Текст книги "Познакомлю со смертью"

Глава 13

Петр Семенович Гуров сегодня спешил домой сильнее обычного. В конце рабочего дня он зашел к Вере Ивановне Потаповой и увидел, что состояние здоровья больной ухудшается. Ей грозил второй инфаркт, а этого врач никак не мог допустить. Приступать к намеченным действиям надо было уже сегодня.

Кардиолог быстро отпер входную дверь, не снимая верхней одежды и ботинок, зашел в гостиную и взял трубку телефона. Прижав ее плечом к уху, полез в карман дорогой кожаной куртки, где лежал блокнот, нашел нужный и стал быстро нажимать кнопки аппарата. Трубку сняли довольно быстро, и звонкий мальчишеский голос на том конце провода произнес:

– Слушаю вас!

– Здравствуйте, вас беспокоит лечащий врач Веры Ивановны Потаповой, мне нужно поговорить с Колей Потаповым, – сказал Гуров.

– Я вас слушаю, – голос парня звучал встревоженно. – Что-то с мамой?

– С мамой пока все в порядке, – ответил кардиолог. – Хотя я неправильно выразился. Пока, Коля, твоя мама жива.

Гуров слышал встревоженное дыхание Николая.

– Ей что-то нужно?

«Вот, миленький, ты и сам задал этот вопрос, – обрадовался Гуров. – Еще как нужно! Нам всем нужно!» Эти сказанные про себя слова врач в трубку не повторил. Приняв сочувственный тон, Петр Семенович начал:

– Я разговаривал с твоей матерью, Коля, и пришел к выводу, что помочь ей некому.

– Почему вы исключили меня? Что нужно маме? – парень сейчас просто срывался на крик.

– Ты знаешь, Коля, какой уход требуется за больными, перенесшими инфаркт, – спокойно продолжал Гуров. – Твоей маме, кроме обеспечения помощи в быту, нужны дорогие лекарства. Без них она умрет.

– Но разве в больнице нет лекарств? – надрывный, ломающийся голос парня стал действовать кардиологу на нервы.

– К сожалению, Коля, больничными лекарствами мы не поднимем на ноги человека в таком состоянии, как твоя мама, – Петр Семенович намеренно сделал паузу.

– И нет никакого выхода? – спросил Николай.

– Выход есть. Потому я и звоню тебе.

Кардиолог чувствовал сердцебиение. Он подходил к главному:

– Я могу помочь вам. У меня есть деньги, и я знаю, какие лекарства и где приобрести. Я могу сделать так, что твоя мать через месяц пойдет на работу и забудет про свои болезни.

Гуров чувствовал, как на том конце провода Николай оторопел.

– Вы согласны нам помочь? Просто так? – запинаясь, заговорил мальчик. – Впрочем, зачем же просто так? Я отработаю. Может быть, вашей больнице нужен санитар или… да кто угодно, я согласен работать. А может, у вас есть другие предложения?

– У меня есть другое предложение, Коля. Точнее, только за это я и буду помогать вам, – продолжал Гуров. – Но это не телефонный разговор. Ты согласен сделать все, что я скажу, чтобы спасти свою мать?

Николай молчал.

– Я жду, Коля. Время ее жизни сейчас исчисляется часами. Не днями, если ты меня плохо понял, а именно часами. Завтра, возможно, счет пойдет на минуты. Я могу подождать твоего решения, однако твоя мама – вряд ли. Итак?

– Вы попросите меня совершить преступление? – прошептал Николай.

– Да или нет? – жестче повторил Гуров.

– Да, – выдохнул Николай.

– Вот и славно, – от радости кардиолог потирал ладони. – Будешь честен со мной – я буду честен с тобой. Теперь жизнь твоей матери полностью в твоих руках. Мне кажется, тебе можно верить. Ведь можно, Коля?

– Да, – еле слышно произнес парень.

– Отлично, мне тоже можно. На столе у меня лежит очень хорошее лекарство. Сейчас я поеду в больницу и сделаю твоей маме парочку уколов. Ее состояние улучшится. Но не вздумай меня обмануть. Если ты кому-нибудь сообщишь о нашем разговоре…

– Нет, – перебил Николай, – поезжайте в больницу и делайте свое дело. Как я понимаю, вы сами со мной свяжетесь и скажете, что вам нужно.

– Обязательно свяжусь, – пообещал Гуров.

* * *

– Ну, – торжественно сказал Скворцов. – Что я говорил?

– Ты хочешь сказать, что Гуров будет подбивать Николая на убийство богатой дамочки? Вероятно, парень начнет изготовлять ему смертельные растворы, ибо на роль Жениха он никак не тянет, – усмехнулась Лариса.

– Посмотрим, – повернулся к ней Скворцов, – а пока я этого гада не выпущу из поля зрения.

Глава 14

Во время обхода сияющая Шурочка взахлеб рассказывала Петру Семеновичу об улучшении состояния здоровья Потаповой.

– Она была так плоха, – щебетала девушка, – что я думала: дотянет ли до завтра? А теперь посмотрите на нее. Женя сказала, что ночью больная захотела есть и ела с очень хорошим аппетитом. Утром попросила принести что-нибудь почитать и вообще… Да вы сами увидите.

Врачи вошли в палату Потаповой. Женщина уже не лежала, а сидела на кровати, подложив под спину подушку, и просматривала какой-то журнал. На ее тумбочке Петр Семенович заметил зеркало, расческу, пудреницу и губную помаду. Похоже, вчерашняя тяжелобольная действительно пошла на поправку. Вера Ивановна приветливо улыбнулась врачам, особенно Гурову.

– Ну, я вижу, сегодня вы молодцом, – сказал кардиолог, присаживаясь на край постели.

– Большое вам спасибо, – Потапова с благодарностью посмотрела на Петра Семеновича. – Я думала: сегодня меня уже не будет в живых. Хотела попросить вашу медсестру, чтобы она вызвала Колю, чтобы увидеть его в последний раз, но не было сил нажать на кнопку вызова. И вдруг вы. После уколов, которые вы мне сделали, я как будто заново родилась.

Шурочка недоуменно взглянула на Гурова:

– Петр Семенович, вчера вечером вы сделали Вере Ивановне какие-то дополнительные уколы?

– Спонсоры передали кое-что, – небрежно ответил Гуров. – Я же обещал, Вера Ивановна: мы вас вылечим. И мои слова оказались пророческими. Не всем везет так, как вам. Ну, не будем вас больше беспокоить. Я понимаю, вам сейчас лучше, но переутомляться тоже не следует.

Когда за врачами закрылась дверь палаты Потаповой, Шура спросила Гурова:

– Какое же лекарство вчера передали спонсоры?

– А никакого, – махнул рукой Гуров, – от них дождешься. В данном случае я сам купил это лекарство. И на это меня натолкнул разговор с тобой… Ты права: врач прежде всего должен помнить о милосердии. Этой женщине никак нельзя умирать, ей надо поднять сына, который без нее может пойти по кривой дорожке.

– Петр Семенович! – в голосе девушки слышалось такое неподдельное восхищение, что Гурову на секунду стало не по себе.

* * *

– Здравствуй, Коля, ты узнал меня? – кардиолог представил себе взволнованное лицо парня. – Ты ведь навещал сегодня мать? Что скажешь?

– Ей лучше, но у меня язык не поворачивается говорить вам «спасибо», – голос Николая звучал твердо. – Говорите, что вам нужно.

– Завтра в шесть вечера мы встречаемся с тобой на вокзале, – врач говорил спокойно, чеканя каждое слово. – В пятнадцать минут седьмого садимся на электричку до Зареченска. Поедем в разных вагонах: ты – в первом, я – в третьем. Выходим на станции Рябушино. Далее следуешь за мной. Мы едем ко мне на дачу. Остальное я скажу там. Ты все понял? Мне не надо повторять? Мне не надо напоминать, что в случае…

– Я все понял, – ответил Николай и положил трубку.

Глава 15

Николай пришел на вокзал ровно в шесть, отыскал нужную ему электричку и расположился в первом вагоне. Он видел, как лечащий врач его матери тоже зашел в первый вагон, пробежал глазами по пассажирам и отправился в соседний. Через несколько минут поезд тронулся. Коля смотрел в окно, но его не интересовала весенняя природа. Он думал о предстоящей встрече с Гуровым, и ему хотелось плакать и кричать от собственного бессилия. Однако в глубине души парень знал, что сделает все, чего потребует врач, чтобы спасти мать. А если она все-таки умрет? Парень не заметил, как из глаз полились слезы. Он неловко стал вытирать их рукавом старой куртки.

– Что с вами, молодой человек? Вам плохо? – сидящий рядом с ним мускулистый широкоплечий мужчина лет тридцати участливо смотрел на юношу. – Может быть, я чем-нибудь могу помочь?

– Нет, – всхлипывая, ответил Николай. – К сожалению, сейчас мне никто не поможет.

* * *

Сойдя на станции Рябушино, Гуров пошел по тропинке, направляясь в деревню, и пару раз оглянулся назад. Николай неотступно следовал за ним. Петр Семенович подумал: как хорошо, что в свое время после смерти матери он не продал дачу. При ее жизни врач бывал здесь очень редко и только тогда, когда она просила его помочь ей. Сколько раз он говорил ей о том, что гораздо легче покупать все, что она здесь выращивает, на рынке и не уставать от дальних поездок и от дачной работы.

– Ты хочешь лишить меня единственной отдушины, – отвечала ему на это мать. – Я бываю здесь не из-за огурцов и помидоров. В этом месте я оживаю.

Гуров решительно не понимал, как можно оживать в ветхом домишке на пяти сотках. Настоящая дача рисовалась ему в виде загородного двухэтажного коттеджа, с большим участком земли, засаженным какими-нибудь красивыми растениями, и бассейном – этакий голливудский Эдем. Вот в таком месте можно и отдохнуть душой. Но мать прикипела сердцем именно к этому клочку земли. За год до ее смерти, зная, сколько ей осталось жить, Петр Семенович, уже зарабатывавший хорошие деньги, нанял рабочих, чтобы превратить старую хибару в маленький домик. Мать противилась этому. Она тоже знала, сколько ей отведено.

– Спасибо, Петя, – говорила она ему, – но не надо вкладывать деньги в то, от чего ты вскоре избавишься. А мне нравится так, как есть.

Гуров все равно улучшил домик и стал часто оставаться ночевать в нем вместе с матерью. В нем проснулось желание постоянно быть с нею, даже просто молча сидеть рядом, держа за руку. Врач видел, как жизнь постепенно уходит из дорогого ему человека, и словно хотел продлить их пребывание вместе.

После смерти матери Мария Ивановна, ее близкая подруга и соседка по даче, предложила Петру Семеновичу продать участок ей.

– Ведь тебе он не нужен, Петя, – говорила она, – а я уберу перегородку и соединю со своим участком. Это хорошо, что ты благоустроил домик. Ко мне на лето внуки приезжают, дети. В двух домиках я всех размещу.

Гуров слушал соседку и удивлялся сам себе. Сейчас он и слышать не хотел ни о какой продаже. И был уверен, что вряд ли когда-нибудь захочет. Это ведь память о его матери. Он категорически отказался говорить на подобные темы и попросил Марию Ивановну никогда не возвращаться к этому вопросу. Сейчас, отпирая калитку, он думал о том, как правильно сделал тогда.

Поднимаясь по ступеням, ведущим в дом, мужчина всегда испытывал странное чувство. Ему казалось, что он приехал к матери и она ждет его, сидя в своем любимом кресле. Сейчас он услышит шаркающие шаги, увидит радостную улыбку на изможденном лице… С такими мыслями кардиолог распахивал дверь и замирал на пороге на несколько секунд. Лишь стоявшая в доме тишина помогала ему вернуться в реальность. А еще одна страшная реальность шла за ним и уже заходила в комнату. Впервые за много лет Гуров не сожалел о том, что матери нет в живых.

* * *

Оперативники расположились под окном дачного домика врача. На их счастье, Николай, находясь в полуобморочном состоянии, и не подумал запереть за собой калитку, и Скворцов с Киселевым беспрепятственно проникли на участок. Им было хорошо видно и врача, сидевшего в большом черном кресле, и парня, стоявшего перед ним, но разговора они не слышали: в доме говорили очень тихо. Павел, переместившийся потом от окна к двери, тоже не запертой на замок, улавливал только отдельные звуки, из которых даже приблизительно не мог составить слов. Скворцов и Киселев недовольно поглядывали друг на друга и уже думали о другом способе прослушивания, однако им повезло.

– Поймите, я не могу этого сделать! – закричал вдруг Николай. – Я обещаю, что никому ничего не скажу и отдам вам деньги. Но, умоляю, не требуйте от меня этого! Вы убьете и меня, и мать, если она когда-нибудь догадается.

– От того, что я тебе предлагаю, еще никто не умирал, – Гуров тоже повысил голос. – А вот без этого, – врач взял со стола полиэтиленовый пакет и потряс им перед лицом парня, – она умрет завтра. И виноват в этом будешь ты. Впрочем, – кардиолог взглянул на часы, – мы с тобой беседуем уже сорок пять минут. Через час уходит последняя электричка. Я не собираюсь здесь ночевать и тебя не приглашаю. Не хочешь – не надо. Учти: я всегда найду более преданного сына.

Киселеву удалось бесшумно приоткрыть дверь, он махнул рукой Скворцову, и оба наблюдали за дальнейшими действиями врача и юноши. Они увидели, как Николай заплакал и встал на колени:

– Прошу вас, дяденька!

Его мольба прозвучала как-то по-детски жалобно и неуверенно, и все – и оперативники, и Гуров – поняли, что парень сломлен, на все согласен, настал момент, когда на него можно надавить. Врач вскочил с кресла, схватил парня за плечо и с силой толкнул в соседнюю комнату. Юноша не сопротивлялся, он лишь судорожно всхлипывал. На минуту все стихло, но вдруг раздался пронзительный крик, заставивший оперативников влететь в комнату. Ни Павел, ни Константин не ожидали увидеть того, что перед ними открылось: Гуров со спущенными штанами стоял перед голым Николаем. Явно он собирался насиловать сына своей пациентки…

Глава 16

Петр Семенович узнал, что болен, еще учась в медицинском институте. Правда, и раньше, в отрочестве и юности, он задавал себе вопрос: почему его совсем не тянет к девочкам, почему хочется прижиматься к своим друзьям – мальчишкам, обнимать и целовать их? Однажды он спросил об этом мать, но та, испуганно посмотрев на него, ответила:

– Это потому, что я растила тебя одна и воспитывала как девочку. Но ты мужчина и должен осознать это.

Однако Гуров не осознавал. Он со скрипом зубным подавлял в себе желания, которые мать называла извращенными, мучился и страдал от этого. Услышав в старших классах слово «гомосексуализм» и увидев реакцию окружающих на него, он с ужасом подумал: надо с этим бороться. Стоит пойти по пути своей прихоти – и трясина затянет навсегда.

Став студентом медицинского института, юноша узнал, что это не извращенные желания, а страшная, неизлечимая болезнь, и решил победить ее. Он стал заставлять себя обращать внимание на девочек и вскоре женился на своей сокурснице Марине. На свадьбе молодые выглядели счастливыми, никто из присутствующих и подумать не мог, что жених боится брачной ночи больше, чем невеста. Гуров взмок от напряженных раздумий о том, как сделать женщиной девушку, к которой у тебя нет ни на грамм влечения и, что самое страшное, не появится. Однако, вопреки его опасениям, все прошло нормально. Марина очень устала и очень боялась, поэтому слезно попросила мужа сегодня не трогать ее, на что он с радостью согласился. На вторую ночь у молодого мужа поднялась температура, и он, опасаясь заразить жену, отправился спать в другую комнату. Как будущий врач, Петр мог «заразить» себя на неделю или больше, но что делать потом?

Парень взял больничный и утром, когда жена уходила в институт (они жили в отдельной квартире, доставшейся Марине от бабушки), бежал в библиотеку и изучал материалы о своей болезни. То, что он выискивал, пугало его. Мать воспитывала Петра, закладывая ему хорошую нравственную основу, поэтому занятия извращенным сексом противоречили его натуре. Однако другого выхода не было. Если Марина согласится, возможно, его проблемы решатся. Гуров очень хотел ребенка, и в его планы не входил быстрый развод. Впоследствии он вспоминал, сколько нервов, такта и изощренности израсходовал он, чтобы доказать молоденькой девушке, будто он прав, предлагая ей такие необычные занятия любовью. На его счастье, все прошло практически без сучка без задоринки: Марина слишком любила его и считала такие предложения проявлением сильной страсти. А еще она была студенткой и наслушалась от своих однокурсниц фраз типа «Жена должна быть проституткой в постели», «с мужем позволено все».

Извращенный секс давал свои плоды. Он помогал Гурову почувствовать к бедняжке хоть какое-то влечение, однако по возможности юноша продолжал избегать постели, притворяясь больным или придумывая еще какие-нибудь хитрости. Когда Марина забеременела, Петр был на седьмом небе от радости. Все-таки он мужчина, и его миссия – дать потомство – выполнена. Что будет в дальнейшем с его браком, кардиолог не думал. Конечно, надо попробовать сохранить его, терпеть, сколько хватит сил у него и у жены. Петру порой было невыносимо жаль себя. Имея мать, жену и большое количество друзей, он никому не мог поведать о своей беде, раскрыть страшную тайну и просить совета.

В раздумьях и мучениях прошло три года. Он уже окончил медицинский и работал в больнице. Как-то вечером, возвращаясь с работы на метро, Петр вышел на своей станции и в подземном переходе увидел мальчика – бомжонка, стоящего с табличкой, на которой большими буквами было написано: «Помогите глухонемому сироте». Гуров достал из портмоне сто рублей, дал их мальчику, взял его за руку и отвел в ближайший бесплатный туалет. Там он изнасиловал извивающегося ребенка, получив при этом такое наслаждение, какое ему и не снилось. Именно в тот момент Петр понял, что против природы не попрешь и ему придется идти по жизни своей дорогой. Следует заметить: он не особенно жалел о принятом там, в грязном подземном переходе, решении. Напротив, мужчина почувствовал такое освобождение, словно тяжелый груз, который ему приходилось тащить в угоду семье и обществу, непостижимым образом упал с его плеч. Марина, открывшая мужу дверь, поразилась выражению его лица, отражавшего, как в зеркале, его чувства. Она обняла и поцеловала Гурова, и он, обнимая ее в ответ, вдруг, неожиданно для себя, захотел оттолкнуть женщину и закричать: «Не надо, Марина, не замарайся об меня!»

– Ужин готов и ждет тебя на кухне, – прошептала ему в ухо жена и, заметив ищущий взгляд Петра, пояснила:

– А Юлька спит. Представляешь, так набегалась во дворе, что пришла домой и даже ужинать не захотела – сразу в постель. Я даже сначала забеспокоилась: не заболела ли? Но лобик холодный, а спит как сурок.

Гуров улыбнулся и отправился в ванную. Приняв душ, он сказал жене:

– Я на минутку к Юльке, а потом приду ужинать.

Зайдя в комнату дочери, он долго смотрел на спящего ребенка. Дочка спала так спокойно, так сладко и была такой красивой, что у отца защемило сердце. Он понимал: если она когда-нибудь догадается или услышит правду, в ее жизни никогда не найдется места для него, пусть даже она будет знать: папа любит ее больше всех. От этих мыслей стало невыносимо больно на душе, и Гуров, присев на стул возле кроватки дочери, беззвучно заплакал.

Марина сразу заметила перемены, произошедшие в настроении мужа. Петр сидел за столом, уставившись в одну точку, и молча ел ужин, не говоря ни слова. Поглощенный своими мыслями, он даже не понимал, что ест, вкусно ли это, не заметил, как опустела тарелка, а он продолжал водить вилкой по гладкой поверхности. Марина первая нарушила тягостное молчание:

– Ты расскажешь мне, что с тобой сегодня произошло? – спросила она и пристально посмотрела на мужа. Гуров хотел отделаться ничего не значащими фразами, придумать что-нибудь и отложить этот неприятный для обоих разговор, однако сегодняшнее происшествие подталкивало его к решающему объяснению. Он отложил вилку:

– Марина, то, что тебе придется выслушать, более чем неприятно. Но я не могу больше об этом молчать.

Жена внимательно смотрела на него.

– Дело в том, – продолжал Гуров, – что я не смогу больше жить с тобой как с женой.

Лицо женщины побелело:

– Ты нашел другую?

Петр вздохнул:

– Если бы это было так, мы бы спасли свой брак. Все гораздо хуже. Я болен, Марина, серьезно болен, и речь не может идти о женщинах. Я вообще не могу быть ничьим мужем.

Щеки Марины слегка порозовели.

– Думаю, я поняла тебя, – спокойно сказала она, – нам нужен сексопатолог. Ты не поверишь, но тебя можно вылечить. Сейчас такие хорошие специалисты и такие хорошие средства.

– Ты не поняла меня, – перебил Гуров жену, – все гораздо хуже. Если мы пойдем к сексопатологу, то ты опозоришь меня… и себя, – добавил он после некоторой паузы.

Петр увидел, как снова побледнела жена, и понял, что теперь она все поняла.

– Господи, Господи, – Марина вскочила со стула и стала нервно ходить по кухне. – Неужели это правда?

Женщина с мольбой заглянула ему в глаза:

– И все эти годы… Ты давно знал?

Петр вздохнул:

– Я давно боялся знать. Ты не представляешь, что чувствует человек, воспитанный так, как я, и тем более не можешь представить, как трудно убегать от своей судьбы. Я боролся как мог, а сегодня понял, что проиграл. Возможно, это и к лучшему. Я недостоин тебя, и ты не должна страдать рядом со мной. Какое бы решение ты ни приняла, я не возьму на себя смелость оспаривать его. Об одном прошу тебя: не лишай меня возможности видеть дочь.

Марина застонала и, закрыв руками уши, опрометью бросилась в спальню. Гуров знал: завтра он возвратится в пустую квартиру.

Начиная с момента подачи на развод жена вела себя очень благородно. Она решила разменять квартиру, которая принадлежала ей и досталась от бабушки, чтобы бывшему мужу было где жить. Наблюдавшие их расставание друзья и родные удивлялись: какой-то неправильный развод. Оба супруга очень страдали, ни в чем не обвиняли друг друга и все-таки разводились. Марина разрешила Гурову видеть Юлю так часто, как ему захочется, и каждое воскресенье Петр Семенович встречался с дочерью. Ей уже было четырнадцать, и пока он не пропустил ни одного важного события в ее жизни. В первый класс он вел ее за руку вместе с бывшей женой, они шли как дружная семья, два раза в год Гуров посещал родительские собрания, но в школе бывал чаще, беседовал с учителями и всегда был в курсе тех проблем дочери, о которых она ему не рассказывала. Через два года после их развода Марина вышла замуж за главврача той больницы, в которой работала, но вскоре развелась, и Петр Семенович посчитал своей обязанностью содержать семью. Снискав в городе славу самого лучшего кардиолога, он стал очень хорошо зарабатывать, не гнушался никаких подарков, говоря себе, что делает все ради дочери, лишенной по его вине настоящего отцовского внимания.

Его страшная болезнь давала о себе знать, и он долгое время находился в раздумьях, где искать партнеров. Тот мальчик с ангельским личиком в грязном подземном переходе стал наваждением. Вспоминая об этом, Гуров сравнивал себя с примерным мужем, боящимся изменить жене и получающим от нее жалкие подачки, который однажды, по случайности вырвавшись на свободу, берет самую грязную проститутку и, поддаваясь только страсти, испытывает невообразимое наслаждение. Сожаление и страх подцепить болезнь приходят позже, но все-таки приходят. Несколько месяцев Гуров ждал у себя появления признаков заболевания, даже сдал дорогостоящие анализы, однако они ничего не показали. Врач вздохнул с облегчением, но тут же дал себе слово не поддаваться подобным порывам, чтобы потом не мучиться. Грязные подземные переходы могут предложить только такие варианты, и Петр Семенович отверг их сразу. Наряду с боязнью заразиться он испытывал боязнь быть узнанным.

Решение искать партнеров среди детей и родственников своих больных пришло к нему случайно. Он часто вспоминал свою первую жертву – парня лет восемнадцати, студента одного из вузов, плакавшего в его кабинете и молившего о помощи. Бабушка этого юноши находилась при смерти после тяжелейшего инфаркта. Парень не допускал и мысли о трагическом исходе, ибо бабушка была для него всем, вернее, это все, что у него оставалось, так как его родители, увлекавшиеся альпинизмом, погибли на Кавказе, когда он был совсем маленьким, а дедушка умер за десять лет до того дня. Бабушке на данный момент было больше шестидесяти, но она продолжала работать учительницей, чтобы поднять на ноги внука, не щадила себя, и приступ случился с ней именно на работе. Естественно, на пенсию и стипендию нельзя было купить тот комплекс лекарств, который помог бы пожилой женщине. Гуров вспомнил, как, глядя на плачущего парня и думая о сцене в подземном переходе, он невольно озвучил мысли, зародившиеся у него в голове. Юноша понял намеки и дал согласие. Нет, этот парень вовсе не был извращенцем и никогда прежде такого не делал. Если он мог спасти жизнь близкому человеку только таким способом, то не собирался отвергать его. Они встретились один раз и больше не виделись. Каждый, получив свое, дал обещания, которые не планировал нарушать. Кардиолог спас пожилую женщину, и она выписалась, довольная и ужасно благодарная ему, не узнав, какой ценой было куплено спасение.

Удовлетворяя, хоть и не часто, свою болезненную похоть, Гуров оставался уважаемым человеком, время от времени знакомился с женщинами, создавая для окружающих видимость нормального мужчины, но свое нежелание жениться объяснял любовью к бывшей жене и надеждой на ее возвращение. Кардиолог действительно любил свою бывшую семью больше всего на свете, и сейчас, когда его брали, пожалел, что не предусмотрел такого исхода и не запасся ампулой с ядом. Лучше смерть, чем позор для семьи, особенно для дочери. Покорно следуя за оперативниками, Гуров твердо решил: если его осудят и процессу будет грозить огласка, он найдет способ покончить с собой в следственном изоляторе, до суда.