Текст книги "Стихи и хоры последнего времени"

* * *

 
…туда и полетим, где мостовые стыки
Сверкают на заре, как мертвые штыки,
Где скачут заржавелые шутихи
По мреющему мрамору реки,
 
 
Где солнцем налиты́ железные стаканы,
Где воздух налету как в зеркале горит,
И даже смерть любимыми стихами
Сквозь полотенца говорит.
 

Гантиади, отрывок баллады

(1984)

1

 
… юшкой ткемальною пахла косоворотная мгла
мокла табачная пакля лунная кукла плыла
бухла небесная капля зеленую чачу пила
 
 
двигала тени навырост над затемненной горой
(будто бы папа сатырос черного моря герой)
пухла табачная сырость кáпель невидимый рой
 
 
(это утоплый ставраки плакал неслышно с песка)
(это сырые собаки рылись внутри табака)
(это ходила во мраке с армянами дочь рыбака)…
 

2

 
… (это соседская галька ее голубая спина)
щелкала теплая галька плыла над горою луна
будто бы в облаке талька белый младенец смутна
 
 
гаснули волосы в хатках тухла морская слюда
море в железных заплатках высохло без следа
жизнь повернулась на пятках и заскользила сюда
 
 
лязг проводов над дорогой в смутных колоннах вокзал
из темноты косорогой выглянул мент и сказал
я дорогу к милой искал но найти ее нелегко…
 

* * *

 
Каучук в сердечной мышце
Толсто гнется, твердо лит —
О земновидце, о небослышце
Ночное дерево скулит.
 
 
Kорона eго уже домеркла
И ломкий посох дотрещал,
И снег бежит, как водомерка,
По скалистым его хрящам.
 

Был город…

I’ve never seen an ugly bridge [5]5
  Никогда не встречала некрасивых мостов.


[Закрыть]

(из стихов Мерилин Монро)

 
Был город, который почти улетел,
Стал дутыми гроздами облачных тел,
Перетек в темноты́ колоннады.
Лишь подледные тени на жидкой земле,
Лишь подлетные птицы в небесной золе —
Пали цепи, сотлели канаты.
 
 
Его колокольни сквозили костьми,
И голые кони горели из тьмы,
И ангелов бычились лица,
Когда над нощными мостами не здесь
В мерцающих шариках промзглая взвесь
В решетки пыталась налиться.
 
 
Мы и́з дому вышли, он еще был,
В подшерсток деревьев вмерзающий пыл, —
И сизые контуры рая…
Но чуть оглянулись – пространства пусты,
Лишь только ползут над рекою мосты,
Сыромятную ночь растирая.
 

Март во Франкфурте

 
Снова топчутся по стойлу
Клены – плетеные коньки,
 
 
Снова пахнут теплой солью
Дождички из-за реки,
 
 
Пролетают облаками
Ножички из-под руки,
 
 
Снова двигают боками
Буки – клееные быки,
 
 
За горы́ горящим ложем
Щелкнул веер костяной…
 
 
…Здесь будет город сейчас заложен
Мглы стремящейся стеной.
 

Весенний пролет жуков

 
Сквозь полый лес летят жуки,
руля пологими рогами,
их синеватые жидки́
глаза, не видимые нами,
 
 
их приторочены к крылам
в смолу залитые пожитки,
их, обращенные к не нам,
глаза невидимые жи́дки,
 
 
восток по ним коси́т косой,
пылая на прозрачных шляпах,
с-под них косою полосой
по склону сходит косный запах,
 
 
крупинки высохшей смолы
с их отпадают переносиц:
сквозь ослепленные стволы
из смерти в смерть их переносит.
 

Шесть стихотворений без одного

 
…
…
…
…
…
…
…
…
 

13. IV.11

 
Слетай на родину, – я ласточке скажу, —
Где Аронзонов жук взбегает по ножу
В неопалимое сгорание заката,
И Вольфа гусеница к листику салата
Небритой прижимается щекой,
И ломоносовский кузнечик над рекой
Звонит в сияющую царскую монету; —
Ты можешь склюнуть их, но голода там нету,
Там плачут и поют, и кто во что горазд,
И Лены воробей того тебе не даст.
 

18. IV.11

 
…по берегу тому, вдоль ив меловолосых
На шелестящих, но с пристрекотом, колесах
Одни, без спутников, по воздуха волнам
Летим невысоко, куда – не видно нам,
Вдвоем опутанным литой из солнца сетью…
 
 
…Нет, сна не назову я маленькою смертью,
Он – маленькая жизнь: разрыв, отрывок, тень,
А маленькая смерть – наш каждый божий день.
 

22. IV.11

 
О чем, о родине? О тайном свете моря?
О тайной тьме реки? о выговоре горя
В бесстрастном шопоте оцепленных садов?
О вздохах в глубине погашенных судов,
Которым снятся сны ужасные? Об этой
Печальной родине, льдом облачным согретой?
Я больше не о ней – ты знаешь почему:
Иную родину возьму с собой во тьму…
 
 
…О ком, о родине?
 

24. IV.11

 
Ты просыпаешься, когда от тиса хрящик
Смутнеет за стеклом и весь небесный ящик
Слегка приоткрывается в окне, —
Ты видишь серый свет, рассыпанный по мне:
Как бы сухой песок упал на лоб, на веки,
В ушную раковину, будто порох некий —
То времени труха, секунд мельчайший бой;
Ты наклоняешься, и темнота с тобой;
И чувствую во сне, в бессонном сне бесслéзном,
Касанье с дуновеньем бесполезным:
Нет, этот прах не сдуть. Но счастье – этот стих:
И губ твоих тепло, и холод губ твоих.
 

6. V.11

 
Мы вышли и́з дому, был город странно пуст
И небывало тих – лишь осторожный хруст
Наших шагов по гравию аллеи
Висел, не двигаясь. И был закат алее
Себя, горящего в последних стеклах дня.
И догадался я, чтó это для меня:
 
 
Сирени вялые, как спящих сонм голубок,
И розы, вырезанные из гигантских губок,
Блаженством душащий акаций сладкий смрад —
Все это был мой рай. И я тому был рад,
Что мне до срока был он – для чего? – показан:
Любимой улицей под падубом и вязом
Идти с тобой вдвоем всю вечность дотемна… —
 

Так вот какая жизнь мне может быть дана. 16.V.11

В трамвае (Ленинград, 60-е гг.)

 
В трамвае плачущем и кáчком,
Как зыбка деревянной тьмы,
Поедем к озерецким дачкам
На край земли, на край зимы.
 
 
Под ухом кротиковой шапки
Саднит озябшaя щека.
И лампы подымают лапки
В стекле, продышанном слегка.
 
 
Еще ты не проснулось, лише,
Ничей еще не пробил час,
И нет людей на свете тише,
Исплаканней и спящей нас.
 

* * *

 
Слишком гладкая река —
как закатана в закат…
 
 
…Два счастливых старика
мертвых слушают цикад,
где у ивы борода
поседела в два ряда…
 
 
…Где небесная слюда
почернела, как снега,
два счастливых старика
покидают берега:
 
 
– До свидания, рога
ветряного творогá!
Слишком гладкая вода!
 
 
…И дорóга дорогá.
 

Садам

 
Холодные сады мигают над рекою
И шепчут из воды, где их зеркальный дом:
Ты, ветер мимо нас, не утекай с такою
Бездушной скоростью за августовским льдом.
 
 
За августовским льдом со скоростью бездушной,
Сады, не утекать никак я не могу —
Я – ветер мимо вас, я порослью воздушной
Перегибаю вас на вашем берегу.
 
 
Я вас любил, сады. Когда вы кротко пели
Из затекающих наречных облаков,
Как вырезные вы из каменной купели
Вставали страшные в усах своих жуков.
 
 
Сады, любил я вас. И вы меня любили
И пели подо мной из всех последних сил,
Пока я в ледяном автомобиле
Себя по берегу, смутнея, уносил.
 

Смерть Ахилла

 
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый…
 

В. К. Кюхельбекер.

«19 октября 1837 года» (1838)

 
Воздуха спихни доху —
Пусть на Шлях сползает с Воза
И броненосная стрекóза
Тебе вонзается в требуху;
И пусть – безуханна, как на духу —
Во мху чадит ночная роза
И одногрудая стервоза
Слез роняет шелуху!
 
 
Пусть эти псы едят твой пах,
Пусть на губах взбухает мыло…
…Тьма-голубушка-кобыла —
С утра весь берег ею пах:
Все, что было, все, что сплыло,
В ночных нагнило черепах.
 
 
Тебе растет звезда из паха —
Тебя нагнáла черепаха!
 

* * *

 
Под жиром солнечным река, как полотно
Пилы изогнутой, что вздрагивает óстро.
Не то ли музыка, что в ней дрожит темно,
Не то ли музыка, что слушаем мы с мóста,
Когда прощаемся с почти ушедшим днем?
 
 
Да, это музыка, закованная в нем.
 
 
Да, это музыка, что нам еще слышна,
Пока горят глаза последних рыб бессонных,
И эта музыка, в затопленных кессонах,
Навеки с нами будет, дотемна.
 

Из поезда, два стихотворения

 
…в степях баварии подгорной
где облако вечернее ползет пыля
и задевает о поля
трубою свернутой военною ль подзорной
из раструба искрóю ало-черной
подшерсток перелеска опаля —
так избегая изгибается земля…
 
 
…труба на западе а на востоке лира
в степных аллеях темные дубы…
и каменных овец мрачнеющие лбы
и все томительное совершенство мира
сейчас взовьется как полито с пыра
вколотится в воротные столбы и общей не уйдéт судьбы!
 

 
Чем ближе к северу, тем тишина яснее,
Тем треугольней бледная вода,
И искры звонкие в небесном самосее,
Как тыщи зябликов, летящих не туда.
 
 
Чем ближе к северу, тем плечи серебрее
У ив, глядящихся в пустые зеркала, —
Тем ближе к острову, где дуб Гипербореи
Скалу последнюю опутал в два ствола.
 
 
Чем ближе к северу, тем зябче рты свирели
У губ закушенных, сочащих белый йод,
И пальцы бедные дрожат, засеверели,
На скользких дырочках, откуда смерть поет.
 

Осень во Франкфурте 2011

 
на дырявых облачкáх
подбрюшья чем-то сизым запачканы
на корявых каблучках
барышня идет с собачками
в направлении зари —
как диана но подпоясанней —
под разрезные фонари
лип и тополей и ясеней
а ей навстречу от реки
шажками злыми и короткими
бегут стальные старики
тряся железными бородками
 
 
в мехах а дрожит аккордеон
косит цыганскими курсивами
 
 
так кто ж тут меж нами актеон
меж стариками некрасивыми
 

Метро

 
Пахнет снова детским пóтом
В тесных улицах метро,
И за каждым поворотом
Электричество мертво,
 
 
И на вихре криворотом
Из небесной пустоты
Опускается к воротам
Ангел чистый – это ты,
 
 
А из тьмы, что век не тает,
Из подземного дранья,
К тем воротам возлетает
Грязный ангел – это я.
 

Осень/зима 2011

 
Сколько бы ни было райского снега
На парусах молодого моста
Хлопают в липе гладкие крылья
Птичьи, воды́ и ее
Птицы в дожде остаются сухими
Встав на крыло и утратив объем
Как обучали в Óсoáвиахи́ме
В полунелетном тридцать четвертом году
 
 
Сколько ни падает райского снега
И затекает огнем на мостах
Птицы в окне остаются глухими
Ветер потерт на пожженных местах
Рыбы в воде остаются сырыми
Встав на перо и удвоив глаза
Снова зима занимается ими
Снова огонь занимается за
 
 
Снова взлетают бензинные осы
В белое небо где едет гроза
 
 
Осы Всевобуча в Óсoáвиахи́ме
В бело-небесном рыдающем льду
 

Есть город маленький как птичья переносица

 
есть город маленький как птичья переносица
на светло-черной и сверкающей реке
чей шелк просвеченный не переносится
на свет прищелкнутый мостами на руке
 
 
и плывут напоминая сами
полуутонувшие мосты
корабли с подводными усами
под мостов коробчатые животы
 
 
и вздыхает тишина похожа
на воротника сухую ость…
 
 
шурши шурши раскрóшенная кожа,
гуди гуди продóлбленная кость
 

Стихи о родине

 
…Все, что только может дать любовь!
Все, что только могут взять войска!
 

А. И. Ривин. «Дроля моя, сколько стоит радость…» (конец 30-х гг.)

1

 
Это родина – тьма у виска,
Это родина – здесь и нигде,
Это ближнего блеска войска
Погибают в колодной воде,
 
 
Но загранного неба луна
Над колодой стоит с булавой —
Эта родина тоже одна,
И уйти бы в нее с головой.
 

2

 
Это родина – свет на щеке,
Это запах подушки сырой
И стрекочущий ток на щитке
За дырой, за норой, под горой,
 
 
Но сохранного неба луна
Наливает в колоду свой воск.
Эта родина тоже одна.
– И последняя родина войск.
 

В эту ночь

 
В эту ночь сгорит вода
Вплывшего в луну прудá,
Облачного прýда —
От ночного трута.
 
 
Чтоб растлелся это трут,
Его птицы в гнездах трут
Из кривого прута —
И взмывают круто
 
 
(Чтоб расплелся этот прут,
Скоро в небе отопрут
Облачные двери —
Но каждому по вере )
 
 
Во вторые небеса,
Где лежит, как колбаса,
Кривое солнце ада —
Но нам туда не надо.
 
 
Мы останемся с тобой
Там, где молнии пробой
Говорит без коды,
Что есть иные входы.
 

Романс

 
Когда я, милый твой, умру,
Пропел счастливый Аронзон:
Он слышал цитру, и домру,
И барабаны погранзон.
 
 
Настал апрель, и станет май,
Но ты меня не обнимай
Ветвями, полными услады. —
Я тоже слышал те рулады,
Я тоже слышал этот гром
За тем ручьем, за тем бугром:
Так тишина гремит, и цитра
Звенит, как синий пламень спирта.
 
 
Пройдет апрель, пройдет и май,
Меня, прошу, ты обнимай
Руками, полными прохлады —
Пускай я слышу те рулады,
Пускай луна в лимонном льду,
Но не скажу, когда сойду
Под шум листвы и Аронзона
Во мглу, исполненную звона.
 

Я был во Фьезоле

 
Если завтра будет солнце,
мы во Фьезоле поедем…
 

М. А. Кузмин. «Если завтра будет солнце…» (1910)

 
Я был во Фьезоле и вниз глядел с горы
На облаков морозные шары
Что над долиной розовеют шкварно
И блеск стальных озер и смерти острия
из Ада лезущи С откоса видел я
И сеть дождя кипящую над Арно
 
 
Прощай Флоренция ты сердце ты зима
На полдороге вниз где пышет та чума
Я бы и заперся в хибаре
С любимой плачущей о небе голубом
Но что ж теперь Вода кипит столбом
Ад подымается как на опаре
 

Апрельские ямбы

 
Всю жизнь я слушал, как шуршит вода,
Подскакивая в маленьких фонтанах
И осыпаясь в черноту пруда,
Как облетают свечи на каштанах
И с чирком осыпаются туда
же, в пруд, Как зыбкая звезда
Огни роняет на путях расстанных.
 
 
Всю жизнь я смерти говорил: приду.
И вот пришел знакомиться – в апреле,
В том ледяном и солнечном году,
Когда луна сопела еле-еле
сквозь зелень туч, И звезды на ходу
В туманных стеклах плыли и горели,
Как будто горе пели не беду.
 
 
И год прошел, и, может быть, прошла
Вся эта жизнь с улыбкою стальною,
Но эта смерть, разъявшая крыла,
Еще их не замкнула за спиною,
Еще звезда расстанная мала,
Еще плывут над елью и сосною
Беззвучных лун колокола.
 

Боги смертной весны

 
о боги сколько же вы огня
вложили в косые стёкла зданий
и вéтра полного рыданий
расположили вокруг меня
 
 
и белизною без следа
вы лестницы замели как порошей
снегом сдутым с небесного льда
и мглой небесной огнем поросшей
 
 
вот света вышнего смеется волна
вот цвета ви́шнева змеятся тени
и ваша смертная весна
как ледяная тишина
ложится на круглые ступени
 

Стихи о родине (2)

1

 
Наша родина – вода.
Ее черпáют невода,
Вычерпывают неводы.
 
 
Мы живем на дне воды.
 
 
Наша родина – земля.
Ее, корнями шевеля,
Жрет ночное дерево.
Мы заходим в дверь его.
 

2

 
Наша родина – кино,
Где и сыро, и темно,
И на стенном квадратике
Падают солдатики
 
 
В реку, черную, как кровь.
Ты слегка сдвигаешь бровь:
– Это наша родина?
– Это наша родина.
 

3

 
На стене горит река,
У губ моих твоя рука
Без перстнéй и без колец…
 
 
Но вроде и это не конец
 

Хор на розы и звезды

строфа 1

 
– Розы, розы, чем ночами пахнете вы,
Чем опрыскан жатый ваш муслин,
На кустах – как сухонькие Пахмутовы,
Над кустами – как сырой Муслим?
 

антистрофа 1

 
– Мы пропахли смердью невещественною,
Мылом дамским, кельнскою водой,
В морге панихидою общественною,
Незнакомою звездой.
 

строфа 2

 
– Звезды, звезды, отчего скитальцы вы —
С клюшками алмазными в руке
Мчитесь, как Харламовы и Мальцевы,
Краем неба на одном коньке?
 

антистрофа 2

 
– Оттого скитальцы мы и странники
По небесному пустому льду,
Что горят ночные подстаканники
У тебя в саду.
 

эпод

 
Облака горят по вырезу,
Заползая за гряду.
Остановите вагон, я вылезу
И домой по рельсам пойду.
 
 
Будет сад шелестеть светлеющий,
Будут тускнуть звезды на льду,
Будут пахнуть розы сильней еще,
Чем в том проклятом году.
 

Песенька о розах и звездах

 
та ли песенька ночная
сыпется как соль с ножа
смертью розы начиняя,
звезды жизнью творожа.
но обход свой начиная
ее не слышат сторожа
 
 
розы áнглийские мокнут
в рое райского дымка
звезды ангельские блекнут
и бегут под облака
звонкой молнией надкокнут
зрачок хрустальный маяка
 
 
виноградник вертоградник
слушай песеньку мою
скачет в небе тучный всадник
звезды плачут на краю
а на земле огней рассадник
в черных розах палисадник
ждет чего я еще спою
 

Июнь 2012

 
Вот и запахло бузинным дождем,
Падубным дымом, черемушьим прахом,
Вот и червец за горою рожден,
Страшный закат выпекающий пахом.
 
 
Вот мы выходим из наших дверей,
Вот мы встречаем родных и знакомых,
Гладим холодные губы зверей
И обнимаем пустых насекомых.
 
 
Вот мы бежим по аллеям к реке,
Бабочек облако бьется на сворке,
Вот загорается мрак вдалеке
И разъезжаются ржавые створки:
 
 
Страшен заката дымящий кармин,
Страшен убитый червец поднебесный…
Кем наш чернеющий город храним?
– Ночью одной – всесмиряющей бездной.
 

Песенька провансальская

 
полузвёзды-полуоблака
полуптицы-получервяки
так подгорная кипит река
под нагорной глиною реки
полугоры-полугорода
полубиты-полугородки
так угарная горит вода
под бугорным оловом реки
в замедленьи оловянных рек
в заголеньи раздвоённых глин
так и исчезает человек
золотою темнотою мглим
и на парапетах золотых
спят цикады черным мертвым сном
…как старцы троянские на теплых стенáх Илиона…
 

Маленькая элегия на смешение времени суток

 
с тихим фр-р-р пролетела ночница
обезумев от сока луны
чтобы солнечной тьмой начиниться
приспустили деревья штаны
в этот час золоченый но черный
двум стихиям грозит укорот
и воробушек смертью смягченный
улетает от наших ворот
 

Холмы. Уход

 
где вы́ где мы́
сквозь пар не вижу я кровяный —
одни сизо-синие холмы
их зачехленные караваны
 
 
зачем? куда?
и здесь быть небу синю и сизу
и здесь фыркнет звездная вода
и двинется сквозь землю снизу
 
 
мы с-подо льда
напьемся гибельной и звёздной
воды – и станем как звезда
и вы бы с нами… – но поздно, поздно:
 
 
еще до тьмы
они шатры свои скатали
и в небо тронулись – с детьми
и домочадцами и скотами
 

Цыганская полевая кухня

 
Ложки и плошки дрожат-дребезжат,
Глина и сало исходят парáми,
Ужас с дороги бегущих ежат
В черное небо уходит шарами.
 
 
В ночь виноградную катит возок,
Парой цикад запряженный с зарею,
Узок проезд и разнуздан вязок,
Где я последнюю шкурку зарою.
 
 
Сало скворчит на ходу, на лету,
Сколько еще до французской границы?
Дым виноградный течет в темноту,
Тихо скрипят на вожжах рукавицы.
 

Природа осени

 
…И пугливый кабан —
Пустотелых лесов господин…
 

С. Е. Вольф. «Вот тупая река…» (70-е гг.)

 
В лесах зеленых золотых
у белки мертвой лыс затылок,
и мертвый лис на свой салтык
ползет на косточках застылых.
Ему навстречу, бел и волгл,
но лоб прожарен, как оладья,
выходит из оврага волк,
наискосок глазами глядя.
А мертвый ласковый кабан
прильнул к реке кровавым боком,
и снулой щуке по губам
мазнуло в омуте глубоком.
Mедведь-мертвец гремит кольцом
средь запахов не мировейных,
и мертвый человек лицом
ложится к белке в муравейник.
 

О сарыче

 
Кто в облаке живет, повисшем над холмами,
Чей в слюдяном окне смутнеется ночник? —
Не желтый ли сарыч с заточкою в кармане
И оловом перстней на кулаках ножных?
 
 
В зависшем облаке себе устроил дом он,
Где с сарычихою они вдвоем молчат,
И лишь сквозь трубочку услышать можно гомон
В пуху растерзанном дрожащих сарычат.
 

Песенька

НЕ́ЩЕЧКО.

1. Нечто, что-то, кое-что (обл., устар.). <…>

2. в знач. сущ., ср. Дорогой предмет, сокровище, любимое существо (разг., фам.).<…>

Толковый словарь Ушакова. 1935–1940.

 
Не казнись, не кручинься ты, нещечко,
Я и сам почти не казнюсь…
Я скажу тебе начисто нещечко,
Когда я приснюсь.
 
 
Будут полные щеки заплаканы,
Как тогда, на том берегу.
И у книги страницы повырваны и оторваны клапаны,
Но я ее и там берегу.
 

Новый гоп со смыком

1

 
В черной баночке вина
Тишина серебряна
И по кантику под вдох
Кислый ходит холодок.
 
 
Ой ты русское вино,
Я не пил тебя давно,
Хладный дух не выдыхал
От поднёбных полыхал,
 
 
Не засасывал грибца[6]6
  Хорошо засоленный белый гриб есть русская устрица.


[Закрыть],
Не кусал от голубца,
Не хлебал горячий суп,
Потому что был я глуп,
 
 
Не впивался в холодец,
Так как был не молодец,
Был я, бедный, трусоват,
Зажигал на сорок ватт.
 
 
Но я больше не боюсь,
Перед смертью похмелюсь,
Как со Смыком древний Гоп,
И пойду ложиться в гроб.
 

2

 
Босоногий голеган
Десять девок залягал [7]7
  Говорила нянька, баба Надя, когда купала.


[Закрыть],
А самую лучшую
Я этой песней мучаю.
 
 
Ты не плачь, не плачь, жена,
Елочка наряжена.
Елочка наряжена,
Рюмочка налажена.
 
 
В этой рюмочке вина
Темнота разрежена,
Так пригуби же за Аленькой
Свой стаканчик маленькой.
 
 
Ты не плачь, не плачь, жена,
Это все моя вина,
Но пока я весь живой
Под звездой сторожевой,
 
 
Под звездой сторожевой,
Под луной оранжевой
Испускаю тихий крик,
Будто с Гопом древний Смык.
 

Владимирский сад

 
Я был когда-то маленький,
Насупленный и хороший,
С Кузнечного рынка валенки,
Из ДЛТ галоши.
 
 
Во лбу шаровидной ушаночки
Красной Армии звезда,
А за спиною саночки,
Всё едущие не туда.
 
 
Я шел гулять во Владимирский сад
Сквозь ограды пролом с Колокольной,
В этот сад не смеет зайти снегопад
И уличный свет малахольный.
 
 
И нагло моргающий свет площадной
Останавливается перед решеткой,
И все пахнет неместной ночной тишиной
И счáстливой тьмою нечеткой.
 
 
Там сугробы немы, там деревья слепы,
Но меня туда больше не тянет —
Там заделан пролом, там гуляют попы.
Больше нет его… но и меня нет…
 

Коробочка

 
Здравствуй, коробочка рейнской сожженной зимы!..
 
 
Птица-воробушка не выбегает из тьмы,
Страшная птица-воробушка пулей тебя стережет,
Ходит по кругу, косо глядит, клю́ет снежок-творожок,
Правое, левое выворачивая плечо.
 
 
Паяна-клеена крыжечка и зáлита чем-то еще,
Паяна-клеена, чем-то еще залитá,
Но трогать не велено… да какие уж там золота?
 
 
Раз мне дозволили: что уж там, нá, посмотри.
 
 
Полупрозрачные лица смутно ходили внутри,
Сыро и смутно светилась полупрозрачная тьма.
 
 
Хватит, – буркнула птица. – Не то скосопыришь с ума!
 

Новый год в зоопарке и над

 
бродский тучный – за тучей в засаде —
сеет перхоть на волглый карниз
 
 
обезьянка поет в зоосаде
каучуковым личиком вниз
 
 
в протекающих круглых галошах
пляшет чертом жираф по двору
 
 
сыплет солнечный мелкий горошек
аронзон в золотую дыру
 
 
лиска крутит по клетке колена
будто заяц она или бес
 
 
ну а вы – что вы шлете нам лена
из высоких и черных небес
 

Январские ямбы

I

 
Горит воздушная вода
В ночных фонариках летучих:
Они туда, они сюда,
Пока не пыхнут в низких тучах
И не исчезнут без следа.
 
 
Мы вышли рано, на заре:
Вода воздушная горела
Пунктирной сетью на горе,
Луна, как плоский глаз мингрела,
Не освещала и не грела,
И море пело на заре.
О чем, скажи мне, море пело?
Об августе? о январе?
 

II

 
О январе.
 

На поле брани. Ария

 
Подымается протяжно
В белом саване мертвец,
Кости пыльные он важно
Отирает, молодец.
С чела давнего хлад веет,
В глазе палевый огонь,
И под ним великой конь.
 

Н. В. Гоголь.

«Ганц Кюхельгартен. Идиллия в картинах» (1827)

 
Уже все умерли, как оглядеться…
Пред кем гордиться тебе, гордец?
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?
 
 
Лежат навалены, в коротких юпочках,
И стынут волосы на голых бутылках ног.
Перья веют на шлемах разрубленных,
Вóроны щиплют лавровый венок.
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?
Лишь запах трупный, куда ему деться,
И конь великий, молодец!
 
 
Лежат навалены, все смертью спешены,
Лишь ты – и конь, сирота-горбунок!
И перья веют на шлемах разрубленных,
И вóроны щиплют лавровый венок.
И все уже умерли, и чем тут гордиться?
Один остался ты, молодец!
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?