Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Мечты об образовании захватывают многих, и вызвано это не только возникновением ненавистного для консервативной части общества «женского вопроса» – идей о равноправии женщин и их участии в общественной жизни. В России после отмены крепостного права произошли изменения в материальном и социальном положении дворянства, значительная часть которого, лишенная крепостных, разорилась. В образовании нуждались женщины-дворянки, оставшиеся без средств к существованию, и те, в чьих имениях сохранился достаток, так как, лишившись привычных обязанностей по их управлению, они оказались не у дел и желали найти достойное применение своим силам.

Н. А. Ярошенко. Курсистка. 1883 г.

Но получить образование было крайне трудно. Тотальная дискриминация прекрасного пола в данной сфере являлась официальной государственной политикой России, уступки, когда девушки в качестве вольнослушательниц с 1859 года могли посещать университеты, быстро прекратились, и к 1864 году женщин в российских университетах не осталось. Для того чтобы получить образование, нужно было уезжать в Европу, и прежде всего – в университеты Франции, Германии и Швейцарии, где условия приема российских студенток в сравнении с другими странами были наиболее либеральными.[16]16
  Количество россиянок из всего контингента студентов-россиян на медицинском факультете Бернского университета, например, доходило до 87,5 %.


[Закрыть] Но на пути к поездке в заграничные университеты стояло множество преград, и одним из способов их преодоления стали фиктивные браки с людьми, сочувствовавшими женскому движению и предоставлявшими своими фиктивным женам полную свободу. Сестры Корвин-Круковские начинают тайком от родителей искать «жениха», и он найден. Свою помощь и руку предлагает Владимир Онуфриевич Ковалевский – один из представителей передовой интеллигенции того времени. Он более чем достоин выступить в роли освободителя – деятель революционных кружков, участник польского восстания 1863 года, солдат гарибальдийских[17]17
  Восстание против Австрии и борьба Гарибальди за освобождение Италии находит у прогрессивно настроенных русских женщин воплощение в моде на красную рубашку-гарибальдийку, ставшую их опознавательным знаком.


[Закрыть] отрядов и издатель запретных произведения Герцена.

Ковалевский искренне и совершенно бескорыстно хочет помочь сестрам и вначале предполагается, что он женится на Анне…но, познакомившись с Софьей, заявляет, что вступит в брак только с очаровавшим его «воробышком» (так называли Софью за небольшой рост). Ковалевский пишет брату: «Несмотря на свои 18 лет, Воробышек образована великолепно, знает все языки, как свой собственный, и занимается до сих пор главным образом математикой. Работает, как муравей, с утра до ночи, и при всем том жива, мила и очень хороша собой».

После заключения брака, который потом станет фактическим, супруги в 1867 году приезжают в Петербург, где каждый начинает заниматься своей наукой (Ковалевский положит начало эволюционной палеонтологии). По приглашению крупнейшего физиолога Сеченова, сочувствовавшего женскому движению, Софья слушает его лекции в военно-хирургической академии, а затем весной 1869 года она едет за границу в Гейдельберг, где живет со своей подругой Юлией Лермонтовой, занимавшейся химией. Первое время с ними находится и Анна. Но пышноволосая, умная головка старшей сестры переполнена планами о справедливом переустройстве общества, она уезжает во Францию, где сближается с революционными кружками. В Париже Анна Васильевна выходит замуж за участника Интернационала Виктора Жаклара и в 1871 году принимает активное участие в борьбе Парижской Коммуны, став известной как один из лидеров парижанок-коммунарок.

В Гейдельберге Софья Васильевна слушала курс математики у Кирхгофа, Гельмгольца и других, а затем еще четыре года брала частные уроки у выдающегося ученого, профессора математики Берлинского университета (где также существовал запрет на обучение женщин) Вейерштрасса, который придерживался консервативных взглядов на женское образование и был противником допущения женщин в немецкие университеты. Согласие этого ученого давать уроки, так же как и признание впоследствии Софьи Ковалевской своей первой ученицей, было расценено как ее блестящий успех.

В 1874 году Геттингенский университет присуждает Ковалевской степень доктора философии с высшей похвалой (Summa cum laudae) и освобождает ее от обязательных экзаменов, что иногда допускалось в случае очень хорошей работы. Вейерштрасс, ходатайствующий, чтобы степень была присвоена Ковалевской in absentia (заочно и без экзаменов), в характеристике трех ее научных работ пишет, что каждая из них достаточна для получения искомой степени.

Но наука занимала не все время Ковалевской. Она совершает несколько путешествий, в том числе в Париж, где в то время власть захватила Парижская Коммуна. Супруги Ковалевские проводят двадцать четыре дня в городе, находящимся под непрерывным артиллерийским огнем; Софья ухаживает за ранеными, держится мужественно и стойко. «Без малейшего страха смотрела она на падающие вокруг бомбы, только сердце ее билось сильнее, а в душе чувствовалась радость, что и ей приходится переживать эту драму», – вспоминала со слов Ковалевской ее подруга Анна Шарлотта Леффлер. Ковалевские полностью на стороне Коммуны и после ее поражения делают все, чтобы спасти Анну и Виктора Жаклара. Старшей сестре Софьи в лучшем случае грозила каторга в Новой Каледонии, Виктору, которого арестовали, – смертная казнь. С помощью Ковалевских и генерала Корвин-Круковского спасают обоих. Виктор Жаклар с паспортом Владимира Ковалевского бежит из тюрьмы, затем они с женой эмигрируют в Швейцарию, а в 1874 году – в Россию, где Анна проявляет традиционную для росссиянок самоотверженность. Эмансипированная женщина, мечтавшая о широкой общественной деятельности, полностью посвящает себя мужу-изгнаннику. Но их отношения далеко не безоблачны. Жизнь в изгнании нелегка, и все идет совсем не так, как хотелось бы.

У Жаклара портится характер, он становится раздражительным и даже грубым с женою и сыном-подростком, а в марте 1877 года после раскрытия заговора против Александра II правительство потребовало от Жаклара, чья неблагонадежность была очевидна, немедленно покинуть страну. Анна, простившись с родными родными, с мужем и сыном выехала в Париж, где в том же году скончалась в возрасте 44 лет.

Жизнь Софьи по возвращении в 1874 году в Россию приносит ей серьезное разочарование. Ее надежды на научную жизнь не оправдались, и блестящее математическое образование не было востребовано.

И. Г. Майр. Вид на Адмиралтейство с набережной Васильевского острова. Между 1796 и 1803 гг.

В те годы женщина в России могла лишь преподавать арифметику в младших классах женских гимназий, что для лучшей ученицы Вейерштрасса, шутившей, что она давно забыла арифметику, было абсолютно неинтересно. И однажды, когда петербургский чиновник в очередной раз отказал Ковалевской в работе, заявив, что преподаванием всегда занимались мужчины и не надо никаких нововведений, она сказала: «Когда Пифагор открыл свою знаменитую теорему, он принес в жертву богам 100 быков. С тех пор все скоты боятся нового…» Но все же Ковалевская не сдается, считая, что должна своим примером доказать обоснованность права женщины на образование и достойную работу, и не только внимательно следит за решением «женского вопроса» в России, но активно содействует созданию высших Аларчинских женских курсов (первых в России), на базе которых будут в 1878 году открыты Бестужевские курсы. Но ее не принимают преподавать даже туда. Руководство курсов не отваживается допустить на кафедру женщину-профессора, пользующуюся к тому же у властей опасной репутацией нигилистки.

В 1876 году Ковалевская начинает сотрудничать в газете «Новое время», что дает выход ее незаурядному литературному таланту и приносит некоторый доход. Из наследства в размере 50 тысяч рублей, доставшегося после смерти отца, из доли Софьи вычитают старый крупный долг ее мужа за издательский дом, разорившийся из-за неумелого управления. Но все же у нее остается 30 тысяч, и на какое-то время в жизни Ковалевских наступает период относительного материального благополучия. На унаследованные деньги они строят на Васильевском острове в Санкт-Петербурге дома и бани, которые сдают внаем.

В 1878 году Ковалевская с мужем и дочерью, названной в честь матери Софьей, переезжает в Москву, где продолжает научную работу. В 1879 году она с успехом выступает на съезде естествоиспытателей и врачей. И все же работы для нее ни в Петербурге, ни в Москве не находится.

Не допустили Ковалевскую и сдать магистерские экзамены в Московский университет. Министр просвещения Сабуров при этом скажет, что Ковалевская и ее дочь успеют состариться прежде, чем женщин будут допускать в университет. В 1881 году Ковалевская едет в Германию к Вейерштрассу. Причину отъезда она объясняет в письме к брату мужа Александру Ковалевскому: «Ну что же делать! Ввиду того что мне теперь особенно важно наготовить как можно больше математических работ, чтобы хоть этим поддержать нашу женскую репутацию, я решаюсь на довольно тяжелый для меня риск: а именно – собираюсь уехать в Берлин, а дочку оставить здесь на попечении Юли Лермонтовой». Основной работой из написанных с 1881 по 1883 год становится статья о преломлении света в кристаллических средах.

Судьба Владимира Ковалевского складывается трагически. Крупный ученый-палеонтолог, он не нашел признания в университетской среде, где многими был воспринят как опасный конкурент и чужак, а его работы не встретили достойного понимания. Затем Ковалевский начинает заниматься постройкой домов и квартир и нефтяными делами, но, подобно многим интеллигентам, к коммерции оказывается не способен. Его втягивают в спекуляции, которые приводят Ковалевских к полному разорению, и в 1883 году Владимир Онуфриевич кончает жизнь самоубийством. Софья принимает известие о смерти мужа очень тяжело и соглашается на приглашение профессора Миттаг-Леффлера (ученика Вейерштрасса), который несколько раз предлагал ей принять должность приват-доцента в Стокгольмском университете. С этого времени начинается расцвет ее научной и литературной деятельности. Она пишет статьи, очерки, роман «Нигилистка», «Воспоминания детства», «Воспоминания о Джордже Эллиоте» и вместе со шведской писательницей Анной-Шарлоттой Леффлер пишет драму «Борьба за счастье», поставленную на нескольких русских сценах.

За 8 лет в Стокгольмском университете Ковалевская с успехом читает 12 курсов. Чтение лекций по выбору студентов должно было происходить по-немецки, но Ковалевская так быстро овладела шведским языком, что начала печатать на нем свои математические работы и даже беллетристические произведения. Летом 1884 года после прочтения ею своего первого курса специальной математики Софью Васильевну назначают профессором Стокгольмского университета.

1888 год ознаменовался большим радостным событием в научной карьере Ковалевской. Парижская академия наук присудила ей престижную премию Бордена за работу «Задача о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки», увеличив сумму с 3000 до 5000 франков. Ковалевская становится знаменитостью, и хотя в научной деятельности на Родине ей вновь отказывают, стараниями академика П. Л. Чебышева и его коллег в 1889 году Ковалевскую избирают членом-корреспондентом Российской Академии Наук. Она узнает об этом из телеграммы, в которой Чебышев писал: «Наша Академия только что избрала Вас членом-корреспондентом, допустив этим нововведение, которому не было до сих пор прецедента. Я очень счастлив видеть одно из самых пламенных моих желаний». Ковалевскую это звание, хоть и не дающее возможности вернуться в Россию, очень радует. Она живет надеждой, что когда «откроется вакансия на место действительного академика, у них уже не будет предлога не выбрать меня только на том основании, что я женщина»

А пока она осваивается с жизнью в Швеции, имеет большой круг знакомых и даже ездит ко двору. Ей нравятся Стокгольм и шведы, отличительной чертой которых она считает «чрезвычайное добродушие и мягкость, которые развились, потому что… в их истории никогда не было гнета».

В Стокгольме устраивается жизнь Ковалевской и в бытовом плане. У нее там вполне приличное жилье – четырехкомнатная квартира, в которой бывают университетские профессора и писатели, и хотя состоятельным стокгольмским дамам эта квартира кажется более чем скромной, саму хозяйку и ее дочку, с детства знакомую с житейскими трудностями, она вполне устраивает.

Личная жизнь «принцессы науки» сложилась несчастливо. Свою любовь она встретила, когда ей было уже около сорока лет, и этот поздний роман принес страдания. Избранником оказался известный ученый и однофамилец Максим Максимович Ковалевский. Отстраненный в России от преподавания «за отрицательное отношение к русскому государственному строю», он приехал в Стокгольм по приглашению фонда, созданного шведским экономистом Лореном, членом правления которого была Софья. По приезде Ковалевского они встречались почти каждый день, были очарованы друг другом, и казалось, счастью ничего не мешало. Их часто видели на концертах и спектаклях – моложавую стройную миниатюрную Софью Ковалевскую с короткой стрижкой в завитках и огромного, красивого, похожего на русского боярина Максима Ковалевского.

Между двумя выдающимися людьми вскоре возникли неразрешимые противоречия. Демократичный и прогрессивный Ковалевский выступал за участие женщин в общественной жизни, но хотел, чтобы в его личной жизни жена полностью посвятила себя семье. Требовать от Софьи, которая, как он писал в своей статье «Воспоминания друга», могла «во всякое время уйти в научные занятия и проводить ночи напролет в решении сложных математических задач», было жестоко. Между влюбленными постоянно возникали ссоры, Ковалевская страдала и терзалась сомнениями, не решаясь отказаться от своей деятельности и стать «просто женой». И все же в их последнюю встречу в Ницце во время зимних каникул 1890 года было назначено время свадьбы – лето будущего года. Но по дороге из Италии в Швецию Ковалевская простудилась, болезнь перешла в тяжелое воспаление легких, и 10 февраля 1891 года в возрасте 41 года она скончалась. Незадолго до кончины Ковалевская начала сочинять философскую повесть – «Когда не будет больше смерти». В одной из речей, произнесенной на похоронах, было сказано:

«Софья Васильевна! Благодаря Вашим знаниям, Вашему таланту и Вашему характеру Вы всегда были и будете славой нашей родины. Недаром оплакивает Вас вся ученая и литературная Россия… Вам не суждено было работать в родной стране. Но, работая по необходимости вдали от родины, Вы сохранили свою национальность, Вы остались верной и преданной союзницей юной России – России мирной, справедливой и свободной, той России, которой принадлежит будущее».

АМАЗОНКИ

Кавалерист-девица (Надежда Дурова)

В 1836 году внимание читающей публики России привлекла только что вышедшая в свет книга «Кавалерист-девица. Происшествие в России». В ней Надежда Дурова, автор и героиня записок, излагала в жанре военных мемуаров историю дворянской девушки, бежавшей из дому и принимавшей участие в сражениях наполеоновских войн. Это было действительно «Происшествие», неслыханное и кажущееся невероятным.

Случаев, когда девицы, переодевшись в мужской наряд, покидали отчий кров, известно немало, и причины бывали разными. Чаще всего к побегу побуждала любовь. Вместе со своими возлюбленными беглянки делили все тяготы военных походов, иногда даже брали в руки оружие, записывались добровольцами в армию или на флот. Так поступила, например, англичанка Фиби Хэссел, которую Георг IV называл «веселым старым парнем». Фиби, родившаяся в 1715 году, в пятнадцать лет влюбилась в солдата. Она записалась в полк и последовала за возлюбленным в Вест– Индию, где прослужила пять лет. Ее тайна так и не была раскрыта, но потом Фиби сменила мундир на платье и вышла за своего солдата замуж.

И все же Надежда Дурова явилась исключением. Она ушла из дома одна, долгие годы под видом мужчины провела в армии и сумела одержать победы не только на полях сражений, но и в мирной жизни – добилась писательского успеха и права носить мужскую одежду.

«Какие причины, – писал Александр Пушкин в предисловии к ее запискам, – заставили девушку из хорошей дворянской фамилии оставить родительский кров, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поля сражений – и каких? Наполеоновских! Что побудило ее? Воспаленное воображение? Тайные семейные огорчения? Врожденная неукротимая скромность? Любовь?»

Надежда Дурова родилась в 1783 году в семье обедневшего дворянина, офицера гусарского полка, который, выйдя в отставку, получил должность городничего и поселился в провинциальном городе Сарапуле. Отец будущей героини принадлежал к старинному роду. Фамилия Дуровы, не слишком благозвучная для русского уха, была получена его предками в царствование Ивана Грозного, при дворе которого они служили постельничьими.

Женитьба отца и матери Надежды немного напоминает пушкинскую повесть «Метель»: запрет родителей на брак, побег под покровом ночи и тайное венчание в деревенской церкви. Начавшийся столь романтично брак имел весьма печальное продолжение, которое отразилось на судьбе Надежды Дуровой, и, если верить изложенному в книге, во многом подвигло ее на военное поприще. Мать Дуровой возненавидела свою дочь с самого ее рождения. Что послужила тому причиною, неизвестно. Сама Дурова пишет, что глубокое разочарование: ожидался прекрасный, как Амур, сын, которому было выбрано имя Модест, а родилась черноволосая и крикливая богатырша-дочь. Разочарование, видимо, было не единственным. Непростой походный быт по мере удаления от родного дома оказался вовсе не так привлекателен, как казалось, а муж, «бывший прекраснейшим мужчиною, имевший кроткий нрав и пленительное обращение»,[18]18
  Далее приводятся цитаты из книги Н. Дуровой «Кавалерист-девица. Происшествие в России».


[Закрыть] довольно быстро потерял прежнюю пылкость и одаривал своим вниманием многих. Неприязнь матери была настолько велика, что Дуров отдает дочь на попечение флангового гусара Астахова, который остается до достижения ею шести лет, единственным «гувернером» и заменяет ей отца и мать.

Первые игрушки маленькой Надежды – сабли и пистолеты. Она просыпается под звуки кавалерийской трубы и засыпает под музыку полковых музыкантов. Едва научившись ходить, садится в седло, много времени проводит в эскадронной конюшне, и результатом подобного воспитания становится то, что к семи годам девочка «знала твердо все командные слова, скакала по горнице, во всех направлениях, кричала во весь голос: «Эскадрон! Направо наезжай! С места! Марш – марш!» Мать Дуровой, родившая к тому времени дочь и сына, которых сумела полюбить, безуспешно пытается сделать из маленькой дикарки барышню. Но рукоделье ненавистно Надежде, куда более привлекает ее бешеная скачка на черкесском жеребце Алкиде, которого дарит ей на двенадцатилетие отец. Каждую ночь совершает она тайные верховые прогулки до зари, о ее эскападах становится известно домашним, и мать, «предпочитающая видеть свою дочь мертвой, нежели с такими наклонностями, отправляет неукротимую воспитанницу гусара Астахова в Малороссию к бабушке. «Наклонности», безусловно, сыграли свою роль в дальнейшей судьбе Дуровой, но главная причина была не в этом. Свободолюбивая и активная девушка не могла смириться с угнетенным положением женщины, на которое беспрестанно сетовала ее мать.

«Может быть, – пишет Дурова, – я забыла бы, наконец, все свои гусарские замашки и сделалась обыкновенною девицею, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родится, жить и умереть в рабстве; что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетение есть ее доля от колыбели до могилы… что, одним словом, женщина – самое несчастное, самое ничтожное и самое презренное творение в свете!»

Неизвестно, кто был более виноват – вечно сетующая на свою горькую участь истеричная мать или легкомысленный отец, но жизнь в родном доме Надежды была уныла и безотрадна. Годы же, проведенные у бабушки, она всегда вспоминала с теплотой. В имении Великая круча ее свободы не стесняли, девочку окружили любовью и заботой, там она впервые почувствовала мужское внимание (это не было неприятно – отнюдь) и там пережила свое первое увлечение. Яркая малороссийская красота чернобрового соседа Кириякова покорила пятнадцатилетнюю девицу. Увлечение казалось взаимным, но Надежда – бесприданница, и счастью молодых людей не суждено было состояться, иначе она «навсегда бы простилась со своими воинственными замыслами». Но женская участь, которой так страшилась юная Надежда, ее не миновала. В восемнадцать лет Дурову выдают замуж за мелкого чиновника Василия Чернова. Вероятно, он оказался ей менее приятен, чем Кирияков. Брак продлился очень недолго, и она возвратилась к родителям, никогда и нигде не упоминая ни об оставленном муже, ни о рождении сына.

Жизнь под нелюбимым родительским кровом в маленьком городке становится после неудачного брака еще более невыносимой. Деятельная и активная женщина не может найти себе применения ни в чем, и 17 октября 1807 года Дурова решается на отчаянный шаг. Ночью она обрезает свои локоны, одевается в подаренный ей отцом мундир казачьего офицера, садится на верного Алкида и под именем Александра Соколова присоединяется к казачьему полку. Свое женское платье, для того чтобы запутать следы, она оставляет на берегу реки Камы. Поступок жестокий, но Дурова довольно неубедительно объясняет, что не имела намерения создать впечатление, что она утонула. А лишь дала «возможность отвечать на затруднительные вопросы наших недальновидных знакомых». Верится с трудом, скорее всего, Дурова хотела таким образом выиграть время и избежать погони. Это ей удается, и теперь она наконец-то может наслаждаться обретением того, о чем мечтала с детства.

Понятие свободы у Дуровой было развито намного больше, чем у большинства женщин того времени, и она готова ради нее пожертвовать не только удобствами, но и самой жизнью, прекрасно понимая как дочь военного, что такое война. Пока же ей приходится столкнуться с обычными тяготами походной жизни, и это дается непросто. На довольствие Дурову еще не поставили, и пропитание новоиспеченный военный добывает самостоятельно, выкапывая не убранную с полей картошку и мучаясь в тяжелых, неудобных сапогах (ее маленькая женская нога привыкла к легкой, мягкой обуви). Утомляет и учеба, но ощущение свободы пересиливает все: «Сколько не бывала я утомлена, размахивая целое утро тяжелою пикою… маршируя и прыгая на лощади через барьер, но в полчаса отдохновения усталость моя проходит, и я от двух до шести часов хожу по полям, горам, лесам бесстрашно, беззаботно и безустанно! Свобода, драгоценный дар неба, сделалась, наконец, уделом моим навсегда… вам, молодые мои сверстницы, вам одним понятно мое восхищение! Вы, которых всякий шаг на счету, которым нельзя пройти двух сажен без надзора и охранения! Которые от колыбели и до могилы в вечной зависимости и под вечною защитою, Бог знает от кого и от чего! Вы, повторяю, одни только можете понять, каким радостным ощущением полно сердце… при мысли, что по всем эти местам я могу ходить не давая никому отчета и не опасаясь ни от кого запрещения, я прыгаю от радости, воображая, что во всю жизнь мою не услышу более слов: «Ты, девка, сиди. Тебе неприлично ходить одной прогуливаться!».

Кавалерист-девица Надежда Дурова

В марте Дурова под именем того же Соколова поступает в Коннопольский полк и уже в мае принимает участие в боевых действиях против наполеоновских войск, где Россия сражается на стороне Пруссии. Описание в формулярном списке Коннопольского полка дает представление о внешности воительницы. «Товарищ А. Васильев, сын Соколов, 17 лет от роду, мерою двух аршин пяти вершков,[19]19
  Аршин – 71,12 сантиметров, вершок – 4,445 сантиметра;


[Закрыть] имеет приметы: лицо круглое, рябоват, имеет волосы русые, глаза карие».

Офицеры подсмеивались над тонкой талией и легко вспыхивающим румянцем своего товарища, а зоркие взгляды женщин подмечали некоторую женственность «Соколова», но разгадан «он» не был, и это приводило порой к комическим ситуациям, которые Дурова потом с изрядной долей юмора опишет. Хозяйки домов, куда она отправлялась на постой, откровенно заигрывали с юным военным, вызывая ревность и бешенство мужей, и ей приходилось проявлять немалую изворотливость и тактичность, чтобы избегать излишнего и совершенно ненужного внимания.

В составе Коннопольского полка Дурова принимает участие в крупных сражениях под Гудштадтом и Фридландом, проявляя при этом незаурядное бесстрашие и хладнокровие. В первом же бою она совершает подвиг – спасает раненого офицера от нескольких французских драгунов, которые окружили его, сбили с лошади и хотели изрубить саблями. Не раздумывая, несется на них Дурова с пикой наперевес и своей безрассудной храбростью повергает противника в бегство. И все же сердце доблестного воина не выдерживает. Боясь, что ее убьют, она пишет письмо к отцу в Сарапул, в котором открывает о себе правду. На далеком Урале оно вызывает страшный переполох, больная мать Дуровой, жестокостью которой та объяснила свое желание покинуть дом, умирает от нервного потрясения, а отец принимает меры, чтобы возвратить беглянку домой. Розыск приводит в Коннопольский полк, и тогда на имя императора Александра I составляется прошение, в котором «Отец и брат его просят высочайшего повеления о возвращении несчастной».

Крайне заинтригованный император хочет увидеть девицу-воина, и по его приказанию Дурову отправляют в Петербург. Впервые за все время, проведенное после бегства из дома, ее охватывает ужас. Больше всего на свете страшится она отправления домой из полка, но встреча с Александром I развеивает все страхи. Император держится с ней по-отечески, деликатно и даже несколько смущенно. Дурова замечает, что на вопрос: «Вы не мужчина, правда ли это?» – она отвечает «Да, ваше величество, правда!» – Александр краснеет (неловкость при общении с этой необычайной женщиной будут впоследствии испытывать и другие представители сильного пола).

Собранные по приказу Александра I отзывы о Дуровой великолепны. Она получает из рук императора Георгиевский крест, право называться Александровым (по имени государя) и направляется в чине корнета в аристократический Мариупольский полк, в котором служат представители лучших фамилий России. Но служба в нем не по карману бедному корнету, и Дурова вынуждена перевестись в уланы – в менее блестящий, но более подходящий ей по материальному положению Литовский полк, с которым потом пройдет всю войну 1812 года. Расставание дается тяжело, ей жаль товарищей, и… великолепный мундир: «С сожалением скинула блестящий мундир свой и печально надела синий колет с малиновыми отворотами!» (Как видно женщина в храбром гусаре все же дает о себе знать.)

Поведение Дуровой в войну 1812 года прославленный герой, блестящий гусар и модный поэт Денис Давыдов оценивает одним словом: «Молодец!» В его устах это наивысшая похвала, и Дурова ни разу не дала повода усомниться в ней. Вместе со всеми переживает она горечь отступления и доблестно сражается под Бородино, где получает ранение. Служит ординарцем у храбрейшего офицера русской армии генерала Коновницына, который «очень любит находиться как можно ближе к неприятелю и, кажется, за ничто считает какие б то ни было опасности; по крайней мере, он так же спокоен среди битв, как и у себя в комнате». После отпуска и излечения от ран Дурову берет к себе в ординарцы М. И. Кутузов.

Она участвует в компаниях 1813–14 годов, вновь отличается в сражениях и получает за проявленную доблесть награды. Хладнокровие и бесстрашие Дуровой бесспорны, их никто и никогда не отрицал, и тем более чести этой женщине делает то, что иногда ей приходится преодолевать себя. Начисто лишенная позерства, она этого не скрывает и описывает свои ощущения искренне и откровенно: «..когда велят идти в атаку, надобно вынуть саблю и держать ее голою рукой на ветру и холоде. Я всегда была очень чувствительна к холоду и вообще ко всякой телесной боли; теперь, перенося днем и ночью жестокость северного ветра, которому подвержена беззащитно, чувствую, что мужество мое уже не то, что было с начала кампании. Хотя нет робости в душе моей и цвет лица моего ни разу не изменялся, я покойна, но обрадовалась бы, однако ж, если бы перестали сражаться».

После окончания войны Дурова несколько лет тянет лямку обычной гарнизонной службы. В 1816 году в чине ротмистра она выходит в отставку и живет в забытом Богом городке Елабуге, где обращается с присущей ей целеустремленностью и энергией к литературным занятиям. Тягу к ним Дурова ощутила еще в ранней юности, но условия жизни не позволяли уделять им много времени, и в походах она вела нечто вроде дневника. Писательское чутье подсказало, что это будет наилучшей формой для публикации, и в 1836 году она дебютирует в журнале А. Пушкина «Современник».

Г. Кюгельген. Портрет Александра I. 1880-е гг.

Ее мемуары написаны столь хорошо, что их принимают за мистификацию и приписывают перу самого Пушкина, который принимает самое горячее участие в литературной судьбе Дуровой. Во вступлении к публикации он писал: «С неизъяснимым участием прочли мы признания женщины, столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером быстрым, живописным и пламенным». В восторге от записок Дуровой и самый серьезный критик того времени Белинский. «Кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо, – пишет он, – и ему-то обязана она этой мужественной твердостью и силой, этой яркой выразительностью своего слога, этой живописной увлекательностью своего рассказа, всегда полного, проникнутого какой-то скрытой мыслью».

Встречу с Пушкиным Дурова потом опишет в книге «Год жизни в Петербурге» (1838). Облик Дуровой, ее манера держаться по-мужски, хрипловатый голос повергают поэта, так же как когда-то императора Александра, в смущение: «… любезный гость мой приходил в замешательство, когда я, рассказывая что-либо, относящееся ко мне, говорила: был, пошел, увидел». Уходя, Пушкин поцеловал Дуровой руку. Она покраснела и поспешно вырвала ее: «Ах, Боже мой, я так давно отвыкла от этого!»

«Записки кавалерист-девицы. Происшествие в России» были вершиной писательского успеха Дуровой. Впоследствии она напишет еще несколько повестей и рассказов, но особого признания, за исключением «Года в жизни в Петербурге», они не получат.

Долгие годы Дурова будет жить очень скромно и одиноко в маленьком одноэтажном деревянном домике сонного провинциального городка. Но мысль отставного штаб-ротмистра неустанно работает. Ее занимает все, особенно будущее женщин в России. Приближается время реформ, и Дурова надеется, что они сумеют найти себе в нем достойное место. В ее архиве найдут статью, где будет написано: