Текст книги "Семь африканских сил, корасон и падрино"

Дневниковая запись: 1 марта 2012 года, Гавана

В этот високосный год лишний день зимы был дан нам для того, чтобы покончить с неопределенностями, уплясаться и напиться в стельку.

Вчера часа три после обеда потратили на поиски новых танцевальных ботинок для Хосе. Специальные танцевальные покупать слишком дорого, купили обычные, легкие, с гладкой подошвой, годные и для хождения, и для танцев. Не обошлось, конечно, без надавливания на моего мачо коленом. На днях спросила его специально: есть ли в Гаване танцевальные лавки и можем ли мы там купить ему ботинки. Потому что старые он носил пять лет, и там одна сплошная дыра на подошвах. Никогда не видела протертых до дыр ботинок, а ведь ему еще работать и работать. Хватит того, что я его поврежденное запястье каждый день массирую – издержки работы барабанщика. Сказал, что лавки есть, договорились сходить. В результате потащил меня по каким-то супермаркетам, по-хозяйски заходя во все абсолютно отделы. Первым делом купили маме швабру. Выступать по этому поводу не стала, но поняла, что начались типично кубинские разводки на все подряд. В третьем супермаркете тактично заметила, что это не танцевальный магазин. Хосе, крутя в руках какую-то блестящую остроносую пару обуви из кожзама, под рептилию, высказался в том ключе, что он смотрит где дешевле. Все понимаю, говорю, но я улетаю в воскресенье, так что давай уже в темпе, ты по-испански понимаешь вообще? Ботинки для танцев, не шляться, а работать. Понял меня?

Сели в автобус, приехали в крупный торговый центр. Называется Карлос III, вроде нашего Охотного ряда (они таки здесь есть!). Быстренько выбрали ему ботинки, вышли счастливые. Успели посмотреть, как из Гаванской балетной школы выходят ученицы, это зрелище каждый день собирает зевак у входа в здание. Кубинцы народ в целом очень красивый, но даже на таком общем фоне эти сеньориты выглядят потрясающе. Грация, осанка, достоинство – все при них. Еще один уникальный момент, ради которого стоило забыть об усталости. Плясать тут умеет любой дурак, а настоящие балерины – это настоящие балерины, сказал Хосе. Вечером должны были встретиться и выпить на Малеконе с его примо. И тут он снова сделал единственно верный ход. Мы не пойдем встречаться с примо. Мы пойдем гулять вдвоем, ты и я.

Надо ли говорить, что паскудного примо видеть не хотелось абсолютно! Мы принарядились, прихватили бутылку рома и пошли на Малекон. Но перед этим я успела позвонить Иви и договориться с ней о встрече на сегодня. Ты мне должна все рассказать, какие у тебя планы, что вообще происходит, сказала она. Обязательно, конечно.

Вешаю трубку, объясняю Хосе, что наконец-то поймала дома своих и зайду к ним уже. Минут через десять ненавязчиво интересуюсь: я могу всем сказать, что мы поженимся осенью? Конечно. И это правда? Я же говорил, что на тебе женюсь. Осенью? Осенью.

Нет, он, конечно, говорил. Например, когда бегал вокруг меня кругами на улице и просил прощения за похабную шутку в Переулке. Орал, что я для него женщина, жена, мечта, жизнь, что он на мне женится и будет весь мой навсегда. И еще пару раз было, при сходных обстоятельствах. Но это ж его просто несло, это несерьезно. Как и заявления направо и налево «это моя жена». Был ведь и еще момент – когда он брякнул, что в его сердце я его жена, а остальное глупости. Нет уж, подобного можно наслушаться и в России, не совершая трансатлантических перелетов. В своем сердце пусть фантазирует как хочет, а мне нужен официальный статус. Ему-то, понятно, глупости. Он у себя дома. Ну, маме сказал, что я его жена. А что та мама? Мама чудесная, но не в себе и ничего не решает, ее за ручку по дому водят. Мне просто необходимо держать голову постоянно включенной.

Для меня как для женщины это все неважно, вру я. Я тоже в своем сердце твоя жена, а как же иначе. Но для меня как для иностранки это будет просто сильно удобнее, и главное – мы сэкономим целую кучу денег. Да как скажешь, конечно. Не проблема.

Мы едем на Малекон, в то же место, где уже как-то сидели, у красивого клуба, похожего на старинный замок. Оба несколько ошалевшие. При себе литр рома. За вечер мы выпиваем три четверти на двоих. Сидим у воды, говорим о его работе. Надо будет искать еще работу, говорит он. На лице читается серьезный мыслительный процесс. Длится это, однако, недолго, мы переходим на общие темы. Я вспоминаю спросить, сколько лет Освальдо. Около шестидесяти… но Хосе крайне не нравится этот вопрос! Почему?! Потому что Освальдо положил на тебя глаз (о, у них есть такое выражение, буквально!). Но у него ведь жена есть! А ему это неважно. Слушай, говорю, для меня в Переулке всегда был только один мужчина, и это ты. Освальдо хозяин Переулка, знаменитый человек и большой художник, и с моей стороны вполне нормально поинтересоваться его возрастом, разве не так?

Сходимся на том, что Освальдо не нашего поля ягода, и нечего фантазировать попусту. Кто он, а кто мы. Через полчаса уже травим анекдоты – я вполне успешно перевожу русские на испанский – а еще через полчаса идем в клуб танцевать. Как есть, с бутылкой, здесь это можно.

Встречаем, конечно, знакомых танцоров и множество незнакомых мне людей. Хосе всем говорит, что я его жена, и я больше не испытываю при этом беспокойства. Моя задача теперь определена вполне четко – найти побольше хороших заказов, заработать денег и подготовить все нужные документы.

Я танцую с Хосе сальсу и думаю о том, что зимовка может считаться завершенной успешно. Он говорит, что когда будет на гастролях во Франции, я обязательно должна к нему приехать хотя бы на день. Он сколько угодно будет работать, купит мне билет, но ради того, чтобы один лишний день меня увидеть, сделает все. Я, конечно, сколько не выпью, чтобы в эти все бредни поверить, но достаточно пьяна и счастлива, чтобы не спорить. И мы наконец танцуем, долго-долго!

Около полуночи едем домой. Утром я с недоумением разглядываю пустые тарелки на столе. Не сразу вспоминаю, что мы еще и поужинали. Вообще половины не помню. Хосе потом говорит, что пытался смотреть телевизор, но я пришла, все выключила и погнала его в кровать. Он было обрадовался, что я хочу секса, но мы как-то оба рухнули, приоткрыли друг на друга по одному глазу и сказали аста маньяна.

Дневниковая запись: 4 марта 2012 года. В пути

В последние двое суток у меня не было ни малейшей возможности писать, так что я пользуюсь избытком времени в самолете AirFrance, стараясь не думать о том, что мы вылетели из Гаваны на час позже и черт его знает, как выйдет с пересадкой в Париже, на которую ровно час и отводится.

В пятницу Хосе пришел уже днем, в начале первого, когда я успела немного поспать. Тут же обследовал холодильник и пришел к выводу, что я ничего не ела. Нет, если я ничего не готовила, это не значит, что я ничего не ела! Он встал к плите, и мы по-быстрому обменялись новостями, после чего я побежала в фотостудию, чтобы напечатать для него несколько своих фотографий. Не помню, когда занималась чем-либо подобным в последний раз, и это было приятно. За час все сделали.

Хосе долго с восторгом разглядывал свой подарок, а я мысленно благодарила свою подругу-фотографа, которая сделала в России столько хороших фото со мной. Особенно, впрочем, понравился ему снимок, сделанный совершенно случайно два года назад в Переулке. Я все смотрела на него и думала – ну к чему мне эта надпись, сделанная на стене Освальдо: «я могу уплыть дальше, чем ты, потому что я – речной поток». И черный женский силуэт. Я присела с ним рядом на корточки, чтобы казалось, будто это моя тень. При виде этого фото Хосе сказал: «Надо же, что ты выбрала. Я тебя не читал, но теперь точно вижу, что ты писательница! Потому что я – речной поток, а?»

Ближе к вечеру поехали в Аманесер. Это была моя последняя возможность увидеть всю его группу перед отъездом, и я прихватила для них бестолково болтавшуюся в холодильнике бутылку темного рома. Хосе говорит, что не пьет его из-за желудка.

Пока тусовались у входа, я узнала, что Хосе на вчерашней репетиции всем рассказал о нашей помолвке. Обращение ко мне, все такое же доброе, как и раньше, стало, однако, чуть более почтительным. На концерте мои друзья неутомимо отжигали, что не в последней степени стоит списать на ром.

День кончился побегом от группы в кафетери́ю с жареной курицей, где в этот раз заказа мы ждали час, и были при этом такие уставшие оба, что Хосе даже не изливался о своей любви. За это я ему была особенно благодарна. На следующий день в обед мы поехали в район Переулка, чтобы зайти к другу Хосе за адресом его электронной почты. Друг оказался симпатичным белым в возрасте лет пятидесяти. Ради русской жены товарища он легко поделился нужными данными.

От друга мы привычно поехали на паленке – субботний концерт в фольклорном центре. Там пробыли около трех часов. Выступала танцевальная детская школа. Я, конечно же, забыла карточку от фотоаппарата в ноутбуке, так что фотографий не осталось. А жаль, дети были смешные.

После концерта Хосе долго бегал туда-сюда и знакомил меня со всеми подряд, норовил еще спеть с какой-нибудь компанией, и меня это все утомило несказанно. Оказалось, однако, что мы еще едем к его тете за чемоданом, чтобы он мог забрать от меня свои вещи. И ждем автобуса для танцоров, чтобы большую часть пути проехать на халяву, поскольку тетя живет далеко. Еще полчаса взрыва мозга уличным испанским и песнопениями. Потом пошли грузиться в автобус. О ужас, мы едем со всеми этими детьми, автобус трясется и подпрыгивает, а они всю дорогу горланят песни!

Из автобуса пересели в такси. Приехали бог весть куда. Хосе снова говорит, что это его родной район. Не знаю, не опознала. Но снова знакомлюсь со всеми черными друзьями и родственниками на каждом углу. Кто бы знал, как эта бессмысленная фигня утомляет! У меня уже этих непонятных знакомых человек триста.

Мы останавливаемся у какого-то на редкость приличного дома. Хосе говорит, что здесь живет его большой друг, и отчаянно стучится в дверь. Какой такой друг? У него, что ли, чемодан? Почему надо ломиться к другу, когда мы здесь по делу, давно стемнело, оба устали, а завтра я улетаю? Но это все слишком умные русские вопросы, кубинцу они и в голову не приходят.

Нам открывает высоченный белый в рабочем комбинезоне и раздолбанных дореволюционных ботинках. Они начинают дурачиться, и Хосе по ходу дела объясняет, что это его друг детства.

Друг оказывается довольно зажиточным, потому что он на самом деле барабанных дел мастер. Я сильно сожалела, что попала к нему в дом в таком измученном виде, не в силах уже говорить ни на каком языке, потому что он действительно интересный человек, у него в доме пахнет деревом и повсюду стоят красивые заготовки для барабанов. А еще у него живет зеленый попугай, из тех, которых я очень люблю. Попугайское перышко обязательно кладут внутрь священного барабана, я читала.

Хосе велел другу дать мне свой телефон, чтобы я могла звонить в любое время. Черт его знает, зачем. Я даже имени его не уловила.

Двинулись к тетушке. Тетушек в доме оказалось двое – одна побольше, другая поменьше. Первым делом Хосе отвел меня в сантерический угол, перекрестился, потрогав пол, и велел мне сделать то же самое. Не буду. Тебе не нравится? Нет. Я не буду делать того, чего не понимаю. Пойму – может, и сделаю.

Слушая меня краем уха, Хосе поворачивается к стоящим на специальном столике трем супницам, звонит в колокольчик и проделывает еще какие-то манипуляции.

– Поприветствуй Обатала, – важно говорит он.

Вот, точно. Именно поприветствовать какого-то там вашего Обатала мне сейчас жизненно необходимо! Какой такой Обатала, почему приветствовать, в какой из супниц он сидит, никто мне не объясняет. Зато объясняю я, по новой: я не понимаю, что происходит, и приветствовать Обатала не буду, делай что хочешь.

Та тетушка, что поменьше, адски на меня обижается, но показывает это не сразу. А вот Обатала, я уверена, не обиделся! Ему на меня так же начхать, как и мне на него. Ткнув пальцем в мою белую рубашку, тетушка вкрадчиво говорит:

– Выйдешь замуж за Хосе, станешь сантерой, будешь ходить вся в белом, как же будет красиво!

Я громко вздыхаю и по-семейному похлопываю ее по плечу:

– Идите, тетя, Обатала поприветствуйте.

Хосе начинает ржать на весь дом, после чего тетушка надувается надолго. Что не мешает ей, впрочем, сварить нам отличного кофе, а мне – с удовольствием его выпить и из последних сил сочинить комплимент на испанском.

Тетушка побольше оказывается более вменяемой. У нее дочь замужем за шведом, и она показывает мне фотографии с крестин их ребенка. Попутно высказывает сестре, что белой русской их религию не понять, и незачем голову морочить. Не все кубинцы даже понимают! О чем здесь говорить.

Тут вступает Хосе: она писательница, она может понять вообще все! Он еще ни разу не дал меня как-либо принизить, кроме того случая на мессе. Ни по поводу моего испанского, ни по поводу танцев, ни по поводу сантерии. Мы с большой тетушкой понимающе переглядываемся. Мелкая тетушка недовольно жует свой ужин, делая вид, что нас не знает. Ну да, я дерзкая, привыкайте. Я слишком измотана сегодня, чтобы быть хорошей девочкой. Через полчаса мы наконец-то выходим из их дома, с чемоданом.

– Как тебе моя семья? – спрашивает Хосе в перерыве между очередными представлениями меня друзьям-приятелям, тусующимся на улице.

– Нормально. Хорошие люди. Только один вопрос: ты понимаешь, что я не собираюсь становиться сантерой?

– Конечно! Но я хочу, чтобы ты знала все о моей религии и понимала. – Я тоже этого хочу. Значит, договорились.

Мне и правда надоело вздрагивать и выпучивать глаза всякий раз при виде сантерических штучек, так что хочешь не хочешь придется вникнуть. Но спуску давать им нельзя. Ни перед одной из тетушек я не стану ни звонить в колокольчик, ни приветствовать Обатала, ни одеваться в белое. Им один раз уступи ради приличия – моментально на голову сядут. Вместе со всеми своими супницами.

Отдельные вещи, которые делает Хосе, среднему уму вполне доступны и вопросов не вызывают. После еды он прикладывает руки к столу, потом к губам, как бы благодаря за трапезу. Открывая утром окно, крестится при виде солнечного света и делает веский указующий жест в сторону неба – дескать, респект и уважуха, Господи. Кусочки талька (или что это там у него) использует не только в фунерарии, но и всегда растворяет их в ведре воды, когда моется. Тоже понятно: если считается, что они защищают и полезны для здоровья, почему бы и нет. Но Обатала, стремные глиняные головы, супницы и уделанные черными перьями комнаты – это за гранью моего понимания, это надо специально мне объяснять. Пяти недель нашего знакомства вполне достаточно, чтобы в основном понять мужчину, но крайне мало, чтобы понять целую религию.

Я думала, что последний день перед отъездом будет полон печали и стенаний, но мы так за день вымотались, что на печаль и стенания просто не было сил. Едва добравшись до дома, я рухнула на кровать, через полчаса в полудреме сжевала приготовленный Хосе ужин – и вырубилась до утра, сэкономив тем самым таблетку новопассита на завтра.

Дневниковая запись: 5 марта 2012 года, Париж

На пересадку я опоздала. Французы, прилетев по расписанию, сначала не выпускали из самолета, потом тормозили с досмотром. Мадам… силь ву пле… Да чтоб вам пусто было! Ору на них на всех известных мне языках, что мой самолет вот-вот улетит, тычу в посадочный талон – смотрят на меня коровьими глазами и не шевелятся. Первый аэропорт, где мне при досмотре велели вынуть ноутбук из чехла. Нарочно, что ли?

Минута туда минута сюда, и в результате я подлетела к стойке, едва посадка закончилась. И эту стойку следовало еще найти, потому что в посадочном талоне ни черта написано не было, расстояния в терминале 2Е огромные, а табло отнюдь не на каждом шагу. Спотыкаясь об их дурацкие парфюмерные дьюти-фри, я бежала, задыхаясь, в обнимку с ноутбуком, который некогда было совать ни в чехол, ни в рюкзак. Все без толку.

К счастью, мне без долгих разговоров выписали талон на следующий рейс, плюс талон на обед в ресторане. Очень мило, конечно, но я бы с радостью поменяла их заботу на расторопность, чтобы улететь своим рейсом. Мне еще теперь багаж свой придется в Шереметьево искать с собаками. Да, обещали, что багаж перевезут. Куда они там его перевезут, черт его знает. Предвижу еще один веселый аттракцион.

Обидно, что провела так мало времени с Хосе в Хосе Марти. Спешила сесть в самолет вовремя, а в результате просидела в нем минут сорок. Так что все проводы свелись к невероятной очереди на регистрацию и выяснениям, почему я не хочу постоять с ним еще полчаса. Мне с самого начала не хотелось, чтобы он ехал меня провожать: знала, что так будет. Странно, что я вообще улетела. Боялась я, правда, что буду рыдать, но две последние таблетки новопассита, запитые ромом, сделали свое дело, так что заплакала я только когда самолет уже взлетел. И то ненадолго.

Мы с самого начала как-то не могли выйти из дома и никуда толком попасть. Сначала Хосе пытался отмазаться от визита к Иви и Карлосу. Хотел убежать в Переулок, с тем чтобы прийти, когда уже будет такси. Я его приструнила, и тут пошел ливень. Стало понятно, что в Переулок он не попадает, мы слегка переждали основной поток, потом пошли ловить маршрутку. В дождь этим можно заниматься часами, пришлось ехать до Иви на такси за пять кук, при том, что денег было в обрез. Иви обещала организовать мне машину в аэропорт дешевле, чем обычно, чтобы Хосе мог уехать обратно, потому что стандартные 30 кук в один конец я отдавать уже не могла. Определенности не было до последнего, цены колебались от 10 до 20 кук, и когда мы все мокрые ввалились к Иви, оказалось, что и обед еще не готов, и никакой машины еще не вызвано. Ничего нового, все в лучших кубинских традициях. Карлос скрывался наверху, явно не желая лишней минуты видеть в своем доме моего негра. Пахло овощами, зирой и мясом.

Хосе сидел в холле и курил, периодически пытаясь отпроситься у меня в Переулок. Я сказала, что Переулок у него был 18 лет и еще столько же будет – завтра, послезавтра и когда угодно. И если я с ним ходила в фунерарию ради его друзей, он может посидеть часик с моими. Слава богу, мы никого не хороним.

Все устаканилось, когда спустился Карлос и мы пошли к столу. Кухня полностью покорила Хосе, темы для обсуждения нашлись, ром взаимопониманию способствовал. В результате Хосе сказал, что этот дождь, видимо, был послан богом, поскольку он бы убежал в Переулок и не провел время с такими хорошими людьми. Когда я ему потом в аэропорту написала их телефон на всякий случай, он посмеялся и сказал, что в случае чего лично зайдет. От Переулка действительно идти пять минут. Иви он тоже понравился, Карлоса я не спрашивала. Но судя по тому, что он всучил Хосе остатки рома с собой в аэропорт, все хорошо. У всех нас впереди целых полгода до моего следующего приезда, чтобы отойти от этого стресса.

Довезли нас до аэропорта в итоге за 15 кук, так что на обратную дорогу для Хосе я выгребла все кубинские деньги, что у меня были, и там оказалось с избытком. Пятнадцать?! – переспросил Хосе. – Да я пешком пойду, ужас какой! Объяснила, что как правило это двадцать пять – тридцать, и именно поэтому мы ехали от дома Иви, у которой полно знакомых таксистов.

Потом ему вступило написать мне свой домашний адрес. Нашел время! Он ведь левша, да и зрение у него неважное, так что писать для него – сплошное мучение. Лист разворачивает на девяносто градусов и выводит левой рукой огромные корявые буквы. Мало того, адрес у него сложный. Я его уже видела в контракте с Францией, и убейте меня, если я разберу, где там улица, где район, а где номер дома. На какие-то доли секунды ощущаю давно забытое раздражение девочки-отличницы: угораздило же связаться с полуграмотным тупицей! Но тут же себе напоминаю, что именно с этим полуграмотным тупицей я была намного счастливее, чем с многочисленными грамотеями в своей жизни. И он в свои 47 гораздо красивее, чем иной грамотей в 35. В конце концов, вот он уже и дописал, и нечего истерить.

Побежала наконец в очередь на паспортный контроль. До вылета по плану оставалось полчаса. Очередь не шевелилась. В очереди стенали русские туристы, которым очень хотелось уже наконец улететь. Они летели Аэрофлотом через полтора часа. Я поняла, что дело труба, подбежала к русским, стоящим в очереди первыми, и попросила меня пропустить. Без проблем, сказали ребята, если только ты сейчас еще сто человек не приведешь. Я помахала рукой улыбающемуся моей ушлости Хосе и быстро прошла контроль.

Не тех, как оказалось, я боялась! Кубинцы что, кубинцев хоть построить можно. Голос повысил – и все тебе будет. Французы оказались значительно хуже. Полностью вывели из себя. И я не одна тут такая в этом терминале. По дорожкам мимо меня время от времени несутся люди с ошалевшими лицами. Нет, никаких больше де Голлей, одного раза вполне достаточно. Я, конечно, рада возможности посидеть в просторном помещении после восьми с половиной часов в самолете. Мне еще три с половиной часа до Москвы. Но таких нервных перелетов мне больше не надо. Еще ведь и трясло все восемь часов до Парижа. Репродуктор непрерывно мурлыкал про зону турбулентности, над океаном это еще звучало правдиво, но когда стали подлетать к Парижу, стало ясно, что у этого пилота зона турбулентности абсолютно везде, включая его собственную голову. В другой раз только прямые рейсы.