 

Ночные женщины в очках

 
ночные женщины в очках
как у медузы на очах
шагают в света облачках
как темный каждого очаг —
 
 
в пылу их волосы нежны
губы их сложены в щипок
и вложены – будто в ножны —
их ноги в черноту сапог
 
 
ру́ки их – черноты алей —
из блеска тянутся за мной
из треугольников аллей
они выходят в круг земной
и гаснут
 

Толстый Фет

 
Толстый Фет идет вдоль сада;
ночь сквозь прутья палисада
с трех концов подожжена;
и выходит, полосата,
женщина за Шеншина,
оттого что он печален.
 
 
И пока она без сна
светит скулкой, как блесна,
в круглой комнате без дна, —
в антрацит ночных купален
насыпается луна.
 

Осень в полях (80-е гг.)

 
а там – в горах перегородчатых
в темнобородчатых борах
сырые птицы в кожах сводчатых
как пистолеты в кобурах —
вот – подвигáют дула синие
и черным щелкают курком
и прямо по прицельной линии
летят в долины – кувырком —
 
 
а там – на тушах замороженных
сады вздыхают как ничьи
и в поворотах загороженных
блестят убитые ручьи —
и каждый вечер в час назначенный
под небом в грыжах грозовых
заката щелочью окаченный
на стан вплывает грузовик —
 

Стихи с Юга

 
волна наклонённых растений
в наклонное море ушла
и что же светлей и растленней
чем узкие эти тела?
 
 
и что же темнее и тленней
и ниже – длинней и темней
чем отблески – нá море – тéней
и блески – на небе – тенéй?
 

По эту сторону Тулы

 
Сквозь неясные поляны
и поплывшие поля
Лев Толстой, худой и пьяный,
над тупыми колоколами —
под крылами – под полами —
пролетает тополя.
 
 
Тютчев тучный, ты не прядай
серным пледом на ветру —
гром грохочет сивобрадый:
граф пролетом над тусклым прýдом
осыпает тухлым трутом
сиволапую ветлу.
 

Звени, звени, маяк-гора

 
Звени, звени, маяк-гора —
гора обратная, дыра близнечная
под шатким пологом голым-гола
шатра небесного – бесследно-млечная;
над валким порохом, поднятым с тла
костра безместного, – мгла бесконечная.
 
 
С твоих ли звуков страшной прелести
гудит на черном желтизна?
Засну ли я, и в моря спелом шелесте
поет, звенит вся жизнь из сна!
 

An die Freier [2]2
  Женихам (нем.)


[Закрыть]

 
пока мы были на войне
край новомесячья в окне
тугой как слово о полку
перетолкнул по потолку
косые полосы вовне
а косы полые в шелку
до толокна перетолок
и заволок до поволок
 
 
пока мы плыли в облаках
сгоревшим порохом дыша
они на утлых каблуках
по острию карандаша
бежали млея и шурша
в распотрошенных клобуках
и сколько было их во мгле
никто не знает на земле
 
 
когда я милый твой приду
и облаком оболоку
по пóдволоку подволокý
косые волоса в шелку
кривые голоса в саду
тогда поднимется ура
как поднебесная гора
 
 
а вы пока быкуйте фраера.
никто не знает на земле
и облаком оболоку
по пóдволоку подволокý
косые волоса в шелку
кривые голоса в саду
тогда поднимется ура
как поднебесная гора
а вы пока быкуйте фраера.
 

Стихи с Юго-Запада

 
Дымы распались на горах
распотрошенным гинекеем,
и пеший грак, как некий Гракх,
кричал на мéртвом языке им.
 
 
И слушал, копья наклоня,
наклонный лес над влажным склоном,
и два огня – как два коня —
летели в воздухе зеленом.
 

 
За боярышник под дождем,
сам себя на себя облокачивающий,
на другой горе подожжен
колкий газ, облака поднакачивающий.
 
 
А за выжженный дочерна
грозный куст – до последнего терния! —
на иных горах дочтена
книга ветреная, вечерняя.
 
 
От нее ж летит на ветру глухом
строчка выветренная, слепая,
самый дальний, последний и светлый холм
мглой дочернею засыпая.
 

 
Когда сказал зеркальный пух,
протершийся сквозь неба купол,
что свет зерцаемый попух,
что свет зерцающий потух
и в вишнях искрами захрупал,
 
 
что пал боярышник, что пал
с горы туман – как между стекол
разъятых капель накопал —,
что пар погас и газ попал
в жерло небес и там зачпокал,
 
 
что крылья длинные свернул
короткий ястреб – и свернулся,
и тенью выгнутой сверкнул,
как будто сверху бездну ткнул
и к верху, в бездну, вертанулся… —
 
 
сейчас же знали мы: ага,
ночные зеркала прорвало —
вторая армия врага,
поднявши тучи на рога,
уже стоит у перевала.
 

Ильме Ракузе

 
солнца сушеная жёлчь, неба прожженная синь;
 
 
лавровишенье – бело-пронзительный блеск;
 
 
дуболиственье – мелкозýбчатый плебс
в золотых париках, как Расин;
 
 
богумильские сосны в рыжей полуистлевшей золе;
 
 
лигурийского войска соломенный строй,
пóд гору лёгший окровавлéнной махрой;
 
 
розоперстье прованское, сладкое, как керосин, —
 
 
все отливается в сизомолочном стекле
поперечного воздуха; и если долго глядеть на скалу,
то из окон в скале
выйдут ласточки-люди и поползут по стеклу —
направо и в рост,
 
 
а лодочки-птицы, голýбки, сестра за сестрой,
крыльями быстро скрипя, полетят под горой
на ущерб и налево – во мглу виноградных борозд;
 
 
и провожатый жужжащий замолкнет.
 

Стихи с Севера

 
полусумраком полны
полусомкнутые купы
снизу – вдоль заострены
сверху – поперечно тупы
 
 
снизу – хлещут второпях
длинноплечие мотала
сверху – блещут в тополях
искры белого металла
 
 
снизу косная вода
в прорезиненных прорезах
сверху – полыханье льда
и негромкий гром железок
 
 
едем-едем в полумгле
по сверкающей дороге
снизу – небо на земле
сверху – море на пороге.
 

Петербург

 
Спустился сон еще до тьмы
на сад, закрывшийся руками
своих смутнобелеющих камней.
 
 
Мы засыпали стариками,
а просыпаемся детьми
и даже лучше, кажется, – умней.
 
 
Над садом шелк небесный туг
и солнечно круглеет боком
над твердым шевеленьем вод —
последний щелк, последний стук,
и вот, как в выдохе глубоком,
корабль, шар и сад и небо поплывет —
 
 
тогда очнемся и начнем,
гудя свежеподдутой пневмой,
о человечестве ночном
и о России полудневной.