Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

В целости были только голова и лицо. Один из солдат снял с себя шинель и накрыл останки, которые положили на носилки.

Сердце великого князя удалось найти только в день похорон, на крыше дома, расположенного на месте убийства. Княгиня пешком сопроводила процессию с носилками до Чудова монастыря, на коленях простояла панихиду и вернулась в дом, где, переодевшись в траурное платье, начала составлять телеграммы родственникам. Внешне она казалась абсолютно спокойной, почерк был четким, а отдаваемые распоряжения ясны и понятны. В тот же вечер она навестила кучера, который прослужил у князя двадцать пять лет и умирал от ран, полученных во время взрыва.

Елизавета Федоровна приходит в тюрьму к Каляеву и говорит, что от имени своего покойного мужа прощает его и просит покаяться. Тот отказывается, но иконку, которая великая княгиня дает ему, оставляет. Вдова просит также императора Николая II о помиловании убийцы – ее просьба отклоняется. На похороны ни царь, ни Александра Федоровна приехать не соизволили. Официальное объяснение: «дабы не подвергаться покушениям». Константин Романов вспоминал, что отсутствие ближайших родственников производило ужасающее впечатление: «Если бы не я, Элла посещала бы панихиды одна».

На месте гибели Сергея Александровича возводится 6-метровый бронзовый крест, украшенный эмалями. Надпись, сделанная на кресте по предложению Елизаветы Федоровны, гласила: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят». Этот крест будет снесен в 1918 году и вновь восстановлен в 1995 году.

Елизавета Федоровна обращается с просьбой к народу передать ей все, что осталось возле взрыва, все фрагменты вещей, особенно крест, и среди принесенных вещей окажется серебряное кольцо с синей эмалью и надписью «Святая великомученица Варвара». Потом это поймут как пророчество – монахиня по имени Варвара добровольно пойдет с великой княгиней на казнь.

После гибели мужа Елизавета Федоровна много времени проводит в госпиталях, ухаживая за ранеными солдатами, которые считают, что от рук княгини исходит целительная сила. Работа приносит некоторое облегчение горя. Елизавета Федоровна распускает свой двор и делит свое состояние на три части. Одна отдается наследникам мужа, другая – в казну, а самая большая – на благотворительные нужды. Через несколько недель после похорон вдовой великого князя принимается решение построить на собственные средства обитель милосердия и стать в ней монахиней. Родным она напишет: «Я же приняла это не как крест, а как дорогу, полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея, и стремление, которое уже много-много лет назад появилось в моей душе. Не знаю, когда – кажется, мне с самого детства очень хотелось помогать страждущим, прежде всего тем, кто страдает душой… Царская семья не одобряет выбор Елизаветы Федоровны, а императрица воспримет его как тайную страсть к общественной жизни, которую та противопоставляет замкнутой, сосредоточенной только на собственной семье жизни сестры. Не может пережить непопулярная царица и любовь, которой пользуется Елизавета Федоровна в самых широких кругах общества.

В память о двух сестрах Лазаря – Марии и Марфе, предложивших Христу два вида служения, два рода любви и дружбы – деятельную и созерцательную – строится Марфо-Мариинская обитель. Драгоценности, подаренные великим князем жене, уходят на строительство церкви и помещений обители, амбулатории и приюта. В феврале 1909 года Елизавета Федоровна облачается в одеяние крестовой сестры милосердия. Жизнь в миру остается позади и «… впервые по посвящении в настоятельницы созданной ею общины появилась Элла, вся в белом, с апостольником, покрывающим голову и лоб, с белым платком поверх апостольника, с наперсным крестом и четками» (из воспоминаний «К. Р.»).

Были построены богадельня, больница и детский приют. Вера великой княгини резко отличалась от истовой и фанатично-мрачной религиозности ее сестры, императрицы Александры Федоровны, ее служение Богу было светлым и радостным, и обитель вполне соответствовала духу и вкусам своей настоятельницы. Она была очень красива, светла, с великолепными оранжереями и парком. «На всей внешней обстановке обители и на самом ее внутреннем быте, как и на всех вообще созданиях великой княгини, лежал отпечаток изящества и культурности не потому, чтобы она придавала этому какое-либо самодавлеющее значение, но потому, что таково было непроизвольное действие ее творческого духа», – вспоминал митрополит Анастасий. Удивляла посетителей обители и необычная для церковного учреждения современность обстановки. Елизавета Федоровна писала: «…У нас хорошие кровати и чудесные комнатки с яркими обоями и летней (плетеной) мебелью. Мои комнаты большие, просторные, светлые, уютные, тоже какие-то летние…» Эти комнаты всегда были полны цветами, зимой – белой сиренью, весной – ландышами, летом – полевыми. Казалось, свет несла с собой и сама настоятельница, и сравнение с лилией, сделанное в юности, сохранилось: «Она всюду вносила с собой чистое благоухание лилии; быть может, поэтому она так любила белый цвет: это был отблеск ее сердца». Из письма «К. Р.»: «…Элла приглашала на чашку чая к себе в общину на Ордынке. Так у нее уютно…»

Великая княгиня не превратилась в мрачную монахиню, даже под длинным покрывалом она сохраняла элегантность, но образ жизни лично для себя вела аскетический – спала всего три-четыре часа на голых досках, строго постилась, тайно носила под одеждой власяницу. Но главным в обители был не молитвенный подвиг, а реальная и чрезвычайно полезная деятельность. Сестры, обученные основам медицины, посещали больницы и богадельни. С детства привыкшая к труду настоятельница участвовала во всех делах обители как рядовая сестра: работала в клинике, делала вечерний обход больных, иногда дежуря у постели всю ночь, принимала посетителей, разбирала прошения и письма, число которых доходило до двенадцати тысяч в год, много молилась. У нее не было отвращения ни к нечистотам, ни к сквернословию. Она говорила: «Подобие Божие может быть иногда затемнено, но оно никогда не может быть уничтожено».

В открытой при богадельне клинике работали лучшие специалисты Москвы и бесплатная аптека для бедных. Была открыта школа для сирот, которых княгиня сама подбирала на Хитровом рынке, где собирались все отбросы города. Ничего не боясь, в сопровождении инокини Варвары или княжны Мещерской княгиня ходила по самому бедному и страшному району города, разыскивала в ночлежках заброшенных детей и приводила в обитель, где их мыли, кормили и давали им приют. Собранные в трущобах мальчики обучались в артелях, а девочки – в закрытых школах. На Рождество для бедных детей в обители устраивалась елка с подарками. Была там открыта воскресная школа для работниц фабрики, организована библиотека. Ежедневно в обители бедным давалось более 300 обедов, которые можно было брать на дом. Современница великой княгини Нонна Грейтон, фрейлина ее родственницы принцессы Виктории, писала: «… У нее никогда не было слова «не могу». В ответ на мягкие упреки родных, что она не хочет беречь себя и тает свечой, Елизавета Федоровна неизменно отвечала весело, что все это «во Славу Божию» и что она «здорова, как лошадь». Обитель ширилась и укреплялась. К 1914 году в ней было уже 97 сестер (вначале их было только семнадцать), и княгиня подумывала о создании загородного госпиталя-приюта, но грянула Первая мировая война. Настоятельница отпускает многих сестер в полевые госпитали и сама без устали работает в лазаретах. Навещает она и пленных немцев, но потом прекращает из-за клеветы о тайной поддержке царской семьей противника. Антинемецкие настроения в то время таковы, что на Красной площади собирается народ, который поносит царя и требует отправить в монастырь царицу; у стен Марфо-Мариинской обители также стоят шумные толпы, из которых несутся оскорбления в адрес немки-настоятельницы – «изменницы и шпионки». Вскоре между сестрами происходит окончательный разрыв. Поводом послужил разговор о Распутине, которого Елизавета Федоровна считает самозванцем, а императрица почитает как святого. Ссора заканчивается тем, что императрица указывает великой княгине на дверь. «Она выгнала меня, как собаку, – вспоминала потом Елизавета Федоровна, – бедный Ники, бедная Россия!» Более сестры не виделись.

После Февральской революции Временное правительство уговаривает ее переехать ради собственной безопасности в Кремль – великая княгиня отказывается. Потом побеждают большевики, и это означает, что оставаться в обители опасно. Отец Серафим с Урала уговаривает ее уехать с ним в Алапаевск – в глушь, где легче укрыться от новых властей. Елизавета Федоровна вновь отказывается, понимая, что ее отъезд навлечет на сестер репрессии. Только просит похоронить ее потом по-христиански. «То, что мы живем, является неизменным чудом», – пишет она в одном письме. Помощь для выезда из России предлагают германский и шведский послы, но великая княгиня остается, решив разделить судьбу страны. «Я испытывала такую глубокую жалость к России и её детям, которые в настоящее время не ведают, что творят. Разве это не больной ребенок, которого мы любим во сто крат больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров?»

В 1918 году, на третий день Пасхи, Елизавету Федоровну арестовали, дав всего полчаса на сборы. Она успела лишь собрать горько плачущих сестер, которые понимали, что больше никогда не увидят свою настоятельницу, поблагодарила их за самоотверженность и верность и дала последнее благословение. Сопровождать ее пожелали две монахини – Варвара Яковлева и Екатерина Янышева. Напомнила о себе великая княгиня только один раз – письмом с вложенными в него 105-ю записочками на имя всех сестер обители. Для каждой из них настоятельница нашла особые, соответствующие характеру адресата слова утешения.

Елизавету Федоровну вывозят на Урал, в Пермь. Практически сразу же после ареста настоятельницы прекращает свою благотворительную деятельность обитель.

Из Перми Елизавету Федоровну перевозят в Алапаевск – тот самый город, в который когда-то уговаривал ее бежать отец Серафим, и помещают вместе с другими Романовыми. Первый месяц в Алапаевске к узникам относятся вполне терпимо, разрешая сажать цветы и возделывать огород. Там же, в заточении, пригодились все приобретенные в Англии навыки, великая княгиня прекрасно управляется с любой черной работой, бодра духом и поддерживает оказавшихся с ней в заточении великих князей – Сергея, Константина, Игоря, Иоанна Романовых и Владимира Палея, сына брата ее мужа, великого князя Павла Александровича. Затем режим содержания узников резко ужесточается.

18 июля 1918 года к зданию школы, в которой содержались Романовы, подъезжает конная группа рабочих, и пленников (в том числе и добровольно последовавшую за своей настоятельницей на смерть инокиню Варвару) увозят в лес к старой шахте глубиной 60 метров. Перед тем как заживо бросить их туда, узников жестоко избивают прикладами, а пытающегося сопротивляться великого князя Сергея Михайловича убивают. Первой бросают Елизавету Федоровну, которая успевает произнести слова: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят!» Но княгиня не погибает сразу. Она падает на выступ, находящийся на 15-метровой глубине, рядом оказывается князь Иоанн. Для верности убийцы возвращаются несколько раз и забрасывают шахту гранатами, валежником и камнями. Умирают в шахте не сразу, медленно, в страшных мучениях от жажды и ран. Крестьяне, оказавшиеся случайными свидетелями казни, еще долго слышат, как из-под земли доносится пение псалмов. Из хора мужских голосов выделяется сильный женский голос. Пела великая княгиня.

Когда через три месяца в город вошли белогвардейцы и убитых откопали, обнаружилось, что тело Елизаветы Федоровны тление не тронуло. Ее носовым платком была перевязана голова великого князя Иоанна, а пальцы были сложены для крестного знамения.

После длительных злоключений мощи Елизаветы и Варвары были захоронены в Иерусалиме в храме Марии-Магдалины, как когда-то хотела великая княгиня, а много лет спустя обеих мучениц причислили к лику святых.

ЖЕНСКОЕ ЛИЦО ТЕРРОРА

Охота на царя

Александр II появлялся теперь в своей столице только в закрытой бронированной карете, окруженный плотным эскортом казаков. Экипаж и сопровождающие с бешеной скоростью мчались по улицам, едва давая прохожим разглядеть в окошке бледное, осунувшееся лицо царя. Александр знал, что обречен. Когда-то в Париже гадалка предсказала ему гибель на седьмом покушении. Он пережил уже шесть и ждал следующего. Не так давно был взорван поезд, в котором должен был ехать Александр, и вагон царя, по словам современников, был «превращен в мармелад» (в нем везли фрукты). Последнее покушение произошло уже в самом Зимнем дворце, когда Александр направлялся в комнату, где был накрыт стол для него и семьи. Он вдруг почувствовал, как колеблется под ногами пол, потом погас свет, раздался грохот, все вокруг рушилось, комната наполнилась смрадом, со всех сторон неслись страшные крики и стоны, и хотя сам царь не пострадал, на месте взрыва десять человек было убито и тридцать – ранено.

Партия «Народная воля», организовавшая покушение, не желала лишних жертв, но руководствовалась принципом, что на войне без них обойтись нельзя. Объявленная же ими война велась не на жизнь, а на смерть, причем на смерть именно одного конкретного человека – Александра II, и «охота на коронованного зверя» была беспощадна. Революционеры, разочаровавшиеся в возможности поднять крестьянское восстание, видели в цареубийстве один из самых быстрых и легких способов обновить страну «малой кровью», используя физическое устранение государя как детонатор для революционного возбуждения народа. Самым несправедливым (если вообще можно считать справедливым террор) было то, что избранный для убийства царь Александр II являлся одним из самых достойных монархов, сделавшим для демократизации России то, на что до него решался ни один из правителей. Он ликвидировал крепостное право, создал суды присяжных, реорганизовал систему образования и собирался наконец дать стране конституцию, но не успел.

28 февраля 1881 года ему на подпись был подан манифест о создании Государственного Совета, что было бы первым шагом к установлению парламентского правления, а 1 марта произошла катастрофа.

Первая бомба, взорвавшаяся у набережной Екатерининского канала, по которой ехала царская карета, убила мальчика-рассыльного. Не пострадавший во время взрыва император вышел, привлеченный видом несчастного, и встал у перил набережной. Увидев, что полицейские схватили террориста, он попросил подвести его к себе.

Е. И. Ботман. Портрет Александра II. 1856 г.

«Это ты бросил бомбу? – спросил Александр и добавил укоризненно: Хорош, хорош!» Потом он пошел назад, к карете, навстречу густой толпе народа, из которой выделился молодой человек, поднявший над головой нечто похожее на круглый ком снега. На глазах у сотен зрителей и подошедшего взвода моряков он бросил его царю под ноги. Раздался новый взрыв. Все смешалось – кто-то дико кричал, в толпе началась паника, люди бежали, натыкаясь друг на друга и оставляя за собой тела контуженных, а когда дым рассеялся, на снегу увидели царя, полусидящего в луже крови с раздробленными ногами и страшной раной в животе. В нескольких шагах от него ничком лежал террорист. Вскоре скончаются оба.

От решетки Михайловского сада, находящегося рядом с местом происшествия, шатаясь, закрывая лицо руками, отошла женщина. Это была Софья Перовская. Она давала сигналы метальщикам бомб и непосредственно руководила подготовкой и осуществлением цареубийства. Она же будет вскоре публично повешена, став первой женщиной, казненной за политическое преступление. Начало террористическому пятилетию (первой волне террора, прокатившейся по России), положил выстрел опять же женщины – Веры Засулич, стрелявшей 24 января 1878 года в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова.

Политический террор существовал в истории многих государств и был обусловлен самыми различными причинами. В России, по словам П. Б. Струве,[20]20
  Струве Петр Бернгардович (1870–1944) – русский политический деятель, экономист, философ.


[Закрыть] «условием, которое с исторической необходимостью породило и порождает террор, является … бессилие общественного мнения, закона и права».

Не могли не повлиять на российский терроризм исторические традиции – жестокие репрессивные акции Ивана Грозного и Петра I, убийства монархов в результате дворцовых переворотов и мощные, кровавые крестьянские восстания. Революционеры воспринимали только романтическую их сторону, изложенную в песнях и сказаниях, как-то забыв пророческие слова Александра Пушкина о восстании Пугачева: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Бесчинства, кровь и насилие, сметавшие целые города, не принимались во внимание, помнили только очистительный огонь сгоревших поместий – оплотов крепостничества и поэтизированную смерть предводителей восстаний на плахе.

Еще одной особенностью русского терроризма являлся высокий процент участия в нем женщин, обусловленный множеством причин, в том числе и причинами социальными. Женщины не имели возможности поступать в университеты, профессиональная сфера их деятельности была ограничена только преподаванием и медициной, и терроризм являлся своеобразной формой проявления феминизма и следствием правовой дискриминации. Имелись и другие причины, в том числе желание «вернуть долг народу», принеся ему в жертву собственную жизнь или свободу, а также причины психологического характера, связанные с индивидуальными особенностями террористок.

Принцип равенства между мужчиной и женщиной в революционных организациях соблюдался беспрекословно, тем более что женщины вызывали гораздо меньше подозрений у полицейских. В Исполнительный комитет партии «Народная Воля», насчитывающий двадцать девять человек, входило десять женщин. Но, принимая активное участие в подготовке и проведении террористических актов, женщины – «народницы» чаще всего не были его исполнителями. Во время второй волны террора в начале двадцатого столетия ситуация резко изменится, и появится целая армия террористок-ликвидаторов.

Реакция общества на роковой, раскрутивший маховик террора в России выстрел Веры Засулич высветила отношение к нему.

По приказу генерал-губернатора Петербурга Трепова и в нарушение закона был высечен политзаключенный – студент Боголюбов. Экзекуция проводилась на глазах у заключенных и явилась причиной бунта, а вскоре в приемную Трепова впустили просительницу – высокую красивую девушку. Она вынула из муфты револьвер и со словами: «Это вам за Боголюбова, которого вы приказали высечь!» – выстрелила. Раненый Трепов упал, а девушка, не сделав никаких попыток скрыться, осталась стоять на месте. Благодаря тактике защиты Засулич на суде, состоявшемся 31 марта 1878 года, покушение не рассматривалось как политическое дело, предстало актом защиты человеческого достоинства и закона, а сама Вера Засулич – мученицей во имя дела, близкого каждому гражданину и не зависящего от его политических воззрений.

Убийство Александра II

Суд присяжных полностью оправдал Засулич, и приговор вызвал ликование публики, многократно описанное газетами: «Вдруг раздался не то стон, не то крик. Разом ахнула толпа. Точно вам не хватало воздуха, вас душило что-то, какой-то ужасный кошмар, и вдруг вы стали дышать, вдруг тяжелый камень свалился с плеч. Звонки председателя, суетня судебных приставов – ничего не могло сдержать этого порыва, этого взрыва общественного сочувствия приговору». Даже Федор Достоевский, находившийся в зале суда и обличивший до этого в романе «Бесы» терроризм, высказался за оправдание террористки. И хотя он добавил: «Чего доброго, ее возведут теперь в героини» (в чем оказался абсолютно прав), но известно также, что великий писатель все же хотел сделать террористом своего любимого героя Алешу Карамазова. Веру Засулич выпустят прямо из зала суда, товарищи скроют ее на конспиративной квартире, а потом переправят за границу. Она продолжит свою революционную деятельность, став одной из основоположниц российской социал-демократии, но в историю войдет как героиня одного знаменитого выстрела. Аргументацию же, выработанную защитой в оправдание террористического акта, возьмут на вооружение революционеры, осуждавшие убийство как таковое, но оправдывающие его тем, что до него их довело и возвело в систему правительство.

Вера Засулич

Самыми активными среди террористок-народниц[21]21
  От слова «народничество» – идеология и движение разночинной интеллигенции. Революционные народники – название участников революционного движения в начале 70-х – 90-х гг. XIX в., сторонников так называемого крестьянского социализма и стремившихся к крестьянской революции.


[Закрыть] были Софья Перовская, Вера Фигнер и Геся Гельфман.

Софья Львовна Перовская родилась в 1853 году в дворянской семье, предки и члены которой играли не последнюю роль в истории России. Прадед Софьи Кирилл Разумовский был последним гетманом Украины и видным вельможей елизаветинского и екатерининского дворов, дядя отца Василий Перовский, оренбургский генерал-губернатор, являлся хозяином огромнейшего края, другой дядюшка – воспитателем детей Александра II, а отец – вице-губернатором Петербурга. По роковому стечению обстоятельств, он был снят с этой должности за «непредусмотрительность», проявленную им во время первого покушения на царя, cовершенного студентом Каракозовым.

В детстве и ранней юности жизнь Софьи мало отличалась от жизни девушек ее сословия. Она вместе с матерью ездила за границу, жила в крымском имении Кильбуруне, но, в отличие от многих своих сверстниц, ее совершенно не занимали светские развлечения. Однажды на каком-то вечере жандармский офицер посоветовал серьезной барышне поменьше читать и побольше танцевать, ибо обратное, по его словам, могло привести к увлечению революционными идеями. Опытный глаз не обманул полицейского.

В 1869 году Софья поступает на Аларчинские женские курсы, уходит из семьи и вскоре после этого вступает в революционный кружок. Разрыв с семьей спровоцировал отец, которому не нравилось то, что дочь мало бывает дома, не вызывали симпатии и ее подруги – типичные нигилистки. Впрочем, Соня не была похожа на них, выделяясь среди неряшливых, коротко остриженных девиц в косоворотках и узких, темных юбках не меньше, чем среди нарядных светских девушек. Она всегда носила только очень простые, похожие на гимназическую форму платья с ослепительно белыми воротничками и манжетами и до самой своей страшной гибели сохранила по-монашески аскетичный юный облик. Аскетизм не лишал ее привлекательности и присущей молодости жизнерадостности, что замечали мужчины-соратники по борьбе. Революционер Степняк-Кравчинский вспоминал, что Перовская была хороша собой и, не ослепляя с первого взгляда, нравилась, когда всматривались, – стройная грациозная, с милым детским личиком, на котором выделялись проницательные, серьезные голубые глаза, и розовыми полными губами, «обнаруживавшими, когда она улыбалась, два ряда прелестных белых зубов». Смысл своей жизни Софья видела в служении и освобождении народа, была начисто лишена революционной экзальтации, всегда была собранна, деятельна, энергична, спокойна и, обладая умом философическим и рациональным, говорила «мало, но сильно».

Перовская получает диплом народной учительницы, изучает фельдшерство, прививает в деревнях оспу, работает в земской больнице, а во время турецкой войны заведует бараками для раненых. «Мирная» деятельность совмещается с революционной, Софья участвует в народническом кружке, организует помощь политическим заключенным и в 1877 году привлекается за пропаганду к суду, который ее оправдывает благодаря товарищу отца – шефу жандармов графу Шувалову. После вторичного ареста она высылается на север России – в Олонецкую губернию, но, проявив редкую находчивость, бежит и с тех пор переходит на нелегальное положение. Перовская вступает в тайное общество «Народная воля» и полностью отдается революционной борьбе, главной целью которой становится убийство царя. К себе Софья чрезвычайно требовательна, а ее аскетичность поражает даже товарищей по борьбе. Вера Фигнер вспоминала: «Перовская, согласно идеалам нашей эпохи, была великой аскеткой. Я уже не говорю о скромности всего домашнего обихода повседневной жизни, но вот характерный образчик ее отношения к общественным деньгам. В один из мартовских дней она обратилась ко мне: «Найди мне рублей 15 взаймы. Я истратила их на лекарство – это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое sortie de bal; портниха продаст его, и я уплачу долг». До такого ригоризма у нас, кажется, еще никто не доходил».

И. Е. Репин. Не ждали. 1883 г. Первый вариант картины. Фигура курсистки закончена в 1898 г. (ил. справа)

Она дисциплинированна, предпочитает обществу мужчин женщин и, по словам друзей, соединяет в себе женственную мягкость и мужскую суровость. Любимое время года для нее – холодная зима, любимый цвет – белый. Но женственность все же иногда берет верх – Перовская полюбила. Ее избранником стал лидер «Земли и воли» Андрей Желябов – красивый, сильный и мужественный человек. Чувство оказалось взаимным и страстным, но ничуть не мешало соратникам по борьбе двигаться к достижению своей цели – цареубийству.

И после ареста Желябова Софья, пережившая его чрезвычайно тяжело, больная и измученная, берет на себя руководство покушением. Делает она это, как всегда, безупречно, на этот раз покушение достигает цели – «коронованный зверь» убит, но ни волнений в крестьянской среде, ни восстания в городах, вопреки ожиданиям «землевольцев», не последовало. Просто, как и предупреждал противник террора Георгий Плеханов,[22]22
  Георгий Плеханов (1856–1918) – русский теоретик и пропагандист марксизма, деятель российского и международного рабочего и социалистического движения.


[Закрыть] к имени Александр прибавилась еще одна палочка, и у России появился новый император – Александр III.Друзья уговаривают Перовскую уехать за границу, они слышали, что ее отцу каким-то образом удалось передать заграничный паспорт, готовы и другие способы ее переправки за пределы Российской империи. Но Софья Львовна категорично отказывается покинуть смертельно опасную для нее столицу, продолжает работу по изготовлению и выпуску прокламаций и намечает план освобождения арестованных по делу первого марта, надеясь организовать им побег. Часами дежурит Перовская у Аничкова дворца, в котором живет Александр III, старается завести связи с дворцовыми служащими, хочет снять квартиру поближе к тюрьме и устроить в ней наблюдательный пункт и ходит по столице, подбирая людей для осуществления своего замысла. Кажется, что на этот раз рациональность и разум ей отказывают: Софья планирует создать отряд рабочих под командой преданных идеям революции офицеров и, когда Желябова повезут на казнь, прорвать ряды войск и освободить пленников. Своего дома у Перовской нет, и хотя, по правилам организации, она может прийти к любому ее члену, Софья колеблется, но решает идти к Фигнер. На вопрос, можно ли переночевать, та смотрит на нее с удивлением и упреком: «Как это ты спрашиваешь? Разве можно об этом спрашивать?!» – «Я спрашиваю, – сказала Перовская, – потому, что если в дом придут с обыском и найдут меня, тебя повесят». Фигнер настроена решительно и, обняв Софью, указывает на револьвер, лежащий у изголовья постели: «С тобой или без тебя, если придут, я буду стрелять».

Софья Перовская и Андрей Желябов

Происходит неизбежное. Напротив Екатерининского сквера, у памятника императрице Екатерины II, Перовскую опознают, арестовывают и выносят ей смертный приговор. На суде правительство вновь проигрывает революционерам информационную войну. Один из непосредственных участников убийства – схваченный на месте преступления Рысаков – сломлен и дает показания на своих товарищей. Но вместо того чтобы сделать главным героем суда его, дают выйти на первый план Желябову, Перовской и Кибальчичу,[23]23
  Николай Кибальчич (1853–1881) – революционер и изобретатель, «главный техник» организации «Народная Воля». Находясь в заключении, за несколько дней до казни разработал проект реактивного летательного аппарата. Казнен вместе с Перовской и Желябовым.


[Закрыть] чье мужественное поведение на суде вызывает сочувствие, так же как смертный приговор.

На свидание к Перовской допускается нежно любимая ею мать, и, по словам надзирательниц, Софья, словно перенесясь в детство, вновь превращается в ребенка. Тихая и безмолвная, она все время полулежит, положив голову на материнские колени, не обращая внимание на двух день и ночь находившихся в камере жандармов. Отношение к собственной участи и чувства к матери она выразит в последнем письме, где попросит поберечь себя и напишет: «Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все предстоящее мне».

3 апреля 1881 года состоялась казнь, которую правительство превратило в настоящее трагическое средневековое «шоу», непредусмотрительно сделав все, чтобы вновь вызвать сочувствие к приговоренным. Осужденных везли по городу на специальных, окрашенных в черный цвет открытых колесницах-платформах мимо собравшихся огромных толп народа, и на Шпалерной улице, где находился Дом предварительного заключения, предприимчивые торговцы, ожидая наплыва публики, открыли в подворотне буфет.

В. В. Верещагин. Казнь первомартовцев. Апрель 1881 года. 1884–1885 гг.

Выйдя во двор, Перовская, которую обрядили в платье в полоску и похожий на капор повязку, а на грудь повесили дощечку с надписью: «цареубийца», побледнела и зашаталась, но Кибальчич словами: «Что ты, Соня, опомнись!» – вернул ей бодрость, и на колесницу она взошла уже твердой походкой.

В официальном отчете сообщалось: «На спокойном, желтовато-бледном лице Перовской блуждал легкий румянец, когда она подъезжала к эшафоту, глаза ее блуждали лихорадочно, скользя по толпе и тогда, когда она, не шевеля ни одним мускулом, стояла у позорного столба». Казнь, происходящая в 80-х годах 19-го столетия, ничем не отличалась от казней времен Пугачева – палач в традиционной красной рубахе, сухая барабанная дробь, блеск риз священников на ярком апрельском солнце и дозволение осужденным обменяться на глазах народа прощальным поцелуем. От предателя Рысакова Перовская резко отвернулась.

Публичное повешение произвело крайне отрицательное впечатление на современников. Журналист «Таймс», присутствовавший на ней, писал: «Казнь… государственных преступников всякий, кто ее видел, назовет самым отвратительным зрелищем, какое ему приходилось наблюдать… Среди всех офицеров и чиновников, стоявших на возвышенной платформе, выражение гнева и отвращения к тому, как происходила казнь, были сильны и всеобщи… Операция была в высшей степени мучительна для всех участников и зрителей».

К смертной казни приговорили еще одну женщину – агента Исполнительного комитета «Народной воли» Гесю Гельфман, ожидающую в то время ребенка, отец которого, Николай Саблин, застрелился во время ареста. Казнь отсрочили до разрешения от родов, а затем из-за протеста общественности, в том числе и международной, заменили вечной каторгой. Гельфман родит девочку, которую у нее отнимут через три месяца, и вскоре умрет в заключении.