Текст книги "Обратный отсчет"

Олекса Белобров
Обратный отсчет

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

© Чуйко О. А., 2012

© DepositPhotos.com / zim90, leopolis, Tawng, dunga, обложка, 2014

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2014

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2014

* * *

Всегда непросто представлять читателю новую книгу. Ведь твои вкусы могут не совпасть с его вкусами, а твои понятия о дозволенном и недозволенном в тексте зачастую коренным образом отличаются от его понятий.

Но мне повезло. Повезло не потому, что я представляю книгу Олексы Белоброва, умного и честного писателя, а потому, что он дал мне своеобразное интервью.

Мне кажется, что никто лучше автора не может представить книгу, никто лучше него не знает, отчего он взялся за перо и о каких героях написал.

Давайте же прислушаемся к словам человека, вместе с героями романа преодолевшего все и теперь нашедшего в себе силы рассказать нам и о тех трагических, не таких уж далеких событиях, и о своих соратниках.

Что для вас значат ваши книги?

По Пастернаку – книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести. Мои книги – это моя жизнь. Иногда чуть приукрашенная, иногда почти плакатная.

Какая она, ваша жизнь, отпечатки которой так хорошо тиражируются?

С детства я, как потомственный военный, любил слушать и собирать живые истории о войне. В 60—70-х еще много было живых, и при памяти, участников Первой мировой и гражданской войн, а уж о Второй мировой и говорить нечего. Рассказы фронтовиков – бесхитростные, беспафосные – мне всегда нравились куда больше, чем мемуары полководцев. Что-то вроде: «…плавился металл, крошился бетон, но люди стояли!» Много интересного дали воспоминания родственников, переживших оккупацию. Да-да, неофициальные, лишенные пафоса и всякой героики. Помню тревожное лето 1968 года, когда мы с братом и родителями на «москвиче» своим ходом ехали из Украины на Урал. Родители втихаря, на ночевках под открытым небом, включали японский приемник и слушали «вражьи голоса», вещавшие о событиях в Чехословакии. Вызвать отца на службу у командования не имелось ни малейшей возможности – мобилок, хвала Аллаху, не было. И только приехав на Урал, батя обнаружил, что бóльшая часть сослуживцев усиленно изучает чешский язык… скажем так, с полным погружением в языковую среду…

С замиранием сердца подслушивал речи отца, когда он с коллегами-офицерами вспоминал «официально не существующие» боевые будни советских военных советников в «братских», как говорили тогда, но на самом-то деле «банановых» республиках, в том же Сомали. Воспитанный таким милитаризованным образом, я попал в военное училище. Еще носил курсантские погоны, когда началась афганская эпопея.

Рассказы офицеров, вернувшихся из того пекла, коренным образом отличались от пропагандистских бредней. Потом и сам попал туда, хлебнул лиха, признаюсь, было и через край. Потому и захотелось рассказать народу правду о той войне – без лжи, официоза и чернухи. Захотелось рассказать именно так, как мне самому повезло услышать в детстве от фронтовиков еще Первой мировой, гражданской. Так, как мне рассказывал любимый мой дед суровую правду войны о Хасане и незнаменитой Финской. И, конечно, о Второй мировой и военных авантюрах, в которые безоглядно и с превеликим удовольствием влезал СССР. Рассказать так, чтобы осталось в назидание потомкам – чем на самом деле была война в Афгане: с трусостью и предательством, чинопочитанием и стукачеством, с беспробудным пьянством, употреблением легких наркотиков, с бесчинствами по отношению к местному населению… Да, из песни слов не выкинешь, и такое бывало. Но больше всего мне хотелось бы, чтобы это был рассказ об отчаянной храбрости молодых пацанов, их взаимовыручке, их безбашенности и наплевательском отношении к смерти, когда о себе начинаешь думать в третьем лице. И, конечно, их чертовски сильном желании жить!

Написав очередной боевик, вы ориентировались исключительно на мужскую целевую аудиторию?

Конечно нет. Эта книга – еще и о Любви… О том, что и на войне есть место и Любви, и Женщине…

Беседовала Елена Лесовикова

* * * 

В основу романа положены реальные события времен Афганской войны (1979–1989) – последней, которую вел СССР, – а также воспоминания участников боевых действий.

Наименования и нумерация войсковых соединений, частей и подразделений, организационно-штатная структура и порядок их подчиненности, названия многих географических объектов и населенных пунктов, а также должности, воинские звания, фамилии и имена по понятным причинам изменены. Поэтому любые аналогии, сопоставления и произвольные трактовки описываемых событий, отдельных фактов, а равно имен и должностей персонажей являются недопустимыми и не могут иметь отношения к замыслу автора.

Часть первая
Дорога дальняя, путь небыстрый

1. Граница на замке?

Как санитарный самолет садился в Кабуле, как их с Лосем переваливали на другой борт, старший лейтенант Петренко, он же Хантер, совершенно не помнил. Под действием обезболивающих и от полного изнеможения мозг просто отключился. В себя пришел только в Ташкенте на аэродроме Тузель – том самом, с которого улетал в Афган несколько месяцев назад. Ощущения были не из приятных – он лежал на спине на носилках в дюралевой утробе самолета, а кто-то грубо шарил по его телу, отбросив одеяло и простыню.

«Что за твою мать?» – возмутился Хантер. Про себя, потому как сил на споры и сопротивление не было никаких.

– А я вам говорю, – послышался возмущенный женский голос, в котором гнев мешался со слезами, – не имеете права! Раненые физически не в состоянии перевозить оружие и наркотики!

С трудом расклеил веки, сразу же вернулась тупая боль, заполнившая все тело. Оценил ситуацию – в его носилках копошился бдительный таможенник в мятой темно-синей униформе. Рядом топтались пограничники, двое военных медиков, какие-то летчики – должно быть, экипаж борта, и еще пара таможенников со спаниелем на поводке. Спаниель опознал в Саньке своего, охотника, приблизился к лежачему и ласково лизнул в лицо.

– Что ваша собака себе позволяет?! – взвилась женщина-врач. – Она же может инфицировать раненого!

– Собака что-то учуяль, – с узбекским акцентом ответил самый мятый-бдительный, обшаривавший Хантера. – Надо вынести всех этих на бетонку и еще раз все перешманать. Патом – самалет!

– Делайте что положено, – брезгливо бросила докторша. – Ни сердца у вас, ни мозгов…

– Вы, товарищ майор медицинской службы, – обиженно забасил дородный офицер-пограничник, – не вмешивайтесь не в свое дело. У ваших раненых нет соответственно оформленных документов для пересечения государственной границы СССР. Нам откуда знать – может, они международные террористы или еще кто там?

– Товарищ подполковник, – уже спокойнее ответила докторша. – Данные военнослужащие всего несколько часов назад эвакуированы непосредственно из зоны боевых действий! На территории Республики Афганистан сейчас проходит масштабная армейская операция «Кольцо», все госпитали на афганской территории переполнены. Даже «Черные тюльпаны»[1]1
  «Черный тюльпан» – неофициальное название самолетов Ан-12, использовавшихся для перевозки тел погибших советских военнослужащих с территории Афганистана в ходе Афганской войны.


[Закрыть], как вам известно, делают по два рейса в сутки и пересекают границу именно здесь, в Тузеле. Поэтому, по особому распоряжению начальника медицинской службы Сороковой армии генерал-майора Лактионова, эти военнослужащие направлены в окружные военные госпитали на территории СССР. Если вы завернете наш борт обратно в Афганистан, я вам гарантирую крупные неприятности! Я до самого Горбачева дойду, но вам, тыловикам, мало не покажется! – сердито закончила она.

– Только не надо нас унижать! – хором возмутились пограничники и таможенники. – Мы выполняем свои обязанности, а вы свои!

– Значит так, исполняйте свои функциональные обязанности; но предупреждаю: если я потеряю хоть одного «трехсотого», вся ответственность ляжет на вас! – отрезала майор медслужбы. Затем круто развернулась на каблуках и решительно направилась к зданию аэропорта.

Откуда-то вынырнули солдаты-срочники в застиранном хэбэ с синими погонами и в кирзачах, разящих армейской ваксой, и поволокли носилки с ранеными на бетонку взлетной полосы, выстраивая в ряд.

«Как тех “двухсотых”, что я провожал после боя на высоте Кранты», – вспомнил Александр, снова пожалев, что сил сопротивляться – никаких.

Самолет, на котором доставили из Афгана группу раненых – десять человек, уныло торчал на полосе, отвалив кормовую аппарель[2]2
  Аппарель – наклонная платформа, предназначенная для загрузки и разгрузки воздушного судна.


[Закрыть]. Толпа пограничников и таможенников ломанулась внутрь – «шмонать». Летчики, равнодушно покуривая и поругиваясь, следили за их действиями. Тем временем прапорщик в союзной форме куда-то увел бойцов аэродромной команды…

– Что тут?! – рядом на носилках поднял голову рядовой Кулик. – Где мы?

– Мы с тобой, Лось, на аэродроме Тузель, в Ташкенте, – ответил Хантер, прислушиваясь, как внутри нарастает боль, постепенно заполняя каждую клетку. – Сейчас нас опять будут «шмонать» родные таможенники, чтоб им, сукам!

– А чем бой кончился? – завертел головой Лось. – Живой кто остался? Где Джойстик, Зверобой, Ерема, Чалдон?.. – посыпались горохом вопросы.

– Джойстик погиб, Чалдон тоже. А Зверобой с Еремой живы, отбились. Продержались, пока подмога не пришла… – Хантер не знал точно, но выдавал собственную версию событий, надеясь, что так оно и было.

– Хорошо, товарищ старший лейтенант, – обморочным голосом пробормотал Кулик. – Я вас только попрошу – вы меня здесь не бросайте, ладно? – Он умолк на полуслове и вырубился. Большинство из тех, кто прибыл с этим бортом, были без сознания – должно быть, действовали лекарства, – и только двое-трое шевелились, пытаясь осмотреться получше.

– Эй, летуны, вашу мать! – заорал старлей. – Зовите медиков – раненому хреново, сознание потерял!

От напряжения ему и самому стало худо – дрожь блуждала телом, разболелась нога, в ушах вовсю гудел какой-то надтреснутый колокол. Подбежали военные медики, присели над Куликом, начали ворожить. А из самолета, оживленно переговариваясь, тем временем вывалилась ватага пограничников и таможенников. Один из них – судя по повадкам, старший – тащил пакет с добычей: изъятое из багажа пилотов и медперсонала. Прямо на глазах у раненых таможенники начали разглядывать барахлишко, стибренное у экипажа: магнитофонные кассеты с записями бардов-афганцев, презервативы в ярких упаковках с аппетитными красотками, выкидные ножи, которыми только хлеб да колбасу кромсать, потому что даже консервную банку китайская сталь не брала, пузырьки с афганским мумием и прочую хренотень. Таможенники, как сытые шмели, удовлетворенно гудели прямо над носилками раненых, тогда как медики прямо у их ног останавливали кровь, обильно сочившуюся из культи левой ноги одного из парней.

– А где тот доходяга, которого пес нанюхал? – внезапно вспомнил таможенник, говоривший с акцентом. – Надо хорошо досмотреть! Пес свое дело знаит!

Он присел над Хантером, раскорячив ляжки, короткие толстые пальцы снова зашустрили по телу. Узбек распутывал концы повязок, отматывал бинты, копошился и отвратно сопел. Александра замутило.

– Что, стервятник, на мертвечинку потянуло? – насмешливо поинтересовался он, пока служивый рывками разматывал присохшую марлю на голове.

– Ты, не п…и мине тута! – невозмутимо бросил таможенник. – Сичас снимем с борта, будешь в местный санчасть подыхать, пока я штамп не поставлю!

– Смелый ты, козлина! – ощерился Хантер. В ушах зашумело. – Нам бы с тобой попозже свидеться, как на ноги встану…

– С этого и нада начинат, – отмахнулся таможенник. – Эй, медицина, ко мне! А ну-ка, гипс мне снимите с этот птиса-говорун… С правой, с правой! Похоже, он там кое-что запряталь!

Подошли медики, снова вспыхнул спор, но Хантер больше не слушал – ему становилось все хуже. Сквозь обморочную истому чувствовал, как кто-то бесцеремонно дергает и теребит правую ногу. Боль стремительно набрала обороты, и все окружающее стало безразлично – сейчас он боролся только с болью…

Тем временем послышался гул мощных двигателей борта, заходящего на посадку, и вскоре на стоянку неподалеку от санитарного борта вырулил «горбатый», то есть Ил-76. По рампе начали спускаться пассажиры – афганские заменщики и отпускники. Несколько молодых мужчин в штатском, похоже, офицеров, при виде обыска раненых прямо под открытым небом на бетонке возмущенно направились к беспредельщикам-таможенникам.

– Что за… твою мать?! – еще издали рявкнул один из афганцев, рослый широкоплечий блондин в нулевых кроссовках. – Вы это что себе позволяете?!

По лицам вновь прибывших было заметно, что они основательно под градусом и настроены воинственно.

– Товарищи офицеры! – попытался успокоить их все тот же упитанный подполковник-погранец. – Берите свои вещи и следуйте в зону досмотра! Все, что здесь происходит, – вне вашей компетенции…

– Какая, нах, компетенция?! – вскипел блондин, в упор глядя на узбека-таможенника, отламывавшего куски гипса с Сашкиной ноги. – Это ж чистое издевательство! Эй, ты, обезьяна! – обратился он к бдительном и мятому. – Ты чего лезешь, куда собака хер не совала?!

– Давай, вызывай караул! – побледнев, обратился бдительный к кому-то из пограничников. – Будем задерживать…

– Я тебе, падла, задержу! – рыкнул, зверея, нетрезвый блондин в джинсах-варенках.

Он шагнул к таможеннику и принял за грудки, с легкостью оторвав от бетона. А затем коротким хуком слева отправил в нокдаун. На взлетку брызнула кровь из разбитого фейса-лица. Началась неразбериха, мат взлетел до небес, но до большой драки дело не дошло. Через минуту вокруг носилок с ранеными собралась половина пассажиров «горбатого», а опухший фейс таможенника исчез за спинами пограничного наряда.

Тут подоспел аэродромный караул – до смерти перепуганный лейтенант с «макаровым» в кобуре и трое бойцов с автоматами. Однако на афганцев это не возымело действия – караул мигом оттерли от зоны конфликта, а запальчивый блондин посулил лейтенанту, мол, если тот не уберется отсюда подобру-поздорову, караул разоружат.

Вернулась майор медслужбы – старшая на санитарном борту, и только благодаря ей удалось кое-как угомонить афганцев и загасить конфликт. Таможенники, погранцы и караул под смех и улюлюканье отступили под защиту аэродромных сооружений, а заменщики с отпускниками собрались возле Ил-76, оживленно обсуждая детали стычки.

Майор – вполне ничего себе брюнетка лет тридцати пяти с миндалевидным разрезом зеленовато-карих глаз – присела рядом с Сашкиными носилками. Чувствовался в ней некий восточный шарм.

– Ты как, герой? – негромко спросила она, взяв парня за запястье. – Что-то пульс у тебя частит…

– Больно мне… – прохрипел Хантер пересохшими губами. – Очень больно…

– Сейчас укол сделаем, – пообещала майорша, – ты потерпи чуть-чуть. Нам с тобой лететь еще далеко – аж в Куйбышев, в 385-й окружной госпиталь Приволжского округа… – Кто-то подал ей шприц, и раненый почувствовал, как игла входит в вену.

– Зачем в Куйбышев? – без особого удивления спросил он.

– Там свободные места нашлись, – ответила докторша, вглядываясь в его зрачки. – Поэтому туда. А Ташкент, Алма-Ата – тут все вашим афганским братом уже забито… Как самочувствие? – неожиданно поинтересовалась она.

– Вроде отпускает помалу, – сообщил Хантер. – Мне до ветру надо, по маленькой. Я встану, а?

– И думать не моги! – отрезала майорша. – Сейчас перегрузим вас на другой борт и двинем на Север. Там тебе «утку» дадут, справишь свою малую нужду…

– Как тебя зовут? – ни с того ни с сего поинтересовался Александр, внезапно проникаясь симпатией к майорше. – Ты откуда? – Пошарив, нашел ее прохладную ладонь и с трудом сжал ослабевшие пальцы.

– О, жить будешь! – засмеялась женщина, отбросив свободной рукой густую темную прядь со лба. Руку, однако, не убрала. – Звать меня Зульфия, фамилия – Фаткулина. А родом я из Ферганской долины. Что, Александр Николаевич, старший лейтенант, замуж звать собрался? – Она рассмеялась, вокруг одобрительно загудели.

– Разве такая красавица до сих пор не замужем? – удивился молодой человек.

– В данный момент – нет, – грустно усмехнулась женщина. – Профессия мешает. Нету времени на поиски единственного и неповторимого.

– Все у тебя будет якши, Зульфия, – заверил Хантер, убирая руку. – И спасибо, что стервятников шуганула! С чего это они вдруг взбеленились?

– Начальство обучало подчиненных, как надо «шмон» методически правильно производить. Только не повезло им – на меня напоролись. Я с дочерью самого товарища Усманова в ташкентском меде училась. Знаешь, кто это такой?

– Который из ЦК компартии Узбекистана, что ли?

– Он самый. Пока у вас тут бои местного значения шли, я сбегала в комендатуру и позвонила Зуре. В общем, у здешних тыловых крыс будут проблемы. Уже сегодня.

– Это неплохо, – согласился Хантер. – Извини, Зульфия, у меня к тебе просьба. Тут мой подчиненный, – он кивнул в сторону носилок, на которых пластом лежал Лось, – рядовой Кулик. Сделай так, чтоб мы вместе остались.

– Не вопрос, – пожала плечами Зульфия, поправляя Сашкины повязки, которые бдительно-мятый таможенник привел в полный беспорядок. – Вместе полетите. К тому же там, в госпитале, ты ему очень и очень понадобишься. Знаешь, сколько у ампутантов чисто психологических проблем?

– У ампутантов, говоришь? – сквозь силу усмехнулся Хантер. – А у меня что там с ногой? – наконец выдавил из себя вопрос, мучавший всю дорогу.

– Да ничего особенного, – успокоила военврач. – Порвано ахиллово сухожилие, тяжелая контузия, ну и все такое прочее. Но для такого, как ты, старлей, это мелочи. В госпитале тебя в два счета заштопают, тем более что травматология в Куйбышеве что надо. Отлежишься, отдохнешь, отгуляешь отпуск – а там выбор за тобой. Или опять в Афган, или обратно в Союз…

– Какое там в Союз! – вздернулся Хантер. – У меня дел, – он ткнул кулаком куда-то на юг, – выше крыши. Долги кое-кому вернуть предстоит!

– Ладно, герой, – женщина смотрела на лейтенанта-десантника как-то по-иному, – ты пока отдохни, перелет длинный. А в Куйбышеве потолкуем.

И в самом деле – начинало сказываться действие укола. Веки отяжелели, как свинцовые, глаза сами закрывались. Сквозь вязкую дрему Хантер чувствовал: куда-то несут, грузят… вот подсунули посудину, куда и справил он свою нужду. Потом послышался гул двигателей на рулежке. Только тогда он позволил себе окончательно расслабиться и то ли заснул, то ли снова отключился.

Летели в самом деле так долго, что старлей несколько раз просыпался. Приходил медбрат со шприцом, потом ему поставили капельницу, после которой он вновь странствовал в царстве Морфея, очнувшись лишь в аэропорту Курумоч, расположенном на полдороге между Куйбышевом и Тольятти. «Таблетки»[3]3
  «Таблетка» – армейское прозвище санитарного автомобиля УАЗ-452, вмещающего четверо носилок.


[Закрыть] из окружного госпиталя уже дожидались на бетонке. Майор медслужбы Фаткулина грамотно организовала процесс приема-передачи раненых, обмениваясь сопроводительными документами с тощим подполковником медслужбы, у которого то и дело съезжали с кончика утиного носа очки в золотой оправе. Заметив, что старший лейтенант наблюдает за ней, Зульфия подошла.

– Что, герой? – Уголки слегка подкрашенных губ дрогнули. – Боишься без мамочки остаться?

– Нет, – улыбнулся Хантер, – просто запоминаю тебя. Спасибо за все. – Он взял ее руку и поднес к губам.

Ладонь была жесткой, по-мужски сильной. Пахла какими-то лекарствами и табаком. Александр бережно приложился к ней губами – словно благодарил не одну Зульфию, а сразу всех женщин – военных медиков, которые ежедневно несли несладкое бремя своей службы в госпиталях и медсанбатах, вытаскивая и возвращая на белый свет мужиков, по воле судьбы оказавшихся на грани жизни и смерти. А с ними и ту симпатичную прапорщицу-медичку, осматривавшую его на ПКП[4]4
  ПКП – передвижной командный пункт.


[Закрыть] армии на афгано-пакистанской границе, и тех двух неизвестных (он даже лиц их не видел!), что не дали ему загнуться от болевого шока по пути из Джелалабада в Кабул.

Зульфия поняла, что происходит в душе молодого офицера. Тихонько убрала руку, склонилась над раненым и кротко, по-матерински, поцеловала в лоб.

– Все будет хорошо, Саня! – шепнула она. – В полном порядке! Если захочешь – меня в Ташкенте найти легко!

Женщина заботливо поправила одеяло, сползшее с носилок, и вернулась к тощему подполковнику – заканчивать формальности.

Часом позже санитарные «уазики», не так чтобы на полном ходу, хоть и с включенными мигалками и под вой сирены «газика» ВАИ, сопровождавшего колонну, прибыли в центральный госпиталь Приволжского военного округа.