Текст книги "Семь африканских сил, корасон и падрино"

Дневниковая запись: 8 октября 2012 года, Гавана

Вчера утром долго лениво разбирала чемодан, справилась к половине двенадцатого и через час была уже у Иви. Там, конечно, все бегают: надо было помыть Амелию, которая сама передвигаться не может, параллельно идет стирка и никто еще не завтракал. Никаких «спокойно посидим, все обсудим» нет и в помине. Полный дурдом, чья-то тетя приехала, Росита бегает, как мышка, туда-сюда, и только Карлос величественно спускается сверху, чтобы доесть вчерашний рис. Опустошает огромную миску, скорбно смотрит на дно и со словами «больше не хочу!» всучает ее Росите, которая моет посуду.

Отличный выход для сохранения здравого рассудка нашел старик Пако: у него теперь есть складное кресло, и в такие часы он просто сидит на улице от греха подальше. Поэтому я его до сих пор не увидела.

Чтобы поговорить с Иви, приходится за ней бегать по квартире. Становится понятно, что ни черта мы не обсудим. Вот и Алисия забежала и убежала. Про мою ногу поговорить не удалось. Забегала старушка-соседка спросить льда, очень была мне рада. Заходили не то друзья, не то родственники Иви. Про одного мужика вообще не могу понять, белый или черный. Цвет кожи ровно как у его жены мулатки, но черты лица как у белого. Мужик этот всегда помогает то сантехнику починить, то еще что-нибудь. Эта вся чехарда вместе с распитием кофе, который варит юркая Росита, занимает час. «Какая удача, Росита, что ты такая худенькая! – говорю я, – когда я вот здесь на кухне сижу, ваша домработница протиснуться уже не может, такие мы с ней красивые!» Росита смеется и корчит целую серию гримасок, у нее очень подвижное лицо.

Иви, у которой вечером встреча туристов в аэропорту, выглядит как измученная лошадь уже к часу дня, а вечером надо иметь парадный вид. Я говорю, что мне пора: пойду поздравлю Хосе с днем рождения. Ради этого Иви на минутку прекращает возиться со стиркой, чтобы я рассказала о своем плане. Говорю, что при всех подарю ему бутылку рома и скажу, что все. Плохо о нем говорить не буду, незачем. Пусть все видят, что я веду себя по-человечески. Мне нравится туда ходить, там полно симпатичных мне людей, и я это сделаю не ради него, а ради того, чтобы достойно закрыть тему и иметь возможность спокойно туда прийти, когда мне захочется. Иви план одобряет, и я ухожу. В дверях подъезда сталкиваюсь с Пако, болтаю с ним пару минут, обещаю зайти завтра.

Забегаю в кондитерскую, покупаю литр белого хорошего рома. Уж такой широкий жест в сторону бывшего жениха я могу себе позволить.

У входа в переулок меня остановил Почоло, парень из их группы.

– О, ты приехала. Ищешь Хосе?

Я скорчила неопределенную рожу и сказала, что иду его поздравить.

– А, ну иди, он там.

Прихожу – нету. Останавливаю смешного парня, который крутился вокруг меня зимой. Привет-привет, давай расцелуемся, здорово, что вернулась, ищешь Хосе? Да не критично, говорю, можно и позже. Обещает ему сказать, если увидит. Иду дальше. Играет какая-то совсем незнакомая группа, народу немного. Но мой любимый танцор Эрнандо на месте. Я машу ему рукой, он бежит ко мне расцеловаться и сделать комплимент. Он всегда такой: хоть мешок на себя нацепи, обязательно скажет, какая красивая. И тот же вопрос: «Ищешь Хосе?» Найду-найду, говорю. Иду дальше. Там Нарсисо, Суасо и еще кто-то. Все меня помнят и радуются. Останавливаюсь пофотографировать, получается не очень. Поворачиваюсь в другую сторону, в кадр вбегает давешний паренек, принимает позу, после чего идет ко мне общаться.

– Не нашелся твой жених? – спрашивает он.

А он мне больше не жених теперь, только друг. Не могу больше слушать все это, не хочу позориться в дурацком образе женщины, которая пришла искать своего жениха, а он глаз не кажет. Все несколько не так. Парень радостно подпрыгивает: «Так ты теперь свободна?!» Да, я свободна, но хочу быть одна, я устала от мужчин. Ну ладно, я буду твоим другом… братом! Ладно? Ладно. Я, говорит, скоро пойду, мы с ребятами договорились футбол смотреть, но вот тебе визитка, сестренка, если надо будет помочь – ты только позвони и спроси Альберто, это я. Спасибо, брателло. Сгребает меня в объятия и приподнимает от земли. Ох, люблю я этих сильных кубинских парней! Убегает. Кто-то трогает меня за локоть. Марита! Жена Освальдо. Расцеловались как родные. На заднем плане проходит и сам Освальдо, но меня он не замечает, а навязываться я не хочу.

И вот наконец ко мне подводят Хосе. Тот останавливается передо мной в напряженной позе, морда виноватая, темные очки не снимает. За собой катит чемодан. Чемодан не тот тетушкин красный, а какой-то другой, черного цвета. Майку эту я тоже не видела, черно-зеленая. Ему не идет, слишком уныло. В целом зрелище плачевное. Этот человек кричал, что он мачо? Это не мачо, это размазня какая-то. Предпочитаю думать, что в чемодане какой-нибудь реквизит для выступлений. Большой сумки, что я подарила, при нем нет. Если Хосе думал, что сегодня поселится у меня, это вообще уже за гранью добра и зла. Без лишних слов достаю литруху рома и протягиваю ему. Это что? С днем рождения, что. Делает шаг вперед и обнимает меня. Это искренне и приятно. Робко целует в губы. Вроде прокатило. Пробует поцеловать настойчивее, но тут же небольно и беззлобно получает от меня шлепок по щеке. Мы с тобой теперь только друзья. Я одна и буду одна. Мулатка рядом с нами в шоке выпучивает глаза. Вряд ли она когда-либо видела подобное – чтобы вручить мужику бутылку и спокойно сказать, что все кончено. Да, так делают настоящие белые. Учитесь, пока я жива. Хосе тоже обалдевает. Почему, нет! Я ухожу. Останься! У меня много дел, это все. Мы можем поговорить об этом? Нет, мы не будем ни о чем говорить.

Я иду к выходу из переулка, шлю воздушные поцелуи Нарсисо и компании, Хосе тащится за мной с чемоданом и кричит в спину: Линда, подожди! Остановись, поговори со мной. Линда! Меня это начинает раздражать, но я знаю, что оборачиваться нельзя, иначе будет долгое бурное объяснение, а я не хочу этого кубинского цирка. Главное же, я больше не хочу Хосе, мне не хочется его прикосновений и попыток меня целовать, поэтому я просто делаю местный презрительный жест рукой в его сторону. Увы, он это заслужил. Отстает достаточно быстро, я ловлю маршрутку и еду к Центральному парку, в отель, за вай-фаем. Уверена, литра рома моему бывшему жениху будет достаточно, чтобы пережить моральную травму. Мне жаль, что это все превратилось все-таки в сцену, но ее начала не я.

Выхожу из маршрутки чуть раньше отеля, чтобы пройтись по бульвару Прадо: там сегодня много художников. Меня останавливает какой-то пожилой белый, начинает расспрашивать, кто я и откуда. Показывает на балкон на втором этаже: у него там свой ресторан, а в соседнем зале с десяти вечера до трех ночи танцуют сальсу. Креольская кухня, очень дешево, и вход на танцы два кука. Только сальса, только кубинцы. Вежливо благодарю, но просто так уйти не удается, приходится отчитаться, что нет, я не замужем за кубинцем. Были, были у меня и кубинские женихи, и русские, но я настолько от всех устала, что хочу отдохнуть и пожить одна. Очень печально быть одной? Да нормально, сеньор, не переживайте, я справляюсь.

Так я вам и призналась, насколько это печально.

1 октября 2021 года, Подмосковье

Мы с падрино почему-то в московском метро: стоим у кофейного автомата с дымящимися стаканчиками в руках и наблюдаем, как люди снуют туда-сюда через стеклянные двери. Остается только гадать, доводилось ли ему одеваться по нашей погоде. В любом случае, выглядит он, как всегда, элеганте. Мне запоминаются черное пальто, большой красный шарф, клетчатая красно-черная кепка.

– Ни одно кофейное дерево не возьмет на себя ответственность за этот напиток, – с отвращением говорит падрино.

– Думаю, это проделки Элегуа. Кофе и правда отвратный, я чуть не забыла поблагодарить вас за фиесту, – говорю я.

– Тебя не удивило, что Хосе не было?

– Когда я последний раз его видела, это был уже не тот человек, которого я знала. Тот человек не надел бы черно-зеленую одежду и не стал бы прятать глаза.

– И что из этого следует?

– Что я не знала никакого Хосе.

– Ты прожила с ним пять недель, была знакома с друзьями, с семьей, вы были помолвлены, и теперь оказывается, что ты его не знала?

– Я знаю, что можно прожить с сантеро 50 лет и не знать, что он сантеро. Так что – ничего удивительного.

– Но ты хотя бы любила его?

– Я не знаю, кем был человек, которого я тогда полюбила. Скорее всего, просто посланником. Тогда посланником Чанго, наверное. В последний раз – посланником Огуна. Барабанщики проходят особое посвящение, они отбивают ритм для любого ориши, не впадая в транс. Никогда не знаешь, что у них на уме.

– И почему Огун?

– Потому что нельзя быть одновременно Огуном и Чанго, голова взорвется. Это был знак, что посланника пора отпустить, мы с ним закончили свой совместный путь.

– А ты не допускаешь, что Хосе был простым хинетеро? Из тех, знаешь, парней, которые живут с белыми иностранками и на их деньги содержат собственных жен и детей?

– Не глупите, Освальдо. Если бы на мои деньги можно было содержать чью-то семью, я бы содержала свою, в России! Вы насмотрелись на эти дурацкие двери? Может, бросим кофе и окажем Царю Перекрестков ответную любезность в его духе?

Через мгновение мы сидим в вагоне поезда, идущего по кольцевой линии. Ни начала, ни конца, зато сколько пересечений! Как тебе такое, Элегуа? Я верчу в руках последнюю фигурку и рассказываю, перекрикивая грохот. Несмотря на час пик, мы все это время остаемся одни.

Элегуа – младший брат Огуна и Чанго, хозяин ключей от прошлого, настоящего и будущего. Он владеет всеми дорогами и перекрестками и олицетворяет волю случая. Любая церемония в сантерии начинается обращением к нему, чтобы он открыл двери для духов и заканчивается просьбой, чтобы он их закрыл.

Его день – понедельник, цвета – черный и красный, цифра – 3, день особого поклонения – 6 января, символ – крест. Именно о нем думают сантерос, когда осеняют себя крестом, как католики, или надевают кресты на шею. С ним не следует ссориться, но нельзя и просить о чем-либо, преклонив колени. Будучи ребенком по сути своей, он легко зазнается и начинает паскудничать. Он двойственная натура, и никогда не знаешь, чего от него ожидать – добра или зла. Какую дверь он откроет, а какие позакрывает, заранее не знает даже он сам. Думаю, мое опоздание на пересадку в Париже, когда я летела домой из Гаваны после первой зимовки, – его рук дело. Я тогда сидела в аэропорту в ожидании рейса на Москву и от нечего делать рисовала гаванского трансвестита. Тоже ведь двойственное явление.

Есть патаки о том, как Элегуа просто ради забавы поссорил двух старых соседей, чьи дома стояли по двум сторонам от дороги. Он прошел между ними в костюме, одна сторона которого была черной, а другая красной. И старики спорили с пеной у рта, в какой одежде был этот странный прохожий, который все время смеялся.

Но есть и другая патаки, говорящая о доброте Элегуа. В это сложно поверить, но когда-то самым жалким животным во всей Африке был крокодил. Обезьяны в него плевались, птицы смотрели свысока, туповатые рыбы – и те смеялись над ним! Обидно, да? Вот и крокодил однажды лежал на берегу и плакал. Мимо него проходил Элегуа и поинтересовался, что происходит. Крокодил объяснил, что у него тонкая некрасивая шкура, и его все обижают. Тогда Элегуа провел прямо у воды обряд и сотворил для крокодила новую шкуру – самую толстую и нарядную. С тех пор над крокодилом никто не смеется, он стал священным животным. В некоторых африканских странах до сих пор приносят крокодилам в жертву кур, как самому Элегуа. Для этого курицу привязывают на удочку и закидывают в воду. Долго ждать не приходится, только успевай новых кур подносить.

Глиняные головы Элегуа с глазами и ртом из священных раковин каури часто можно увидеть охраняющими двери в домах сантерос. Они символизируют то время, когда Элегуа был закопан под деревом Ироко вместо Орунмилы. Такую голову можно купить на сувенирном рынке, но она не имеет никакой силы. Настоящую магическую голову получает каждый новообращенный сантеро на одном из первых этапов своего пути с оришами длиной в оставшуюся земную жизнь. В глину замешиваются особые составы с кровью жертвенных животных и травами. А саму голову положено каждый понедельник поливать свежей петушиной кровью, иначе Элегуа обидится. В Гаване есть несколько мест, где такие головы стоят прямо на улице, покрытые толстенным слоем засохшей крови. Так себе зрелище, если честно. Когда все для своих и всерьез, вне нарядной коммерческой составляющей, сантерия, не говоря уже о пало монте, все-таки не для слабонервных.

Я увлеклась и уже готова рассказать пару-тройку народных сказок, которые начинаются со слов «один негр украл курицу», но вдруг понимаю, что падрино уже нет рядом. Поезд остановился, он выскочил на платформу, и хохочет там надо мной. «Осторожно, двери закрываются!» – говорит механический голос.

15 октября 2021 года, Подмосковье

Я думала, наши разговоры закончились. Это было бы логично. Элегуа как открывает двери, так и закрывает, и он был последним из Семи африканских сил, о которых мы говорили. Но у падрино, как всегда, было припасено кое-что неожиданное.

Мы весело танцевали сальсу на балконе моей подмосковной квартиры, и внизу уже начали собираться местные алкаши, чтобы поглазеть на такое чудо и одобрительно поорать. Чем не Гавана? Те же танцы, то же простодушие. Климат дерьмовый, но в сновидениях это неважно. К тому же на дворе золотая осень, и мне приятно показать ее моему падрино.

Музыка оборвалась, и картинка сменилась: на балконе снова стол и два кресла.

– Расскажи-ка мне о своем муже, с которым ты сейчас живешь, – вдруг говорит падрино, усаживаясь поудобнее. – Он ведь белый, русский, и все хорошо?

– К чему бы вдруг этот вопрос?

– А твои взрослые дети в Москве, как они?

– Вам и так известно многое из того, о чем я никогда не говорила.

– Не хочешь поделиться со стариком, а? Такая скрытная?

Мне приходится глубоко вдохнуть прежде чем ответить.

– Освальдо… я знаю, что вы мертвы. И я не стану обсуждать с вами, бабалао из царства мертвых, дорогих мне живых людей. Это вопрос безопасности. Я с уважением принимаю вас в своем доме, но всему есть предел. За свою семью я надеру задницу даже Элегуа, который открывает вам двери.

Падрино корчит одну из своих недовольных гримас.

– Звучит, конечно, неглупо. Кто владеет информацией, у того есть власть. Но откуда тебе знать, что я ее и так не имею?

– Даже если она у вас есть, от меня вы ее не получали. Я может и девочка, но я не дура.

Он пренебрежительно фыркает и с безразличным видом скрещивает руки на груди, будто желая отгородиться от ничего не значащих женских глупостей. Знаю я эти фокусы, пусть даже не думает меня пристыдить. В небе на какие-то доли секунды появляется молния, выдающая его настоящие чувства. В следующий момент я вижу, что на столе мирно стоит фигурка в леопардовой шкуре. Прицеливается из лука. Бог-охотник Ошоси. Это первый раз, когда у меня по-настоящему екает сердце. Даже когда мы говорили о пало монте, такого не было. Даже минуту назад, когда сбылась мечта потанцевать с падрино. Даже когда пришлось бросить ему в лицо, что я знаю о его смерти. Но сейчас мы, кажется, добрались до главного.

– Что скажешь о нем? – невинно спрашивает падрино.

– Ошоси один из троицы неразлучных охотников. Элегуа указывает направление, Огун прорубает дорогу в джунглях, Ошоси стреляет. Он с виду простой и веселый парень, а на деле обладает огромной магией. Никто не может сосредоточиться на конкретной цели, как он. И у него огромное чувство справедливости.

– Но в числе Семи африканских сил его нет? Как же так получилось?

– Он изначально не царского рода. Однажды Элегуа поручил ему добыть птицу к столу самого Творца и открыл путь. Ошоси справился и за это получил корону ориши. Но его сердце не отравлено властью, он не требует приношений и почестей, хотя и не чужд тщеславия. Он тот, кто дает пищу всем вокруг, заботится о своих людях, птицах и собаках. Считается, что его дух присутствует в каждом суде, чтобы следить за справедливостью. Это единственное, что его интересует как царя. А пять из Семи Африканских сил – сплошь властные гордецы. Только Очун и Йемайя не имеют таких явных амбиций. В общем, Ошоси слава ни к чему, у него и так все есть. И он единственный, кто может войти в Лес смерти и вернуться оттуда. Он настоящий шаман – путешественник и проводник между мирами живых и мертвых.

При упоминании Леса смерти, падрино еле заметно морщится, но это только начало.

– Однажды Очун, устав от мужчин и земной жизни, отправилась в смертельный лес, обратившись в перепелку. Элегуа открыл ей путь, Огун его расчистил, но она позабыла, что за этими двумя охотниками всегда следует Ошоси с луком и стрелами. Да если бы и помнила, ей уже было все равно. И вот в лесу за ней погналось Зло в облике змеи. Очун слишком поздно поняла свою ошибку и осознала, как любит земную жизнь. Казалось, ее гибель неизбежна. Но тут наконец Ошоси раскрыл свое присутствие и вступил в битву со Злом. Это было непросто. В какие-то мгновения Очун уже казалось, что они оба обречены на гибель. Но Ошоси удалось одолеть Зло, и оно с шипением уползло вглубь леса. Тогда он вынес Очун оттуда на руках, она снова превратилась в женщину, и они счастливо прожили вместе до конца своих земных жизней.

– Красивая история! И что же, Очун правда его полюбила?

– Конечно, ведь они оба любили жизнь, хорошо знали ей цену и достойно праздновали ее вместе. Это урок, который дает Очун женщинам. Ты можешь жить с провидцем, с царем или воином. У тебя могут быть десятки мужчин. Кто-то будет красиво ухаживать. С кем-то будет приятнее всего танцевать. От кого-то родятся дети. Это нормально. Но кто из всех этих людей спасет тебя ото Зла и вынесет на руках из Смертельного леса? Кто будет заботиться о справедливости вокруг тебя до конца твоей земной жизни и следить, чтобы ты не голодала? Не надо ли тебе пройти множество троп в одиночку и совершить собственный подвиг, чтобы нужный человек пошел за тобой? И какой должна быть настоящая ежедневная фиеста, чтобы Зло обходило вас стороной?

– И что же, твой русский муж вынес тебя из Смертельного леса?

– Освальдо, вы меня не подловите. Мы с вами не говорим о моем муже. И как хозяйка этого дома, я вынуждена сказать: вам пора.

Это единственный раз, когда осознанно обрываю свой сон. Очун не нужен Элегуа, чтобы захлопнуть дверь перед носом Чанго.

Думаю выпить с мужем шампанского прямо за завтраком. Мы иногда так делаем, ничего. Бывают ситуации, когда окружающую реальность не вдруг осознаешь, а жить и работать надо прямо сейчас.

22 октября 2021 года, Подмосковье

Я снова иду с палками через тот самый сквер, где недавно мне встретился Огун. С тех пор его больше здесь не было, но на той же скамейке лежит какой-то небольшой предмет в красной оберточной бумаге, перевязанной белой лентой. Каменная урна рядом со скамейкой разбита, и мусор внутри обгорел. Чего только не вытворяет местная пьянь. Урна имеет такой вид, как будто в нее ударила молния. Вчера еще была целой.

Сегодня ночью мы с падрино снова встречались, очень размыто и кратко, будто бы на бегу, чтобы наскоро помириться. Странный был сон. Он спросил меня, что я теперь думаю о любви вообще. Вокруг нас все было таким зыбким, что я успела сказать только одно. Вступая в любовную связь, ты не можешь знать, что происходит в голове другого человека и кто он тебе на самом деле. Даже если просыпаешься и засыпаешь рядом с ним каждый день. Ты просто ходишь с открытым сердцем по тропе своей веры и надеешься, что Зло тебя не поймает.

Проснулась раньше, чем получила ответ. Но может быть, он прямо передо мной?

Осторожно присаживаюсь на скамейку рядом со свертком. Типичный бесхозный предмет в общественном месте, хоть саперов вызывай. Но какой смысл взрывать пустой, засранный, богом забытый сквер? Он никому не интересен, славы с этого ноль, запугать кого-либо сложно. Даже разбитую урну еще сто лет отсюда не вывезут. Господи, она так же нелепа, как Огун в карнавальных очках.

Я беру сверток и развязываю ленту. Бумага разворачивается, и ее вырывает из моих рук порыв ветра. Ленту, чтобы не улетела, приходится сунуть под задницу. Что у нас тут? Маленький альбом с прозрачными кармашками для фото, почти карманный. Обложка с одной стороны красная, с другой черная. Цвета Элегуа. Я не ошиблась, у меня в руках ключ. В горле набухает комок. На всех фото – Освальдо и я во время наших бесед в сновидениях. Так не бывает, но так и есть. На Малеконе, на карибском пляже, в Переулке, на подсолнуховом поле, у меня дома в комнате и на балконе. Даже в вагоне метро. Снимков так много, и все такие красивые, как будто каждый раз мы позировали для целой фотосессии. Только мы не позировали, и я везде в желтом, как дочь Очун, хотя помню совсем другую одежду. А он – в красно-белом, как сын Чанго. И фотошоп здесь ни при чем, чистая магия.

В один из кармашков, сразу под красной обложкой, вместо фотографии вложена картонная почтовая открытка без рисунка и марки. На ней хорошо знакомым мне почерком, который я столько раз видела на стенах Переулка, написано по-испански: «Для моей русской девочки, от всего сердца, с благословением от Семи африканских сил. Падрино». И пририсован маленький корасон. Все же он признал меня своей крестницей. А ведь я даже никогда не узнаю, где он похоронен. Как и у всякого бабалао, это тайна его семьи, чтобы гробокопатели не охотились за останками, несущими силу.

Я на мгновение зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, они полны слез. Разрыдаться не успеваю: в кармане пищит телефон. Это сообщение от моего мужа. Он едет с охоты, везет домой утку и надеется на теплый прием. Мой дорогой Ошоси как минимум парень не промах.