Текст книги "Семь африканских сил, корасон и падрино"

8 сентября 2021 года, Подмосковье

Мы с падрино стоим у подоконника, на котором я обустроила Трон Очун. Каждому сантерическому святому ставят Трон, раз в год, в день особого поклонения, и я тоже так делаю для Очун. Троном называется любая композиция из атрибутов святого и приношений ему. Цвет Очун – желтый, число – 5, день недели – суббота, день в году – 8 сентября. Трон стоит у меня неделю – с 8 до 15 сентября, 15-е – мой день рождения. В этот день я разбираю всю конструкцию. Первое, что идет в дело, – пачка кубинского кофе, потом распивается ром.

Широченный подоконник – гордость моего дома, как и трехметровые потолки. На нем легко умещается раскладной сервировочный столик для завтраков. Под столик я кладу огромную тропическую раковину, подаренную подругой, а сверху накрываю его желтой кружевной салфеткой. На Кубе очень любят кружева. В центр столика ставлю небольшое креслице с чернокожей куклой в желтом платье. Это Очун. Вокруг нее располагаю веера, павлиньи перья, свечи, фрукты, цветы, кофе, ром, мед, сладости, сигары. Хорошо, если удается раздобыть на рынке настоящих подсолнухов, но бархатцы с балкона тоже подходят. В этом году у моей Очун брошка в виде подсолнуха, приколота к платью. Я начинаю готовить все для трона еще в середине лета: мои заработки не позволяют закупать что попало в последний момент. Что-то выписываю из Китая, за месяц-полтора посылка успевает дойти. Тыквы в этом году декоративные, крошечные, зато впервые выращенные на балконе, еще весной позаботилась.

Падрино, кажется, мною доволен: отечески улыбается и что-то ищет глазами. Нашел! Одобрительно кивает, закуривает, протягивает руку и аккуратно приподнимает со столика колокольчик, чтобы в него позвонить, призывая духа.

– Маферефун Очун, – произносим мы в один голос. Немного полюбовавшись Троном, садимся за маленький стол. На нем уже стоят кофейные чашки, гейзерная кофеварка, порезанный на маленькие кусочки медовик. Я рада угостить падрино русским тортом, хотя и понятия не имею, откуда он взялся. Сама я его печь не умею, а магазинной выпечки у меня не бывает.

Мужчины на Кубе обычно не едят сладкого, чтобы не ставить под сомнение свой мачизм. Но тут случай особенный.

– Ай, как богато! – говорит падрино. По-испански вкусно и богато обозначается одним словом – рико. Я давно уже такого не слышала, звучит здорово.

– Можешь ничего сегодня не рассказывать, мне и так хорошо, – продолжает он. – Хотя нет, расскажи про тыквы. Я же их видел крошечными росточками.

– Да, у меня наконец все получилось, и неважно, что они декоративные. Тыквы у йоруба использовались не только в пищу. Их высушивали и использовали вместо поясных сумок для сбора трав и кореньев, как сосуды для воды, меда и пальмового масла. У лесных ведьм в них жили ручные птицы. Говорят, что у лекаря Осаина росли особенно крупные тыквы – хоть кресло выдалбливай!

– Но при чем здесь Очун?

– Она отвечает за женскую фертильность, а тыква символизирует матку. Так что, когда Очун мазала Огуну губы медом из тыквы, это можно истолковывать не буквально.

По лицу падрино пробегает легкая тень. Не лучший эпизод для Чанго, конечно. Чтобы подсластить пилюлю, срочно рассказываю патаки – поучительную историю племен йоруба.

Когда Чанго снова привел Очун к себе в дом, они жили бедно. Чанго был царем, но его губило пьянство. Поэтому им всегда было стыдно ходить на приемы в небесный дворец к Творцу, Олодумаре. Остальные ориши приходили нарядные и смеялись над ними. Очун, самую красивую женщину в Иле Ифе, это очень расстраивало, но отказаться от праздника она не могла: много ли их было в этой ее жизни!

И вот однажды, когда у них дома совсем нечего было есть, их снова позвали на прием. Олодумаре объявил, что раздаст всем щедрые подарки, и ориши уже предвкушали, как получат золото и драгоценные ткани. Но их ожидания были обмануты: Творец раздал им… тыквы! Только Очун осталась признательна за такой подарок: его можно съесть и нельзя пропить! Она не могла скрыть своего восторга и горячо поблагодарила Творца. Остальные ориши высказывали недовольство, некоторые из них даже так и бросили тыквы во дворце.

Когда Очун и Чанго вернулись домой и разрезали тыкву, из нее рекой потекли золотые монеты.

– Чанго тоже перепало на очередную бутылку, а? – подмигивает падрино.

– История об этом умалчивает.

– Хорошо, ладно! – он вскидывает ладони вверх. – А как насчет твоего домашнего задания, про дом Очун и пало монте? Ты подумала?

– Да, я готова ответить на этот вопрос, но только своему падрино. Вы ведь не хотите им быть?

– Вы только посмотрите на эту хитрую задницу, а? – смеется падрино. – Послушай, я-то знаю ответ на вопрос, а ты, если не расскажешь, так и будешь теряться в догадках, что это было. И кто из нас останется в дураках?

Мне приходится согласиться. Это заставляет меня вернуться к отношениям Очун и Обба – жены Чанго.

Когда Чанго обманул Очун и женился на другой, эта другая была не йоруба. Она была из народов банту, которые не имели табу на каннибализм. Чанго взял ее в жены из политических соображений, чтобы предотвратить войну, ведь Огун перестал поставлять оружие и ослабил целый народ. Заниматься сексом Чанго продолжал с Очун, а на Обба даже и не смотрел. Несчастная Обба никак не могла понять, в чем же дело. И простодушно пришла к Очун, чтобы разузнать ее секрет.

Очун, не моргнув глазом, соврала, что добавляет в пищу Чанго кусочки своих ушей. И это магия, которая делает ее привлекательной. Ни один йоруба в такое не смог бы поверить! Но Обба, для которой поедание человеческой плоти было нормальным, не заподозрила подвоха. И в следующий раз, когда готовила еду для Чанго, откромсала себе ухо и положила его поверх блюда. Царь был в ужасе, отшвырнул ее от себя вместе с блюдом, закричал, что она отвратительна, и он никогда в своей жизни к ней не прикоснется. Обба навеки покинула Иле Ифе, долго скиталась по лесам и выплакала себе все глаза. Из ее слез образовалась река Нигер. В своих скитаниях забредала она и к Огуну. Тот подарил ей мачете и колоду для рубки мяса, да и отправил восвояси. В конце концов она поселилась на кладбище: там была для нее и пища, и безопасность, ведь Чанго страшно боялся покойников.

– И почему же Очун, будущая богиня любви, так безжалостно поступила?

– У каждого языческого божества, как и у каждого человека, есть свои темные и светлые стороны. Очун в этой истории проявила свою темную сторону, но она действовала в интересах племени. Царица без табу на каннибализм, с другой системой ценностей, – так себе приобретение. Очун не просто ревновала, но и думала об интересах своего народа.

– Так-так. А что про тот случай в доме пало монте?

– Думаю, испытание состояло в том, чтобы встретиться с темной стороной Очун. Именно ее мне и показал хозяин, отпуская грубые непристойности, как ревнивая женщина. Вот почему говорят, что пало монте – это не для всех. Не каждый готов увидеть темную сторону своего ориши, а значит, и свою собственную. И уж тем более не каждый готов с этим жить до конца своей жизни. Следовать сантерии гораздо проще, но без испытания в пало монте никакого посвящения не будет. Это следует пережить, и неважно, с каким успехом.

– Хочешь сказать, тебе поднесли зеркало, а? Очун любит зеркала.

– Да, Освальдо. Думаю, именно так все и было. И то, что я в нем увидела, мне ничерта не понравилось. А ведь там не было ничего, кроме меня самой.

– Мне рассказали, как ты держалась, когда вышла на Малекон, – вдруг говорит падрино. – Ребята ждали тебя на всякий случай, некоторые люди совсем плохо переносят этот этап. Женщина, что расспрашивала тебя у дома, убедилась, что ты стоишь на ногах и сможешь уйти сама. Ты ведь встаешь и уходишь в таких ситуациях, я это сам видел. Она пошла предупредить твоих друзей, чтобы ждали на полпути к маршрутке. Где и когда ты выйдешь к Малекону, мы уже знали. Ты пришла на своих двоих, тебя трясло, но ты не стала ни на кого жаловаться и сохранила все в тайне. Кассир с автозаправки тоже сказал, что ты вроде в порядке, даже пытаешься улыбаться. Он бабалао, ему можно верить.

– Кассир?! Он тоже был частью схемы?!

– Девочка, тебе пришлось перенести действительно тяжелое испытание, чреватое нервным или психическим расстройством. Хозяин того дома очень серьезный колдун, ты и сама это поняла. Он, кстати, мой примо.

На этих словах я захлебываюсь кофе, не в силах подавить смех. Приходится кашлять, сморкаться и утирать слезы. Примо! Я должна была догадаться! У каждого кубинца есть свой паскудный примо, и у Освальдо тоже.

– В общем, не думай, что кто-то мог отнестись к этому халатно. Не в наших интересах сводить людей с ума или доводить до самоубийства.

– Но если бы вам было выгодно, вы бы делали это без заминки? – уточняю я.

– Ты не настолько важная птица, чтобы это было нам выгодно. Будь ты большим политиком, миллионером, главой какой-нибудь крупной фирмы, да хоть известным журналистом – в этом мог бы быть какой-то смысл. Но как правило, люди такого высокого полета стараются с нами ладить. Это выгодно всем. А ты в своем земном воплощении просто женщина, от тебя не зависят судьбы народов.

– Всегда знала, что мне поразительно повезло быть никем!

– Дочь Очун всегда больше, чем никто. Наши люди были везде, и они присматривали за тобой. Если бы что-то пошло не так, я бы как бабалао вытащил тебя, клянусь своим сердцем. Я знаю каждый твой шаг на пути к дому в тот день. На торт это, конечно, не тянуло, но свою конфету ты тогда заслужила.

– А вот сейчас мне хочется вас ударить.

– Ай, девочка, ты думаешь, сына Чанго мало били женщины в этой жизни? Придумай что-нибудь пострашнее.

Дневниковая запись: 7 октября 2012 года, Гавана

Первой, кого я увидела, выспавшись после очередного трансатлантического перелета, стала громадная кукарача, вылезшая из-за холодильника и приветственно пошевелившая усами. Да-да, и тебе привет, я снова приехала на зиму и в этот раз сумела тебя застать. Через месяц начнется сухой сезон, и кукарач уже не будет.

Разогрела рис, оставшийся от вчерашней вечеринки, смешала мохито. Кофе мне купить никто не догадался, зато мяты и рома у меня на неделю. Доброе кубинское утро! В ближайшие полгода – только так! Валяюсь на диване в холле с остатками русских сигарет, стаканом и ноутбуком.

Вчера я приехала из аэропорта прямо на касу Виктора и… поцеловалась с закрытой дверью. Хм, вообще-то я думала, что тут уже дым коромыслом и меня все ждут. По русским меркам это нормально – ждать человека, который второй год снимает у тебя квартиру на длительный срок. Ключей у меня нет, есть номер мобильного Иви, который, конечно, не отвечает. У меня громадный чемодан (19 кг), спортивная сумка (8 кг) и сумка через плечо (килограмма четыре). На улице +25, влажно как в бане, уже стемнело. С собой у меня крупная сумма местной наличности. Таскаться с ней стремно. Приехали, да.

Все появились минут через пять, когда я уже прикидывала, как бы так перекинуть чемодан и сумку через решетку во внешний коридорчик между оградой и стеной дома. Возглавляла процессию Иви, за ней шла какая-то юная кубинка лет двадцати, за ними парочка русских, последним шел Карлос.

– Линда! – заорала Иви и понеслась ко мне с раскрытыми объятьями.

– Иви, сучка ты такая! – заорала я, сгребая ее в охапку.

Всеобщая свалка. Вот Росита, вы знакомы (делаю вид, что помню), вот Саша и Алеша, туристы, такие хорошие люди! И что, Виктора дома нет? Мы думали, он дома. Мы думали, ты прилетаешь Аэрофлотом, и времени еще полно. ЭрФрансом? Ну вот! (Так я вам и поверила. Обычные местные отмазки, которые лепятся на ходу. Лень было выходить, протормозили до последнего, но конечно же, что-то там «думали».)

Карлос уходит к Виктору за ключом, мы тусуемся у двери. Алеша тут же сдает всю компанию: собирались выходить они еще в шесть, но вышли почему-то в полвосьмого. (Ха-ха три раза! Думали они! Размышляли!) Плюс-минус полтора часа для Кубы – это нормально. Мне после семи месяцев отчаянной работы в России очень, очень нужен этот расслабленный кубинский стиль, чтобы подлечить психику!

Карлос и Виктор приходят минут через 15, Виктор несет на плече мангал какого-то доисторического вида. Оказалось, сами сделали. Мы наконец входим в квартиру.

– Это твой дом! – говорит Иви.

– Да, это мой дом, а вас я вообще не знаю!

Первым делом мне демонстрируют чудо кубинской техники – поставленную специально к моему приезду газовую колонку в санузле. Теперь у меня будет горячая вода, чтобы помыться. Колонка имеет вид довольно стремный, хотя видно, что сделана на совесть. По крайней мере, это надежнее, чем местные электрические нагреватели, которые вечно искрят.

Виктор и Карлос показывают мне, как с ней обращаться. Говорят, что подолгу держать ее включенной не надо, а то вода закипит, а бак на 500 литров вообще-то пластмассовый. Предпочитаю не думать, как все это устроено. На Кубе я могу побыть просто женщиной и ничего не брать в голову, особенно после такого долгого перелета. Главное – что мне не придется прыгать с ковшиками, ведь Хосе у меня больше не будет, и таскать с кухни ведра горячей воды некому.

Тем временем, в холле уже распаковывают всякую еду, и я бегу к чемодану, чтобы достать торт с желе из красной смородины. Ну не могла я выкинуть при отъезде яйца и маргарин, а желе лучше было везти в составе торта, чем в стеклянной банке. Росита тут же отпиливает себе крошечный кусочек и говорит, что это невероятно вкусно. Знай наших!

До кучи достаю и сортирую все остальные подарки. Выдаю Виктору пакет со стиральным порошком и половыми тряпками (он просил привезти), плюс шоколад для его матери, купленный на пересадке в Париже. Для Иви такие же тряпки, пару пачек тоненьких сигарет Vоgue, яблочное варенье, бумажные гирлянды для ее дня рождения, фляжку крем-ликера. Сплошь атрибуты шикарной жизни! Карлосу преподношу фляжку бренди. В этот раз, отведя себе на пересадку в Париже два часа вместо одного, я успела заскочить в дьюти-фри и добрать там подарков, которые не пошли в мой чемодан сразу, поскольку я страшно боялась перевеса. Бутылки – самая тяжелая штука, дешевле отдать денег в дьюти-фри, чем на регистрации багажа за перевес.

Карлос приносит первые шашлыки, приготовленные Виктором, и уходит с Сашей и Алешей за темным ромом на автозаправку, Иви разогревает рис с креветками и курицей и убегает, чтобы сделать нам мохито. Но мохито делать долго, а выпить хочется прямо сейчас, так что она по-быстрому наливает себе и Росите водки, а мне светлого рома, и мы выпиваем за мой приезд. Водку здесь продают испанского производства, но она почему-то называется Samarskaya.

Вскоре возвращаются наши друзья с темным ромом, и мы наконец рассаживаемся. Виктора в этот вечер мы практически не видим. Он с серьезным лицом жарит мясо, я только протягиваю ему через оконную решетку полные рюмки и забираю пустые.

За вечер Иви и Росита выпивают вдвоем почти литр водки, причем выглядят абсолютно трезвыми. Виви ладно, но Росита – очень субтильная девица! Ворчит, что ее обманули: говорили, что будет фиеста, а никто не пляшет. Ну, меня-то дважды просить не надо, так что с этого момента мы с ней пляшем под телевизор.

– Линда, ты умеешь танцевать реггетон?! Ни хрена себе! – кричит Иви по-русски. – Нет, Карлос, ты это видел?! Да я, в общем-то, просто весело трясу задницей как придется, и мне хорошо. Если это и есть реггетон, и я уже умею его танцевать – вообще отлично. Ноги после перелета адски отекли, но это неважно. Левая выглядит совсем скверно: я ее растянула больше месяца назад, и она так пока и не пришла к нормальному размеру. Иви это замечает.

– У меня подруга доктор, хорошая такая, попросим ее посмотреть, это не дело! Она скромная, главврач, подарим какой-нибудь подарок, и все.

– Алисия? Я ее помню, она еще как-то раз заходила к тебе за яйцами, и ты говорила, что она хороший доктор, только живет очень бедно.

– Точно, Алисия!

Наутро отеки с меня в основном сошли, и все кажется не таким страшным, но если Алисия поможет что-то сделать, это неплохо. Я буду рада дать ей немного денег, она действительно хорошая тетка. Прикормленный врач в чужой стране – это важно. Со мной рядом, конечно, Сира Гарсия – знаменитая больница для иностранцев – но это возня со страховкой, а в итоге все равно деньги, причем немаленькие. Логика та же, что при съеме квартиры: зачем я буду отдавать деньги чужим людям, когда можно помочь своим?

Через какое-то время Саша и Алеша решают откланяться, Иви и Карлос идут их проводить до такси, а я остаюсь с Роситой трепаться о мужиках. Виктор уже ушел. Росита рассказывает, что у нее парень в Париже, араб. Показывает фотографии, где они у Эйфелевой башни. Еще у нее есть русский парень, его она любит больше. Но пока оба что-то ни мычат ни телятся насчет женитьбы, поэтому выбирать между ними смысла нет никакого, пусть будут оба. Приходим к общему согласию, что два мужика лучше, чем ни одного, а если кто-то хочет быть единственным, пусть соответствует. О чем тут дальше говорить? Снова пускаемся в пляс.

Возвращаются Иви и Карлос. Мы еще немного сидим за столом, договариваемся, когда я зайду к Иви поболтать. Уже звонил ее отец, Пако. Очень соскучился и хочет меня видеть. На самом деле, говорит Иви, он проверяет, не кончилась ли у нас вечеринка и есть ли у него еще время, чтобы выпить. Старый кубинский партизан! Уже через полчаса я дрыхну без задних ног под вентилятором, который что-то не особо сдувает москитов. Кажется, с переходом на местное время все сложится хорошо. С Москвой разница восемь часов.

Сейчас у меня распахнуты все окна, шпарит солнце, поют петухи, допит мохито, докуривается последняя сигарета, и пора идти осваивать горячую воду и разбирать чемодан. Главный вопрос на сегодня – идти ли в Переулок поздравить Хосе с днем рождения, как я ему и обещала, или идет он в жопу. Это вопрос отношений не собственно с Хосе, а со всем Переулком. Там Освальдо, мои черные друзья, движуха.

В общем, хочется повести себя как-то достойно и красиво, только чтобы мне это не вышло боком. Увидеть Хосе с чемоданом под моей дверью мне не улыбается. Иви сказала, что мы не торопясь найдем мне хорошего белого мужчину, но я от нее отмахнулась. Может быть, здоровый кубинский воздух меня и вылечит, но мужики – это такие проблемы, на которые у меня сил пока нет. В моем возрасте секс этого уже не стоит, и слава богу.

15 сентября 2021 года, Подмосковье

Я знала, что падрино не пропустит моего дня рождения. К тому же у нас не все сказан о об Очун, пора восполнить этот пробел. Сегодня я вполне осознанно в желтом, а он в моем любимом белом костюме с красной рубашкой под пиджаком. И мы в Переулке. О да, там целая фиеста в мою честь! Я уже даже не на скамеечке для своих, а прямо по центру площадки, перед микрофоном. Освальдо попросил меня рассказать главную историю об Очун – как она стала оришей.

Тот еще подарочек, если честно: рассказывать кубинцам их же любимый миф по-испански. Их тут несколько сотен! Я слышу, как ближайшие ко мне незнакомые негры обсуждают, что я такая гуапа и линда, а мой папа был, наверное, скульптор. Распространенный местный прикол, обозначающий женщину с выразительной фигурой. Падрино тоже это услышал и подмигивает мне. Мне остается только расхохотаться. Теперь я знаю, с чего начать.

– Тут говорят, что мой папа был скульптор, но я вам одно скажу: он точно не был сантеро (тут я крещусь и целую крест у себя на шее, под хохот и одобрительные крики). Так что это рассказ белой русской женщины об Очун, и он такой, какой он есть, кон тода ля кортесия – со всем уважением. Надеюсь, я найду правильные слова. Маферефун Очун.

Публика разражается свистом и аплодисментами, падрино одобрительно кивает. Я начинаю рассказывать, и мой голос, усиленный микрофоном, звучит так, будто все мы находимся в пересохшем колодце с жертвенными черепахами (где-то здесь есть такой, Хосе мне показывал).

Очун была первой женщиной йоруба, которая родила близнецов. Считалось, что такое бывает только у животных, так что ее заподозрили в связи с гориллой. Это было одно из серьезных табу, и чтобы не навлечь на себя гнев Творца, йоруба тут же изгнали ее из Иле Ифе. Она поселилась на окраине леса, и чтобы кормить детей, занималась проституцией. У нее было одно единственное белое платье, которое она каждый день стирала в илистой мутной реке. В конце концов оно пожелтело, и ее цвет с тех пор желтый, как платье и монеты, что она получала.

Она не знала, что и чувствовать к своему народу. Царь Чанго обманул ее и вместо того, чтобы сделать царицей, сделал кухаркой. Знакомая ситуация для многих женщин, правда? Весь Иле Ифе над ней смеялся, а в ответ она готовила такие блюда, чтобы у особо дерзких случалось расстройство желудка. Вскоре никто уже не рисковал. Но тут случилась новая беда!

Она любила Чанго и была ему верна, но как это доказать, когда вот они, близнецы, мальчик и девочка, и тебя в ужасе гонят из города? Очун могла бы найти приют у лесных ведьм, но она слишком любила городскую жизнь. Ей не нравилось ходить голой, не нравилось ненавидеть мужчин, не хотелось быть снова зависимой. К тому же ведьмы оставляли в живых только девочек, а она не хотела лишиться сына.

Жители Иле Ифе всего этого не знали. Они боялись, что ведьмы заберут Очун к себе и сразу же станут сильнее. Она и провидица, и красавица, и в танцах ей равных нет. Лакомый кусочек для поддержания магии! Поэтому-то мужчины регулярно ходили к ней, платили деньги и старались задобрить с помощью секса, лишь бы она не ушла в лес. Даже в изгнании она оставалась частью своего народа.

И вроде бы снова все как-то наладилось. Жизнь Очун была довольно тяжелой, без нарядов и праздников, но и без особых сюрпризов. Так бы она и закончила свои дни обычной земной женщиной сложной судьбы, если бы ведьмы не начали мстить. Они просто наслали засуху, и люди йоруба стали гибнуть от жажды.

Очун понимала, что происходит, но сдаваться не собиралась. Она отвела детей к Йемайя и попросила взять их на воспитание. Только царица, обладающая коронами моря, земли и воздуха, могла их вырастить и уберечь от опасностей. Будучи создана как мать, Йемайя приняла близнецов. Теперь все готово было для подвига.

Решимость Очун была такова, что силой своего духа она обратилась в павлина и полетела прямо на небо. Это был такой опасный путь, что она упала к ногам Творца обессиленная, с опаленным солнцем перьями, и снова стала обычной женщиной. Ее мольба о спасении людей йоруба была удивительна, ведь она так сильно от них натерпелась. Творцу пришлось переспросить несколько раз, действительно ли ее сердце не жаждет мести. Быть может, ей стоит просто остаться в его богатом дворце и скрасить дни старика? Он был бы рад ее обществу, хотя давно ото всех устал. Но Очун просила лишь о дожде.

Тогда они вместе спустились с небес в Иле Ифе, и Творец прилюдно даровал ей корону царицы пресной воды, хозяйки рек и озер, повелительницы дождей. Он нарек ее богиней любви и денег и сказал, что она способна заменить всех ориш, вместе взятых. После этого он растворился в воздухе. Все пали ниц, а Очун улыбнулась, и пошел дождь.

Я умолкаю и широким жестом развожу руки в стороны, как будто хочу обнять собравшихся. Повисает пауза, и вдруг с неба обрушиваются потоки воды. В сезон дождей такое часто случается, ничего особенного, но в этот момент на белых и черных лицах отражается какое-то первозданное смятение. Я снова от души хохочу, и дождь вдруг кончается. Падрино мгновенно делает неуловимое движение бровями. Вступают барабаны.

Раздвигая тросточкой толпу, к нам идет танцовщица в красно-черном костюме Элегуа, Открывающего Путь, Царя Перекрестков. Я хорошо ее помню. За ней следует еще один мой старый знакомый, Эрнандо, в черно-зеленом костюме Огуна. Со страшным лицом он машет мачете, чтобы никто не тронул огромный торт, который несут за ним на носилках. Когда носилки ставят передо мной, я вижу надпись Фелиз Кумплеаньос – с днем рождения. Я поднимаю глаза на падрино. Да, это не пара конфеток. Мне кажется, где-то здесь должен быть… вон же он! Его примо, колдун пало монте, стоит чуть поодаль. Наши взгляды встречаются, и мы медленно киваем друг другу.

Кто-то подталкивает меня локтем. Это Эрнандо не терпится порезать мой торт, у него ведь мачете! Из туристического бара, который работает в Переулке, тащат целые ящики рома, газировки и пива. Тут же начинается какая-то свалка: всем хочется меня обнять, расцеловать и получить кусок торта. Я успеваю выпить, кажется, со всеми злосчастными примо на свете. Мне с ними еще танцевать! Вот это я называю неофициальной частью! Торт потрясающе вкусный, это все тот же простейший бисквит с белковым кремом, прослоенный джемом из гуайявы, но яйца для него явно несли не на птицефабрике. Один приличный толстый кусочек странным образом остается нетронутым, будто кого-то ждет. Мне тоже смутно казалось, что кто-то еще появится, как вдруг из-за моего плеча раздается знакомый голос, говорящий по-русски:

– Меня-то, может быть, угостишь? – над моим правым плечом протягивается рука, ловко накалывает кусок торта на зажатую в ней какую-то первобытную стрелу и исчезает. Я знаю, кто это, но обернуться не успеваю: меня что-то выдавливает в реальность.

Просыпаюсь, прижатая носом к стенке: мужу тоже снится что-то интересное, он дышит мне в шею сзади и будто бы что-то жует. Ладно, сегодня моя очередь варить кофе.