Текст книги "Семь африканских сил, корасон и падрино"

Дневниковая запись: 11 февраля 2012 года, Гавана

Еще один длинный насыщенный день. С утра оставила Хосе готовить обед, а сама побежала вынести мусор и купить продуктов. Было одиннадцать утра, ничто не предвещало никаких вторжений. И разумеется, вернувшись, нагруженная пакетами, я обнаружила на пороге… своего квартирного хозяина Виктора и Хосе, застывших друг перед другом, как бойцовые петухи. Хохотала, как ненормальная, ничего не могла с собой поделать. Виктор, поняв, что это не посторонний какой-то негр забрался в дом, тут же заулыбался. До Хосе наконец дошло, что нет, это не мой предыдущий любовник, и он тоже начал ржать. Договорились, что Виктор придет с уборкой попозже, он перепутал время и думал, что мы уже ушли.

Потом мы быстренько пообедали и убежали. Хосе зашел забрать диски на продажу туристам, потом мы поехали в культурный центр, где был большой концерт на открытой площадке. Как всегда, долго ждали начала, успели прилично выпить и наболтаться.

Выступала сначала другая группа. Тоже играют румбу, но более попсовый вариант, с клавишами. Это не помешало бодрым кубинским старушкам выйти в центр площадки и зажечь, как молодые. Потом вышли танцоры сальсы, четыре пары. Начался дождь, и музыка смолкла, но они просто под хлопанье публики протанцевали свой сложный постановочный танец до конца и ни разу не сбились. Это было отлично.

Потом минут пять перед публикой покривлялся какой-то хилый рэпер, и вот это было совсем плохо. И наконец вышли наши. Когда мы ходили за дисками, встретили их директо́ру, и она отдала Хосе свежеотпечатанную футболку для выступления, с силуэтом барабанщика. На спине – одно из имен Хосе, Луис. У них в группе два Хосе, у второго написано на спине Суасо – тоже второе или третье имя.

Суасо – один из двух поистине выдающихся чуваков. Выглядит, как типичный американский гангстер из кино. Длинный, осанка наглая, темные очки, бейсболка, цепи, тоненькие усы, смыкающиеся с короткой бородкой. Обычно в переулке именно он обходит публику с кепкой в руках, собирая деньги. И не дай бог кто-нибудь туда положит песо насьональ – застыдит не по-детски.

Второй – у него на спине написано Нарсисо – похож на персонажа классического такого постапокалипсиса. Такой же высокий, как Суасо, но фигура более плотно сбита. Средней длины дреды, прихваченные широкой банданой, идущей через лоб, интеллигентские квадратные очки (обычные, без затемнения), угловатое выразительное лицо, которое прекрасно смотрелось бы на фоне покореженного вертолета. Обоим чувакам под пятьдесят – как я понимаю теперь, исходя из возраста Хосе – и когда они стоят рядом и поют (а голоса мощные), это незабываемо.

Обязательно надо взять завтра в Переулок фотоаппарат и сфотографировать и их, и Освальдо, и моего любимого танцора Эрнандо. Поразительной харизмы люди, и очень разные все. Нарсисо сегодня при виде меня страшно обрадовался, чуть ли не в воздух начал подбрасывать, как ребенка. Хосе был искренне рад этой маленькой сцене. Тем непонятнее было дальнейшее.

Наши, значит, отжигают, вся площадка забита пляшущим народом, оргия в разгаре. Временами начинается дождик, ко мне подбегает Хосе и говорит пересесть туда или туда. Я не танцую, сижу с его сумкой, послушно перемещаюсь куда он скажет. Ко мне временами подруливают разные парни на предмет потанцевать, и я их всех отсылаю. Нет, говорю, я танцую только со своим или ни с кем. Извиняйте, братцы. Еще раз, для тупых: нет.

Я это делаю не от какой-то безумной сознательности или по принуждению. Мне просто действительно не хочется танцевать ни с кем, кроме моего мужчины. Захотелось бы – меня бы ничто не остановило. Но я прекрасно могу дождаться этого момента в какой-нибудь из перерывов в каком-нибудь клубе, как это уже бывало не раз. Мне более чем достаточно. Если у кого-то остаются вопросы, достаточно ли я влюблена, это ли не доказательство. Мне совсем уже скоро возвращаться к древнерусской тоске, до осени, но я не кидаюсь плясать со всеми подряд.

И вдруг, стоило концерту закончиться, подходит Хосе и начинает бешено мне что-то высказывать. Половины слов я не понимаю, понимаю только, что это сцена ревности. И то не сразу дошло. Прилюдно, главное. Глаза у меня округляются, народ вокруг ржет. Что ему там примстилось, непонятно. Кому я там лишний раз улыбнулась, я не помню и помнить не собираюсь. И будь я хоть три раза его девушка, ничего подобного я не заслужила. Все это я ему высказала в ответ, так что извинялся он потом весь вечер. Что это такое было вообще, я не поняла.

Пока же мы посидели на собрании после концерта – директо́ра раздала им тексты договора с французами для гастролей и назначила следующее собрание – и поехали домой, надувшись друг на друга. Дома еще немного помитинговали. Теперь он стал убиваться, что меня обидел. Час от часу не легче! Мне бы поспать уже, без этого кубинского цирка.

Ходит, главное, такой в красных трусах по дому и стучит себе черными руками по черной голове. Что-то такое сокрушенно объясняет про два года назад, когда я его увидела и не подошла. Я опять не понимаю половины. Добро бы примерный ход мысли можно было уловить, но мысль явно что-то выплясывает как придется. Попутно он не забывает готовить ужин: вся эта беготня происходит между спальней и кухней. Дурдом полный! Ну хорошо же. Я налила нам пива, сняла юбку и майку, осталась в черном белье. Для симметрии. Не знаю, говорю, что еще могу сделать, чтобы мы друг друга поняли наконец. Остановился посреди квартиры с разинутым ртом. Сунула ему в руку стакан. Успокойся, говорю, проехали. Ты мой, я твоя, у нас любовь, все зашибись. И вообще, жрать охота.

Ну и замечательно поужинали, потом пошли купить ему сигарет, прогулялись. И я наконец узнала, где у меня в районе булочная с хлебом за песо насьональ. Он по пути спросил у первого встречного черного дедушки, мы тут же зашли и купили огромный багет, размером с джедайский меч. Если я правильно его поняла, завтра после Переулка мы едем навещать его мать, вместе. То есть, в правильности перевода его фразы я уверена, но как-то не ожидала ничего подобного. Предвижу еще один длинный, интересный день.

30 июня 2021 года, Подмосковье

В этом сне мы с падрино, одетым в шикарный белый костюм с красной рубашкой, запросто сидим на Малеконе, прямо на парапете, и пьем планчао. Его тут можно купить на любой автозаправке, пакетик объемом 20 0 мл стоит 1 кук – условно говоря, доллар. Я привозила таких в Россию каждый раз штук по десять, раздавала друзьям. Уже стемнело, народ гуляет, кучкуется, играет на гитарах, любуется океаном и огнями Гаваны. Мимо проезжают маршрутки. Иные уже сильно побиты временем, а все равно шикарные и здорово блестят в электрическом свете. Пахнет морской солью и парфюмерией: каждый уважающий себя кабальеро облит одеколоном с головы до пят. Нет ничего лучше вечернего Малекона!

Но у нас все еще дела, хотя мы сидим и болтаем ногами, как дети. Сбоку от меня что-то шуршит, и это оказывается громадная кукарача – кубинский таракан размером с мышонка. Ишь как топочет по парапету, любо-дорого!

Падрино хитро улыбается и протягивает ко мне руку, сжатую в кулак. Я дотрагиваюсь до нее, она разжимается, и на ладони я вижу фигурку Чанго, в красно-белой одежде и с барабаном, который сама же и сделала когда-то из винной пробки. Ай, Чанго, какой мужчина!

– Я должна рассказать про Чанго? Я, вам?

– Если уж ты мне рассказала про Огуна, да как еще хорошо, я заслужил послушать и про Чанго, нет?

Ну что ж, я люблю истории про Чанго, хотя он тот еще сукин сын. Когда священное дерево Ироко издает странные громкие звуки, в Африке говорят, что это Чанго снова напился и храпит у его корней.

Его цвета – красный и белый, символизирующие кровь и сперму. Его атрибуты – барабан и двусторонний топор. Его число – шесть, день – среда, день особого поклонения – 4 декабря. Он любит ром, сигары, танцы, драки и секс. И очень сильно не любит своего брата Огуна, из-за той истории с Йемайя.

Когда Чанго играет на барабанах, никто не может устоять против его обаяния. Когда он пьет, никто не может его перепить. Когда он соблазняет, никто не способен отказаться. Только одна молодая девушка отвергла царя Чанго и ушла потом жить на кладбище, потому что он очень боялся покойников и не мог ее там преследовать.

Этот его страх не был беспричинным, ведь Чанго довелось побывать в царстве мертвых. Однажды все его женщины собрались и страшно его застыдили за пьянство и распутство. Он почувствовал себя самым плохим царем на свете, бежал в лес и там от горя повесился. Через семь дней об этом узнал его отец Обатала, забрал из Царства мертвых и велел вернуться в Иле Ифе. Но каждый раз, как Чанго казалось, что он слышит у себя за спиной насмешливое «царь повесился», грохотал гром, и он поражал наглеца молнией. Поэтому при звуках грозы сантерос до сих пор говорят «царь не повесился», чтобы отвести от себя беду. А эпизод отсутствия царя характеризуют дипломатично: «отдохновение Чанго». С чем довелось столкнуться царю в эти семь дней, он никогда ни с кем не обсуждал, но очень и очень боялся потом кладбища и покойников.

– А для своих подданных он что-нибудь хорошее вообще сделал?

– Да. Он спас их от войны с людоедами, когда Огун перестал ковать железо. Он женился на Обба – принцессе из другого народа, не имевшего табу на каннибализм. Она была единственная, кого он сделал своей царицей. Так он сумел установить мир, хотя бы на время.

– Ей это счастья не принесло, а?

– А что нам за дело до ее людоедского счастья?

Падрино хохочет так, что с парапета слетают наши пустые ромовые пакетики вместе с очередной кукарачей.

– В твоей голове точно живет Очун, хоть ты и не прошла обряд посвящения!

Дневниковая запись: 15 февраля 2012 года, Гавана

Вчера в час дня Хосе влетел в дом, подарил мне пластиковый цветочек по поводу Дня святого Валентина и сказал собираться, потому что мы идем на фиесту. Иви когда-то говорила мне, что это очень важный на Кубе день, в который никто не хочет оставаться один. Мне предстояло в этом убедиться.

По итогам многочасового мероприятия самым крутым должен быть признан Суасо, которого никто не мог найти с самого утра. Второе место занимает Нарсисо, подруливший на белых жигулях и с блондинкой лет пятидесяти. Третье место за Хосе, который пришел со мной. Остальные были поодиночке.

Собрались мы возле уже известного мне дома культуры в районе Вибора. Часа два мыкались туда-сюда, успели покормить Хосе пиццей, а меня напоить водой, потом приехали наконец – на квартирник. Это было похоже на сантерическую мессу, но попроще: снова второй этаж частного дома, два больших зала, толпа народа, музыканты, ром и пиво в процессе и еда в картонных коробках ближе к концу.

Всем женщинам в честь праздника подарили веера, мужчинам – по сигаре. Рядом со мной сидела та самая добродушная пухлая блондинка, в которой я безошибочно угадала работника торговли и никогда не угадала бы женщину Нарсисо. Он все-таки очень породистый, стильный. Мне рисовалась рядом с ним скорее изящная мулатка. Но белая женщина – это так же престижно, как белые жигули, даже если она выглядит вульгарно.

Слева от меня сидел тот самый пожилой француз, который собирается организовать им гастроли. Половину времени молчал, но после того, как их директо́ра потащила меня поплясать, решил-таки завязать беседу. И замечательно сложился у нас разговор по-испански. Он осторожно заметил, что я похожа на уроженку Европы. Да, говорю, я русская. Но живете на Кубе уже много лет, да? Нет, всего третий месяц!

Очень славный оказался француз, добродушный. Зовут Андре. Остаток времени мы так и тусили с ним и с директо́рой. Та была возмущена тем, что я скоро уеду, а еще больше – тем, что вернусь только в октябре. Какой октябрь, девочка, ты с ума сошла! И вообще, незачем тебе уезжать, такой хорошей!

Она окончательно ко мне прониклась, когда я стала учить играть в ладушки маленькую мулатку лет полутора. Малышка тоже была довольна, и все время старалась меня потом найти и влезть ко мне на колени.

– Ух ты, это наша с тобой дочка? – спросил пробегавший мимо Хосе.

– Конечно! Смотри, вылитая ты, а глазки мамины! – сказала я.

Вечеринка была поистине бесконечной, играть и петь закончили только в половине одиннадцатого, а потом еще час собирались. Как дети малые, сказала я директо́ре. О да, ответила она, этих остановить невозможно.

Еды мне в этот вечер опять перепала двойная порция, поскольку Хосе привычным жестом отдал мне свою коробку. Я пыталась отмахаться – дескать, ела уже. Но тут вступил Нарсисо, сказав «ешь давай», а против Нарсисо я бессильна, он и так-то прекрасен, а уж если проявляет заботу – и подавно.

Дома мы были около часу ночи. Пока за водичкой зашли, пока на перекладных добрались.

Не знаю, как там отмечала день святого Валентина вся остальная Гавана, но мне все понравилось. Длительное ожидание себя оправдало, музыка была отличная, ром и вкусный негритянский хавчик – это вообще вечные ценности, и общение задалось.

Мне нравится, что дни здесь непредсказуемы, в отличие от вечного дня сурка в моем Подмосковье. Вчерашний день начался для меня в шесть утра, а закончился в час ночи, сегодняшний обещает быть очень спокойным, а что будет завтра, я узнаю завтра. Хосе спросил меня утром, когда мы поедем знакомиться с его матерью. Когда скажешь, говорю, тогда и поедем. Ты мужчина, ты решаешь.

2 июля 2021 года. Подмосковье

Падрино долго не приходил, но я не волновалась: у нас осталось еще три персонажа, и я была уверена, что он захочет послушать и о других. В этот раз мы встретились под огромным баньяном в парке Альмендарес в Гаване. Это отдельная радость для меня, поскольку я там бывала только зимой, а сейчас сезон дождей, и зелень вокруг нас по-настоящему бушует. Она устилает землю, ползет по стволам деревьев, свешивается с ветвей. Фантастическое зрелище.

Мы сидим прямо на земле, привалившись чуть боком к огромному стволу, и смотрим на фигурку пророка Орунмилы, которая стоит между нами. У каждого из нас в руках по огромному кокосу со срезанной верхушкой и торчащей коктейльной трубочкой. Падрино щедро долил туда какого-то рома, предвкушая долгий рассказ.

Орунмила – тот самый ребенок, родившийся от связи Йемайя и Огуна, которого Обатала приказал убить. Йемайя ослушалась мужа, отнесла ребенка в лес и закопала по самую шею под священным деревом Ироко, оставив на виду только голову, чтобы он мог есть и дышать. Это был первый случай, когда уже сама Йемайя нуждалась в няньке для своего ребенка. Священное дерево вырастило Орунмилу и стало разговаривать с жителями Иле Ифе через него, давая пророчества. Так у Орунмилы сложилась репутация провидца, и поток людей к нему не стихал. Годы спустя Элегуа, все это время носивший ему еду, упросил Обатала простить Йемайя и признать Орунмилу как сына. Когда его откопали, выяснилось, что никакой он не пророк, а подлинное его призвание – игра на барабанах и танцы. На время, ради забавы, вместо него под дерево Ироко закопался Элегуа, но нес такую ахинею, что люди вскоре перестали приходить туда за пророчествами. Орунмиле же нравилось внимание и очень хотелось вернуть свою репутацию.

И тут внезапно помог Чанго, по-настоящему владевший даром провидения. Этот дар он никак не использовал, поскольку провидец должен быть трезвым, а с этим у него вечно были проблемы. Когда его просили о предсказании, Чанго только попусту раздражался и начинал швыряться молниями. Он с удовольствием поменялся с Орунмилой, став лучшим танцором и барабанщиком на всем белом свете. Орунмила с тех пор вообще не танцует. Когда его дух сходит на посвященного, тот может только пророчествовать.

Атрибуты Орунмилы – раковины каури и гадательная доска из древесины ироко. Раковины бросают на доску и в зависимости от того, какой стороной они легли и как расположились, дается предсказание. Цвета Орунмилы – зеленый и желтый, число – 16, день недели – четверг, день особого поклонения – 4 октября.

До того, как Орунмила и Чанго обменялись способностями, Орунмиле приспичило жениться. Да не на ком-нибудь, а на самой красивой девушке Иле Ифе. Было объявлено, что ее мужем станет только самый умный человек, который сумеет узнать ее имя: оно держалось в строгом секрете, чтобы никто не навел порчу на такую красавицу. Орунмила хотел подтвердить свою репутацию провидца, но как? Ведь он ничего не умел! Тогда он попросил пронырливого Элегуа помочь ему.

Элегуа превратился в мышонка и побежал в дом той девушки. Бегая там и сям, он сшиб хвостом какой-то горшок и разбил его.

– Что ты там снова разбила, Очун? – тут же раздался ворчливый старческий голос. Это была мать девицы. Так Элегуа, а следом и Орунмила, узнали заветное имя.

Мы с падрино какое-то время молчим, после чего он задает коварный вопрос.

– Почему же Элегуа сам не женился на самой красивой девушке Иле Ифе? Зачем ему было ее отдавать Орунмиле?

– В его жизни не было женщин, потому что ни одна из них не могла сравниться с Йемайя – его приемной матерью. Потом, Элегуа только и делает, что мотается туда-сюда со своими дверьми, перекрестками, указателями пути. Еще и глумится надо всеми! Какой из него муж?

– Так значит, все счастье досталось Орунмиле, да?

Я вздыхаю. Если бы все было так просто в этой их мифологии!

Когда Орунмила и Очун поженились, выяснилось, что и Очун склонна к провидению. А поскольку она была еще и очень красива, к ней начало ходить много народу. Орунмила страшно ревновал, но ничего не мог с этим поделать. К тому же ее предсказания сбывались чаще, чем его! Это вредило его репутации и как пророка, и как мужчины.

Однажды они с Чанго сидели и разговаривали о разных мужских делах. Слово за слово, нажаловались друг другу на женщин и решили, что те слишком много себе позволяют. Вот взять бы одну самую красивую и наказать для острастки! И тогда они сговорились. Орунмила отдал Чанго свой дар игры на барабанах, чтобы тот мог соблазнить Очун. Чанго в обмен отдал Орунмиле свой дар провидения. Вот такой он был подлый, этот Орунмила! Подлый и трусливый, все сделал чужими руками! Очун влюбилась в Чанго, и тот позвал ее в свой дом, пообещав сделать царицей. Но вместо этого сделал ее кухаркой, чтобы готовила на весь Иле Ифе и знала свое место. И вышло, что была она уважаемой провидицей, а стала посмешищем для всех йоруба. В этом и был коварный план Орунмилы!

– Но почему же сейчас, зная все это, в сантерии продолжают посвящать ему головы, и такие люди автоматически становятся бабалао – жрецами? Имеют влияние, имеют уважение, перепрыгнув через ряд иерархических ступеней.

– Потому что в язычестве нет лишних богов, и каждый из них вносит свой вклад в мировое равновесие. Орунмила, каким бы он ни был, видит прошлое и будущее. Его интересы – это интересы всего племени. Просто подумайте, сколько пользы получил народ йоруба от этой подлой сделки! Он наконец-то обрел пророка, потому что Чанго мог только молниями кидаться. Мужчины продемонстрировали свою силу, в очередной раз поддержав патриархат. Ведь все это происходило, когда только-только начался железный век. Мир раскололся надвое, и на разломе выросло дерево Ироко. По одну сторону, в лесах, прятались Великие матери, ведьмы. По другую сиял патриархальный город-государство Иле Ифе, в котором было железо как символ мужской власти. Орунмила стал посланником между ними, ведь он вырос под священным Ироко. Он первый на свете дипломат, вот что! А дипломаты – они такие.

– И кто только научил эту девочку читать, каждый раз диву даюсь! – смеется падрино. – Умничает и умничает, у меня уже голова дымится!

Я собираюсь сказать ему, что в моем доме нет ни одной книги, да он и сам мог это заметить. Книжные полки крадут слишком много света, воздуха и пространства, а это материи, за которые мне и без этого приходится бороться, снова и снова, стоит только открыть глаза у себя в промзоне. Но меня прерывает звонок будильника.

Дневниковая запись: 18 февраля 2012 года, Гавана

День вчера был интересный, но грустный. До обеда валяли дурака, потом поехали в Аманесер, где ребята играют по пятницам. Как всегда, приехали первыми, пошли бродить по Малекону. Пыталась сфотографировать пеликанов. Бесполезно, очень быстро летают. В твоей стране таких нет? – спросил Хосе. В моей стране проще сказать, что из вашего есть, чем чего нет. Вон мужики с парапета спрыгнули к океану, напялили маски и ласты – и через десять минут вернулись с тремя осьминогами размером с крупную рыбу. Центр города. Нормально? Вывалили их на парапет, чтобы похвастаться, здесь без этого никак.

Осьминоги медленно умирали на солнце. Подбежали любопытные тетки, стали с визгом тыкать в них пальцами и шарахаться от каждого шевеления щупальцем, кокетливо делая глазки мужикам. Это было довольно противно. Дали бы уже зверям умереть и не издевались. Как будто в Гаване надо искать повод, чтобы сделать глазки.

Солнце палило нещадно, и мы пошли в клуб. Он в подвале, и там бодро работают кондиционеры. Потихоньку все собрались. Приехал славный плюшевый француз Андре, обнял меня. Я так и не успела его сфотографировать: в клубе было темно, а потом он очень быстро собрался в аэропорт. Жалко. Но в октябре мы еще должны увидеться. Оказалось, мулатка лет десяти, которая все время с нами тусуется – его дочь.

Директо́ра, увидев, что я сижу в сторонке, потащила меня к себе за стол. Там сидели какие-то серьезные тетки – местные импресарио. Русская за столом была весьма кстати, добавляла солидности. Хосе, вернувшись из курилки, выпучил глаза: дескать, это еще что? Ничего не знаю, говорю, вопросы к директо́ре.

По случаю отъезда Андре концерт прошел по сокращенной программе, но с серьезными коммерческими поправками. Парней сейчас дрессируют, чтобы они выступали в майках команды, они отрабатывают песни-приветствия, и в целом видно, что уже тренируются для Франции. Их совершенно точно примут с восторгом, но той душевности, с которой они работают в Переулке по воскресеньям, в этом уже нет. Переулок место святое, а это просто бизнес.

Андре на прощанье затискали всей группой (он мягкий, как его не затискать) и отправили с богом.

– Слушай, надо ненадолго заскочить в фунерарию. У Джями мать умерла, – сказал Хосе.

Я вообще начинала заболевать и успела утомиться, но что тут скажешь? Черт ее знает, что за фунерария такая, да и какая разница? Здесь везде интересно, и усталость не повод отказываться. До отъезда полторы недели. Болеть успеется дома, где нет ничего интересного.

Поехали всей толпой, дождавшись городского автобуса. Платить за вход никто не удосужился, ни наши, ни остальные. Просто заходит вся толпа, полностью игнорируя кассу на входе. Водитель тоже делает вид, что так и надо. Ну и ладно. Проехали пару остановок, вышли, забежали в какую-то кафетери́ю расцеловаться с еще одной толпой черных братьев и пошли в фунерарию.

Притормозили для совершения краткого обряда защиты от духов. Хосе достал кусочек мела или чего-то в том же роде и разломил для всех. Я уже видела такую штуку в Переулке, меня пытались намазать, и я тогда дико шарахнулась. Каждому следовало растереть этот кусочек в руках и залезть себе под майку, чтобы намазать грудь, потом шею. Я проделала все это не без заминки. Надо же, дичь какая. Может быть, мне все же не надо? Но Хосе строго проследил, чтобы я не халявила. Фунерария, говорит, духи! Ладно, ему виднее. Мало ли, покроюсь потом струпьями, и винить будет некого, кроме себя.

Оказалось, что фунерария – это похоронное бюро. Похоже на автовокзал. Заходишь сразу в большой холл, выкрашенный в унылый оттенок голубого и уставленный креслами и креслами-качалками. Там полно народу, все чего-нибудь ждут или снуют туда-сюда. У всех женщин, кто зашел не случайно и не после других дел, головы покрыты. Из зала можно попасть в комнаты, где проходит прощание с покойным. Они пронумерованы, чтобы можно было легко найти своих. Комнат всего около десятка. В каждой стоит закрытый деревянный ящик с окошком для лица, в ящике лежит покойный. Кажется, это не гроб, а что-то вроде стационарного холодильника, принадлежащего заведению, поскольку они все одинаковые и массивные. Если прощание богатое, по стенам на специальных крючках висят венки. Стоит несколько кресел для самых близких. «Писательница? – мрачно спросил Хосе. – Вот, запоминай». Похоже, он наблюдает за мной исподтишка точно так же, как и я за всем, что меня здесь окружает.

Джями – певица из его группы – та самая славная веселая мулатка, что якобы в него влюблена. Я не сразу узнала ее: лицо распухло вдвое, волосы убраны в вязаную растаманскую шапку, сидит в кресле-качалке и полностью разбита. Мы прошли по комнате, расцеловавшись со всеми присутствующими. Вышли, Хосе оставил меня в зале и пошел на улицу. Вернулся через полчаса, мы снова зашли в комнату, снова всех расцеловали и ушли. На улице ждали ребята с бутылкой рома. Мне молча выдали стакан и сигарету. Все были подавлены. Расходиться в таком настроении не хотелось, так что для вида поболтали о пустяках, потом все пошли кто куда – ловить свои маршрутки.

Напускная беззаботность сразу слетела, мы шли обнявшись, и курили. Спасибо, ми рейна, сказал Хосе. Это надо было сделать. Мы же группа, вон контракт на два года с Францией. Понимаешь, всем надо быть вместе. И Джями очень хорошая певица к тому же. Да я все понимаю, не проблема. Правда, я никогда не была в фунерарии, даже в России, всегда отделывалась помощью на кухне для поминок. Я тоже никогда не был.

Поймали какие-то жигули. Частный извоз без лицензии, водитель белый. Хосе, видимо на нервной почве, потянуло на разговоры. В результате у них состоялась длительная дискуссия на религиозные темы. Хосе объяснял, что для него все религии одинаковы, он может и на католическую мессу сходить, ничего в этом такого нет, но на самом деле он сантеро, и это – его религия. В сантерии тоже почитают крест, но как символ любого выбора. Тут нет противоречия с христианством, ведь Христос тоже сделал свой выбор. Водитель оказался явно образованным человеком и кажется, атеистом. Он долго со вкусом рассуждал о надежде, которую дает религия и о какой-то ветви английского протестанства – тут я, как всегда, поняла только половину. Хосе был возбужден увлекательной беседой и очень зазывал мужика заходить в Переулок пообщаться еще. Никто, конечно, никуда не придет, но все сделали вид, будто бы в это верят.

Выйдя из машины, я поняла, что окончательно разболелась. Еле дошла до квартиры. Хосе пошел готовить. За ужином его снова понесло рассуждать о том, что я приду в октябре в переулок с новым мужем, а он будет один. Очень хотелось на него наорать, но сил не было. Нашел время для идиотских выдумок. Если бы я могла найти себе нормального мужа в России, меня бы здесь не было. Вот, ты опять о чем-то думаешь, – сказал он. Плохо себя чувствую, извини. Завтра целый день хочу провести дома. Если у тебя есть планы, иди один. Планы есть, у нас снова большой концерт, как в ту субботу, я у тебя опять десятку стрельну взаймы, чтобы дисков мне на продажу записали. Да не вопрос, делов-то. Если бы все проблемы можно было решить десяткой.