Текст книги "Пространство и время в науках о человеке. Избранные труды"

В информационном пространстве общения, – считала О. М. Медушевская, – параллельно существуют два языка, обслуживающих различные цели – выражения достоверной информации для обеспечения адекватного знания реальности и манипулирования поведением людей. В первом случае система понятий – более проста: говорить правду легче, особенно, когда информация берется на веру, воспринимается без критической проверки. Во втором – имеет место более сложный тип информационного поведения (знаменитое «двоемыслие»), основанный на использовании метафор, образов, неопределенных или «танцующих» понятий. Не случайно искусство, имеющее функцию освоения негативной реальности, привыкания к ней, – говорила она, – дает такое большое количество ситуаций обмана (Отелло), самообмана (король Лир), подозрения обмана и стремления освободиться от него (Гамлет), гипер-подозрения и коварства («Коварство и любовь») и прозрения («Горе от ума»). Таким образом, анализ психологии информационного процесса возможен с использованием художественных образов. Однако наука и искусство преследуют разные цели: последнее имеет дело с типичными познавательными ситуациями, наука – с избранными.

В условиях однопартийной диктатуры сознательно избранная этическая позиция могла включать две различных схемы поведения: есть вопросы, по которым можно (а иногда необходимо) пойти на компромисс с действующей властью (если это касается тактических уступок), но есть вопросы, по которым категорически нельзя – когда уступки затрагивают существо работы ученого или его совесть, поскольку в этом случае компромисс означает утрату творческой способности – самого ценного достояния мыслящего человека. Соответственно выстраивалась оценка представителей советской историографии: от глубокого уважения к тем, которые смогли выстоять, несмотря на преследования (как Андреев и Яцунский) до скептического (в отношении М. Н. Покровского и его «школы») или просто иронического отношения к «официальным» историкам (как, например, М. В. Нечкина и ее окружение), не говоря о многочисленных одиозных представителях т. н. «историко-партийной» науки.

Сама О. М. Медушевская, знавшая подлинную цену человеческим эмоциям, обладала редким стоицизмом. Когда было совсем трудно или кто-то жаловался, всегда коротко и холодно говорила: «бывает хуже». Для человека, заставшего период сталинский репрессий (затронувших многих близких людей), видевшего взрыв Храма Христа-Спасителя (обломок стены которого пробил окно и влетел в ее комнату), пережившего войну (с ее холодом, продовольственными карточками и сбором зажигательных бомб, сбрасываемых немцами на Москву), непосредственно наблюдавшего в школьные годы борьбу с «врагами народа», в студенческие – кампанию по борьбе с «низкопоклонцами перед Западом» (одной из жертв которой стал ее учитель Андреев), а затем вынужденного десятилетия выживать в серых советских буднях, каждодневно отстаивая право на занятие наукой – эта короткая фраза весила очень много. Смерть Сталина, вызвавшая шок в советском обществе, была для ее семьи, напротив, знаком раскрепощения и возможных перемен к лучшему Сталинские политические процессы 1930-х гг., как и все последующие идеологические кампании – рассматривались как лживые и лицемерные, а советский коммунизм – как бюрократическая утопия, которая смогла утвердиться исключительно из-за примитивности массового сознания. Впрочем, отношение к революции и советскому строю было скорее научным, чем эмоциональным (в отличие от более старшего поколения научной интеллигенции). Этот строй, – полагала она, – не смог бы победить и, тем более, удержаться только с помощью насилия. Его утверждение, в конечном счете, было выбором основной части населения – крестьянства, подлинные уравнительно-распределительные настроения которого так ошибочно интерпретировала и идеализировала народническая интеллигенция. Изменение ситуации, возможно, следовательно, с осознанием массами и властью негативного результата выбора, сделанного в Октябре 1917 г. Перемены, связанные с «оттепелью», воспринимались, конечно, позитивно, но без всякого ложного энтузиазма. В этом отношении характерно и сдержанное отношение к т. н. «шестидесятникам» как в целом конформистской и лояльной режиму части интеллигенции: они, что же, узнали о сталинских преступлениях и «прозрели» только после XX съезда? – иронически спрашивала она. Именно поэтому она вполне приняла радикальные социальные перемены, связанные с перестройкой М. С. Горбачева и последующие преобразования 90-х гг. XX в., видя в них (несмотря на все трудности и издержки) естественный выход из тупика неэффективной репрессивно-бюрократической системы.

Ольга Михайловна не испытывала ни малейших иллюзий в отношении официальных поощрений или наград, часто повторяя известную сентенцию советских заключенных: «ни о чем не жалей, ничего не проси и ни на что не надейся». Она, конечно, надеялась на общественное признание, но никогда не ставила его выше своего долга. На мой вопрос о значении для ученого прижизненного признания его заслуг заметила однажды: «нужно стремиться сделать максимум, не думая о признании, и тогда, возможно, когда-нибудь, придет оценка труда». При этом она обладала необыкновенным оптимизмом и самоотдачей – работала до последнего дня, никогда не жаловалась, всегда знала, что нужно делать в данный момент. Ей было свойственно четкое, ясное и светлое отношение к жизни. Возможно, с этими качествами была связана ее поразительная способность к предвидению. Когда я в период расцвета т. н. «развитого социализма» задал наивный вопрос – почему правительство не может вернуть А. Д. Сахарова из ссылки и принять его программу преобразований, она отвечала: сделать это, конечно, можно, но тогда – не будет СССР. Могу совершенно определенно заявить: все данные ею прогнозы – от необходимости принятия новой методологии истории до обреченности советского эксперимента, включая чрезвычайно точные оценки политических явлений, событий и лиц, – подтвердились в полной мере.

Функционирование науки как социального института, – подчеркивала О. М. Медушевская, – регулируется совокупностью обязанностей и норм, ценностей, составляющих этос науки и образования. «Убеждена, – говорила она в последнем интервью, – что деятельность любого научного сообщества, – и сообщество историков не исключение, – что профессиональные и этические принципы тесно взаимосвязаны. Например, установка на то, что любой нарратив имеет право на существование поскольку история – не наука и изучает одни «высказывания» и что историческая истина недостижима, и что, следовательно, согласованность суждений есть лишь вопрос конвенции, взаимного соглашения, – такая установка разрушает этос сообщества. Напротив, установка на достижение точного результата, пусть труднодостижимого, установка на нелицеприятную критическую проверку, имеет важное, объединяющее этическое значение для сообщества профессионалов. Точно также и в работе молодого историка: установка как «воля к истине», на достижении доказуемого, проверяемого знания воспитывает истинный профессионализм как этический принцип. Пусть сообщество получит небольшой, но зато надежный результат»[68]68
  Аудитория, 2007, № 35–36. С. 2–3.


[Закрыть].

Решение проблемы соотношения науки и образования и выбора стратегии последнего на современном этапе состоит, следовательно, в профессионализации научного сообщества как осознанном этическом выборе.

Наука и образование: создание концепции гуманитарного университета нового типа

В условиях смены парадигм становятся актуальны три задачи: анализ сложившейся структуры исторической науки в новейшее время с целью выявить необходимый потенциал системного, точного и нового знания о человеческом опыте; переориентация на ценности профессионализма в рамках научного сообщества; формирование и реализация такой образовательной модели, которая ориентирована на доказательное познание. Образовательная модель – говорила О. М. Медушевская, – образ науки; университетская образовательная модель – ее зеркало, в которое она, как королева из сказки, постоянно смотрится, чтобы вести мониторинг своей идентичности; и – не вина зеркала, если образ оказывается непривлекательным.

Для О. М. Медушевской на завершающем этапе творчества стала совершенно очевидна исчерпанность традиционной модели образования и необходимость перехода к качественно новой, связанной с когнитивной теорией и необходимостью обучения методу доказательного познания. Сопоставляя свой подход с настроениями самых разных представителей профессионального сообщества, она констатировала интеллектуальную робость научного сообщества историков – отсутствие новых познавательных теоретических идей, желания модифицировать традиционную образовательную модель; защитную реакцию робкого и скованного догматами сознания, проявляющуюся в агрессивном отрицании всякой теории и методологии, либо в чисто прагматическом подходе, не осознающем цели и задачи исторической науки в условиях изменившегося мира.

Критикуя наивное представление (напр., английского методиста Д. Тоша и его русских последователей) о том, что для исторического профессионализма вполне достаточно здравого смысла и общей эрудиции, она сравнивала эту установку с идеями мольеровского героя Ж. Дандена, потрясенного открытием, что он говорит прозой или фонвизинского недоросля, «здравый смысл» которого отрицал абстрактное понятие прилагательного на том прагматическом основании, что дверь действительно прилагается – к стене дома. Для современного научного сообщества ею констатировалось своеобразное двоемыслие: традиционалистская историография транслирует обществу устоявшееся знание, но не обсуждает методы добывания нового знания и способы его верификации. Необходимо понять, – считала О. М. Медушевская, – что положение человечества достаточно серьезно для того, чтобы историк мог оставлять аналитику собственного положения в распоряжении специалистов, не находящих в себе уверенности работать в полную силу, т. е. честно рассматривать проблемы истории и ее метода в рамках общенаучного сообщества.

Новая концепция образования, предложенная О. М. Медушевской с позиций когнитивной теории, подчеркивала приоритетное значение обучения методу. Она включала, во-первых, выбор в качестве системообразующего принципа новой образовательной модели обучение овладению методом (а не трансляции готовых знаний); во-вторых, опору на фундаментальные свойства человека – его способность создания новой реальности; в-третьих, признание принципиальной возможности познания человека через его произведения и разработку приемов такого познания. В реальности полноценного исследовательского процесса возникает возможность синтеза трех направлений: антропологического[69]69
  Медушевская О. М. Историческая антропология и антропологически ориентированная источниковедческая концепция: интеграция исследовательской и образовательной программ // Российско-французский центр исторической антропологии им. Марка Блока. Программы курсов. М.: РГГУ, 2002. С. 15–20.


[Закрыть], поскольку существует возможность опираться на глобальное единство человечества, с его историко-антропологическими универсалиями, исторического[70]70
  Медушевская О. М. Вещь в культуре: источниковедческий метод историко-антропологического исследования // Российско-французский центр исторической антропологии. М., 2002. С. 25–49.


[Закрыть], поскольку каждая эпоха и ситуация включены в эволюционное целое исторического процесса; и, наконец, что существенно важно, – единства источниковедческой парадигмы, опоры на реализованные продукты целенаправленной деятельности – исторические источники.[71]71
  Медушевская О. М. Послевузовское образование в РГГУ: концептуальные основания // Образовательная программа в аспирантуре РГГУ. Материалы к заседанию Ученого совета РГГУ 25 июня 2002 г. М., 2002. С. 9-Ю.


[Закрыть]

Этот подход объединяет университетские курсы, в разное время читавшиеся О. М. Медушевской. Так, курс «Методология истории» раскрывал проблемы исторического синтеза; место истории в системе наук о человеке и междисциплинарных исследованиях[72]72
  Медушевская О. М. Методология истории: программа курса // Я иду на занятия. Учебно-методический модуль по методологии и теории истории. М.: РГГУ, 2002. С. 15–28.


[Закрыть]; курс «Источниковедение и методы исторического исследования» был призван дать целостное представление о том, как добывается новое знание о прошлом; Цель курса – «Текстология и источниковедение» заключалась в применения новых методов исторического познания в практике изучения источников – их классификации, условий происхождения, авторства, обстоятельств создания, интерпретации текста и его информационного потенциала, подлинности и достоверности свидетельств. Курс – «Зарубежное источниковедение» концентрировался на анализе методов источниковедческого анализа и синтеза, раскрытии видовой структуры исторических источников различных эпох и регионов мира, интерпретации ключевых понятий современной философской, историко-антропологической и собственно источниковедческой историографии[73]73
  Медушевская О. М. Источниковедческое научно-педагогическое направление: гуманитарное знание как строго научное // Научно-педагогическая школа источниковедения Историко-архивного института. М.: РГГУ, 2001. С. 8–32.


[Закрыть]. Курс – «Вещь в культуре» имел предметом изучение произведений материальной культуры общества в их разнообразных социальных функциях для получения данных о культуре, образе жизни, культурном обмене. Курс «Вспомогательные исторические дисциплины. Палеография» делал акцент на проблеме кодирования и передачи информации на различных носителях, прежде всего письменных источниках[74]74
  Медушевская О. М. Феномен письма и палеографический метод в науках о человеке // Вспомогательные исторические дисциплины: специальные функции и гуманитарные перспективы. М.: РГГУ, 2001. С. 44–46.


[Закрыть]. Наконец, самый важный курс «Источниковедение русской истории» – соединял все эти направления анализа воедино применительно к всему массиву и видовому разнообразию источников русской истории[75]75
  См. программы лекционных курсов: Источниковедение. Теория, история и метод. М., 1995; Источниковедение. Источники российской истории. М., 1996; Источниковедение. Вещественные источники. М., 1996 и др., а также их модернизированные издания в 2000-х гг.


[Закрыть]. В целом эти курсы представляют собой единую концепцию исторического познания и междисциплинарного синтеза, реализуя его задачи применительно к таким областям гуманитарного знания как история, историческая антропология, культурология, философия, политология, весь круг вспомогательных исторических дисциплин, документоведение, архивоведение, археография (они читались на соответствующих факультетах или имели общеуниверситетский статус).

Теория когнитивной истории давала мощный импульс и весомые аргументы в пользу сохранения фундаментального гуманитарного университетского образования, основное преимущество которого (по сравнению с различными вариантами прагматического или прикладного образования) усматривались прежде всего в передаче молодым поколениям навыков самостоятельной оценки и критического анализа информации[76]76
  Эта тема является центральной в последнем интервью О. М. Медушевской. См.: Аудитория, 2007, № 35–36. С. 2–3.


[Закрыть]. Цель такого образования – подчеркивала О. М. Медушевская, – формирование новой личности, способной добывать и критически анализировать информацию, противостоя различным приемам идеологической мифологизации и манипулирования сознанием в том числе с использованием новых информационных технологий. Данная образовательная модель впервые была реализована в Историко-архивном институте, а затем возникшем на его основе РГГУ. О. М. Медушевская не только теоретически обосновала ее, но и участвовала в практической реализации: в 1990–2000-е гг. в качестве ученого секретаря Ученого совета университета она определяла программу развития РГГУ[77]77
  Медушевская О. М. О работе ученого совета РГГУ // Ученый совет РГГУ в 1992 году. М.: РГГУ, 1993 и др. выпуски до 2007 г.


[Закрыть], входила в рабочую группу, сформированную «в целях подготовки вопроса «Историко-архивный институт РГГУ: перспективы развития», сформулировав задачи реформы высшего гуманитарного образования[78]78
  Медушевская О. М. Основные положения // Концепция развития Историко-архивного института РГГУ. М., 2002. С. 3–7.


[Закрыть]. «Теперь уже всем очевидно, – писал один из выдающихся представителей историко-архивной школы профессор С. О. Шмидт, – что Медушевская создала фундаментальное научно-педагогическое направление в российском источниковедении, в теории познания прошлого». Подчеркивая моральную строгость ученого и педагога, он заключает, что она была «по существу уникальна, а потому и недосягаема»[79]79
  Шмидт С. О. Ольга Михайловна Медушевская как профессор Историко-архивного института // Когнитивная история: Концепция, методы, исследовательские практики. М., 2011. С. 37, 45.


[Закрыть].

На международной конференции, посвященной памяти ученого, видные ученые, научные администраторы, преподаватели, архивные и музейные работники отмечали, что концепция О. М. Медушевской – «имеет фундаментальный характер, представляет переломный этап развития науки, формулирует основу современного гуманитарного познания и создает новый язык науки – развернутую систему определений и терминов и поэтому должна быть положена в основу университетского преподавания». А дальнейшая разработка данной концепции в рамках научной школы О. М. Медушевской – залог единства «когнитивной ориентированности», «познавательной и педагогической логики» в гуманитарном образовании. Коллеги выступили с предложением о «включении в название Историко-архивного института имени О. М. Медушевской»[80]80
  Подробнее см.: Плавская Е. В., Румянцева М. Ф. Международная научная конференция «Чтения памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской» // Российская история, 2009. № 6. С. 202.


[Закрыть]. Не менее важен был заданный ею высокий этический стандарт в высшей школе: «Ольга Михайловна, – подчеркивал известный представитель русской историко-географической школы проф. В. А. Муравьев, – была всегда воплощением нравственного выбора», она «никогда ни на йоту не изменила себе», а потому «ее почитали как символ настоящего Историко-архивного института, хранительницу его лучших традиций». «Эта жизнь, – завершал он, – триумф идеализма над материализмом»[81]81
  Памяти Ольги Михайловны Медушевской // Отечественная история, 2008. № 3. С. 214–216.


[Закрыть].

Признавая О. М. Медушевскую «одним из создателей и лидеров современной российской источниковедческой школы» – первый ректор РГГУ Ю. Н. Афанасьев, обращаясь к ней, подчеркивал: «Удивительно естественным и достойным был Ваш выход из области источниковедения и исторической географии в область эпистемологии гуманитарного знания, теории и методологии истории, исторической антропологии, в область взаимодействия культур, наук, дисциплин. Как некогда Вы сыграли значительную роль в разработке тех методов преподавания исторических дисциплин, которые определили неповторимый облик Историко-архивного института, так ныне с Вашим энергичным участием возникает гуманитарный Университет нового столетия».[82]82
  Речь Ю. Н. Афанасьева цитируется по изданию: Аудитория, 2002 ноябрь, № 0. С. 3.


[Закрыть] Общим выражением признания исключительного статуса О. М. Медушевской в качестве интеллектуального лидера в университете стало то, что она первой из своих коллег получила золотой знак «Заслуженного профессора РГГУ».

Действительно, основополагающей идеей концепции нового гуманитарного университета – РГГУ, стала именно теория и методология когнитивной истории, открывавшая перспективы точного гуманитарного познания[83]83
  Медушевская О. М. Идея РГГУ // Universitas humana: Гуманитарный университет третьего тысячелетия. Под ред. Ю. Н. Афанасьева. М., 2000. С. 386–388.


[Закрыть]. Она заложила основу такой образовательной модели, которая должна стать доминирующей в современном обществе, поскольку указывает путь самостоятельного поиска подлинной информации. Когнитивно-информационный подход, несомненно, обогащает социологию образования, анализируя социальные и этические факторы гуманитарного познания[84]84
  Медушевская О. М. История как наука: когнитивный аспект и профессиональное сообщество // Медушевская О. М. Теория исторического познания. С. 7–19.


[Закрыть], отношения опыта и знания, проводя разграничение подлинного и мнимого знания, творческого (основанного на обучении методу) и транслирующего (вторичного) образования[85]85
  Медушевская О. М. Когнитивно-информационная модель образования в науках о человеке // Образ науки в университетском образовании. М., 2005. С. 8–19.


[Закрыть]. Траектория метода как исследовательского пути и стратегии высшего образования предстает как аналитика эмпирических данных интеллектуального продукта (источника информации), его имплицитной (эмпирической) достоверности и принятых логических выводов, каждый из которых открыт для выдвижения контраргументов[86]86
  Медушевская О. М. Теория и методология истории как университетской дисциплины // Медушевская О. М. Теория исторического познания. С. 47–50.


[Закрыть]. Это в свою очередь является признаком именно научной теории, т. е. теории, принципиально могущей быть оспоренной в ходе развития знания. В результате постижения смысла возникает понимание, а в результате понимания возникает идея новой познавательной деятельности.

Бывают личности, масштаб которых становится более ясен последующим поколениям, нежели современникам. Сейчас очевидно, что О. М. Медушевская – выдающийся научный и общественный деятель России XX – начала XXI века, центральная фигура в российской гуманитарной мысли, возможно, равная по значению Лаппо-Данилевскому для начала XX в. Человек эпохи крови и железа, она оказалась способна в условиях тоталитаризма последовательно отстаивать гуманистические идеалы, противопоставить науку идеологическому мифу, сформулировать целостную теорию гуманитарного познания, выразившую смену парадигм в исторической науке. Вклад О. М. Медушевской характеризуется необычайной цельностью и единством научной теории, этических принципов и педагогической практики. Ее деятельность обеспечила не только сохранение научной преемственности, но и возможности возрождения подлинного доказательного научного знания, формирование научно-педагогической школы мирового уровня. Эта сильная, мудрая и прекрасная личность навсегда останется подлинным нравственным ориентиром и одной из символических фигур русской интеллигенции[87]87
  В основу данной вводной статьи положен текст статьи, написанной нами к 90-летнему юбилею О. М. Медушевской для «Археографического ежегодника» за 2012 г.


[Закрыть].

* * *

Предлагаемая вниманию читателей публикация избранных трудов О. М. Медушевской объединена единой темой пространства и времени в науках о человеке, поскольку их выражение в определенной картине мира, формирование и изменение представлений о них в истории, отражение этих представлений в источниках и используемых методах их изучения – являлось центральной темой ее исследований на всем протяжении научного творчества. Для удобства восприятия, книга условно разделена на две части, первая из которых включает работы, связанные в основном с пространственным конструированием, вторая – с реконструкцией темпорального пространства – ретроспективной картины мира и поиском адекватной методологии изучения исторических источников.

В соответствии с этим замыслом первую часть открывает обобщающий научный доклад О. М. Медушевской – «Исторический источник: человек и пространство», в концентрированном виде представляющий основную идею одноименной научной конференции (М., РГГУ, 1997 г.). Далее представлены работы начального периода творчества – текст кандидатской диссертации «Русские географические открытия на Тихом океане и в Северной Америке (50-е – начало 80-х годов XVIII в.) (1952 г.), публикуемый по рукописи, сохранившейся в архиве исследователя и не содержащей последующих цензурных искажений, являвшихся необходимыми в тот период для вынесения диссертации на защиту. Эта логика продолжена публикацией рукописи ранее неизвестного произведения О. М. Медушевской – «Карта Московского государства и Сибири А. А. Виниуса». Оно сохранилось в единственном экземпляре – в виде написанного от руки текста в обычной канцелярской тетради. Это, несомненно, первое из дошедших до нас научных произведений О. М. Медушевской – сочинение, датируемое, скорее всего, 1948–1949 гг. (на это указывает, с одной стороны, датировка сносок, с другой – факт отстранения Андреева от преподавательской деятельности именно в 1949 году). В тексте рукописи есть уточняющая правка Яцунского, в нее вложено несколько написанных его рукой записок (без подписи) с рекомендациями новой литературы, сохраненных О. М. Медушевской как память о нем. Данная работа (доклад аспиранта на кафедре) представляет, на наш взгляд, не только содержательный научный интерес, но и показывает преемственность классических русских академических традиций в тяжелый период гонений на научную мысль и интеллигенцию. Обе работы – текст диссертации и рукописное сочинение о карте Виниуса – ранее никогда не публиковались и впервые вводятся в научный оборот настоящим изданием. В данной публикации этих работ названия учреждений и оформление научно-справочного аппарата дается в имеющейся авторской редакции.

Вторая часть книги призвана показать развитие методологических принципов исторической реконструкции О. М. Медушевской – от формулирования принципов теоретического источниковедения – к методологии истории и созданию интегральной теории когнитивной истории как основы гуманитарного познания. С этой целью в начале раздела публикуется обобщающая статья «Источниковедение в России XX в.»(1996 г.), которая подводит итоги соотношения научной мысли и социальной реальности за истекшее столетие. В ней показана смена основных концепций, этических и профессиональных представлений, влияние их на такую специальную область знаний как источниковедение. В этой статье Ольга Михайловна не пишет, однако, о своем фундаментальном вкладе, состоявшем во введении и утверждении понятия теоретического источниковедения, разработке его методов, структурных основ лекционных курсов и создании российской школы теоретического источниковедения. Этот вклад хорошо известен и отражен в многочисленных публикациях. В то же время, статья, несомненно, имеет определенный автобиографический характер, стремится не только излагать факты, но предложить их оценку с позиций как личного опыта, так и социологии науки. Другая публикуемая работа – «Методология истории как строгой науки» – может рассматриваться как отражение переходного этапа от проблем источниковедения к проблемам исторического построения – методологии истории. Хотя она посвящена методологии А. С. Лаппо-Данилевского (ибо задумывалась как предисловие к предполагавшейся, но не реализованной в тот момент публикации его основного труда в 1998 г.), фактически – представляет новую реконструкцию его идей, осуществленную на основе того междисциплинарного синтеза, который был осуществлен О. М. Медушевской в конце XX в. Наконец, завершает публикацию вводная глава последней книги исследователя, где в концентрированной форме изложено содержание теории и методологии когнитивной истории – новой научной парадигмы, обсуждение значения и вклада которой в научную мысль становится едва ли не стержневой линией ее развития на современном этапе.

Публикуемые тексты печатаются без сокращений и изменений. В публикации оформление научно-справочного аппарата и библиографическое описание дается в том виде как оно представлено в разновременных изданиях, из которых взяты соответствующие тексты. Завершает книгу список избранных научных трудов О. М. Медушевской, отражающий этапы развития ее взглядов, основные направления научной и педагогической деятельности.

А. Н. Медушевский – ординарный профессор НИУВШЭ.