Текст книги "Обратный отсчет"

3. Программа «Время»

Уже стемнело, но персонал травматологического отделения почему-то не спешил по домам. Телевизор в холле орал на полную громкость – и, судя по звукам, доносившимся оттуда, начиналась программа «Время».

Хантер и раньше терпеть не мог эту официозную бодягу, состоявшую, в сущности, из двух моментов: сообщений об очередных решениях Политбюро ЦК КПСС и прогноза погоды. Потом дружно загремели стулья, и он сообразил – какое-то начальство загоняет народ на просмотр программы «Время». Эту догадку подтвердил истошный вопль, донесшийся из коридора:

– Почему это младший медперсонал уклоняется от просмотра? Немедленно всех в холл!

– Окружная проверка в госпитале, – прокомментировал коридорные децибелы подполковник-вертолетчик. – Потому и сестрички до сих пор здесь толкутся. А базлает тутошний замполит, полковник Воротынцев. Сейчас в палату заявится – собирать ходячих к ящику.

Действительно, в дверь торопливо постучали, и в проеме возник лысый, как колено, полковник с медицинскими эмблемами в петлицах. Впалую грудь замполита украшали «поплавок» ВПА[10]10
  ВПА – Военно-политическая академия имени В. И. Ленина, высшее военное учебное заведение Вооруженных Сил СССР, предназначенное для подготовки военно-политического состава. Существовала с 1919 по 1994 г.


[Закрыть] и планка с юбилейными и «песочными»[11]11
  «Песочные» медали – медали «За безупречную службу в Вооруженных Силах СССР» и подобные им, не имеющие отношения к боевым наградам.


[Закрыть] медалями.

– Товарищи офицеры! – зычно и требовательно объявил он. – Приглашаю всех, кто может передвигаться самостоятельно, в холл для просмотра программы «Время»! – А затем вполголоса добавил: – Уж извините – тут у нас проверка из политуправления округа…

– Дело известное. – Соседи Александра не стали особо сопротивляться. – Сейчас будем.

Замполит сгинул, и лишь его трубный голос из коридора продолжал напоминать, что он по-прежнему при делах.

– Слышь, Спящий царевич, – неожиданно обратился Костяная Нога. – Может, тебя на каталке в холл подбросить? Ты ведь сколько родного телевидения не видел? – неожиданно поинтересовался он.

– Наверное, месяц, может, и больше, – задумался тот самый Царевич. – А что, стоит?

– Давай-давай, – захохотали «коллеги», – мы в два счета телегу сорганизуем!

Через минуту каталка затормозила в палате. Трое бойцов легко подняли старшего лейтенанта Петренко с койки. Костяная Нога сунул под голову пару подушек, и процессия двинулась к двери. Правда, сперва чуть не вышел конфуз: бойцы попытались выкатить каталку ногами вперед, но суеверный вертолетчик тут же рявкнул и велел развернуться – дурная примета. Так что выехали как следует – головой вперед. Палата номер шесть – кто на костылях, кто в гипсе – потянулась следом.

В холле было битком набито. Но даже при этом соблюдалась суровая иерархия: в первом ряду – постоянный состав «травмы», весь в белом, во главе с подполковником Седым, за ними – сестры, санитарки, обслуга, позади – переменный состав в госпитальных прикидах. Многие болящие были с палками или при костылях, в гипсах и при бинтах, восседая в живописных позах, и в целом картинка нарисовалась еще та. Отдельно от плебса, соблюдая дистанцию, держалась группка генералов и старших офицеров – идентифицируемые по лампасам на брюках и большим звездам на погонах.

При виде тележки, на которой катили Хантера, народ в холле загудел. «С чего бы это?» – удивился он, но тут же сообразил: здесь, в травматологии, он в своем роде знаменитость, публичная фигура, его узнают. Правда, в чем причина, не вполне ясно. То ли в том, что он прямиком из Афгана, то ли в его способности продрыхнуть «без отрыва от подушки» сутки и еще полсуток. Впрочем, задумываться об этом не было особого желания.

– Верное решение, Александр Николаевич! – удовлетворенно заквохтал полковник Воротынцев, тут же сунувшийся организовывать место, чтобы старлей мог получше разглядеть сине-багровый, как пропойная морда, экран дряхлой «Березки», вздернутой на кронштейне едва ль не под потолок.

Наконец все утряслось. Справа от Хантера оказалась Афродита, с целомудренным видом и прямой спинкой сидевшая на самом краешке стула, слева устроился Бриллиантовая Рука, возложив свою растерзанную конечность на каталку. В ящике камлал генсек – о семимильных шагах перестройки и Девятнадцатой партконференции, которая, со слов говорящей головы, должна-де обновить и оздоровить общество.

Хантер вспомнил «народных контролеров» и бессмертного актера – капитана Соломонова, который, отбивая атаки душманов, упорно перся со своими бойцами по горам – навстречу Девятнадцатой партконференции, и невольно рассмеялся. К нему с удивлением повернулись две-три соседних головы.

Потом пошла какая-то болтология о соцсоревновании в сельском хозяйстве – кто раньше завалит посевную на корню, и десантник откровенно затосковал. Сделав над собой усилие, он вырубил звук, чтобы переключиться на что-нибудь поприятнее. Само собой, этим объектом оказалась Афродита, до которой было буквально рукой подать. Тут-то Хантер, присмотревшись, наконец въехал – девушка и в самом деле оказалась необычной, не похожей на тех, кого он знал. Хрупкая, грациозная, с горделивым изгибом шеи и высоким чистым лбом. От нее веяло чистотой и свежестью.

«Хороша Маша, да не наша», – подколол Хантер сам себя. Потом, вспомнив Оксану, тяжело вздохнул. Афродита услышала этот вздох и моментально покосилась в его сторону. Перехватив мужской откровенный взгляд, она слегка порозовела, и вдруг лукаво улыбнулась и взглянула прямо Александру в глаза. Тот не выдержал и отвернулся.

Вместо того чтобы слушать бред, который несли дикторы, стал припоминать афганских друзей, сослуживцев и подчиненных из своей роты.

Где она, его рота? Что с хлопцами? Кто еще погиб, сколько встало в строй после тех боевых? Все эти вопросы без конца метались в контуженой и многократно просвеченной жестким рентгеновским излучением черепной коробке. До тех пор пока не послышался смутный гул и вокруг не зашевелились.

В чем дело? Взглянув на Афродиту, Хантер обнаружил, что она, приоткрыв губы, напряженно всматривается в экран. Чем дряхлая «Березка» могла заинтересовать такую девушку, в особенности во время выпуска программы «Время»? Выяснять не хотелось – вместо этого он, даже не подняв глаза на ящик, стал любоваться хитроумно уложенной косой Афродиты.

– Смотрите! – вдруг звонко воскликнула старшая медсестра «травмы». – Это же наш старший лейтенант! – Она приподнялась, машинально опершись рукой о раненую ногу, отчего раненый едва не обмочился от боли.

Подняв голову, Хантер (он же Спящий царевич, или просто Царевич, согласно госпитальной мифологии) оторопел – в экране шевелил губами дубиноголовый Пищинский, тот самый телерепортер, что брал у него интервью на пакистанской границе! Кровь бросилась в лицо, сразу стало душно, Петренко просто не знал, куда деваться от стыда и позора. И одновременно терялся в догадках: почему репортаж пошел в эфир именно сейчас, через неделю после того, как был снят? Клял себя, что напрочь забыл о том глупом случае, когда сдуру дал то проклятое интервью, включив тумблер «Д», иначе говоря – нес полную пургу.

Кое-как заставил себя досмотреть репортаж до конца.

Между прочим, смотрелся он совсем не так уж плохо – в особенности с точки зрения тех, кто понятия не имел о специфике афганской войны. Там были свалены в кучу самые разнообразные сюжеты, но центральными фигурами выступали душманский семилитровый чайник и, естественно, Сам, он же – Пищинский. Сей вездесущий не вылезал из кадра, поспевая повсюду и везде, пребывая на самых «горячих и опасных» участках. Интервью со старшим лейтенантом Петренко было только частью, хоть и весомой, этой пропагандистской окрошки.

Монтажер поработал на славу: в репортаж, как в западных клипах, то и дело вклинивались документальные кадры – разрушенный кишлак Темаче с борта вертолета; новенькие бэтээры охранбата на марше; Пищинский в каске и бронежилете, отважно живописующий ужасы войны прямо с брони бэтээра, залпы «Гиацинтов»[12]12
  «Гиацинт-С» – советская 152-мм корпусная самоходная пушка с высокой дальностью стрельбы – до 33 км.


[Закрыть], прозванных в войсках «Геноцидами», жидкий строй четвертой ПДР[13]13
  ПДР – парашютно-десантная рота.


[Закрыть] перед генералом Захаровым – и прочее в том же роде.

Мизерная доля правды и масса откровенного вранья – все это искусно перемешалось в едином котле, именуемом «телевидение». После чего мощная машина выдала серию эффектных картинок в соответствующей идеологической упаковке: жестокая, но справедливая война, мужественный журналист, вместе со своей боевой подругой откровенно и честно доносящие до советских телезрителей правду о кровавых событиях «южнее южных» границ Союза ССР.

Через пять минут поток вранья исчерпался. В холле зависла вязкая тишина, хотя убогонький черно-белый телевизор продолжал работать. Теперь вместо экрана собравшиеся в упор глазели на Хантера. От этих взглядов хотелось провалиться сквозь землю – казалось, каждый знает, что он, старший лейтенант Петренко, впаривал недоумку в необмятых джинсах и батнике откровенную туфту…

Не зная, что сказать, Хантер откинулся на подушки и тупо уставился в потолок. За окнами окончательно стемнело, мутно-желтый свет немногочисленных лампочек-«сороковок» отбрасывал причудливые тени.

– Вам нехорошо, Александр Николаевич? – Помощь неожиданно пришла в виде Афродиты, склонившейся над ним так, что в вырезе халата плеснулись крепкие груди.

– В общем-то, да. – Во рту у Александра Николаевича враз пересохло.

Через минуту каталка вновь затормозила в палате, и старшего лейтенанта перекинули на койку. Телевизор в холле вещал об успехах советских спортсменов и о видах на урожай в связи с благоприятной динамикой советской погоды.

Назвать Сашкино настроение скверным – значит соврать. Сейчас он люто ненавидел себя, советское телевидение, тупоголового Пищинского с его этой Азой… Мысли метались, рикошетируя от сводов черепа. Больше всего хотелось подняться, схватить костыли и ускакать отсюда куда-нибудь подальше – в Заволжье, к степным сайгакам, где никто бы его никогда не нашел.

Внезапно дверь шестой палаты распахнулась и в нее втянулась странная процессия. Первым выступал пожилой брыластый полковник, за ним – замполит госпиталя, дальше – подполковник медслужбы Седой. Афродита замыкала процессию.

– Товарищ старший лейтенант! – звучным, хорошо поставленным голосом проговорил брыластый полковник. – Мы только что видели репортаж из Афганистана. Мы преклоняемся перед вашим мужеством и мужеством ваших боевых товарищей – всех военнослужащих Ограниченного контингента советских войск в Афганистане! Поэтому у нас к вам огромная просьба: не могли бы вы выступить на госпитальной партконференции, которая состоится на днях?..

Ни хрена себе! Что за бредятина?!

– У меня послезавтра операция… – попробовал съехать с темы Александр.

– А мы договоримся с нашими медиками, – перебил полковник, – перенесем операцию на денек-другой. Тем более что на конференции собирается присутствовать член военного совета округа генерал-лейтенант Полетаев. Думаю, и ему, и рядовым коммунистам будет интересно услышать из уст непосредственного участника боевых действий в Афганистане и к тому же политработника о том, как ведется партийно-политическая работа в ходе боевых действий…

Хантер выматерился про себя, но виду не подал. И откуда они берутся, эти недоумки? И почему они ему без конца попадаются на пути?

– Товарищ полковник! – вмешался подполковник Седой. – У старшего лейтенанта Петренко чрезвычайно сложный диагноз. Помимо порванного сухожилия, у него тяжелый ушиб головного мозга в результате минно-взрывной травмы. Его поведение может оказаться неадекватным, да и за его слова я не могу поручиться…

Начальник отделения самоотверженно отмазывал его, и в груди у старлея потеплело. Есть все-таки умные люди на свете!

– Кроме того, раненый Петренко может совершенно неожиданно впасть в травматическую кому, – добавила Афродита, заливаясь краской. – Мы уже столкнулись с этим явлением, когда он был только что доставлен в госпиталь, – больного не могли разбудить почти двое суток…

– Скажите, Владимир Иванович, – вставил свой «пятак» замполит, – а психиатр уже осматривал старшего лейтенанта? Если нет, то я не стал бы ручаться, что его выступление окажется взвешенным и выдержанным в соответствующем ключе!

В итоге полковник из окружной политуправы немного «подешевел».

– Ну что ж, – опытный аппаратчик уже сообразил, как красиво выкрутиться из неоднозначной ситуации, – думаю, после операции и консультаций со специалистами мы все-таки изыщем возможность привлечь старшего лейтенанта Петренко к занятиям в системе марксистско-ленинской учебы офицеров и политзанятиям с личным составом срочной службы. Выздоравливайте, Александр Николаевич! – Он сунул мягкую пухлую ладонь оторопелому раненому. – Мы с вами еще непременно встретимся!

С этими словами полковник развернулся и направился к двери. Замполит Воротынцев, помахав Петренко, словно старому приятелю, затрусил следом. В палате остались только Седой и Афродита.

– Спасибо! – искренне поблагодарил Хантер. – Мне только этой болтологии и не хватало!

– Не за что! – Начальник отделения потрепал его по плечу. – Я вашего брата навидался в Афганистане и знаю точно: у вас, как у того пьяного, – что на уме, то и на языке. Могу представить, что бы ты мог порассказать им о политработе в боевых условиях!

– Особенно в окружении, – ощерился Хантер, вспомнив последние слова Ромки Кривобоцкого, замполита отдельной роты спецназа. И вдруг тоска по погибшему другу клещами стиснула сердце. В висках застучало, на глаза навернулись слезы. Он отвернулся к стене, чтобы никто не видел его слабость, и стал пристально рассматривать шелушащуюся масляную краску «танкового» цвета.

Он скорее почувствовал, чем услышал, как медики вышли в коридор. Вскоре унялся и бестолковый и шумный телевизор, мучавшийся проблемами выбора у птицы счастья завтрашнего дня.

– Мужики! – Александр круто развернулся на кровати и приподнялся на локтях. – Есть ли у нас выпить чего?

– О, это по-нашему! – одобрительно загудели соседи. – А то спит да спит. Будто не десантник, а и в самом деле спящий царевич!

– Вообще-то, в роте меня звали Хантером, – сообщил старлей, садясь на кровати, – то есть – Охотником, «духи» прилепили прозвище Шекор-туран, тоже из той же оперы, только по-пуштунски. Даже позывной у меня такой был… Хантер… Йоптыть! – спохватился старлей и наотмашь влепил себе по губам: – Зовут, а не звали, и не был, а есть такой позывной!

– Это ты среди своих Хантером будешь! – усмехнулся подполковник, извлекая из тумбочки вездесущую афганскую «дутую» фляжку и кое-какое съестное. – Ты уж извини, Александр Николаевич, но, хочешь не хочешь, для нас ты уже окончательно Царевич – и баста! – под общий хохот закончил подполковник.

– Ну, раз так, – усмехнулся старлей, косясь на домашние разносолы, появившиеся на столе, и сглатывая голодную слюну, – тогда признаюсь, что я и вам позывные присвоил. Вы, Игорь Васильевич, – Костяная Нога, ты, Виталий, – Бриллиантовая Рука, а ты, Алексей, – Прораб!

Дружелюбно посмеялись: никто не в обиде.

– Извините, друзья, – начал вдруг Хантер оправдываться, – но у меня сейчас ни денег, ни спиртного. Хуже того – ни документов, ни всего прочего, что положено… – откровенно загрустил он.

– Товарищ старший лейтенант! – шутливо громыхнул Костяная Нога. – Еще раз услышу подобное – выселю к срочникам в палату!

– Да мне-то что, – уныло заметил Александр, – мне лишь бы на ноги встать поскорее – и обратно к моим бойцам…

– И опять – двадцать пять! – Вертолетчик чуть не сплюнул от досады. – Ты еще на каталке разъезжаешь, а тебе уже Афган вновь мерещится! Что за человек! Успеется!.. Ну-ка, к бою, мужики! – зычно скомандовал он, широким жестом приглашая к столу.

Хантер, снова позаимствовав у Прораба костыли, допрыгал до стола и спланировал на самый краешек стула.

– Чего так скромно? – поинтересовался Прораб. – Присаживайся поудобнее, не робей!

Пришлось старлею сообщить «однокамерникам» об одной странной особенности своего организма. Мол, еще со времен первой контузии после первой выпитой рюмки его начинает «штормить». Длится это недолго, а потом можно пить и есть сколько угодно.

Все пошло как по писаному: как только Костяная Нога налил по первой (во фляге оказалась так называемая «шпага» – разбавленный градусов до пятидесяти спирт) и все подняли и опрокинули за общее исцеление, Хантер, не дожидаясь «шторма», вернулся на койку и опрокинулся навзничь.

Тот не заставил себя долго ждать – давление тупо шибануло в виски, замутило, в глазах потемнело… Неожиданно дверь открылась и в палату тихо вошла Афродита. Окинув наметанным взглядом компанию за столом (стаканы и фляга еще до того исчезли в мгновение ока), она направилась к старшему лейтенанту. И тут же засекла, что с ним что-то не то. Не проронив ни слова, старшая сестра метнулась в коридор, хлопнула дверь ординаторской.

– Ну, теперь всем кранты! – укоризненно произнес, обращаясь неведомо к кому, Бриллиантовая Рука. – Завтра выпишут – и прямиком на полигон!

– Сиди, не дергайся! – тормознул Костяная Нога, флегматично жуя перышко зеленого лука. – Свежевыпитый спирт в небольших дозах унюхать не так-то просто. Тем более в госпитале, где им, можно сказать, все пропиталось! – Он неожиданно улыбнулся и откинулся на спинку стула, поглядывая на дверь.

Через минуту в палату влетел Седой в сопровождении Афродиты. Он был уже в цивильном – видно, собирался домой.

– Что с тобой, старлей? – спросил он, щупая Сашкино запястье. – Пульс бешеный, ритм сбит, выглядишь паршиво. В чем дело?

– Остаточные явления минно-взрывной травмы, – вымученно юморнул Хантер. – Чепуха, скоро пройдет. Не беспокойтесь, Владимир Иванович!

– Ты, часом, не выпил чего? – Подполковник покосился на «поляну» на столе, на соседей по палате, сидевших тихо, как мышь под веником.

– Не, мне нельзя, сам знаю, – криво ухмыльнулся Александр. – Просто мысленно вернулся в Афган…

Седой еще раз пристально всмотрелся в его лицо и вдруг спросил:

– А слыхали байку про «нам нельзя»? Нет? Мне ее в Пули-Хумри инфекционисты стравили. Если коротко – прилетает в Кабул на пересылку из Союза прапорщик-украинец. Степенный, упитанный, при нем сала чемодан, колбаска домашняя, ну и прочее всякое. А спиртное еще на таможне изъяли… – Глаза начальника отделения лукаво заблестели. – Ходит, тоскует: закуски хоть выбрось, а выпить нечего и не с кем. Глядь – в уголке за модулем двое афганцев сидят, между ними – литр водки. Наливают по грамульке, пьют без энтузиазма, занюхивают двумя конфетками. Нюхнут – и отложат.

– Эй, хлопцы! – возрадовался прапорщик. – Что ж вы конфетками давитесь! Пошли ко мне, у меня и сало, и колбаска, и лучок-чесночок! Сядем по-людски, перекусим, чарку перекинем, погутарим!

Призадумались парни, переглянулись.

– Сало, говоришь? – отвечает один. – Дело хорошее. Только нам, дядя, никак нельзя. Мы же гепатитчики!

К тому времени как шестая палата отсмеялась, полегчало и Хантеру. Байку эту он еще не слышал, хоть и родилась она в тех краях, откуда он прибыл.

– Ну, я вижу, с остаточными явлениями покончено, – усмехнулся Седой и повернулся к Афродите. – Галина Сергеевна, тут ничего серьезного, так что езжайте-ка домой. Если что – есть дежурный врач и сестры, они управятся.

– Владимир Иванович! – Афродита вдруг залилась краской. – Вы же в курсе – я живу далеко, да и поздно уже. Позвоню родителям и переночую в отделении. А старший лейтенант Петренко тут вообще ни при чем! – с вызовом добавила она, обращаясь то ли к своему начальнику, то ли к Александру, то ли ко всей палате номер шесть.

А затем торопливо выскочила в коридор, и ее каблучки застучали в коридоре. Это походило на бегство.

– Что это с ней? – удивился Седой. – Прямо не в себе девушка! – Он повернулся к Хантеру. – А ты, старлей, тут точно ни при чем?

– Еще чего! – буркнул тот.

Внезапно вспомнилась Оксанка, и тень набежала на его худощавое лицо с остро выступившими скулами.

– Ладно, чужая душа – потемки, – проговорил подполковник и вдруг заговорщически подмигнул вертолетчику: – Чего мнешься, Игорь Васильевич? Давай, разливай! Или думаешь, я не понимаю, по какому поводу вы тут собрались?

– Так мы, это… – растерялся Костяная Нога. – Мы думали, что вы…

– Кое-кто тоже думал! – Голос начальника отделения звучал возбужденно, и Хантер вдруг смекнул, что доктор уже слегка под хмельком. – Такое событие стоит обмыть – не каждый день мои пациенты попадают в программу «Время». Знаете, как в госпитале теперь величают нашу знаменитость? «Тот самый Петренко», о!.. А ты чего развалился, Александр Николаевич? – шумнул он. – Давай к столу!

– А ему не повредит? – невинно полюбопытствовал вертолетчик. – Не приведи бог что не так…

– Сто граммов – и все будет ажуре, – заверил Седой. – Но не больше – у него послезавтра операция. Оперировать буду я в присутствии кое-кого из военно-медицинского факультета. Пусть поучатся, как шить ахиллово сухожилие погружным швом.

– А это еще что за штука? – поинтересовался Хантер, прыгая на прорабовых костылях.

– Перед операцией все узнаешь, – пообещал подполковник медслужбы.