Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Увы, охлаждением императрицы разочарования не ограничились, и несчастья Дашковой только начинались. В 1762 году она теряет первого сына, а в 1764 году в Польше скоропостижно умирает муж. Известие о его смерти повергает княгиню в отчаянье, настолько острое, что у нее происходит инсульт, и она едва не погибает. Больше в жизни Дашковой мужчин не будет.

После выздоровления юной вдовы обнаруживается, что ее материальные дела сильно расстроены огромными долгами, оставленными мужем. Князь оказался картежником и играл крайне несчастливо. Для расплаты с кредиторами советуют продать часть родовых владений, но княгиня проявляет твердость. Продав все фамильное серебро и бриллианты, она уезжает из Москвы и, соблюдая величайшую экономию, усердно и успешно занимается хозяйством. Сохранив для своих детей семейное состояние, она настолько приводит расстроенные дела в порядок, что может позволить себе поездку в Европу, чтобы удовлетворить свою «безжалостную наблюдательность».

В 1770 году Дашкова отправляется в путешествие. Она старается не привлекать внимание и одета очень просто – скромное черное платье, шаль и самая незатейливая прическа. Но молодость берет свое, и в дороге безутешная вдова оживает и позволяет себе немного «пошалить». Шалости безупречной княгини носят вполне невинный, но несколько экстравагантный характер.

В гостинице в Данциге она замечает на стене картину с изображением эпизода из Семилетней войны. Победу в ней, как известно, одержали русские войска, но патриотично настроенный хозяин погрешил против истины и велел изобразить сцену, где о пощаде молят русские солдаты. Дашкова покупает краски и трудится всю ночь, перекрашивая цвета мундиров. К утру историческая несправедливость устранена, и за завтраком, когда княгиня умчалась с первым экипажем, изумленные постояльцы увидели взывающих к пощаде пруссаков. В Ганновере в театре она смущает дам в ложе, изображая из себя оперную певицу, особу по тем временам весьма малопочтенную.

Дашкова путешествует по Германии, Англии, Франции, и круг ее интересов чрезвычайно широк. Она знакомится с работой ткацких фабрик Лиона и изучает подготовку офицерских кадров в военных училищах Англии, присутствует на слушаниях в парламенте и посещает больницы и оперы. В поездке она продолжает много читать, пользуясь не только богатыми публичными библиотеками, но и древними фондами монастырей. Она покупает гербарии, коллекции минералов, тщательно систематизируя и описывая все приобретенное. Но главное – это конечно, встречи с владетельными особами, политическими деятелями, учеными, и философами-просветителями. С последними Дашкова не всегда согласна и позволяет себе спорить. Дидро совершенно очарован княгиней, причем, скорее, ее умом и обаянием, а не внешностью, описание которой он потом оставит: «Невысокая, с открытым высоким лбом и пухлыми щеками, глубоко сидящими глазами, не большими и не маленькими, с черными бровями и волосами, несколько крупным носом, чувственным крупным ртом, крутой и прямой шеей, высокой грудью … в ее движениях много живого, но нет грации придворных дам». Дидро проводит с княгиней четыре вечера от пяти часов до полуночи. В беседах обсуждаются вопросы государственного устройства и парламентаризма. Просвещенная княгиня, разговаривая со старым вольнодумцем, высказывает смелые мысли о взаимоотношениях самодержавия и русского дворянства, но ее суждения во всем, что касается крепостного права, весьма расплывчаты. В изложении Дашковой оно представляется идиллическими и патриархальными отношениями между отцом-помещиком и неграмотным, беспомощным дитятей-крестьянином. Идея ограничения власти царя конституцией близка аристократке, но ограничение прав владельца крепостных определенно не нравится помещице. Когда в отсутствие княгини ее дочь продаст 100 душ, та разгневается, вернет покупателю 4 тысячи рублей, а утраченную сумму соберет с крепостных.

В Женеве Дашкова встречается с кумиром Европы Вольтером, который никого не принимает, но делает исключение для знаменитой путешественницы. Он осыпает ее комплиментами, но, как замечает проницательная княгиня, не совсем искренними. Оценки других зарубежных современников сходятся в одном: княгиня – женщина выдающаяся, обладает редким умом, энергией и поистине мужской решительностью. По возвращении в Россию Екатерина II обласкивает и щедро одаривает Дашкову 60-ю тысячами рублей из своих личных средств, но в столице не задерживает, и когда Дидро приезжает в Петербург, то встретиться с очаровавшей его собеседницей не может. Путь ко двору княгине заказан. Причина очень серьезна. Дашкова фигурирует в заговоре, но теперь уже против Екатерины с целью передачи власти сыну императрицы Павлу, который согласится подписать конституцию, ограничивающую самодержавие. Главой заговора был воспитатель великого князя Никита Панин – дядюшка мужа княгини Дашковой. Никто из участников заговора не пострадал, а Никита Панин был уволен со службы с пожалованием ему 5 тысяч крепостных, но его брат Петр Панин и Екатерина Дашкова должны были оставить Петербург и поселиться в Москве. Там княгиня показывается редко. Она живет в своем имении, занимается хозяйством и научными трудами. Она много пишет, переводит, участвует в основании научного общества при Московском университете и с особым усердием занимается тем, чему решила посвятить свою жизнь – образованием и воспитанием детей. В 1775 году Дашкова обращается к императрице с просьбой разрешить ей уехать за границу для завершения образования сына Павла. Только там, считает преданная мать, она сможет дать серьезное образование детям. «Лесть челяди, баловство родных и отсутствие образованных людей в России никогда бы не позволили моим детям получить хорошее образование дома», – напишет она впоследствии.

В выборе страны, где можно получить наилучшее образование, немалую роль сыграл испытываемый Воронцовыми интерес к британской конституционной монархии, традициям парламентаризма и английскому предпринимательству. Дашкова решает, что ее сын Павел получит домашнее воспитание под ее крылом, а образование – за границей, но не в Англии, где слишком много светских соблазнов, а в Эдинбурге. Жизнь там намного скромнее и, что немаловажно, намного дешевле. После борьбы с долгами практичная от природы Дашкова стала скуповатой.

Разрешение получено, и она вновь едет в Европу, где в Эдинбурге Павел проходит курс обучения в университете. Пока он учится, княгиня завязывает отношения со многими знаменитостями, среди которых есть известные историки и экономисты, физики. Жизнь княгини чрезвычайно насыщена. Двери ее дома гостеприимно распахнуты для профессоров Эдинбургского университета, она участвует в научных дискуссиях, ведет оживленную переписку, даже пишет музыку и неусыпно следит за успехами сына. Его блестящая карьера – венец мечтаний этой чрезвычайно заботливой матери. Вкладывающая страстность во все, княгиня не знает меры и в обучении своего сына, которого, как говорили за границей, она совсем «замучила». В 1779 году шестнадцатилетний Павел выдерживает экзамен на бакалавра, и Дашкова решает показать своим детям Европу. Кроме старых знакомых, философов-просветителей, встречаются новые лица, среди которых коронованные особы и государственные деятели, ученые, художники и музыканты. Она беседует с Фридрихом Великим о политике и с папой Римским – о Ватиканском музее.

Внешность княгини достойна сожаления, она выглядит намного старше своих лет, но ее обширные знания, остроумие и образованность оценены по достоинству. Слухи об успехах и признании Дашковой за границей доходят до чуткого к мнению Европы уха императрицы, которая лично сообщает ей «о своем неизменном уважении» и приглашает вернуться в Россию. Старая дружба возобновлена, и фортуна наконец-то поворачивается к княгине лицом. Сыну Павлу дается почетное назначение в гвардию, сама она получает в дар прекрасное поместье, а в начале 1783 года выходит указ о назначении ее директором Академии наук.

Екатерина II как-то заметила, говоря о Воронцовых, которых недолюбливала: «Мой Бог, как они все горды и упрямы, но как благополезны Отечеству!» Удивительный административный талант императрицы вновь в полном блеске доказал себя. Дашкова на посту директора Петербургской академии наук принесла Отечеству огромную пользу. Согласие принять эту должность далось нелегко. Академия находилась в плачевнейшем состоянии, до которого ее довел Кирилл Разумовский – брат фаворита императрицы Елизаветы. Он занимал этот пост в течение полувека с 18-летнего возраста, и академические дела не интересовали его совершенно. Уговорил Дашкову взять на себя этот «полностью развалившийся воз» Григорий Потемкин, который, в отличие от Григория Орлова, симпатизировал княгине, и в январе 1783 года в Сенате она присягнула на новую должность.

В самом начале своей деятельности Дашкова принимает мудрое решение. Она не пытается руководить наукой, оставляя за собой то, в чем хорошо разбирается, – непростое хозяйство Академии, издательскую и научно-просветительскую деятельность. Безупречно честная и неподкупная княгиня быстро налаживает финансовые дела Академии, находившиеся в катастрофическом состоянии. Она сумела расплатиться со всеми долгами, увеличила число воспитанников на казенном обеспечении и повысила жалованье академикам. На первых порах своей работы она тактично следовала правилу: не давать академикам указания – и нарушила его лишь однажды. Это «нарушение», великолепно характеризующее патриотизм княгини, состояло в том, что она, заметив, что «наблюдения и открытия, производимые внутри страны, сообщались за границу до их опубликования в России, и, к стыду Академии, там ими пользовались раньше, нежели у нас…», велела занести в журнал, что г.г. академики не должны отныне сообщать подобные открытия за границу, пока Академия не извлекла из них пользы путем печати и пока государство не воспользовалось ими».

Княгиня Екатерина Дашкова

Дашкова наладила работу типографии и положила начало академической библиотеке, отдав в дар многие свои книги, приобретенные во время поездки по Европе, пополнила научные коллекции. Она добывает средства для организации научных экспедиций в различные края России и предпринимает издание ее географических карт. Строительство нового здания Академии наук также относится к заслугам Дашковой. Оно непросто далось его архитектору Кваренги, к которому княгиня не всегда была объективна, но результат – великолепен.

Дашкова учредила общедоступные публичные лекции по основным направлениям знаний, которые посещали не только дворяне, но и слушатели более скромного происхождения. Новый директор занимается изданием журнала «Собеседник любителей русского слова», к сотрудничеству в котором будут привлечены все наиболее выдающиеся писатели этого времени и, для того чтобы придать ему большую значимость, даже императрица. Она опубликует в журнале шуточные заметки о нравах русского общества «Были и небылицы» и, разумеется, сделает своим царственным участием журнал еще более популярным. И все же венцом деятельности Дашковой будет создание Российской Академии Наук, президентом которой она станет. В 1783 году Дашкова приступит к составлению и изданию словаря русского языка, в котором видит «обширность и богатство… сильное красноречие Цицероново, убедительную сладость Демосфенову и великолепную Вергилиеву важность» и лиру Пиндара». Работа над словарем станет делом общенациональным, сама Дашкова соберет более 700 слов, по ее предложению в алфавите появится буква «е» (заменившая io) и она будет принимать участие почти во всех заседаниях Академии. А отношения с императрицей снова испортятся. Независимый нрав княгини неисправим, обязанная по своему положению статс-дамы бывать при дворе, она, как и ранее, не сдерживаясь, высказывается о том, что думает, и открыто демонстрирует свое превосходство. Это многим не нравится, так же как и то, что в своих журналах Дашкова публикует сочинения опальных поэтов. В 1789 году произойдет Французская революция, и хотя аристократка и поклонница конституционной монархии Дашкова ни в коей мере не сочувствовала ей, но в самый разгар борьбы со свободомыслием она поместит сочинение, в котором будут очень резкие строки о самодержавии – «создателе всех бед». Екатерина II не простит посягательств на ее права и даст понять хозяйке двух академий, что та слишком много берет на себя. Дашкова вновь покидает Петербург.

Известие о смерти императрицы застанет княгиню в ее имении. Сын Екатерины II, Павел подвергнет репрессиям всех участников заговора против его отца и прикажет Дашковой никуда не выезжать из своего имения и «вспоминать там 1762 год». Сперва княгиню высылают в затерянное бедное новгородское имение – маленькую деревушку, где она живет в простой деревенской избе, развлекаясь тем, что на оструганном столе пишет пейзажи, которые, после того как картина готова, смывает и пишет снова. Верная себе Дашкова напишет: «Сколько раз я благодарила небо за то, что Павел сослал меня и спас этим от унизительной обязанности появляться при дворе такого государя». Только через два года княгине разрешат вернуться в ее имение Троицкое. Там она велит насыпать курган, откуда будет глядеть на дорогу.

После недолгого правления и убийства Павла новый император Александр I пригласит княгиню ко двору и предложит вновь возглавить академии. Она откажется, чувствуя себя усталой и немолодой: подорванное семейными драмами здоровье дает себя знать. Княгиня уединится в своем любимом подмосковном имении и отдастся там хозяйственным заботам. Она продолжает заниматься литературной деятельностью и пишет свои мемуары. Но даже в уединении проявляются ее феноменальные способности. «Я никогда не видела еще такого существа, но и не слыхала о таком, – напишет о ней потом в Ирландию Марта Вальмот. – Она учит каменщиков класть стены, ходит кормить коров, сочиняет музыку, пишет статьи, знает до конца церковный чин и поправляет священника, если он не так молится. Она доктор, аптекарь, фельдшер. Она кузнец, плотник, судья, законник. Она родилась быть министром или полководцем…» Кроме всего этого, Дашкова еще увлечется написанием деревенских пейзажей, займется переводами и опубликует несколько научных работ. Но эта вечно занятая интеллектуалка глубоко несчастна. Она невыносимо страдает от одиночества, которого всегда смертельно боялась. Всю жизнь княгиня стремится кого-нибудь опекать и жаждет, чтобы рядом постоянно находился предмет опеки. Но ее заботливость утомляла и носила несколько деспотичный оттенок, а крайне непростой характер этой максималистки осложнял отношения с близкими. Жить только для себя она не умела, но все те, кого она любила, ее оставляли, или она сама резко порывала отношения.

Личная жизнь Дашковой сложилась крайне несчастливо. Горячо любимый муж оказался ловеласом и гулякой, поставившим семью на грань разорения, а дети принесли одни разочарования и огорчения. Сына Павла – вылитого отца – княгиня любила так же сильно и неистово, как мужа, и возлагала огромные надежды на его блестящее будущее. К дочери Анастасии отношение было прохладней. Решительно, как и все, что она делала, Дашкова устроила ее судьбу, выдав замуж за немолодого, но состоятельного бригадира Щербатова, который соглашается жить в доме тещи. Устроенный по расчету брак оказывается неудачным, но Анастасия все равно покидает мать, которая не может жить одна и «от горя, граничащего с отчаянием, заболела» – да так, что «судороги и рвота причинили разрыв пупка». Но это еще не все. Обожающая мать, безраздельно покорная дочь превращается в истинную сумасбродку. Она ведет беспорядочную жизнь, заводит сомнительные знакомства, залезает в долги и в результате попадает под надзор полиции и под опеку. Гордость Дашковой переживает жестокие испытания, когда ей приходится улаживать разные некрасивые истории, платить долги и освобождать Анастасию под залог. Иногда (в зависимости от состояния своего кошелька) дочь мирится с матерью.

Но главные страдания впереди. По светским салонам разносятся и оживленно обсуждаются слухи о странной женитьбе князя, который, по замечанию великого знатока людей Екатерины II, «красотой пошел в отца, да умом не в мать». Дашкова узнает, что ее любимый сын, ее Павел, в жертву которому было принесено столь многое, в том числе даже интересы дочери, женился на дочери купца. Для аристократки княгини Дашковой это катастрофа, навсегда похоронившая надежды на будущее сына. Известие усугубляется жестоким унижением – через два месяца после свадьбы она получает письмо, в котором легкомысленный Павел просит благословения на брак. Охваченная нервной лихорадкой, худеющая с каждым днем оскорбленная мать начинает подумывать о самоубийстве. И хотя вскоре брак распался, Павел к матери не вернулся, предпочитая открыто жить с любовницей.

С дочерью же отношения то налаживались, то вновь портились. Неожиданно жизнь, или, вернее, дочь английской приятельницы княгини Кэтрин Гамильтон, с которой Дашкова познакомилась во время своего заграничного вояжа, посылает ей утешение в виде молодой ирландки Марты Вильмот. Привязанность к Марте, называющей княгиню своей «russian mother», выражается с присущей Дашковой страстностью и непривычной для княгини щедростью. Она «не делает различий между цветком и бриллиантом» и одаривает Марту не только драгоценностями, но и очень солидными, исчисляющимися в тысячах фунтов стерлингов суммами денег. Это вызывает оживленные толки в гостиных, где давно уже ходят анекдоты об эксцентричной пожилой даме, и ее отношениям с девушкой придают весьма двусмысленный характер. Начинают сплетничать о полном отсутствии любовных связей безупречной вдовы, вспоминают о ее мужеподобности, страсти к мужской одежде и отвращении к белилам и румянам. Желание княгини удочерить Марту осложняет и без того непростые отношения с детьми, а в 1807 году княгиню постигает новое горе – внезапно, не помирившись с матерью, умирает Павел. Законных детей он не оставил, и древний род Дашковых на нем заканчивается. Во время похорон происходит скандал, когда дочь княгини Анастасия во весь голос запрещает «английскому чудовищу» приближаться к гробу. Дашкова меняет завещание, лишает дочь наследства и запрещает ей входить в ее дом даже после своей смерти. Была ли в толках о «старом кавалере» Дашковой (именно так княгиня подписала шутливый вызов на дуэль к кузине Марты) правда или нет, не имеет ровно никакого значения. Дашкова выше слухов, интересна не этим, и ирландская мисс не более чем эпизод в биографии этой замечательной женщины, тем более что одаренная сверх меры любимица оказывается неблагодарной. Привязанность старой княгини тяготит Вильмот, девушка не желает более скрашивать ее одиночество и решает покинуть Россию. Дашкова удерживает, не пускает, просится поехать вместе с Вильмот туда, где закончит свое существование, «которое не имеет потомства и должно иссякнуть», но Марта «тихонько оставляет своего друга» и уезжает без предупреждения, тайно, ночью.

Осмотр ее багажа на Родине, вероятно, произвел фурор. Бедная девушка, превратившаяся по приезде из России в весьма состоятельную особу, стала обладательницей настоящих сокровищ. Среди них оказались не только изумительные, драгоценные украшения (в том числе знаменитый опал шведской королевы Христины), меха, серебряная посуда и ценнейшие книги, но и раритеты: табакерка Елизаветы, веер Екатерины II, которым особенно дорожила княгиня, и часы Петра I. Багаж ирландки заинтересовал Кабинет министров России, членов которого волновали не вывозимые из страны раритеты, а бумаги Дашковой. Мемуары, содержащие историю ее жизни, окажутся самым ценным из того, что покинет Россию.

После отъезда Марты, Дашкова проживет недолго и умрет 4 января 1810 года. Наследство княгини, так же как фамилия ее мужа, перейдут к племяннику, а сама она займет достойное место на знаменитой «скамейке» у памятника Екатерине II рядом с теми, кто придал блеск царствованию великой императрицы и составил его славу. Склонив голову к лежащей на коленях книге, будет сидеть она в кругу великих полководцев, политических деятелей и поэтов, непринужденно и несколько отстраненно, ничуть не гордясь оказанной ей честью, как равная среди равных.

Принцесса науки (Софья Васильевна Ковалевская)

В ноябре 1883 года в одной стокгольмской газете писали: «Сегодня нам предстоит сообщить не о приезде какого-нибудь пошлого принца крови или тому подобного ничего не значащего лица. Нет, принцесса науки госпожа Ковалевская почтила наш город своим посещением…».

«Принцесса науки», о которой писали газеты, была младшей дочерью генерал-лейтенанта артиллерии Василия Васильевича Корвин-Круковского и Елизаветы Федоровны Шуберт. Дед и прадед Софьи по материнской линии были видными учеными: дед – действительный член Петербургской Академии наук, прадед – астроном и математик.

Софья Ковалевская

Детство Софьи прошло в богатом имении Палибино Витебской губернии в красивом большом помещичьем доме, немного напоминавшем рыцарский замок. Она получила прекрасное по тем временам домашнее образование под руководством талантливых учителей. Гувернантка мисс Смит была строга, но справедлива, и сумела с ранних лет развить в своей воспитаннице дисциплинированность и умение трудиться, а домашний учитель Иосиф Малевич дал Софье серьезный запас знаний, который, по ее словам, позволил легко изучать науку в будущем. По стечению обстоятельств, которое можно расценивать как перст судьбы, стены детской Софьи в поместье оклеили листами с записями лекций по дифференциальному и интегральному исчислению (не хватило обоев, за которыми надо было посылать в столицу). И 11-летнюю Софью словно притягивало к этим стенам. Она могла часами стоять перед записями и, ничего не понимая, заучивала их наизусть.

Родители Софьи, подобно всем представителям своей среды, старались дать своим дочерям воспитание, которое позволило бы им в будущем сделать хорошие партии, стать образцовыми женами и занять достойное место в обществе. Но две дочери генерала Корвин-Круковского, подобно многим женщинам второй половины 19-го столетия, получившим в истории название «шестидесятниц»,[14]14
  Шестидесятники – представители прогрессивного направления в общественной мысли, литературе, искусстве России 60-х годов XIX в.


[Закрыть] избрали себе другой путь. Софья стала ученым с мировым именем и первой женщиной-ученым в области точных наук, получившей звание профессора, а Анна – революционеркой, одной из участниц Парижской коммуны. И обе оказались одаренными писательницами.

Личное счастье в глазах поколения шестидесятниц виделось им не в устройстве личной жизни, а в достижении самостоятельности, служении обществу и демократическим идеалам.

Анна Корвин-Круковская – умная, красивая, очень живая и артистичная – была для младшей сестры кумиром, примером для подражания и оказала огромное влияние на формирование ее мировоззрения. В усадьбу предводителя дворянства, окруженную витебскими лесами, опасным новым веяниям, казалось, было трудно проникнуть, но все же они явились. Сперва в виде невзрачного молодого сына священника, приехавшего из Петербурга, а затем – будущего литератора Семевского, которого пленила прелестная девушка, дышащая «возвышенными идеалами». Анна, ранее увлекавшаяся модным романтизмом и изображавшая из себя хозяйку рыцарского замка, далеко не равнодушная к светским развлечениям, становится «передовой барышней». Она увлекается опытами с лягушками и просит отца отпустить ее заниматься медициной, получает решительный отказ, так как для этого надо было уехать в Петербург. В столице и крупных городах началось брожение, там всё громче говорят о необходимости участия женщин в общественной жизни, начинается повальная эпидемия бегств детей (и особенно девушек) из родительских домов, и в старших поколениях патриархальных семейств возникает паника. Разносятся слухи о каких-то коммунах, в которых благородные барышни живут вместе с мужчинами и выполняют сами всю черную работу. Говорят и о диком виде эмансипированных особ и нигилисток.[15]15
  Нигилизм (от латинского nihil – ничто), отрицание общепринятых ценностей, идеалов, моральных норм, культурных традиций и т. п. Получает особое распространение в кризисные эпохи общественно-исторического развития. В России термин «нигилизм» получил распространение после появления романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (1861). Во 2-й половине XIX в. нигилистами называли представителей радикального течения разночинцев-шестидесятников, отрицавших крепостнические устои и религию.


[Закрыть]

Последнее пугает мужчин иногда больше, чем прогрессивные идеи молодых идеалисток, вызывая ужас и отвращение. Знаменитый писатель, поэт и аристократ Алексей Константинович Толстой пишет стихи, выражая чувства оскорбленного эстета:

 
«…Видит в длинной палате вонючей,
Все острижены вкруг, в сюртуках
и очках
Собралися красавицы кучей,
Про какие-то женские споря права,
Совершают они, засуча рукава,
Пресловутое общее дело,
Потрошат чье-то мертвое тело…»
 

(Поток-богатырь)

В газетах о нигилистках пишут: «Большинство нигилисток лишены женской грации и не имеют нужды намеренно культивировать дурные манеры, они безвкусно и грязно одеты, редко моют руки и никогда не чистят ногти, часто носят очки, стригут (а иногда и бреют волосы). Они читают почти исключительно Фейербаха и Бюхнера, презирают искусство, обращаются к молодым людям на «ты», не стесняются в выражениях, живут самостоятельно или в фаланстерах и говорят более всего об эксплуатации труда, абсурдности инстититуции семьи и брака и об анатомии».

Разумеется, генерал Корвин-Круковский не мог допустить, чтобы его дочери превратились в подобных прогрессивных особ, но Анна не успокоилась и предприняла еще одну попытку бунта. Она начала писать рассказы, послала один из них под названием «Сон» в журнал Достоевского «Эпоха», и получила одобрение великого писателя, который опубликовал его. Началась переписка, и однажды одно из писем, в котором плюс ко всему еще находился гонорар в 300 рублей (деньги от незнакомого мужчины!!), попало в руки отца. Катастрофа произошла, как это обычно бывает, в самый неподходящий момент – в день именин Елизаветы Федоровны, когда в доме собралось множество гостей на бал. Между отцом и дочерью происходит страшная ссора, и несколько дней в доме царит уныние. Но постепенно «произошел феномен, часто повторяющийся в русских семьях: дети перевоспитали родителей. Начался этот процесс перевоспитания с матери. В первую минуту, как всегда бывало, при столкновениях детей с отцом она всецело взяла его сторону. …Видя, однако, что уговоры не помогают, а что Анюта ходит печальная и обиженная, ей стало жаль и ее. Скоро у нее явилось любопытство прочесть Анютину повесть, а потом тайная гордость, что ее дочь – писательница. Таким образом, ее сочувствие перешло на сторону Анюты, и отец почувствовал себя совсем одиноким. В первую минуту сгоряча он потребовал от дочери обещания, что она больше писать на будет и только под этим условием соглашался простить ее… Мать бегала от одного к другой, уламывая и уговаривая. Наконец отец сдался… он согласился прослушать Анютину повесть» (С. Ковалевская, «Воспоминания»). После чтения рассказа, где героиня, умирая, сокрушается о даром потраченной молодости, генерал растрогался до слез, смягчился, стал нежен со старшей дочерью и разрешил ей писать Достоевскому (но показывая свои письма) и познакомиться с ним.

Дочери вместе с матерью едут в свою ежегодную поездку к родственникам в Петербург, где происходит встреча с Достоевским.

Светловолосая, зеленоглазая Анна Корвин-Круковская была хороша необычайно, и ее красота и обаяние сразу же покоряют писателя. Он начинает часто посещать дом, где остановились Корвин-Круковские, и сперва Елизавета Федоровна боится этого «журналиста и бывшего каторжника», но потом они становятся настоящими друзьями, что потребовало от генеральши немалого терпения и выдержки. Достоевский, приглашенный на вечера, где собирается светское общество, страшно сконфужен сам. «И видом своим, и фигурой он отличался от всех других, в припадке самопожертвования он счел нужным облачиться во фрак, и фрак этот, сидевший на нем дурно и неловко, внутренне бесил его в течение всего вечера. Он начал злиться уже с самой той минуты, как переступил порог гостиной. Как все нервные люди, он испытывал досадливую конфузливость, когда попадал в незнакомое общество, и чем глупее, несимпатичнее ему, ничтожнее это общество, тем острее конфузливость. Возбуждаемую этим чувством досаду он, видимо, желал сорвать на ком-нибудь». Писатель ревнует Анну к предполагаемым женихам, не скрывает своих чувств и вгоняет своим поведением в краску ее бедную мать-генеральшу. После несчастливого появления Достоевского в обществе его отношения с Анной входят в новую стадию, они все время ссорятся, высказывая «взгляды более крайние, чем каких действительно придерживались». Достоевский был человеком религиозным, а политические, нравственные и религиозные взгляды Анны Корвин-Круковской, по словам дочери писателя, «…были уже прочно установлены. Она строго критиковала Вселенную, плохо задуманную Богом и столь же плохо им созданную, и намеревалась несколько исправить ошибки творца».

Тринадцатилетняя Софья, о которой Достоевский сказал, что у нее цыганские глаза, приятно взволнована, влюблена и начинает принимать частые визиты писателя на свой счет. Иллюзии девочки разрушаются, когда она случайно становится свидетелем объяснения Достоевского в любви Анне и предложения выйти за него замуж, которое будет мягко и решительно отклонено.

Анна, преклонявшаяся перед талантом великого писателя, считает, что ему нужна жена, которая полностью посвятит свою жизнь служению его творчеству, а не она, жаждущая жить и действовать во благо общества. Кроме того, Анна боится Достоевского, про которого говорит сестре, что он «нервный, требовательный и постоянно словно захватывает меня, всасывает меня, при нем я никогда не бываю собою». Главным же в отказе, конечно, было то, что она просто не любила Достоевского. К счастью, писатель страдал не долго и через шесть месяцев сообщил о своей женитьбе на той, которая потом станет его добрым гением и ангелом-хранителем, – Анне Григорьевне Достоевской: «Ведь, если бы за полгода назад мне кто-нибудь это предсказал, клянусь честью, не поверил бы!» – с наивной откровенностью напишет он Анне Корвин-Круковской, которую называл потом одной из лучших женщин, встреченных им в жизни.

Душевные переживания не мешали Софье заниматься науками. В семье Корвин-Круковских велись иногда беседы на математические темы, и любви к этой науке много способствовал дядюшка Софьи Петр Васильевич Корвин-Круковский – чрезвычайно образованный и прогрессивный человек. Посещавшие дом профессора Лавров и Тыртов обратили внимание на выдающиеся математические способности девушки, и отец, гордясь за дочь, меняет взгляд на ее образование (тем более что математику можно было, в отличие от медицины изучать, не уезжая из дома) и разрешает ей с 15 лет брать уроки высшей математики у выдающегося педагога А. Н. Страннолюбского. Впрочем, Софья увлекается не только математикой, но и литературой, чуть ли не с пятилетнего возраста она пишет стихи, проникнутые героической романтикой. Эта поэзия вполне соответствовала духу времени и настроению «шестидесятниц», рвущихся в борьбу за свободу и просвещение. Жаждали они и знаний, которые помогут им потом в этой борьбе. Софья мечтала, что они с Анной получат высшее образование за границей, вернутся в Россию, а потом вместе с другими столь же прогрессивно настроенными барышнями создадут колонию и уедут в Сибирь, где будут приносить общественную пользу – создадут женскую и мужскую гимназию.