Текст книги "Маски Пиковой дамы"

«С своими слугами они (Голицыны. – О. Е.) обходились также просто, как и с живущими у них в доме; эта ласка была такого рода, какая оказывается любимой лошади, собаке или птице… Я умел отразить покровительственный тон»[173]173
  Вигель Ф. Ф. Записки: В 2 т. М.: Захаров, 2003. Т. 1. С. 130–131.


[Закрыть]. Но Голицыны от полноты жизни, богатства, знатности даже не замечали, что могут задеть людей рангом пониже.

«Пучина добродушия»

Удивительно, как в таком доме вырос по-настоящему достойный человек, князь Дмитрий Владимирович, ставший московским генерал-губернатором. «Он находился с матерью в Париже во время начала революции. Как покорнейший сын он был упитан строгими аристократическими правилами гордой княгини Натальи Петровны, а как семнадцатилетний юноша увлечен новыми идеями, которые сулили миру блаженство. Сие образовало необычайный характер. В нем встречалось все лучшее, что было в рыцарстве, со всем, что было хвалы достойно в республиканизме. Более чем кто был он предан, верен престолу, но никогда перед ним не пресмыкался, не льстил, никогда не был царедворцем, большую часть жизни провел в армии и на полях сражений добывал почести и награды. Оттого-то и в обхождении его была вся прелесть откровенности доброго русского воина с любезностью, учтивостью прежних французов лучшего общества. И это была не одна наружность: под нею легко было открыть пучину добродушия. Удивительно ли, что Москва была так долго им очарована?»[174]174
  Там же. Т. 2. С. 1327.


[Закрыть]

Этого-то человека мать держала в ежовых рукавицах. Не выделяла положенной доли наследства, а лишь присылала деньги на жизнь. При этом никто не упрекнул бы ее в недостатке попечения о детях. Даже взрослые они казались ей маленькими, и она кликала их уменьшительными именами: Митенька, Сонюшка, Катенька. Московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков писал брату в Петербург, что видел княгиню в день ее рождения в 1821 году: «Нет счастливее матери, как старуха Голицына; надо видеть, как за нею дети ухаживают, а у детей-то уже есть внучата».

«Когда князь Дмитрий Васильевич, бывая в Петербурге, останавливался у матери, – вспоминал другой очевидец, – ему отводились комнаты в антресолях, и княгиня призывала своего дворецкого и приказывала ему “позаботиться, чтобы все нужное было у Митеньки, а пуще всего смотреть, чтоб он не упал, сходя с лестницы” (князь был очень близорук и употреблял лорнет)»[175]175
  Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. С. 226.


[Закрыть].

Несмотря на заботу о детях, княгиня не могла победить развившуюся в ней с годами скупость. Эту же черту Пушкин подарил своей графине, которая недоплачивала воспитаннице жалованья, делала Лизе замечания за перерасход сахара, заставляла ездить зимой на бал в «холодном плаще» и с непокрытой головой, украшенной, однако, живыми цветами – знак богатства, наличия собственных оранжерей – в то время как слуги устраивали свои дела, «наперерыв обкрадывая умирающую старуху».

У Голицыной скупость выразилась в отношении к собственным детям: дочерям она выделила по две тысячи душ в качестве приданого, что, кстати, недурно. А вот сыну выдавала всего по 50 тысяч рублей в год, что для генерал-губернатора второй столицы не просто недостаточно, но и позорно. Как и вообще зависимость взрослого человека от капризов маменьки: хочу дам, хочу не дам.

Княгиня и прежде была с придурями, например, не терпела села Рождествена, которое отдала сыну и, всегда проезжая мимо, закрывалась и следовала кружным путем. При ней никто не смел даже помянуть, что «в двадцати верстах» в Рождествене обитает ее потомок. Князь Дмитрий женился на кроткой Татьяне Васильевне Васильчиковой. «Так как старуха не считала Васильчиковых довольно знатными, то и неохотно согласилась на брак сына, и первое время, говорят, невестка много терпела от своей самонравной и надменной свекрови»[176]176
  Рассказы бабушки: Рассказы Е. П. Яньковой. С. 178.


[Закрыть].

Кроме того, Наталья Петровна до того гордилась родом, что, согласно одному из анекдотов, всякого известного человека старалась в каком-то колене присоединить к своей семье. Однажды она рассказывала малолетнему внуку об Иисусе Христе, и тот боязливо поинтересовался: не из фамилии ли Голицыных и Господь?

Генерал-губернатор по должности обязан был тратиться. Скупость матери заставляла его делать долги. Благодушный Александр I и на это закрывал глаза. Николай I, узнав о происходящем, приказал княгине раскошелиться.

В «Скупом рыцаре» остались отголоски этого скандала. Альбер решил пожаловаться:

 
Нет, решено – пойду искать управы
У герцога: пускай отца заставит
Меня держать как сына, не как мышь,
Рожденную в подполье.
 

Рассказ дался молодому человеку трудно:

 
Поверьте, государь, терпел я долго
Стыд горькой бедности. Когда б не крайность,
Вы б жалобы моей не услыхали.
 

Встретившись с Бароном, Герцог требует: «Назначьте сыну / Приличное по званью содержанье…» Для нашего повествования важны параллели, которые возникают с историей генерал-губернатора Голицына, а не с делом отца – Сергея Львовича Пушкина, обвинившего сына: «Он молодость свою проводит в буйстве, / В пороках низких…» или «Он… он меня / Хотел убить».

Мать расщедрилась – прибавила еще 50 тысяч ассигнациями, уверенная, что «щедро награждает» отпрыска. Только за семь лет до кончины Дмитрий Владимирович после смерти 97-летней княгини стал обладателем 16 тысяч душ. Теперь его никак нельзя было назвать «безумец, расточитель молодой». Но Пушкин сумел передать страх скупого человека перед будущим обладателем богатств:

 
Едва умру, он, он сойдет сюда
Под эти мирные, немые своды
С толпой ласкателей, придворных жадных.
Украв ключи у трупа моего,
Он сундуки со смехом отопрет.
И потекут сокровища мои
В атласные диравые карманы.
 

Между «Скупым рыцарем» и «Пиковой дамой» заметна внутренняя перекличка. Старая графиня также не хотела сообщать тайну карт ни сыновьям, ни внукам, как Барон не желал расставаться с накопленным золотом. Он хотел погубить сына, как графиня-покойница погубит Германна, заставив его «обдернуться». Имущество или тайна не должны уйти из старческих рук. В такой ситуации образ княгини Голицыной, тянувшей до последнего с выделением сыну положенной ему по закону доли отцовского имущества, важен как пример. Заметим, вынудил ее решиться не сам великовозрастный «Митенька», а император. Его требование равносильно требованию Германна, с той разницей, что просил Николай Павлович не за себя и отказать ему было невозможно.

«Волю первую твою…»

Княгиня Наталья Петровна была точно ожившей угрозой неповиновения древней знати. Сама она прекрасно ладила с высочайшими особами, но прививала родным чисто феодальные представления о значении рода. Воспитанная на таких принципах поросль могла и взбунтоваться. О чем Пушкин говорил великому князю Михаилу: «Этакой стихии мятежей нет и в Европе…»

Нет, потому что эпоху революций от эпохи феодальных войн отделял значительный исторический промежуток. В России же европеизация, проведенная Петром I, значительно ускорила бег времени. Обломки былого острыми вершинами протыкали реальность.

Один из внучатых племянников княгини – ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка граф Захар Чернышев – оказался в числе декабристов. В заговор его вовлек зять, муж сестры Марии – Никита Михайлович Муравьев, тоже готовый похвастаться происхождением. Судя по допросным листам, Чернышев выглядел скорее случайной жертвой, чем активным участником заговора. Тем не менее он знал об установлении республики и о намерении уничтожить всю царскую семью в случае несогласия. Более того – спьяну хлопал глазами, когда услышал о цареубийстве.

Наталья Петровна горячо вступилась за внука, ездила просить за него императора, который и сам считал этого «детски незлобивого» человека «маловиноватым». Результатом стало сравнительно мягкое наказание: два года каторги. По случаю коронации срок был сокращен до одного. Вскоре Захара отправили на Кавказ – рядовым Нижегородского драгунского полка, где в боях с горцами он проявил доблесть, был ранен и дослужился до чина подпрапорщика, после чего вышел в отставку[177]177
  Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. С. 691.


[Закрыть]. Фактически бабушка вытянула внука если не из петли, то с каторги.

Захар внутренне раскаялся. Не равнял себя с офицерами, носил грубую солдатскую шинель и питался общей с рядовыми пищей. Его полюбили на Кавказе «за глубокую религиозность и ту безропотность, с которой он нес заслуженное им наказание». Человек очень образованный, он, по свидетельству Александра Бестужева, помнил наизусть пьесы Шекспира и читал их соседу на поселении в Якутске. На Кавказе он поправлял произношение Пушкина и проверял его переводы, впрочем, находя их «безупречными в самом понимании языка».

Михаил Юзефович же со слов сослуживца поведал историю о майорате – владении, которое передавалось нераздельно, только старшему сыну в роду графов Чернышевых. Наследником был Захар, но в случае его осуждения вставал вопрос, кто получит имущество. На него претендовал военный министр Александр Иванович Чернышев, в тот момент еще не граф, – скорее однофамилец, чем дальний родственник. «В заседании следственной комиссии, которой был членом, он хотел публично заявить о своем родстве с графом. Когда был приведен Захар к допросу, генерал Чернышев встретил его громким возгласом: “Как, кузен, и вы тоже виновны?” На это молодой человек, вспылив, отвечал тоже громко: “Быть может, виновен, но отнюдь не кузен!”»[178]178
  Юзефович М. В. Записки // Пушкин в воспоминаниях современников. С. 489.


[Закрыть].

В конце концов обладательницей майората стала сестра Захара – Софья Григорьевна Чернышева-Кругликова. Император сам одернул Александра Ивановича, не просто одного из главных следователей, но и своего друга, напомнив ему, что тот не имеет по закону прав на имущество графов Чернышевых. Интересна реакция Ермолова: «Что ж тут удивительного? Одежда жертвы всегда и везде составляла собственность палача»[179]179
  Там же. С. 490.


[Закрыть]. Вот уже преступник – жертва, а оставшийся верным военачальник – палач. Общество сочувствовало несчастным, легко верило в рассказы об их невиновности. И хотя у Ермолова с Александром Чернышевым были свои, небескорыстные счеты, острая шутка нравилась, вызывала желание ее повторять…

Возможно, высочайшая милость к Захару стала залогом негласного договора об исполнении первой же императорской просьбы. Мы знаем только о требовании царя к матери московского генерал-губернатора наделить сына достойным содержанием.

Но сама история совсем не так проста, как кажется. Карая представителей титулованной знати по существующим законам, молодой царь показывал, что и для них, и для последнего подданного правовые акты значат одно и то же. Без оглядки на происхождение. Это было ново и не всеми понято.

Иностранные дипломаты, аккредитованные в момент восстания 1825 года при русском дворе, рассматривали случившееся совсем во вкусе Пушкина как «борьбу за власть между троном и знатью». В этом смысле характерно донесение в Англию – одну из самых заинтересованных стран – посланника сэра Эдварда Дисборо:

«Петр I… подчинил дворянство своей твердостью и ужаснул своей жестокостью. Екатерина II управляла им с совершенным мастерством, внушая благоговейный страх. Павел пал его жертвой. От имени Александра оно рассчитывало править. Тем не менее уже в молодости Александр от него отстранился и… был в одно время хозяином своей империи. Будучи пропитан вольнодумными идеями, ростки которых пробились из семян, посеянных в его сознании Лагарпом, он желал подготовить почву для таковых в своей собственной империи… Многие из его офицеров открыто заявили о своей приверженности конституционным учреждениям. К этому разряду относится родовая знать, а также лица, выдающиеся чинами, способностями и богатством… Стало очевидным (Александру, без сомнения, это было известно), что час взрыва приближался быстро…

Николай мог бы казнить мятежных офицеров, или, возможно, сделав некоторые уступки их взглядам, он пришел бы к согласию с родовитой знатью. Возможно также, что он стал бы окончательно ими порабощен… Он показал им штык, и посредством штыка ему придется впредь ими управлять. Индивидуумы, являющиеся членами 150 знатных семей, находятся под арестом… С дворянами он находится в состоянии открытой войны… Офицеры этой армии – это та же самая знать, и если это противостояние будет длиться далее, действующая армия может выродиться в стрелецкое войско»[180]180
  Дисборо Э. Меморандум о заговоре 1825 года // Подлинные письма из России: 1825–1828. СПб.: Дмитрий Буланин, 2011. С. 82–85.


[Закрыть]. То есть поднять бунт.

Учитывая нарисованную Дисборо картину, можно сказать, что Наталье Петровне, а в ее лице Голицыным и Чернышевым, была протянута рука. Как она была протянута Пушкину в Чудовом дворце Московского Кремля. Сравнительно мягкое наказание князей Трубецкого и Волконского, которые могли поплатиться головами, но были помилованы, свидетельствовало о том же. Им словно говорили: начнем с чистого листа, но вы будете подчиняться.

Первой не соблюла договор Наталья Петровна – 50 тысяч ассигнациями – явно не то, на что рассчитывал царь. Поминутно не соблюдал его и Пушкин. Что же говорить о целом социальном слое, который желал власти, но был от нее оттеснен?

«Грозный ряд старух»

Теперь понятны та осторожность и почтительность, которые проявляли к княгине Наталье Петровне члены августейшего семейства. Она была для них главой одного из могущественных кланов. А с такими родами и Екатерина II старалась не связываться. Не вставать ни на чью сторону, не участвовать в трениях между фамильными объединениями знати.

В дневнике Николая Павловича, еще в бытность великим князем, отмечены поездки к княгине то на именины, то по торжественным дням. Например, «пешком, с женой, мартовская погода, потом вернулся, чтобы ехать… к Мусташини на праздник»[181]181
  Николай I. Записные книжки великого князя Николая Павловича: 1822–1825 / Сост., авт. предисл., коммент. М. В. Сидорова, М. Н. Силаева. М.: Политическая энциклопедия, 2013. С. 22.


[Закрыть]. Наталья Петровна сама то и дело появлялась при дворе, в покоях вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Нигде не выражено отношение к ней – царевич в тот период был человеком закрытым. Но само по себе упоминание ее имени 17 раз за три года свидетельствует о статусе княгини.

Чаще всего ее называли «Princesse Moustach» («Усатая княгиня») или «Fee Moustachine» («Усатая фея»). Опрокидывая эту характеристику, Германн срывается на графиню: «Старая ведьма!»

Именно в качестве главы клана Наталья Петровна «участвовала во всех суетностях большого света» – таково было ее положение, а не просто каприз не желавшей покидать сцену Старухи. Именно по этой причине к ней на поклон везли «всякую девицу, начавшую выезжать в свет, или молоденького офицера, только что надевшего эполеты».

«Она… таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и необходимое украшение бальной залы, – сказано о старой графине в «Пиковой даме», – к ней с низким поклоном подходили приезжающие гости, как по установленному обряду, и потом уже никто ею не занимался». Зато самой Старухе было чем заняться. Старшее женское поколение дворянских семейств слаживало браки младшего, подбирало подходящие партии, и делалось это как раз во время балов, когда товар показывали лицом. За тем и везли к княгине Наталье Петровне на поклон каждую молодую девушку, начинавшую выезжать, затем и являлся «как по начальству» молодой гвардейский офицер. Среди ее обширного семейства мог сыскаться подходящий кандидат или кандидатка, если, конечно, соискатель сам был родовит и богат.

Пушкин лишь намекнул на эту матримониальную функцию старой графини, потому что ему лично такое поведение старух было очень неприятно. От диктата «тетушек» он сбежал с молодой женой из Москвы в Петербург. Но и здесь были свои карги-законодательницы.

Княгиня Наталья Петровна Голицына. Конец 1820-х – начало 1830-х гг.

Голицына не одобрила кроткой невестки Васильчиковой, но смирилась с ней. В отличие, например, от старухи Екатерины Романовны Дашковой, не принявшей жену сына – слишком неродовита, – до тех пор, пока тот не умер, оставив бедняжку без гроша. На этом фоне властная Наталья Петровна оказалась даже снисходительна – просто шпыняла супругу «Митеньки».

В «Пиковой даме» есть намек на матримониальные функции графини. Томский сообщил бабушке: «Как хороша была Елецкая!» Но услышал в ответ:

«– И, мой милый! Что в ней хорошего? Такова ли была ее бабушка, княгиня Дарья Петровна?..

<…> Мы вместе были пожалованы во фрейлины, и когда мы представлялись, то государыня…

И графиня в сотый раз рассказала внуку свой анекдот».

Елецкие в петербургской повести – столичные жители, Полина блистает на балах. Но если вспомнить неоконченный отрывок «Несмотря на великие преимущества…», то окажется, что фамилия «Рюриковой крови», но обедневшая. «Отцы и братья» княжон Елецких «ныне пашут сами и, встречаясь друг со другом на своих бороздах, отряхают сохи и говорят: “Бог помочь, князь Антип Кузьмич, а сколько твое княжое здоровье сегодня напахало?”»[182]182
  Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 5. С. 504.


[Закрыть]. Значит, одна из веток знатных «хлебопашцев» все-таки поднялась, зацепилась вьюнком за подножие трона, дала поросль. Как такое могло случиться? Кто-то из сыновей попал солдатом в гвардию. «Славный 1762 год разлучил их» с родственниками, оставшимися внизу.

Или один из заговорщиков, какой-нибудь Пассек, взял за себя бедную, но родовитую девушку. Или выдал дочь за «князя Антипа Кузьмича», чтобы потомки обрели звучную фамилию. Все это оставалось за строкой, но было вполне понятно современникам.

Старая графиня хоть и не видит в Полине завидной красоты ее бабушки, но внутренне готова считать подходящей партией для внука. В конце повести Томский все-таки женится на княжне.

Наталья Петровна повелевала, «всеми признанная», семья и весь город «трепетал ее». Дядя поэта – Василий Львович – даже написал в 1819 году торжественные стихи к ее 78-летию. Высокомерная с равными, княгиня порой выказывала снисхождение тем, кто стоял ниже. Эта черта непонятна нашему современнику, а между тем она укладывалась в образ могущественного главы старинного рода – ведь «малые сии» просили о покровительстве, а оказывать покровительство было ее обязанностью.

Новое время несло новые представления. Например, «покровительство – позор». Такие люди, как Вигель – фактически приживалы, – тяготились великодушием знатных, видя в нем унижение. Ведь «ласка» связана с необходимостью терпеть капризы, эгоизм, не замечать, что к тебе относятся, как к любимой лошади или собаке. Таковы же и ощущения воспитанницы Лиза, о которой речь впереди.

Пушкин продолжал описание Старухи: «У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо». Эта картина очень похожа на описание графа Федора Матвеевича Толстого: «В Петербурге… в Малой Морской, к ней ездил на поклонение в известные дни весь город, в день именин ее удостаивала посещением вся царская фамилия; княгиня принимала всех, за исключением государя императора, сидя и не трогаясь с места. Возле ее кресел стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как в последнее время княгиня плохо видела. Смотря по чину и знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову или произносила несколько менее или более приветливых слов».

Странно, что подобные почести воспринимаются как личное чудачество богатой старухи-оригиналки. Что могло заставить августейшую семью являться к ней на поклон? Личное уважение? «Но всему же есть граница!» Перед нами очень могущественная дама. А не просто руина былого царствования. И Пушкин показал это, превратив старуху-графиню, не имевшую «злой души», в инфернальное существо, способное погубить Германна.

Племянник Пушкина Лев Николаевич Павлищев описал разговор, состоявшийся между его матерью Ольгой Сергеевной и поэтом в 1832 году, незадолго до отъезда семьи в Варшаву:

«Ограничиваясь тесным кружком знакомых, моя мать не находила никакого удовольствия посещать большой свет, до которого был, если так можно выразиться, падок брат ее Александр Сергеевич. Она как бы предчувствовала, что он сделается жертвой интриг и злословия этого света». Однажды накануне очередного бала она сказала ему: «Охота тебе, Саша, смотреть на бездушных пустомелей да переливать из пустого в порожнее?» Ведь участвуя в светских разговорах, Пушкин и сам злословил. «Охота принуждать к этому Наташу? Чего не видали? Вспомяни мое слово: к добру не поведет. Не по твоему карману, не по твоему уму. Враги там у тебя кругом да около. Рано или поздно тебе напакостят»[183]183
  Павлищев Л. Н. Воспоминания об А. С. Пушкине // Поэт, Россия и цари. С. 249–250.


[Закрыть].

Поэт принял эти слова в штыки, твердо уверенный не только в родовом праве занимать высокое место: «И я и моя жена знамениты, я – моим талантом, жена – красотою… хочу, чтобы все ценили нас по достоинству». Но и талант, и красота вызывают зависть. В данном случае жгучую, граничащую с желанием погубить.

Побывав на балу, Ольга Сергеевна написала длинную эпиграмму на всех присутствовавших. Что перекликалось со знаменитой пушкинской эпиграммой на гостей в Одессе 1824 года. По созвучию стихи Павлищевой близки к агитационной песне Бестужева («Петербургскую смесь / Собирают здесь…» – «Первый нож – / На бояр, на вельмож»), что говорит о знакомстве сестры поэта с этим источником.

Любопытно окончание эпиграммы, прямо отсылающее к «Пиковой даме»:

 
По стенам вокруг
Грозный ряд старух
Сидит жабами.
 

«Грозный ряд старух» всегда занят пересудами и выносит немилосердные вердикты, не заботясь о том, что толки могут кончиться и дуэлью, и гибелью. Пиковая дама – Старая ведьма – равносильна у Пушкина Смерти. Возможно, таковой силой он наделил «общее мнение».

«Роза, на которую веют холодные ветры»

Как мы помним, Голицыну уверенно наделяли едва ли не дружбой с казненной французской королевой Марией Антуанеттой, которая «обошлась» с русской путешественницей «очень ласково». Не менее важна в данном контексте и роза, выигранная Натальей Петровной в 1766 году в состязаниях на карусели. Прекрасная амазонка, как Диана-охотница, метко стреляла в цель и метала «жавелоты».

Портрет Марии Антуанетты с розой. Э. Л. Виже-Лебрён. 1783 г.

Портрет седой дамы с высокой прической. Н. Зедделер. 1790-е гг.

Роза ассоциировалась с Екатериной II: в ее сказке для внуков киргизская царевна Фелица помогает царевичу Хлору (великому князю Александру Павловичу) подняться на высокую гору и обрести Розу без шипов – Добродетель. Гора – аналог нравственного совершенствования. Добродетель труднодостижима, но венчает достойных.

Однако мир сломался. Добродетель оказалась попрана и оклеветана. По Карамзину, «революции – отверстый гроб для добродетели». В «Письмах русского путешественника» он нарисовал Марию Антуанетту, увиденную им в Париже в придворной церкви, уподобив ее розе, прихваченной морозом. «Королева, несмотря на все удары рока, прекрасна и величественна, подобно розе, на которую веют холодные ветры». Посетив Трианон, путешественник снова обмолвился о розах: «Тут не королева, а только прекрасная Мария, как милая хозяйка, угощала друзей своих… Розы, ею вышитые, казались мне прелестнее всех роз Натуры»[184]184
  Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 225, 294.


[Закрыть].

Откуда столь навязчивый мотив? С портрета кисти французской художницы Элизабет Луизы Виже-Лебрён 1786 года, действительно близко общавшейся с королевской семьей и изобразившей молодую красавицу с розой в руке. Это полотно стало каноническим, было несколько раз повторено – Марии Антуанетте меняли платья, цвет лент и превращали розу в книгу. Переносили образ на эмаль, пока, наконец, уже в России его не скопировал в 1790-е годы Николай Николаевич Зедделер, который, не изменив лицо, сделал волосы седыми, что немедленно добавило даме лет[185]185
  Миниатюра из собрания Всероссийского музея А. С. Пушкина. СПб., 1996. Ил. 146.


[Закрыть]. Это изображение, что называется, за глаза, вне официальных подписей, тоже именуют «Пиковой дамой», даже не подозревая, как многозначна эта случайная обмолвка.

Голову Марии Антуанетты с портрета Виже-Лебрён переносили на карикатуры, где у королевы тело кошки – намек на эротические приключения – а изо лба, в том месте, где у Екатерины II месяц Дианы, вьются две короткие змейки, словно в них превратились рожки луны. Так, посредством живописных образов богиня превращается в смертоносную Горгону.

Портрет молодой графини отсылает к образу несчастной французской королевы: «На стене висели два портрета, писанные в Париже m-me Lebrun. Один из них изображал мужчину лет сорока, румяного и полного в светло-зеленом мундире и со звездою; другой – молодую красавицу с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою в пудреных волосах». Нос у королевы с явной горбинкой. Волосы пудреные. Ленты огненного оттенка перейдут к чепцу Старухи. А вот роза из рук попадет в прическу.

Не менее любопытен и мужчина. Сохранился портрет Людовика XVI кисти Роберта Якобса Лефевра 1780-х годов, где король «лет сорока», румяный и полный, в зеленом мундире «и со звездою».

Пара обозначилась.

Весьма интересно и описание героя перед тем, как проникнуть в дом Старухи: «Германн трепетал, как тигр». Оно отсылает к хорошо знакомому для Пушкина отрывку из «Писем русского путешественника» Карамзина, где говорится о походе парижанок на Версаль, когда королевская семья была отконвоирована в столицу, помещена в замок Тампль, откуда взошла на эшафот. «Я вспомнил 4 октября, ту ужасную ночь, в которую прекрасная Мария, слыша у дверей своих грозный крик парижских варваров и стук оружия, спешила неодетая, с распущенными волосами укрыться в объятиях супруга от злобы тигров»[186]186
  Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 294.


[Закрыть].

Слова «тигр» – «тигров» отмечают близость действия. Революционная толпа врывается в королевскую резиденцию. Германн тайком, с опасными целями, попадает в особняк графини, пройдя мимо спящего слуги – «Наш царь дремал». Та смертельная угроза, которая в Париже поднимала целые шествия (рисунок женщины с пушкой в руках), в России проходит в дом незамеченной.

Отсюда к оде «Вольность»:

 
Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной…
 

Дорогу в дом графини укажет Лиза – в данном случае аналог «неверного часового».

«Улыбка тигра» будет у Ермолова в «Путешествии в Арзрум». Алексея Петровича правительство считало неверным, ненадежным. Пушкин, отдавая дань этому яркому человеку, внутренне соглашался с этой характеристикой, недаром назвал «шарлатаном». Он отмечал в дневнике, что такие как Ермолов знали о возможной революции и ждали: «Без нас не обойдутся».

Еще одно совпадение: у Карамзина королева «спешила неодетая, с распущенными волосами», у Пушкина Старуху раздевают перед сном. За секунду до появления Германна она не чаяла угрозы, то есть была также уязвима, как Мария Антуанетта в час вторжения. В обоих случаях темное время суток. У «русского путешественника» на королеву «веют холодные ветры», у Пушкина погода роковой ночи под стать: «…ветер выл, мокрый снег падал хлопьями…»

«Чертова бабушка»

Еще один странный поворот нашего сюжета связан с именем неаполитанской королевы Марии Каролины, которая в сентябре 1813 года побывала в Одессе. Когда Пушкин жил в Южной Пальмире, об этом ярком событии городской жизни во всю судачили. Слышал поэт о нем и позднее, от своей подруги Александры Осиповны Смирновой-Россет, которая в детстве стала свидетельницей необычного визита.

Мария Каролина происходила из дома австрийских Габсбургов, была дочерью знаменитой императрицы Марии Терезии и сестрой Марии Антуанетты. Марию Каролину выдали замуж за монарха Неаполя Фердинанда I (впоследствии Фердинанда IV) по прозвищу «Носач» или «Король-лаццароне» – личность бесцветную и полностью подпавшую под ее влияние. «Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкина дворецкого. Он ее боялся, как огня», – в который раз это описание из «Пиковой дамы» подходит. Мария Терезия воспитывала дочь в строгих католических традициях, ни слова не говоря об особенностях семейной жизни. Поэтому первая брачная ночь оказалась для Марии Каролины полной неожиданностью. «Я предпочла бы лучше умереть, чем пережить такое еще раз, – писала она. – Теперь я знаю, что такое брак, и от души жалею Марию Антонию, которой брак еще только предстоит»[187]187
  Иби Э. Мария Терезия (1717–1780): Биография императрицы. Вена, 2009. С. 61.


[Закрыть]. Тем не менее она родила мужу 17 детей, из которых только четверо пережили мать.

Волевая, привыкшая командовать, «с огненным темпераментом, разожженным климатом Италии»[188]188
  Чарторыйский А. Мемуары: В 2 т. / Ред. и вступ. ст. А. Кизеветтера. М.: К. Ф. Некрасов, 1912. Т. 1. С. 155.


[Закрыть], как сказал о ней друг императора Александра I Адам Ежи Чарторыйский, Мария Каролина не отказывала себе в приключениях. Вновь, как молодая графиня в «Пиковой даме». Она избирала в качестве любовника то русского посла Андрея Кирилловича Разумовского, которого очень просила в письмах Екатерине II не переводить в Вену; то в качестве интимной подруги леди Эмму Гамильтон. В результате сначала русский, а затем британский флоты надолго получали прописку в неаполитанских портах[189]189
  Эйдельман Н. Я. Твой 18-й век: Прекрасен наш союз…: О пушкинском выпуске Царскосельского лицея / Предисл. В. И. Порудоминского. М.: Мысль, 1991. С. 134.


[Закрыть].

Мария Каролина Габсбургско-Лотарингская, королева Неаполя. А. Р. Менгс. Около 1768 г.

Королева дважды теряла престол: в 1798 году монархию свергли революционеры, а в 1806 году Неаполь был завоеван Наполеоном, который посадил на трон своего зятя маршала Иоахима Мюрата, женатого на сестре Бонапарта, тоже Каролине. Теперь новая королева устраивала балы во дворцах «обеих Сицилий», а свергнутая чета монархов жила в нищете в городке Палермо. Брак французского императора с австрийской принцессой Марией Луизой, внучкой Марии Каролины, возмутил королеву до глубины души. «Теперь я еще и бабушка черта!»[190]190
  Иби Э. Указ. соч. С. 62.


[Закрыть] – воскликнула она. В русской переводе «чертова бабушка» – звучит забавно и вызывает инфернальные ассоциации.

Из Палермо Марии Каролине удалось бежать только в конце войны, когда армии «корсиканского чудовища» теснили по всей Европе. Вместе с сыном Леопольдом она на английском купеческом корабле отправилась сначала в Константинополь, а уже оттуда в Одессу. Поскольку все представители семьи де Рибас оставались еще и на неаполитанской службе, то в основанном ими городе королева рассчитывала, по крайней мере, на убежище по дороге в Вену, к старой семье. Она не ошиблась: генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии герцог Эммануил Осипович де Ришельё с ведома императора Александра I пригласил изгнанницу.

В 1813-м Марии Каролине шел шестьдесят первый год. Смирнова-Россет вспоминала: «Она была очень стара и страшна, нарумяненная сидела в кресле в бархатном темно-зеленом платье и вся покрыта бриллиантами. При ней были две старые дамы, тоже очень нарядные. Она посадила нас на колени и говорила гоп-ца-ца»[191]191
  Смирнова-Россет А. О. Дневник: Воспоминания / Изд. подг. С. В. Житомирская. М.: Наука, 1989 (Литературные памятники). С. 80.


[Закрыть].

Эти строки находят параллель в «Пиковой даме»: «Графиня не имела ни малейшего притязания на красоту, давно увядшую, но сохраняла все привычки своей молодости… и одевалась так же долго и так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад… Она… таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и необходимое украшение бальной залы».

Смерть, постигшая Марию Каролину в замке Хетцендорф под Веной накануне конгресса победителей 1815 года, была весьма загадочной. «Ее нашли лежащей мертвой на полу. По судорожно сжатым кулакам и другим признакам врачи констатировали, что она умерла в ужасных страданиях. Королева скончалась без помощи, без утешения. Ни одна слезинка не сопровождала ее до могилы»[192]192
  Рибас М. Ф. де Записки одесского старожила // Из прошлого Одессы: Сборник статей О. Бориневича, М. Веселовского и др. / Сост. Л. М. де-Рибасом. Одесса: Г. Г. Маразли, 1894. С. 349–351.


[Закрыть]. «Без утешения», то есть без исповеди и последнего причастия, как старая графиня. Был ли убийца? Напугал ли Марию Каролину кто-то до смерти? Даже похороны в «Пиковой даме» имеют нечто общее с отпеванием неаполитанской королевы. «Никто не плакал. Слезы были бы – une affectation. Графиня была так стара, что смерть ее никого не могла поразить и что ее родственники давно смотрели на нее, как на отжившую».