Текст книги "За фасадом того сада. Историческая повесть"

Беженцы

Зима, холод собачий. Не затем уцелели, чтобы заживо замерзнуть. Переночевали в погребе вповалку, обмотались ветошью, и с рассветом отправились в сторону Ленинграда. Шли вдоль разбитой линии железной дороги. Не одни они шли. Много людей устремилось туда, от войны подальше.

Вот так Натан и Нонна с ее родителями оказались в Ленинграде. Сколько таких беженцев добрались до разрушенного послеблокадного города, большая часть населения которого либо вымерла от голода, либо погибла при артобстрелах и бомбежках? А Ленинграду нужны рабочие руки.

Однако, непосредственно на беженцев из освобожденного Красногвардейска, органы безопасности обращали особое внимание. Ведь именно там дислоцировалась «оперативная группа А» полиции безопасности и СД, возглавляемая бригаденфюрером СС и генерал-майором полиции Йостом Хайнцем. Эта группа, кроме разведывательной и карательной операций, вела активную зафронтовую разведку. В подчинении айнзатц-группы А находилась зондеркоманда 1А, размещавшаяся в Красногвардейске. Там же дислоцировалась оперативная команда 1Ц. Во главе ее был штурмбанфюрер СС Курт Грааф. Именно эта команда вела усиленную подготовку к вступлению в Ленинград и, наряду с проведением карательных операций, засылала к нам специально подготовленных агентов из лиц хорошо знающих город.

Немцы перебрасывали агентуру до конца существования третьего рейха. Причём с отступлением всё больше численно забрасывали.

В 442-м госпитале, в мужском и женском туалете, обнаружили пачки фашистских листовок-пропусков «на ту сторону». Кинулись искать, кто подбросил – нашли. Оказалось, бывшая секретарь начальника госпиталя, сожитель которой, как потом выяснилось, был агентом абвера. Так вот она приперлась в госпиталь, переночевала у приятельницы, оставила листовки в туалетах. Вот после этого и началась операция по обнаружению «немецкого агента».

Возвращается однажды Нонна после работы в свой барак, в Автово, а навстречу ей соседка.

– Нонна, вертай обратно, отсидись где-нибудь, твоих воронок забрал.

– Как забрал?

– Так и забрал, забудь сюда дорогу.

Пара

И пришлось Нонне теперь к Натану на постой проситься. А Натан сам себе не хозяин, у дяди живет, вроде бы и неудобно, а что делать? Но там у него родичи с пониманием оказались.

– Нонночка, живите, сколько надо! Вы нашего Натанчика спасли, а мы что ли не люди?

– Спасибо, мне бы переночевать, а завтра я к участковому схожу, узнаю, что там с родителями.

– И не вздумайте! Ходите только на работу и обратно сюда! Лес рубят, щепки летят! И родителей не спасете, и себя погубите.

Вот так их и поженили Нонну и Натана.

Сердечный друг Натана с фронта не вернулся – погиб при форсировании Днепра. Родители Нонны тоже где-то затерялись.

А Нонна и Натан живут. Интересная пара получилась. Оба консерваторию закончили. Он по классу фортепиано, она по вокалу. Работали в филармонии, объездили с гастролями весь Советский Союз. Заграничные гастроли им, конечно, не светили, поскольку они оккупацию пережили, ну и не они одни такие.

Работали дуэтом, пока не подружились с такой же интересной парой, тоже музыканты. В Катькин сад зашли как-то вечером, встретили коллег – разговорились, обнаружили общие интересы. Вот и спелись. И получился квартет «Адажио» – может, слышали? Слухи, правда, про них весьма пикантные ходят…

Но музыка-то хорошая!

Эрна

Дочь врага народа

28 ноября 1920 г. Краснознаменная Латышская дивизия была расформирована и около двенадцати тысяч стрелков вернулись в Латвию. Командиры же подразделений в основном остались в Советской России. Вот и ее отец остался в Петрограде и работал электриком на Краснопутиловском заводе, женившись на дочке своего земляка и однополчанина.

Эрна родилась в разгар НЭПа, да и после него семья жила, не бедствуя. Хорошие грамотные специалисты всегда ценились. Когда девочка подросла и пошла в школу, мама поступила на службу стенографисткой в Смольный. Идиллия закончилась в канун выпускных экзаменов: Черный воронок среди ночи возле подъезда и прощай, папочка, – десять лет без права переписки. Черный воронок потом и за мамочкой приезжали, да Мильда Карловна буквально за три часа до их приезда успела загреметь в больницу с обширным инфарктом.

После выпускного дочери «врага народа» дорога в институт закрыта. Приняли на курсы топографов и на том спасибо. Училась, подрабатывая ночной уборщицей в кинотеатре. Дома совершенно больная мама и никаких средств существования кроме Эрниной стипендии и поломойного приработка. После окончания курсов стало полегче, взяли художником-картографом во Всесоюзный арктический институт. Тогдашний руководитель института, Петр Петрович Ширшов предпочитал лично подбирать весь персонал от старших научных сотрудников до младших лаборантов. Дипломная работа Эрны ему понравилась, а на резонное замечание коллег, о сомнительной репутации девушки, как дочери врага народа, академик заявил:

– У нас нынче каждый третий спец этой «проказой» меченый и за Полярный круг сослан. А наш институт как раз именно по тем географическим координатам работает. Девушка картограф от Бога, мне именно она нужна.

Война все спишет

Вроде бы и жизнь налаживается, но грянула война. Институт в ноябре 1941 был эвакуирован в Красноярск. Но у Эрны на руках оставалась больная мать, которая транспортировке не подлежала. Так что Эрна с матерью застряли в Блокадном Ленинграде. Долго думать, как жить дальше не пришлось. В том же ноябре 1941 года, на основании постановления Государственного Комитета Обороны от 9 ноября 1941 года, был образован Ленинградский корпус ПВО, за счёт реорганизации 2-го корпуса ПВО.

Эрна вступила в ряды противовоздушной обороны и служила там вплоть до полного снятия блокады. За это время ее стихи неоднократно печатались в газетах «На страже Родины» и «На защиту Ленинграда». В звании старший сержант командовала взводом таких же девушек, как и она сама.

Окончательно осиротела Эрна зимой сорок первого. В дом, где находилась их квартира, попал снаряд. А прикованная к постели Мильда Карловна, была не в состоянии при каждой воздушной тревоге бегать в бомбоубежище.

За время службы в ПВО Эрна проживала в казарме, потом получила комнату в коммуналке на Зверинской.

Есть такая поговорка «Война все спишет». Клеймо дочери врага народа списали боевые награды и осколочное ранение. В 1942 году ее приняли в партию, а в конце 1943 года направили инструктором в отдел культуры Петроградского райкома.

В «яблочко»

Работа в Петроградском райкоме была не простой. Пока шла война, выпуски листовок, многотиражек, организация концертных бригад для госпиталя. Да и после войны дел не убавилось. Эти деятели культуры, как дети, народ не предсказуемый. У кого муза ушла к другому, кто в творческих исканиях не туда забрел. А учреждения должны работать бесперебойно. И учреждения под ее надзором нешуточные, один Ленфильм чего стоит. Опять же и телецентр на ее территории. Рабочий день Эрны не нормирован, личная жизнь не предвидится. То она в Центральном Парке Культуры и Отдыха имени Кирова (ЦПКО) народные гуляния организует, то по домам культуры смотры самодеятельности. А еще и в рабочий полдень по заводам и фабрикам надо лекции и концерты проводить. Да и в ресторанах за музыкальным репертуаром попробуй не проследить, а то ж не дай Бог. Все на ней.

Но за этой свистопляской Эрна никогда не забывала боевых подруг. Вот и организовала для них, во дворце культуры «Красный Октябрь», ансамбль ветеранов ПВО. И подруги не подвели, такой концерт закатили… Особенно, всех покорил танец «яблочко» в исполнении лихого матросика. Ох, и коленца матросик выдавал: и вприсядку, и кувырок через голову, а под конец сел на шпагат и сорвал с головы бескозырку. А под бескозыркой девичья коса.

Эрна даже не заметила, как сама взбежала на сцену и расцеловала танцорку. Ее звали Светлана, она всю войну отслужила в Крондштадте связисткой береговой охраны, однако ей так хотелось сплясать «яблочко» и подруги из ПВО приняли девушку в свой ансамбль. Амур, парнишка безрассудный, ему все равно где и в кого стрелять. Натянул тетиву и угодил в яблочко. С той поры, после этого концерта, Эрна со Светланой не расставались.

После войны никого не заботило, что две женщины живут в одной комнате. Мало ли кто и по какой причине живет друг с другом. Живые и ладно. Светлана работала телефонисткой на центральном переговорном пункте. Работа была посменная. И у Эрны дел невпроворот. Обеим по сторонам глядеть некогда. Так и жили друг с другом, долго жили, пока однажды Свету не подкараулил какой-то бандит и не прирезал ради сумочки с полупустым кошельком. Конечно, если бы она отдала сумочку сразу, то непременно осталась цела и невредима, но фронтовая гордость не позволила женщине спасовать перед подонком.

Комиссарша

Я не Лев Толстой и про душевные страдания на три страницы распространяться не умею. После гибели Светланы, Эрна долго приходила в себя. Спасала работа – не присядешь и не расслабишься. А тут еще райком направил на партучебу, в вечерний Университет марксизма-ленинизма при Ленинградском горкоме КПСС на факультет этики-эстетики для творческой интеллигенции. А там просто обязывали просматривать все выходящие в стране фильмы и писать на них рецензии.

На Мосфильме по повести Федора Гладкова Григорий Рошаль снял фильм «Вольница». В 1955 году фильм вышел на экраны страны. Эрну фильм поразил настолько, что она не поленилась написать о нем большую и страстную рецензию. В университете рецензию оценили, и вышло распоряжение ее опубликовать. Эрна настояла на публикации под псевдонимом. Статья вышла в газете Советская Культура. Ее прочитала актриса, сыгравшая одну из главных ролей. Статья актрису равнодушной не оставила. Она позвонила в редакцию и все выспросила про автора. Ей сообщили, что автор печатается под псевдонимом, а на самом деле ее зову так-то и она инструктор отдела культуры Петроградского райкома партии в Ленинграде. У актрисы это дебют в кино. И за любую поддержку она рада отблагодарить. Заехав как-то с театром на гастроли из Москвы в Ленинград, она в первую очередь дозвонилась в Петроградский райком и лично пригласила Эрну на спектакль.

Играли «Оптимистическую Трагедию» Всеволода Вишневского. После выдающегося спектакля Александра Таирова еще в довоенном Камерном театре «Оптимистическая трагедия» ставилась по всей стране, всего в СССР насчитывается не менее 120 постановок. После начала Второй Мировой войны «Оптимистическую трагедию» вытеснили из репертуара театров более актуальные пьесы, интерес к ней возродился в середине 1950-х годов, после спектакля Георгия Товстоногова в Ленинградском театре драмы им. Пушкина, отмеченного Ленинской премией. Эрна знала спектакль наизусть и пошла по приглашению из вежливости, не рассчитывая на то, что увидит совершенно другую, не похожую на всех прочих комиссаршу. Но, она ошиблась. В результате, за весь период гастролей театра, Эрна не пропустила ни одного спектакля и написала несколько статей, одна из которых попала на глаза сценаристу и драматургу Николаю Погодину, который тогда был главным редактором журнала Театр. Статью опубликовали. А между актрисой и инструктором райкома завязалась дружба и дружба эта была нешуточная. Несмотря на то, что обе жили в разных городах, а у актрисы еще, то гастроли, то съемки, да и муж с ребенком – не проходило и недели, чтобы они не встретились.

Актриса и по жизни была бойцом, настоящей комиссаршей. Уже в институте про нее ходили странные слухи. Например, что она склонна к однополым отношениям в любви. Правда, одна из ее подруг утверждала, что та просто дружила с неистовой страстью и это не все понимали. Как бы, то ни было, на втором курсе института актриса вышла замуж за режиссера документального кино, который был на десять лет ее старше. Он стал ее первым и единственным мужем. Коллеги поговаривали, что брак держался на понимании с его стороны. Актриса всегда была в кого-то влюблена – бесчисленные романы на стороне. Но, все они быстро заканчивались, и она продолжала жить в семье.

После окончания института актрису приняли работать в один столичный театр. Там она пришлась ко двору и ей как-то сразу дали много значимых ролей. Вот только характер… Взяла и обсыпала дустом костюм администратора! Устроили товарищеский суд. Мол, почему это сделала? А она говорит: «Вы что, не знаете, для чего дуст? Для уничтожения паразитов…» Так и наживала врагов. А без врагов-то какая может быть борьба?

Междугородний роман с актрисой у Эрны растянулся на долгие годы. Актриса-то может по сторонам и смотрела, а вот у Эрны она была одним светом в окошке.

Воспитанницы

Незаметно пенсионный возраст подступил. От райкомовской должности ничего, кроме персональной пенсии она не поимела. Как жила в десятиметровой комнатенке, в коммуналке на Зверинской, так в ней и осталась. Одинокой-то в коммуналке надежнее, если что и скорую соседи вызовут, и за хлебом будет кому сходить.

А тут у любимой актрисы умерла свекровь. На свекрови там весь дом держался. Она и хозяйство вела, и за внучкой смотрела. Ну, насчет приходящей домработницы вроде бы уже договорились, а вот музыкальную школу девочке придется бросить. Школа далеко, возить некому. Как это некому, а Эрна?

Эрна примчалась сразу, не раздумывая. И началась совместная семейная жизнь, которая устраивала всех, кроме актрисы. О, как ее раздражала эта солдафонская латышка! И все-то у нее на своем месте, и везде-то порядок, и с супругом ее она спелась, за политику воркуют только так, и дочка в ней души не чает. И, ведь попрекнуть нечем – не за зарплату служит, на свои живет. Эрна быстро почувствовала на себе раздражение и неприязнь любимой женщины. Самое верное – плюнуть, развернуться и уехать домой, в Ленинград. Но оставалась девочка, которая привязалась к ней. И сама Эрна к ребенку, как к родному прикипела так, что без боли не оторваться. И жила, и терпела до последнего. Последнее было на очередные летние каникулы, когда она уже, как обычно, собиралась с девочкой ехать на отдых к родственникам в Сигулду, актриса заявила, что дочь поедет с мужем на его съемки в Самарканд и что на этих съемках присутствие Эрны не предусмотрено. При этом разговоре дочка была насильно заперта в ее комнате, а красный как рак супруг, не смея поднять глаз, молча разглядывал паркет под ногами.

Эрна не поехала в Сигулду. Тошно бы ей там было. Она уже привыкла бывать в тех краях со своей воспитанницей, да и родичи девочку полюбили. Были бы расспросы. Только сердце надрывать. Вернулась в свою коммуналку вовремя. Как раз кузен из Днепропетровска в командировку на согласование очередного проекта прибыл и к ней нагрянул. У кузена дома бардак – жена ушла к любовнику, у дочек переходный период, так что они чудят нешуточно. Младшая, еще куда ни шло, а вот старшая… Эрна долго не думала и поехала к кузену в Днепропетровск обуздывать отбившихся от рук племянниц. Она быстро разобралась, что к чему.

– Старшая у тебя, хоть и оторва, но вся на виду, а вот младшая… В тихом омуте черти водятся. Я пожалуй, у тебя старшую заберу. В Питере больше возможностей для ее активности.

– Где там тебе с ней в одной комнатенке ютиться?

– Ничего, авось не подеремся, а пока я жива, может, и успею ее энергию в нужное русло направить.

– Последний год учебы. Пусть уж здесь школу закончит.

– Ладно, тогда сейчас, на все каникулы ее заберу. И тебе легче, и мне веселее.

Как принято писать в подобных случаях: Эти каникулы стали поворотной точкой в судьбе Эрниной племянницы. Если до Эрны та бредила стихами Есенина и была глубоко убеждена, что настоящий поэт обязательно должен быть пьяницей, то Эрна успела ее убедить в обратном. Она прекрасно поняла причину душевной дисгармонии девушки и стала подсовывать ей нужную литературу. А еще, как бы ненароком, сводила девушку вечером в Катькин сад и все наглядно растолковала.

– Гляди и запоминай, это закон эстетики: девушка-пацанка под хмельком, мила и пикантна, такую у французов называют инженю, а мужеподобная пьяная баба смотрится отвратительно и как называется, лучше тебе не знать. С возрастом, надо стать Жорж Санд, чтобы позволить себе носить то, что хочется.

Осенью все вернулись на свои места, и только Эрна осталась в Ленинграде. Она не была совсем-то одинока. Фронтовые подруги никогда ее не забывали. То на дачу позовут, то просто в гости. Она и умерла в гостях у одной из подруг в начале следующего лета.

На похоронах были все: и родные, и бывшие коллеги, и подруги, и актрисин супруг с дочкой. Не было только самой актрисы. Наверное, очень занята была.

Лёка

Дневник

Плакать даже тайком, Лёке унизительно, а тем более прослезиться у всех на виду. Там, в траурном зале крематория, она еще как-то держалась, а на поминках выскочила из-за стола и убежала на улицу. Знала, что как только подруги и сослуживцы тетки Эрны разойдутся – родичи начнут делить барахло. Барахло это, конечно, грубо сказано: полное собрание сочинений посмертного издания Чехова, дореволюционные книги Достоевского, Амфитеатрова и Данилевского, старинный столовый сервиз… и совсем новые телевизор с холодильником. Никто не знает про ее дневник. Только Лёка знала, что Эрна каждый вечер, перед сном, доставала толстый гроссбух в коленкоровом переплете и садилась писать. Писала не больше четверти часа, но не пропускала сей ритуал никогда. Лёка знала, потому что прожила у нее все прошлое лето. И этим летом собиралась именно к ней. Ей было все равно куда поступать после школы, лишь бы уехать к Эрне. Ведь если бы не тетка с ее боевыми подругами, Лёка еще долго считала бы себя уродиной и извращенкой.

Дневник она прихватила сразу, как только вернулась с отцом из больничного морга в Эрнину комнату, чтобы собрать одежду для похорон. Сокровенные страницы про жизнь и страстную, самоотверженную любовь, о которой не пишут в книгах. Нет у Лёки права на этот дневник. Она его прочтет, сколько успеет и отдаст заплаканной девочке из Москвы, дочери той самой артистки, которая разбила Эрнино сердце.

Не женское дело

Пора было уезжать обратно в Днепропетровск. Нельзя терять время, надо куда-то успеть поступить и учиться дальше. Наверное, Лёка так бы и уехала, но Эрнина боевая подруга Майя Васильевна предложила погостить у нее и попытаться поступить куда-нибудь в Ленинграде.

– Поступишь, общежитие дадут, тогда и съедешь. Я же вижу, что ты не хочешь из Ленинграда уезжать. Не поступишь, так здесь полно рабочих мест, по которым койку в общежитии дают. Обратно всегда успеешь вернуться, ты здесь себя попробуй.

Так Лёка и осталась в Питере.

И чего ради приспичило в ту школу? Просто увидела в трамвае девушку в форме с курсантскими погонами и не постеснялась подойти.

– Это где такое обмундирование дают?

– В Стрельне, там наша школа.

– Какая школа?

– Школа МВД.

Ничего больше Лёка у той девушки не спрашивала. Дальше она просто отправилась в справочное бюро и с подробным адресом в кармане, села на трамвай и поехала в Стрельну. В здании бывшего монастыря располагалась та самая школа. Отыскать оказалось просто – поступить нет.

– Мы девушек не берем, не женское это дело.

– Но я же видела, у вас девушки учатся.

– Это исключение из правил, его еще заслужить надо.

– Я заслужу! Вы мне только подскажите как.

– Ну, раз ты такая упорная, вот тебе направление, там сейчас как раз кадры нужны. Три года стажа и будет у тебя право к нам поступать.

Право на штаны

Работа на диспетчерском пульте вневедомственной охраны МВД много ума не требует, но и расслабляться не позволяет. Лёка любила свою работу. Вроде бы ты не Бог и не ангел какой-нибудь, невидимкой на одном месте сидишь, а от тебя целостность государственного имущества, жизнь и судьба людей зависят. И в результате чувствуешь себя ответственным лицом за таинственной маской справедливости. Форма ей очень даже шла, но носить ее было несподручно. По тем временам, если ты в документах числишься женщиной, то изволь ходить в юбке безо всяких оговорок. А Лёка в юбке чувствовала себя не в своей тарелке. Долго так продолжаться не могло, и однажды Лёка заявилась на дежурство в брюках. Брюки, как и положено, форменные. Она их за свой счет в военторге купила. Однако это посчитали грубым нарушением, за что ее и вызвали на ковер.

– Самовольство! Как посмела? Еще одна такая выходка и будет выговор в приказе!

– И что, премиальные снимете?

– Ты хороший работник, мы тебя ценим, но вот зачем тебе это?

– Товарищ майор, мне так лучше. Вы же никогда не носили юбку и даже не подозреваете, какое неудобство приходится терпеть. Да и коллег от службы отвлекает. Они вместо того, чтобы сосредоточиться на работе, ноги мои разглядывают.

Какому начальнику понравится, если ему возражает подчиненный? Однако аргументы подчиненного были убедительны, и Лёка добилась права не носить юбку.