Текст книги "Стихи и хоры последнего времени"

* * *

 
Сойти придется всем – а мне скорее, чем многим, —
По льдом оглýшенным мосткам четвероногим
В ночную лодочку, что снегом всклень полна
И ледяной луной, но, кажется, без дна.
 
 
Брести придется всем – и мне не хуже прочих —
По речке ледяной, средь рыб чернорабочих,
Глазами лупающих в сорной темноте.
И звезды в высоте, но, кажется, не те.
 

Хор на прощанье

строфа 1

 
Кто ты, товарищ бессонный, ночной,
вздыбленный дым у стены зоопарка?
Кто ты, на полой подушке свечной
льнущая к стеклам ночная товарка?
 
 
– Липа и дуб потрясают мошной,
но не собрать им на прощанье подарка.
 

антистрофа 1

 
Кто ты, бессонная тень за углом,
тенью на полой простынке, на белой?
Кто ты, засвеченный снег за стеклом
комнаты круглой, заиндевелой?
 
 
– Спит человек за наклонным столом —
без липовых рваных и без жёлуди прелой.
 

эпод 1

 
Кто-то на росстанях машет рукой,
кто-то вопит над трехцветной рекой,
прижав треугольные ушки,
кто-то пылит в заголенном окне,
кто-то выбрасывает во сне
полушки из-под подушки.
 
 
– Липа и дуб подставляют мошны.
– Кто-то влетает во тьму, как в ножны.
 

строфа 2

 
Что ты, бессонная совка-сова,
что ты на росстанях ухаешь адом?
Чьи ты в ночи повторяешь слова,
девка-сорочица над зоосадом?
 
 
– Тьма и река различимы едва,
шопот и шорох осыпаются рядом.
 

антистрофа 2

 
Что ты, бессонный, во сне увидал,
что ты сквозь сон услыхал, непробудный?
Долго ли свет твой в окне увядал?
Горько ли гаркал твой филин простудный?
 
 
– Встал человек, и простился, удал,
с совкой бессонной и сорочицей чудной.
 

эпод 2

 
Что-то на росстанях крутится тьма,
что-то летит через реку чума,
чтобы спрятаться в дубе и липе.
Что-то вопит над зверинца стеной —
голос свободный, прощальный, родной —
пенье воронье, вóпленье выпи.
 
 
– Белая птица летит в колесе.
– Все ли простились? Нет, как будто не все.
 

Раздел четвертый
10x5
(2013–2014)

Стихи о русской прозе

 
Когда природе опостылим
И станем пыль, и станем тлен,
Взойдем, как Жилин и Костылин,
К чечену ласковому в плен.
 
 
Кавказ, России остров адский
С чертями в пыльных газырях… —
Крест офицерский, крест солдатский
И мизер в пятых козырях.
 

 
Ветер с моря жмет затылок
В шапке черной ко столу.
Рой летучий искр застылых
Рассевается во мглу.
 
 
Ой тумане, что туманишь?
– Фыркнул конь, как пьяный еж —
Не обманешь, не подманишь,
Не подманишь, не убьешь.
 
 
– Я, туман, тебя туманю,
Сизопер, красноочит…
…Над невидимой Таманью
Птица серая кричит.
 

 
– Бабушка, бабушка в чепчике белом,
Чтó шепчете вы тре шарман?
– Цыц, шалопутный! Я занята делом:
Диктую, диктую роман!
 
 
– Бабушка, бабушка, зачем ваша челюсть
Зубами торчит изо рта?
– Раб нерадивый построил не целясь,
Каретник Базиль, простота!
 
 
– Бабушка, бабушка, не спрыгнёт ли на столик
С вашей щеки паучок?
– Тише, дурак… доведет же до колик…
Тоже нашелся внучок!
 

 
Сто тысяч вырванных ноздрей
Плывут по Яику, как цвет весенний.
Тулупчик заячий все мездрей.
Гаврила Романыч все вдохновенней.
 
 
Кумысный жалостный алкоголь
В крови щекотится, в горле прыгает…
Глядит сощурясь на глаголь,
Где пугачевец ногами дрыгает.
 

 
Порскнет дрофка над хазарским шляхом.
Гавкнет перемотанный бердан…
Солнце жарит по чумацким ряхам,
Пáрит по поповским бородам.
 
 
Жарко рясам, потно шароварам,
Рушничок под салом намолён.
Где же задевался с самоваром
Дерзкий жид, безмолвный Соломон?
 

Городовые стихи

 
– Дух наш бездомен, дух наш беззлобен,
Но мы зовем тебя горячо в
Гомель-Гомель, Жлобин-Жлобин,
Рогачев-Рогачев-Рогачев!
 
 
Мы ж тебя выженим, мы ж тебя выщеним,
Мы ж тебя в небочко наше упрем
За этим подъяблонным, за этим подвишенным,
Звездами высушенным Днепром-Днепром.
 
 
– Дух ваш бездомен, дух ваш беззлобен,
Что ж вы зовете меня горячо в
Гомель-Гомель, Жлобин-Жлобин,
Рогачев-Рогачев-Рогачев?
 
 
Плачь, моя девочка, плачь, моя бабочка,
Вот я, твой дерзкий внучок —
Гретая колбочка, битая баночка,
Жизни на ломаный пятачок.
 
 
В банке с колоннами маком рублевым
Ты нá ночь меня опои,
Но не взойти мне, ибо изблеван
И прадеда не вернут мне паи.
 

 
Копченые розы дымятся
сквозь ливня сквозной изумруд;
ужé им не домыться, ужé им не домяться,
они раньше ночи умрут,
 
 
но пока облетают по низким аллеям
в жующие щеки крольчат.
сейчáс мы оголеем, сейчáс мы околеем, —
их безмолвные губы кричат;
 
 
смеются над ними безмолвные боги,
на полых дорожках дрожа,
блестят их треуголки, трезубцы, треноги
в полуполосках дождя,
 
 
животы их и груди лоснятся
сквозь небес полосной изумруд:
пусть лéстницы им снятся, ужé им не подняться:
они никогда не умрут.
 

I

 
Над гранью мира облака
Взошли, кроваво-сини,
И звéзды, бледные пока,
С усишками косыми,
 
 
Пошли двоиться и нырять
Над расслоённой бездной,
И сбросил ветер свой наряд
Нá руки мглe бесслéзной,
 
 
Когда же месяц-салобон
Пристроился к кортежу,
Улисс вернулся в Лиссабон
По дну сожженной Тежу —
 

II

 
Жует вино, грызет рачков,
Глядит в огни ночные,
Тени выходят без очков
На паперти речные,
 
 
Но он не слышит тишины,
Сочащей скорбь мирскую,
Из черных пальцев сатаны
Сосет он соль морскую,
 
 
И все лилóвее вода
Под ало-сизым валом…
Что ж, он вернулся не туда,
Откуда уплывал он.
 

 
пахнет ворванью пышет вырванью
прыщет взвесью мазутной с Невы
слюнку выроню слезку выровню
по углу обливной синевы
 
 
по-над кранами черны вороны
по-над вранами месяц младой
облака ими заполночь ораны
и засеяны мертвой водой
 
 
запалю сигаретку овальную
стрéльну спичкой в небес уголок
бог возьми нас на баржу навальную
рассевать по реке уголек
 

 
Косный Вагнер над Геенной
В люльке огненной когтист:
Дым слажёный, сор сожженный
Ноздри жадные коптит,
Гул разглаженный, шум разлаженный
Трубной тишиною мгновенной
В жёрло падает, как птиц.
 
 
Над воротами Давидовыми
Тихий Вагнер пролетал,
Над воротами над Иродовыми
С диким Гоголем гоготал,
В жолтых сумерках над Яффскими
Клейкой тенью клокотал
И над Новыми, халявскими,
С серым кайзером витал.
 
 
Над Дамасскими воротами
Изгибался с поворотами,
И у Львиных в пар подлунный
Вдруг взмывал, как лунь бесшумный.
 
 
Над Златыми, над забитыми,
Пролетал, туманя взор,
Над Навозными сворачивал
И домой – в палимый сор,
В трубную тишину военную
Над невидимой Геенною.
 
 
…И так он второй уже век кружи́т —
И слева жид, и справа жид.
 

Элегии и песеньки

 
вечер спел
ветер спел
веспер выспрь не успел
 

^*

 
Я не умер, но я и не сплю —
Я лежу на спине у окна:
Птица в клёве везет соплю —
Вероятно, это луна.
 
 
Ветер спелости восковой
Нажимает крючок спусковой:
Распускается над Москвой
Вечер сахарный, кусковой.
 
 
Эта песенька – тишина,
Но сегодня она слышна,
Потому что у ней в зобу
Спелось смертное бу-бу-бу.
 

*

 
ветер спел
вечер спел
веспер выспаться успел
 

 
качение воды
качание огней
похоже на следы
светящихся саней —
 
 
светящихся саней
сшивающих брега —
сшивающих брега
по манию врага
 
 
хождение воды
каждение огней
похоже на следы
обкорнанных корней —
 
 
обкорнанных корней
взошедших из реки —
взошедших из реки
как ногти из руки
 
 
что остается – голь
бессонной пустоты
шагающие вдоль
бездомные мосты
 
 
кто расстается: день —
гора – огонь за ней —
и тающий елень
у тех ночных саней
 

 
вдоль виноградной пустоты
стоят шиповники-павлины
их опаленные хвосты
в пóлдня пылу неопалимы
 
 
их раздвоённые шипы
сияют только что из кузен
великолепны и слепы
пластинки их сребреных гузен
 
 
их расслоённые глаза
опушены́ слоеной хною
гóрла щекочет им лоза
своею тению стяжною
 
 
в них осы мертвые жужжат
вонзаясь в раны их пустые
и – хвостик судоржный прижат —
их лижут кролики простые
 

 
неба склон закрýжен облаками
– зáворот зáворот заворóт —
моря склад загружён клобуками
и развеванием бород
панночка бежит щебечет каблуками
– зá город зá город в огород! —
 
 
пеночка летит щекочет голосами
– пиррихий пиррихий пиррихий хорей —
а ямбов мы не знаем сами
их только совы знают из зверей
где звезды ни́зки и вязки́
на ни́зке тихо веющей
двойные сиплые свистки
в листве ночной – и в траве еще
 
 
морская брынза в небесах
бронза небесная в море
бормочет филин на басах
о гóре гóре гóре
 
 
– на горé на горé на заборе —
– на лугу на лугу на лугу —
– гу гу гу – угу —
 

 
Я забыл тишину – на каком языке,
Говорите, она говорила?
То ли русскую розу сжимала в руке,
То ли твóрог немецкий творила?
 
 
То ли ножик еврейский в межпальчьях мелькал,
Как дежурный обшлаг генерала?
Говорите, она была речью зеркал,
Говорите, она умирала?
 
 
Как я вышел из дóму к поклонной реке
И потек в направлении света,
Все слабела она в темноте, тишина,
Вся под сеткой светящейся лета.
 
 
Ускакал я в огонь на зеленом жуке,
Обнуздавши рогатое рыло…
Я забыл темноту – на каком языке,
Говорите, она говорила?
 

Осенне-зимние элегии

…тьм и мгл…

М. Ф. Еремин

 
Я был твоим ночным песком
И шел по стеклышку пешком
В песок земной.
А ты не уходи за мной
По блеску надлóмленных игл
В сухое море тьм, в глухое небо мгл,
Сквозь корневищ осклизлых промежутки
Шутить со смертью шутки.
 

 
я был твоим нощным песком
бегущим пó небу пешком
(скребущим окна что подстыли
свечением двойным) – в пустые
коры коробочки лежать —
да и куда же еще бежать
в том небе – спящем?
 
 
одно там золото ночей
горит горé как бы огнь ничей
там птицы дохлые на сворках
там звезды в раздвоённых свертках
и я и я – нощной песок
во мгле этих стёкол и досóк
по склонам тех стекóл и дóсок
трухою соря из папиросок
горящей – бегу
 
 
а ты не спи моя душа
я швыдко пробегу шурша
простым песком в двойном окне
и ты забудешь обо мне
 

 
что-то сделалось с глубиной
с тёмно вздыхающей голубизной
между холмами —
вечер склубляется лубяной
ветер сглубляется ледяной
и месяц поблескивает стальной
в подгрудном кармане
 
 
и резать он будет и будет он бить
а все равно тебе любить
сколько хватит
жидкого сердца плоской луны
вздымленной крови едкой слюны
пока глаза твои солоны
и ветр на одном коньке катит
 

 
Перо мое, пиши, пиши.
Скрипи, скрипи в глухой тиши.
 

Т. В. Чурилин

 
Где воду белую прядут
И вьивым ивам подают,
Туда плохие не придут
И серебра не подольют.
 
 
Прядясь, прядись, вода, вода!
А ива сивая, присядь!
Но нет, плохие никогда
Не будут серебром писать
 
 
По золотому серебру
Среди прозрачных, вьивых зал,
Когда я, милый твой, умру,
Как ангел Аронзон сказал.
 

 
И этот просквожённый лес,
Как много лет назад в Сосновке,
И этот лоск, и этот блеск,
И мертвый снег на остановке,
 
 
И этот всхлип, и этот взрыд,
И враны, что стоят строями,
И неба склон, что взбит и взрыт
Плечистых елей остриями,
 
 
Все это так, и все не так,
И так оно уже не будет…
И смертный снег в ночных кустах
Меня скрипеньем не разбудит.
 

Стихи о русских песнях

 
сколько бы к дому ни плыли
ближе не делался дом
стлались железные пыли
над антарктическим льдом
 
 
слались тревожные радио
и зависали в ночи
над океаном индейским
будто бы смерти лучи
 
 
сколько мы к дому ни плыли
дальше все делался дом
красными крыльями крыли
желтое море как дым
 
 
сплавленной крови корица
стлалась в железных морях
сами взорвали «Корейца»
нами затоплен «Варяг»
 

 
братское небо обратная твердь
утлые волны как облые горны
эй господин пошевеливай смерть
парус потягивай чорный
 
 
я угодил из гудящих афин
с круглого театра избитых ступеней
в братское поле где филин и финн
дрогнут в сугробах взаимных сопений
 
 
и убежал по заржавой лыжне
к снулым русалкам на братское море
и надо мной выдыхали в огне
горние горны последнее горе
 

 
за морской и за тверской
за елисейскими полями
ворон едет воровской
на раздымленной д-на паяльне
 
 
тьма засияла за старой
белой ночью, спелой водой —
где-то за нарвской заставой
парень идет молодой
 
 
далека ты путь-дорога
а проедешься за миг
дорогá ты недотрога
но мы дотронемся за них
 

 
постой пароход не плещите колеса
улыбнитесь капитан капитан
за сохатым китом да за скатом-скотом
перестаньте ходить по пятам
 
 
далеко на севере
растет велия рыба изольда
но ее вы не сеяли
не вам собирать ее сó льда
 
 
постой пароход не плещитесь колеса
не дымися не дымися труба
 
 
раз пятнадцать он тонул
но никто его по-дружески не пнул
ведь все равно уже дело труба
 

 
утро туманно пурпурен закат —
белый брокат сопряженный с зарею
ночка тесна – и звезды́ не запхать
в белую тень над горящей горою
 
 
ты не зови меня жено на брег
чаячьи тени качающей невки
жук из одессы бакинский абрек
хохлик блатной и закобзанный грек
 
 
там разъезжают от девки до девки
тьмы батальоны из стали
вышли на бéрег из зон
тучи над городом встали
в воздухе смерть и озон
 

Стихи о русских пьесах

…что в клоб, что в колбу…

 
Чернеет сад. Белеет мéртвый фавн.
Луна висит позолочённым блюдом.
В людской рыдает Чацкий-Митрофан,
Испепелéн софийным блудом.
 
 
Ах, маменька, твой дитятко не люб
Змее приблудной, суке подколодной,
Ее и Скалодум, и Старозуб
Дурманят мудростью холодной!
 
 
Не знают люди – трубку раскурить?..
Накапать в ложку валерьян котейкин?..
…О Боже мой, что будут говорить
В Собрании Цыфиркин и Кутейкин?!
 

 
Это не образ земного рая.
Это та самая Смерть Вторая —
Бегство в ничто от края до края
Дантова круга…
 

А. Н. Миронов. «Осень Андрогина» (1978)

 
Боже, как наша Россия грустна!
Боже, как наша Украйна скушна!
Боже, как наша Европа стыдна —
Белая мышь из яйца Велиарова.
 
 
Спи, городничий, – живем однова!
Плачь, Земляничий, – полна ендова!
Ну ж, посеки себя, душка-вдова,
Душу спасешь от пытания ярого!
 
 
Боже, как ваша Россия грустна!
Боже, как ваша Украйна смешна!
Боже, как ваша Европа грешна,
Сытая дымом из ада Овидова!
 
 
За Хлестаковым, за ложным Христом,
Блудным хлыщом, голощеким хлыстом,
Жирным прыщом на заду холостом
При́дет Мессия из дома Давидова!
 

 
Тому известию лучинкою мерцать
В избе курной под слово злое:
Засыпан и́звестию пламенный Моцáрт,
Как ты и я, в последнем слое —
 
 
Чума, чума… Везде одна чума,
От чорной Вены до одесского Привоза,
Но мы-то не сошли с ума,
Не правда ли, о Донна Роза?
 
 
Я на тебе качаюсь соловьем,
Не помешать разбойничьей потехе,
Пока папá, проклятый Соломон,
Свои червонцы нюхает в аптеке.
 

 
кто сердцем бьется слабым и простым
в твою лопатку пышущую жаром
кто увлажнение твоих простынь
кто аспид дивный с распаленным жалом
 
 
о как пышна ты кинешёмска ночь
от круглых яблонь треугольных вишней
о как спешна ты кинешёмска дочь
ты погоди последний день не лишний
 
 
кипи кипи о яблоневый цвет
река стучи по лапчатым колесам
гори звезда которой больше нет
шипи незрима волга под откосом
 
 
еще земчужен пышный небосклон
лишь чуть на крае света бронзовеет
неровно дышит тускнущим стеклом
усни душа еще не грозовеет
 

 
В буфете лопнул пузырек.
Полковник взял под козырек.
Упала с ветки вишенка.
– Какой вы грубый, Мишенька!
 
 
Синеет в горлышке луна.
Так начинается война.
– С медвежьими задатками
Иди шути с солдатками!
 
 
Приехал устричный вагон.
В зубах у Тузика погон
Сияет тусклым золотом.
Смерть пахнет льдом и солодом.
 

Причитания

 
Россия древняя, Россия молодая —
Корабль серебряный, бабуся золотая…
 

С. Г. Стратановский

 
Голубка беленькая, белка голубая.
Скорлупка меленькая, волны колупая,
во тму влекомая, – Великая скорлýпа.
К тому ли вóлку волокущаяся глупо,
К волкý ли издыхающему, вóлку,
Что валится на тульскую двустволку, —
Свинцовые неся ему орешки
Во тму корявую, куда отрыты брешки,
Во тму дырявую летит-летит голубка
И по скупой реке сплавляется скорлупка.
 
 
Прощай, бессчастная!
 

 
То ли кошки, то ли дети,
То ли что-нибудь еще
Появляются на свете
Через левое плечо.
 
 
Ночью выйдешь на дорогу
В паре света нищего,
Глянешь наискось – славa богу!
Никого и ничего:
 
 
Ни безмолвного детсада
По веревочке за мной,
Ни холодных кошек стáда,
Ни сырых окошек ада,
Ни прочей гадости земной.
 

 
Я плáчу, как река,
Подпрыгивая рыжими слезами.
И в небе намокают облака,
Пока их слизни не слизали.
 
 
Я плáчу, как леса,
Свистя сращенными печами,
И в небе набухают небеса,
Пока в них червяки не запищали.
 
 
Я плáчу, как себе
Дышать зрачками помогаю,
И в небе или лучше: нá небе
До слез смешно ночному попугаю.
 

 
Где ты был, орел зеленый?
– Я летал на склон соленый,
Где скворчит-горчит ручей,
Выскользая из печей!
 
 
Где ты был, лиловый сокол?
– Я пустые яйца кокал,
Их спуская по скале
В сковородки на столе!
 
 
Где была ты, сыть-неясыть?
– Мир хотела опоясать,
Но вошла к тебе в окно,
И закончилось кино.
 

 
смерть нас дома не застала
смерть же насекомое слепое
она и не знает куда идти
знает московская застава
знает пулковское поле
мы в дороге мы в пути
 
 
смерть сползает с речки черной
слюдяными крыльями хромая
она ссыхающаяся стрекоза
кроет кроет тьмою просторной
солнце марта солнце мая
летчик-летчик лучше ты не жми на тормоза
 

Стихи и перечни

 
Слитный лесик подня́лся с коленей
И, прозрачный, на корточки сел.
Стали видимы дуги ночных раскалений
И холодные черточки тел.
 
 
Птица свистнула – мелкий разбойник соловый —
Над листом, над кустом, над мостом.
Черный поезд, сияя столовой,
Повернулся в пространстве пустом.
 
 
Самолет наклонился тупеющим носом
И исчез за горёнкой малóй.
Куст прозрачный уселся над черным откосом
И залился сырою смолой.
 

 
Кволых лип шевелёные волосы,
Полых ив наклоненные полосы,
Половины огней на воде…
Кто заехал из города голого,
Чтоб допить окаленное олово,
Полустекшее по бороде
 
 
донных лип, Расшевéленных вздохами
донных ив, Сотрясаемых охами
красных сосен, Летящих, как дым,
По вечернему зерклу маркизову,
Где, заснувши по скорому вызову,
Хорошо умереть молодым?
 

 
липы перемещают прищемлённые кривизны
кипарисы покачивают спрессованной вермишелью
падубы коченеют шипами
 
 
над пологой рекою вызелены глаза бузины
там галки зовут с золоченых дубов к веромщенью
и сжимаются елки точно их общипали
 
 
в синюю воду нагибается голубая ветла
искры бегут по боярышнику содрогая
а где моя девочка ветрена и светла
кругломордая дорогая
 
 
ах успеть бы досчитать эти выстроенные тополя
инвалидные роты каштанов дождать на подмогу
плачет – на ежевику наколота – тля
золотоголов болиголову подмаргивает через дорогу
 

 
…старый след по фирну
и высокий клен…
 

Б. В. Дубин (1946–2014). «Загорянская»

 
бор черный
фирн сырный
блеск сорный
плеск жирный
клуб лунный
сыч клунный
цык желчью
в тьму волчью
 
 
сом донный
сдул скулы
был сонный
стал снулый
клен в тесте
сон вместе
спи зыбко
моя рыбка
 

 
В стране широколобых тепловозов
Звезда звенит, за провод задевая,
И пар съедает бледную луну.
Закат обледенелый звонко-розов,
Над ним звезда жужжит как неживая
И вертится монеткой на кону.
 
 
Я вышел в ночь. Закат вдруг стал багровый.
Под кроликом намокшим стыли уши.
Такси кричали: едем, командир?
Широкоствольные наклонные дубровы
Стояли, как взведенные катюши,
И целили в задымленный надир.
 
 
В стране широкополых чернобурок
И на века построенных шинелей
Я счастлив был, но этого не знал.
Сухой стучит по наледи окурок,
Плывет из общепита запах кнелей,
Синеет Грибоедовский канал.
 

Пэаны и хоры

 
о сколько мýскулистых груш
и сколько смертно сверкающих синеньких
сколько небритых задымленных кукуруз
сколько сала в газетке
 
 
но не ходи на тот конец
обойдись продмагом номер четырнадцать
(директор сарра ефимовна штырь
соленые помидоры мятные конфетки)
 
 
девкам не дари колец
все равно их отымет папаша-балагула
и зафинтилит в кабачковое небо
тополя задрожат и вожмут свои ветки
 
 
плачут девоньки трое игруш
анимула вагула бландула
истощается вязнущий свет
как будто его как вяз подвязали
 
 
а ты не ходи на базар не ходи
с зажатыми подмышкой кошелками
там стригут гречонки кошельки
молдаваны пердят во сне под возами
 
 
на тот привоз не ходи
там торгуют из-под мышки котенками
в золотом лишае
с выдавленными глазами
 
 
сколько тьмы сколько звéзд сколько роз
ну зачем же настырничать
море шуршит как крепдешин у щеки
сходи-ка лучше выкупайся
 

строфа 1

 
Евроклидон! Евроклидон!
Где ж он, сияющий башнями дом?
Дхни в паруса, льдины размой,
Плыли мы, плыли – пора и домой!
 

антистрофа 1

 
Бедный гребец! Бедный гребец!
Сядь у весла, раскинь погребец,
Остатнюю пыльную флягу допей,
Я подзвучу тебе звяком цепей!
 

эпод 1

 
Катит кораблик, не вемо куда,
Спящие мимо ползут города,
Компас разбит, сломан секстан,
В снежную мглу глядит капитан.
 

строфа 2

 
Евроклидон! Евроклидон!
Парус облей немеркнущим льдом!
Вёсла окуни в золотую смолу! —
Мы не вернемся на родную скалу.
 

антистрофа 2

 
Бедный моряк! Бедный моряк!
В дыме изшел последний маяк!
Мачта скрыпит и вздвигаются льды,
Вóлны восставляют халды на балды!
 

эпод 2

 
Катит кораблик в огня полосý,
Шкипер с пушчонкой стоит на носу,
Пахнет спущенкой снежная мгла,
Где ты, Адмиралтейска игла?
 

 
Мы Орфеюшку и́з лесу выманим,
На кайдане на майдан уведем —
Будем сердцем торговать, будем выменем,
Темным печенем, светлым мудём.
 
 
Ах мы скверные мы девки базарные,
Мы буханочки, подпаханочки мы,
Мы Диóниса хилосýчки светозарные,
Выползающие, тявкая, из тьмы.
 
 
Ой, быть беде, быть беде,
Не берут куркулины Орфеево муде!
Вой, сестрва, пой, сестрва,
Падай, вода нежива-немертва!
 
 
Купи, мужи́чка, мозжечка,
Вот-ко, попробуй с ножичка —
Будет сладко, как цы́гану еж!
А мудей отъешь – запоешь!..
 

Бог грудей и ж… отвислых…

П. А. Вяземский

 
Славься, славься, русский бог,
Бафомета ты потрёс
И ушел на тихий час,
Передых и передох.
 
 
Бафомет ревéт, как бык,
Лапой держится за бок,
Чернокровью облегчась
На качающийся утес.
 
 
Русский бог лежит в теньке,
Пьет из ковшичка кумыс,
Бог в особенности ненцев,
Кумыков и черемис.
 
 
Бафометчики бегут,
Бафометчину несут:
Где ты, где ты, русский бог,
Мы тебя согнем в дугу!
 
 
Русский бог отвел губу,
Груша падает – бу-бу,
Разгибается дуга,
В тапке дрыгает нога.
 
 
Дико стонет Бафомет,
Потрясает буздыган.
Русский бог лежит в теньке
С «Медным всадничком» в руке.
 
 
Славься, славься, русский бог…
 
 
И сквозь сон слеза по щеке!..