Текст книги "Обратный отсчет"

3. Волжская ночь

Афродите налили вина, себе – «шпаги». Выпили за Хантера и всех раненых, кто лечился сейчас в окружном госпитале. Все они, как сообщил Седой, мало-помалу выздоравливают, летальных исходов, слава богу, нет и не предвидится.

Третий тост, поминальный, – за тех, кого с нами больше нет, пили по-афгански: стоя и не чокаясь, а уж четвертый был поднят за то, чтобы ни за кого из присутствующих как можно дольше не пили третью.

К пятой дело дошло до женщин в целом и до Афродиты в частности.

Александр опрокинул рюмку с особым удовольствием – и тут же поймал пристальный взгляд девушки. Афродита молча, одними глазами, указала на подполковника – тот стремительно опьянел. Судя по его виду, Седому пора было подышать свежим воздухом, а присутствие Афродиты, которая как будто никуда не собиралась, подсказывало старшему лейтенанту, что сегодня не следует особо увлекаться спиртным.

Наскоро закусив, Хантер предложил выпить «на коня». Эта старая казачья команда давным-давно превратилась у людей военных в тост, завершающий застолье. При этом он ухитрился наполнить свою рюмку и рюмку Седого минеральной водой, чего окончательно захмелевший подполковник даже не заметил.

Афродита сбегала в ординаторскую и вызвала по телефону такси к госпитальному КПП, а затем позвала дежурную сестру. Подхватив свое нетвердо передвигающееся начальство под руки, девушки потянули его к выходу из корпуса, а Хантер остался в палате, навести порядок.

Хмель еще гудел в крови, стучало в висках, и он распахнул окно настежь, чтобы свежий ветер остудил разгоряченную голову. Неожиданно раздался громовой раскат, темноту прорезала вспышка молнии, и по листьям лип зашумел ливень, извещая, что весна закончилась.

Махнув рукой на уборку, Хантер выключил свет и встал у окна, опираясь на подоконник…

Тьма снаружи была неплотной, струи теплого дождя хлестали водопадом, кроны лип волновались совсем рядом с окном. В свете фонаря у приемного отделения виднелись лужи и ручьи дождевой воды, сбегавшие по пандусу. Брызги залетали и в палату, освежая Сашкино лицо.

Внезапно вспомнилось давнее ощущение – брызги, летевшие из кяриза близ высоты Кранты: тогда Болгарин гранатами глушил «духов», перед тем как старший лейтенант нырнул вниз…

Смертная тоска клещами стиснула сердце, стало холодно и тревожно. Руки сами сжались в кулаки: сейчас бы автомат – и в бой…

От этих мыслей его отвлекли две девичьи фигурки: Афродита с дежурной сестрой с веселым визгом мчались босиком через двор, с туфельками в руках, прикрывая прически полами халатов и мелькая голыми икрами. Несмотря на потоки дождя и обманчивую игру света и теней, даже отсюда было видно, какие у Афродиты стройные и легкие ножки.

Всю тяжесть военных воспоминаний как корова языком слизала, и старший лейтенант вернулся к реальности. А вскоре в «генеральскую» влетела запыхавшаяся Афродита, мокрая и счастливая.

Сашка молча схватил ее в объятия, стиснул и отыскал в темноте губы девушки. Голова закружилась, он пошатнулся, попытался поймать равновесие, не выпуская из объятий Афродиту, и оба, не отрываясь друг от друга, постепенно перемещались по комнате, словно в странном танце, с треском избавляясь от одежды и предметов снаряжения, которые, что вешки на снегу, отмечали молодежный путь к лежбищу. Заключительным аккордом, загремев, пали Сашкины костыли.

Афродита вздрогнула.

– Погоди, я хотя бы дверь закрою! – шепнула она и светлой тенью метнулась к выходу.

Дверь захлопнулась, но обратно девушка не вернулась.

Гроза продолжала неистовствовать. Прошло пять минут, десять – Афродиты не было. В недоумении Хантер на ощупь нашарил у кровати костыли и проскакал сначала к окну, чтобы затворить створки, а затем направился к выходу из «генеральской».

Ключ торчал в замке изнутри. Где же Галка?

Оглядевшись, заметил, что из-под двери ванной выбивается полоска света. Оттуда слышался приглушенный шум воды.

Хантер потянул дверь к себе – и невольно зажмурился. В ванне, полной до краев снежно-белой пены, таинственно улыбалась девушка – словно та самая античная богиня, что подарила ей прозвище.

– Что-то ты не торопишься! – насмешливо заметила она, выставляя из пены соблазнительно-загорелую коленку, брызгая на Сашку пеной. – Боишься размокнуть? Ну же, давай, – иди к своей Афродите!

– А как же?.. – растерялся Александр, косясь на свой гипс.

– Чепуха! – Афродита поднялась из пены и перешагнула через край ванны. – Влезай, а я тебе помогу. Ногу твою мы аккуратно закутаем в целлофановую пленку и устроим на бортике – вот так!

Теплая вода приняла, как материнское лоно. Афродита наклонилась и поцеловала его, слегка прикусив нижнюю губу, а затем и сама погрузилась в воду – благо, размеры ванны позволяли. Устроившись рядом, она прижалась к нему и тихонько засмеялась:

– Вот теперь, по-моему, все нормально!

Вместо того чтобы расслабиться, Хантер чувствовал все нарастающее напряжение. Присутствие девушки, ее чудесная нагота, возбуждали его. Он был бы совсем не прочь заняться любовью с Афродитой прямо здесь, немедленно, но «забетонированная», блин, нога не давала даже повернуться, не то что устраивать водные феерии… Создатели Камасутры явно не предусмотрели участие одного из партнеров с гипсом на ноге!

Когда вода начала остывать, Афродита нагишом выбралась из ванны, сбегала в палату, принесла госпитальный халат и помогла добраться до кровати.

Они ласкали друг друга все откровеннее, забывая обо всем – о войне, о пережитом, об одиночестве и горьких сомнениях. Гроза тем временем ушла за Волгу, небо посетила любопытная луна, подглядывая за молодыми людьми. И когда их страсть достигла высшей точки, Сашка внезапно столкнулся с препятствием, какого не мог даже вообразить: его богиня любви оказалась… девственной!

На своем веку ему пару раз случалось иметь дело с девичьей невинностью, но это было в незапамятные времена, когда был еще курсантом. Все происходило как в тумане и не подразумевало впоследствии никакой ответственности. Но здесь все было иначе: к этой девушке он относился с трепетным уважением, и в его планы не входило обидеть ее или причинить ей боль.

От всего этого Хантер даже вспотел и почувствовал себя окончательно сбитым с толку. Впрочем, и отступить уже не мог без ущерба для мужского самолюбия, и в конце концов он успешно справился с задачей пионера. Утомленные и счастливые, влюбленные уснули, когда за окном уже серело, а влажная предутренняя дымка, поднимавшаяся от реки, затянула небо и старушку-луну…

Когда герой-любовник открыл глаза, Афродиты рядом уже не было. Кровать напротив была смята, словно на ней кто-то лежал. Это, надо полагать, должно было просигнализировать няне, которая вот-вот должна была явиться с уборкой, мол, старшая сестра провела ночь именно там. В «генеральской» царили абсолютный порядок и стерильная чистота; ничто не напоминало о вчерашнем застолье и его замечательном продолжении.

Вскоре отворилась дверь, но вместо пожилой санитарки в палату ввалился подполковник медслужбы Седой. Вид имел пасмурный, глаза запали, да и расположение духа оставляло желать лучшего.

– Привет, старлей! – сумрачно обронил он, приближаясь, чтобы пожать руку Сашке. – А где Галина?

Подполковник так пристально оглядел кровать пациента, словно ожидал, что старшая сестра вот-вот выглянет из-под его одеяла.

– Ей-богу не знаю, – честно признался тот. И, чтобы прекратить всякие расспросы, поинтересовался: – Не желаете пять капель для поправки здоровья, Владимир Иванович?

– Там что, еще осталось? – Слабое подобие улыбки появилось на лице начальника «травмы».

Он без колебаний направился в соседнюю комнату. Хлопнула дверца холодильника. Судя по звукам, донесшимся оттуда, следовало – Седому в самом скором времени «похорошеет».

– Скажи-ка, – зажевывая веточкой петрушки, поинтересовался уже приободрившийся подполковник, – ты об Афгане с Галиной говорил? И что она?

– Сказал все как есть, и Женя Кулик со своей стороны добавил, – ответил Хантер с готовностью. – Да вы и сами слышали ее выступление на конференции.

– Хорошо говорила! – кивнул Седой. – Проникновенно, со слезой. Молодец девочка! Но это, Александр Николаевич, так сказать, увертюра. У меня к тебе целых два дела, и оба не из приятных. Ты как себя сегодня чувствуешь? Готов к бою и походу?

– Не сомневайтесь, Владимир Иванович. Я всякое повидал.

– Ну и правильно, – кивнул Седой, – как говорится, от поцелуя женского – до пули… В общем, дело обстоит следующим образом. Скажи-ка, старлей, сразу: ты в Афгане давал подписку о невыезде в связи с расследованием дела о воинском преступлении?

– Давал, – не без удивления ответил Хантер. – Но не формально. Меня сначала даже допросили, а затем освободили под ответственность командира соединения. Но до соединения я так и не доехал, а вместо этого оказался вот на этой самой кровати. – Он слегка похлопал ладонью рядом с собой, где постель, казалось, еще хранила девичье тепло. – А откуда вы об этом знаете?

– Честно скажу – мне нет дела до того, за что тебя тягала военная прокуратура в Афгане. – Подполковник прямо взглянул в глаза. – Но полчаса назад я встретился с майором Ревуновым, нашим особистом. И тот предупредил, что теперь, когда местонахождение твое установлено и личность, благодаря репортажу Пищинского, подтверждена, на меня как на начальника отделения возлагается обязанность следить за тем, чтобы ты ни в коем случае не покидал территорию госпиталя, поскольку ты находишься под следствием. Вскоре сюда прибудет следователь из прокуратуры Сороковой армии, он-то и примет решение, как с тобой быть в дальнейшем. Вник?

– Так точно, товарищ подполковник медицинской службы, – уныло буркнул Хантер.

Все как всегда: праздник кончается слишком быстро и начинаются армейские будни с их рутинной тупостью. Ну почему ему вечно везет на всяких идиотов?

– А теперь второе, Александр Николаевич… – Со стороны холодильника снова донеслись позвякивание и удовлетворенный выдох. – …Вопрос сугубо мужской. Что там у тебя с Галиной?

– Вы, Владимир Иванович, разве не говорили, – уклонился от прямого ответа Хантер, – что мы с нею вполне взрослые мальчик и девочка и вопросы дружбы, любви и войскового товарищества можем решать самостоятельно?

– Говорил, не отрицаю, – согласился Седой. – Хотя есть и «но». Ты ведь женат, насколько я помню? – неожиданно спросил он, внимательно наблюдая за старшим лейтенантом.

– Да, – подтвердил тот. – Я вам уже говорил, вы, вероятно, просто подзабыли? И ребенок у меня есть, дочурка, два с половиной года.

– То, что не врешь, уже хорошо, – кивнул подполковник. – Это мне в тебе нравится. Тогда вот о чем я тебя попрошу – не морочь девчонке голову, чтобы у нее не было насчет тебя никаких иллюзий и планов. Договорились?

– Конечно, Владимир Иванович! – заверил Сашка. – Обещаю!

– Вот это мужской разговор… – Подполковник задумался. – И все же – ты можешь хотя бы в двух словах пояснить, чего от тебя хочет прокуратура? Без повода они редко цепляются…

– Долгая история… – тяжко вздохнул Хантер.

– И что тебе вменяют в вину?

– Самовольное оставление поля боя, потерю оружия и военного имущества, превышение служебных полномочий, халатное исполнение должностных обязанностей, а заодно и попытку убийства, – перечислил старший лейтенант. – Только все это – …та еще хренотень и туфта!

И он коротко поведал собственную событийную версию. От этих воспоминаний снова бешено застучало сердце, заломило в висках. Закончив, старлей резюмировал:

– Вот и весь состав моих «преступлений», Владимир Иванович…

От удивления глаза подполковника округлились.

– И это основание для возбуждения уголовного дела?! Да ведь за такие дела награждать следует, а не уголовные дела возбуждать!

– Насколько я знаю, капитан Аврамов, участвовавший в том ночном бою, представлен к государственным наградам – ордену Ленина и медали «Золотая звезда» с присвоением высокого звания Героя Советского Союза. Все как всегда: кому-то звезды, а кому-то пинок под зад, служебное и партийное расследование, а на закуску – уголовное дело.

– Не переживай, рано или поздно все уладится! – попытался успокоить Седой. – Сейчас для тебя главное – уверенно встать на ноги. А если Ревунов или Прошкин начнут прессинговать по всему полю – я свяжусь с генералом Артуровым, что вчера тут был. Думаю, он не откажет в помощи.

– А вот за это – огромное спасибо, товарищ подполковник! – волнуясь, проговорил Хантер. – Иной раз и без сильных мира сего не обойтись, я это неплохо усвоил…

– Что тут у тебя, милый? – стремительно влетела в палату Афродита – лицо разгорелось, глаза лучатся счастьем. – Ай, простите, Владимир Иванович! – смутилась девушка, обнаружив шефа у Сашкиной постели. – Я и не знала, что вы уже здесь…

Впрочем, подполковник уже пребывал в том смиренном состоянии, что мог, наверное, простить кого угодно и за что угодно..

– Ладно, голуби… – грузно поднялся он. – Вы тут воркуйте, а мне пора браться за дело. Планерка в десять, Галина. А ты, Александр Николаевич, – Седой нахмурился, – не забывай, о чем мы договорились…

– Ну, доброе утро, радость моя! – Афродита, наклонившись, поцеловала Сашку. Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

– Это я у тебя должен спрашивать, – улыбнулся он, притягивая девушку к себе. – Тебе в самом деле понравилось, моя Афродита?

– Еще бы! – пробормотала она в паузе между поцелуями. – Да и у тебя, я вижу, настроение отличное. И о чем же это мой шеф тебя так сурово предупреждал?

– Чепуха, – отмахнулся Хантер легкомысленно. – Есть кое-какие мелкие неприятности, которые шлейфом тянутся за мной еще из Афганистана. Погоди немного, и я обязательно расскажу тебе, сердечко мое. Беспокоиться тут не о чем.

– Ну вот, недаром я и раньше чувствовала, что ты что-то недоговариваешь. – Голос девушки дрогнул. – А я-то думала, – с детской обидой произнесла она, – что у нас не будет тайн друг от друга…

– Нет тут никакой тайны, – стараясь сохранять спокойствие, проговорил Александр. – Ты обязательно все узнаешь, и очень скоро!

– Раз так, тогда я запру дверь, – выскользнула из его объятий Афродита. – У нас есть целых пятнадцать минут на все про все, нужно использовать их с максимальной пользой!

Пятнадцати минут явно не хватило, и едва раскрасневшаяся «старшая» выпорхнула из «генеральского люкса», как туда же вкатилась пара румяных девчат из госпитального пищеблока, толкая перед собой тележку с кастрюлями и тарелками…

Надо сказать, что партконференция в окружном военном госпитале не прошла бесследно. С этого дня жизнь старшего лейтенанта Петренко и рядового Кулика потекла в совсем ином русле. Едва ли не каждый день их кто-нибудь да навещал, одна делегация сменяла другую, у обоих скопилась такая гора подарков и книг, что впору открывать филиал музея.

Насыщенные событиями дни плавно перетекали в жаркие ночи: от любви счастливая Афродита совершенно потеряла осторожность и теперь редко ночевала дома. Капитальные стены и дубовые двери «генеральской» надежно хранили их тайну, однако даже они не могли заглушить всего, что творилось здесь по ночам.

Галина похудела и стала неотразимо привлекательной, ее счастливые глаза постоянно влажно блестели, она даже стала напевать во время работы, что не преминул сразу же заметить ее шеф, Владимир Иванович. Постоянный личный состав «травмы» поначалу упражнялся в словесах по поводу романа «старшей», но, как только эффект новизны улетучился, притих, наблюдая за молодыми людьми издали.

Что касается Хантера, то он все еще колебался, не решаясь рассказать возлюбленной правду о своей семье, хотя чувствовал, что избежать этого все равно не удастся. В то же время его угнетало смутное чувство, что белая полоса житейской «зебры» оказалась уж больно широкой и долгой, а значит, черная должна наступить вот-вот.

И действительно: первым признаком ее приближения оказалась статья в окружной газете. Почерневший от ярости Седой принес газетенку в палату и с отвращением швырнул на журнальный столик – мол, ознакомься. Не ожидая ничего хорошего, Хантер развернул пахнущую краской многотиражку, и первым делом в глаза ему бросился заголовок на всю страницу. Он гласил: «Кто же вы такой, товарищ старший лейтенант?» Перевел взгляд на подпись под статьей: майор В. Новиков, военкор.

«Ага, – с некоторым даже удовлетворением сказал сам себе Хантер. – Вот оно, начало той самой черной полосы!» Но вслух произнес, глядя прямо в глаза Седому:

– Нормально. Это мы выдержим… – И, вспомнив любимую поговорку Шамана, добавил: – И не таких быков в консервные банки загоняли!

4. Стагнация

Тем не менее чтение начал с тревогой. Уже в самом начале задача, поставленная перед собой военкором, прояснилась. Дескать, на излечении в окружном госпитале находится некий старший лейтенант П., политработник, а также его подчиненный – рядовой К. Оба якобы участвовали в боевых действиях в Афганистане, но как именно воевали и чем занимались на самом деле – неизвестно. А поскольку достоверных сведений об этом нет, читателю предлагалось поверить на слово корреспонденту.

С этого места начинался прямой донос: на вопрос военкора, как старший лейтенант П. оценивает роль первичного актива в ходе боевых действий, молодой политработник цинично отмахнулся – по его мнению, деятельность активистов в подразделениях в наши дни является анахронизмом, отжила свое и вовсе не нужна.

Далее на протяжении почти половины полосы майор Новиков пространно рассуждал о том, что замполит боевого подразделения, который в открытую насмехается над боевым активом, вместо того чтобы настойчиво и вдохновенно работать с личным составом, опираясь на него, явно человек случайный среди массы наших замечательных политработников.

В конце военкор задавался риторическим вопросом: так кто же он на самом деле такой, этот старший лейтенант? Как этот циник с чуждой идеологией проник в ряды кристально чистых большевиков-ленинцев, стал членом партии?

Последние строчки Хантер дочитывал, стиснув зубы.

– Ну, что ты на это скажешь? – спросил Седой.

– Материал, конечно, «горячий», – криво усмехнулся старлей. – Проблемный, как газетчики говорят. Интересно, чем это я его так достал?

– Может, пригласить его сюда и потребовать объяснений? – предложил подполковник.

– Вряд ли он явится, Владимир Иванович, – отмахнулся Хантер. – Такие гадят исподтишка, а на прямой разговор их на веревке не затащишь… Может, и в самом деле позвонить генерал-майору Артурову и переговорить с ним? Ведь этот бумагомаратель, майор Новиков, меня, сволочь, на весь округ опозорил!

– Ну что ж, попытка не пытка. Я с Артуровым свяжусь и передам ему слово в слово весь разговор между тобой и военкором. Майор вывернул наизнанку чуть ли не все, что ты говорил, и тому есть еще один свидетель – Галина.

С этим начальник отделения покинул палату, а вскоре сюда заглянул не кто иной, как Лось. Он уже вполне освоился и довольно ловко передвигался на костылях. Не последнюю роль в этом сыграли «гонки», которые старший лейтенант и радиотелефонист в последнее время регулярно устраивали на асфальтированных дорожках госпитального городка. Оба на костылях, один без ноги, второй в гипсе до колена, – со стороны эти состязания в скорости, должно быть, выглядели забавно. Однако Хантер пару раз замечал, как женщины, особенно пожилые, следя за ними, прикрывали ладонью глаза, пряча непрошеные слезы.

Тем не менее упражнения пошли обоим только на пользу. Передвижение на костылях, как известно, отлично развивает мышцы рук, груди и брюшного пресса. С каждым днем они увеличивали дистанцию, и Петренко уже подумывал – не провести ли соревнования на первенство госпиталя среди «костыльников»…

Едва взглянув на командира, Кулик сразу зафиксировал, что тот не в духе.

– Что-то случилось, товарищ старший лейтенант? – осторожно поинтересовался он. – Что-то с Афродитой?

– На вот, полюбопытствуй, – старлей протянул подчиненному газету. – Это местный орган прессы обо мне.

Кулик принял газетенку без особой охоты. Солдаты-срочники, где бы они ни служили, редко интересуются макулатурой, издаваемой дивизионными и окружными политотделами. Единственной по-настоящему популярной газетой в армии всегда оставалась «Комсомолка», которую зачитывали буквально до дыр. Все остальное употреблялось исключительно в утилитарных целях – по принципу «сколько оторвал, столько и прочитал».

Радиотелефонист пробежал глазами статью, брезгливо, двумя пальцами вернул газету на журнальный столик, словно опасаясь измазать руки, и с удивлением спросил:

– И вы из-за этого откладывать «гонки»? Ей-богу, оно того не стоит. Этот корреспондентишка понятия не имеет, как выглядит реальный бой, вот и выдумал какой-то там «боевой актив». И вообще, товарищ старший лейтенант, на хрен он, в самом деле, сдался, этот актив?

– Может, я и в самом деле не «хрустально-чистый» большевик-ленинец, – ухмыльнулся Хантер, хлопнув товарища по несчастью по плечу, – но признаюсь честно: понятия не имею. Уж кому-кому, а нам с тобой хорошо известно – в реальном боестолкновении нет и быть не может никакого «актива». А теперь – на старт!

Помогая друг другу, оба спустились на первый этаж и вскоре оказались на госпитальных дорожках. А через несколько минут азартные вопли сообщили всем и каждому, что очередные «состязания костыльников» в самом разгаре…

Вернувшись в «генеральскую», Хантер принял душ – он теперь, с легкой руки Афродиты, ловко управлялся со своей загипсованной ногой и даже научился обходиться без костылей. По старой «моржовской» привычке, не вытираясь, мокрый, аки колхозный конь после купания, он распахнул дверь ванной и, оставляя влажные следы, запрыгал на одной ноге к стулу, где висела нехитрая госпитальная одежка – и вдруг застыл на месте, слегка покачиваясь, чтобы удержать равновесие.

Прямо перед ним стояла Афродита, нервно теребя косу, а рядом – ну и дела! – переминался с ноги на ногу капитан юстиции Серебряков, старший следователь военной прокуратуры. Был он не в афганской униформе, а в повседневной «союзной» форме, «брюки об землю», с красными петлицами и красным же околышем на фуражке, зато в отличных итальянских очках. Правый борт кителя украшал университетский «поплавок», левый – планка наград, где первой стояла колодочка медали «За боевые заслуги». У ног капитана развалилась здоровенная парашютная сумка.

– Шекор-туран? – деловито осведомился капитан, делая шаг навстречу. – Куда же это вы от нас скрылись, если всем известно, что от военной прокуратуры скрыться вообще невозможно!

Шуточка была из арсенала работников военной юстиции. Шекор-туран идиотски хохотнул, напрягая мышцы, как перед спаррингом, на всякий случай вытираясь полотенцем.

– Доброго здоровья, Андрей Павлович! – произнес он, пожимая руку следователя.

Тот внезапно подался вперед и крепко обнял старшего лейтенанта. Афродита ошеломленно наблюдала за сценой войскового братания.

– Жив, курилка! – Капитан продолжал тискать и хлопать подследственного по голой спине. – Ох и напугал же ты нас всех! Мы и след твой потеряли после этой стремительной эвакуации в Союз!.. Ну, живой, слава богу, живой!

– Я вижу, вам есть, о чем побеседовать, – деликатно проговорила Афродита, отступая к двери. – Может, перекусите, товарищ капитан? – на всякий случай спросила она.

– Честно признаться – не прочь! – шумно согласился тот. – Пока добирался из Ташкента, во рту ни крошки цивильной пищи не было, если не считать аэрофлотовскую «синюю птицу» и чашку мутной бурды, которую они почему-то называют кофе.

– Сейчас организуем, – встрепенулась девушка. – Александр Николаевич, – она лукаво подмигнула возлюбленному, – пока я буду хлопотать, позаботьтесь о госте!

Как только дверь за Афродитой захлопнулась, капитан проговорил:

– Давай на «ты», Александр! – Серебряков протянул руку. – Без чинов и прочей тряхомудии…

– Годится, Андрей Павлович! – легко согласился Хантер, и оба ударили ладонь о ладонь. – Снимай китель, располагайся!

– Недурно ты здесь устроился, – окидывая взглядом «генеральский люкс», с подковыркой заметил Серебряков. – Прямо курорт. Как бы и себе так изловчиться?

– Плевое дело. Надо просто подорваться на фугасе, пролететь на санитарном борту без сознания несколько тысяч кэмэ, впасть в кому на пару суток, и – оба-на! – апартаменты готовы!

Эти слова старлей сопроводил жестом, каким фокусник в цирке извлекает из шляпы кролика.

– Да ты не сердись, Хантер, – расплылся в улыбке капитан. – Я же без подначки. А вот девушки у вас тут действительно водятся – экстра-класс. Я, гражданин подследственный, давно замечаю за вами эту особенность: там, где вы, вскоре немедленно появляются красивые женщины. Чем вы можете это объяснить?

– Только тем, что все мужики одинаковы! – В дверях стояла Афродита с подносом, нагруженным тарелками. – Я это давно подозревала, а теперь мои подозрения подтверждает сама военная прокуратура!

Оба рассмеялись. Афродита принялась накрывать стол, а Хантер скрепя сердце вытащил заначку – остатки заветной «шпаги». И тут же, словно из воздуха, учуяв застолье, материализовался Седой, энергично потирая руки.

Для начала Афродита накормила изголодавшегося гостя, не подпуская шефа к фляге, и только после этого выпили первую. Старшего лейтенанта опять «заштормило», и он отправился на диван пережидать привычные ощущения. Как только его попустило, Серебряков поднялся, наполнил рюмки и торжественно объявил:

– Александр Николаевич, он же Шекор-туран, он же Хантер! Имею честь сообщить в присутствии двух свидетелей, что уголовное дело, возбужденное против тебя прокуратурой, благополучно закрыто! Поздравляю!.. А вот и документ! – Капитан юстиции сунул экс-подследственному серую бумажку с печатью и целой кучей подписей. – Но это еще не все! – возбужденно продолжал он, выбираясь из-за стола и склоняясь над парашютной сумкой, словно Дед Мороз над заветным мешком с новогодними подарками. – Здесь все твои документы. – На диван приземлился плотный коричневый конверт. – Загранпаспорт, удостоверение личности, справка о ранении, медицинская книжка и все такое прочее. Теперь – чеки. Здесь все, что насчитала ваша финчасть с того дня, как ты пересек афганскую границу. – За первым конвертом последовал второй, потоньше. – И наконец вкладная книжка, – там, между прочим, в советских родных рублях набежало вполне солидно.

Серебряков остановился, помог Хантеру занять прежнее место за столом и продолжал:

– Между прочим, в соответствии с нашим законодательством, тем, кто получил ранение на территории Афганистана, чековая часть денежного довольствия выплачивается и за время их пребывания в военно-медицинских учреждениях. Так что, пока мы тут сидим в дружеской компании, боевые тебе капают, будто ты не в Самаре чудесной, а в районе приснопамятных Сулеймановых гор!

– Ну что ж, не бывает худа без добра! – согласился старший лейтенант, поднимая рюмку.

Глаза Афродиты между тем все еще не утратили испуганного и недоумевающего выражения, которое приобрели при появлении военного юриста. Перехватив взгляд Сашки, она пожала плечами – мол, ничего не могу понять в том, что здесь происходит.

– А для Женьки Кулика ты что-нибудь привез? – закусывая, поинтересовался старший лейтенант. – У него та же ситуация: за душой ни копья, документов ноль. Так мы с ним тут с самого Афгана и бичевали, – улыбнулся он.

– Само собой, – невнятно пробубнил капитан, продолжая жевать. – А помимо всего прочего, тебе еще и Тайфун кое-что передал… – Он снова пошарил в своей необъятной сумке и протянул пластиковый футляр с магнитофонной кассетой: – На, держи духовское письмо!

– Что значит «духовское»? – удивился Седой. – Что-то я о таких не слышал!

– А это, товарищ подполковник медицинской службы, – пояснил уже слегка захмелевший военюрист, – обычное голосовое послание, записанное на магнитофонную пленку. Множество жителей Афганистана неграмотны, зато вполне успешно пользуются современной бытовой аппаратурой. Скажем, один брат хочет передать послание другому брату в соседнюю провинцию или даже в Пакистан. Тогда он садится, надиктовывает перед микрофоном свое послание и вручает его гонцу. Гонец, явившись к родственнику, передает кассету, тот вставляет ее в свой «Шарп» или «Панасоник» и слушает россказни родича…

– Ну вот, а говорите, что там сплошной феодализм! – удивилась Афродита.

– Милая Галина Сергеевна! – развел руками капитан. – В тех краях таких парадоксов – хоть пруд пруди… Одним словом, вот тебе, Хантер, весточка от Тайфуна!

Серебряков как-то странно замялся, а затем обратился ко всем присутствующим, приняв официальный тон:

– У меня, друзья, просьба. Ввиду специфики моей службы, мне пришлось прослушать это послание. Оно содержит моменты, связанные с военной и государственной тайной, поэтому попрошу вас выполнить одно-единственное условие: прослушать его может только старший лейтенант Петренко.

Тот понимающе кивнул.

После третьей и четвертой следователь с подполковником отправились к окну – перекурить на фоне багрового заката. Александр с Афродитой вышли в соседнюю комнату.

Тревога не оставляла девушку: несмотря на все эти приятные известия, ее терзали смутные подозрения и нелепые предчувствия. Поэтому она тут же спросила:

– Почему ты не сказал о том, что находился под следствием?

И добавила между двумя поцелуями, мстительно прикусив Сашкину губу:

– Значит, не доверяешь? Решил, что я побегу стучать в особый отдел?

Обычно такая чуткая и понятливая, сейчас Афродита несла полную чушь.

– Успокойся, о рахат-лукум моего сердца! – Хантер улыбнулся и попытался успокоить девушку, нежно поглаживая и осыпая ее лицо частыми поцелуями. – Сейчас это уже не имеет никакого значения…

Однако привычное средство не подействовало – Афродита внезапно вырвалась из объятий и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

Старлей вздохнул, вытряхнул из футляра кассету, вставил в магнитофон и нажал клавишу.

«Салам, Шекор-туран! – приглушенно зазвучал из динамиков хриплый баритон майора Павла Чабаненко, прозванного Тайфуном. – Рад, что ты жив, и надеюсь, что сейчас, когда ты слушаешь меня, здоровье твое в полном порядке…»

За дверью звучали хмельные мужские голоса, звенела посуда. Но то, что услышал старший лейтенант, моментально вышибло из головы всякий хмель. Со слов Тайфуна выходило, что бой, в котором он, Хантер, был ранен и получил контузию, закончился еще сравнительно удачно, если так можно выразиться. А в дальнейшем события развивались следующим образом.

Взвод Грача наскочил на мины и остановился на дороге, контузию получили сам Грач и его механик-водитель, а БМП «разулась»[22]22
  «Разулась» – потеряла гусеницу в результате взрыва мины или прямого попадания снаряда.


[Закрыть]. Пока машину приводили в порядок, попутно расчищая путь от мин собственными силами, Зверобой с Еремой отбивались до последнего патрона. Сержант Петрик получил два ранения, рядовой Яремчик – одно. Пока все это происходило, Тайфун вместе с капитаном Быстряковым пытались выйти на связь с группой Хантера. К ним присоединилась Оксана, сердцем почувствовавшая беду. Она устроила на ПКП жуткий скандал, едва охранбатовцы потеряли связь с Хантером.