Текст книги "Пространство и время в науках о человеке. Избранные труды"

Часть I. Конструирование пространства: картина мира. Источники и методы исследования

Исторический источник: человек и пространство

Тема конференции соединяет два взгляда на мир, две группы наук – науки о природе и науки о культуре, которые ранее, около 100 лет тому назад, заявили о своей альтернативности друг другу, о принципиальном различии своего предмета и метода познания. Действительно, «природа – есть совокупность всего того, что возникло само собой, само родилось и предоставлено собственному росту». Напротив, противоположностью природе в этом смысле является «культура – как то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям, или… по крайней мере, сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности»[88]88
  Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре // Культурология. XX век: Антология. М., 1995. С. 69.


[Закрыть]. В трудах философов баденской школы неокантианства В. Виндельбанда и Г. Риккерта на этом, вполне реальном, различии природы и культуры было обосновано принципиальное противопоставление методологии их исследования. Речь шла, в частности, о том, что естествознание и историческая наука – две совершенно разные области знания, существенно различающиеся по их методам. Этот постулат был для гуманитарного знания конца XIX – начала XX в. весьма важен, поскольку помогал преодолению упрощенного позитивистского подхода к социальным явлениям. «Ректорское слово», произнесенное В. Виндельбандом в Страсбурге в 1894 г., «сразу стало знаменитым»[89]89
  Коллшгвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 159.


[Закрыть]. Последующее развитие науки и культуры XX в. показало, какие фундаментально важные следствия имела и констатация этого разделения, и достаточно широкое распространение неокантианской парадигмы, для менталитета людей науки. Оно способствовало осознанию специфичности мира культуры, его самодостаточности, его несводимости к естественно-научным трактовкам человеческого поведения. Оно давало возможность противостоять позитивистским установкам в условиях, когда проблема соотношения личности и общества приобрела особую актуальность. Методическое обособление стало надолго стимулом для развития гуманитарных наук, поскольку высвобождало ученых от диктата механистических, бихевиористских трактовок общественных явлений, ориентировало на исследование внутреннего мира человека. Были обозначены реальные специфические трудности познания человеческой психологии, «жизненного мира», скрытого от наблюдения и проявляющегося во внешних признаках, требующих особых и не всегда эффективных усилий интерпретации. Однако, с другой стороны, обособленное развитие гуманитарного знания не могло не ограничивать его возможности как знания объективного и научного. Искусственное разделение единого пространства существования человека и природы и их обособленное, а следовательно, одностороннее рассмотрение, сковывало возможности системного анализа единых и общих познавательных проблем. Возможности гуманитарного знания как строго научного оказались поэтому далеко не очевидны для представителей обоих типов наук. Между тем, проблемы единства науки, «связь вещей и связь истин»[90]90
  Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994.


[Закрыть] могут эффективно исследоваться лишь на широкой основе компаративных подходов, опирающихся на единство мира природы, жизни и человека.

Мы взяли в качестве отправной точки данного доклада ситуацию нараставшего обособления наук о природе и наук о культуре по их методу, – для того, чтобы яснее оттенить наметившееся в настоящее время изменение вектора, направления в отношениях между этими типами знания. В деятельности практикующего исследователя проблемы человека и природы, времени и пространства, и, в частности, исторической науки и географии, – разумеется, не могли быть изолированы. Однако, очевидно, что теперь это встречное движение стало более осознанным, приобрело более массовый и разносторонний характер. Поэтому, проблема данной конференции состоит не в том, чтобы доказывать необходимость или полезность процессов взаимного узнавания, или вновь подтверждать невозможность понять человека во времени (прерогатива, прежде всего, исторических наук) и пространстве (прерогатива, прежде всего, естественных наук) с позиций их разделения. Важно придать нашим междисциплинарным рефлексиям эпистемологическую направленность. В определенном смысле обращение к эпистемологии (теорико-познавательной проблематике) в гуманитарном знании уже стало довольно заметной тенденцией в настоящее время. Во второй половине XX в., когда дифференциация и интеграция гуманитарных наук стали развиваться особенно быстро, выявилась актуальная потребность в теоретическом осмыслении общегуманитарной проблематики. Суть проблемы в свое время хорошо выразил Р. Барт, отметивший, что междисциплинарность представляет собой не просто суммирование данных различных наук, но, прежде всего вопрос «о новом объекте, новом языке, новом видении всего пространства гуманитарного знания»[91]91
  Барт Р. Избранные работы. Семиотка. Поэтика. М., 1994. С. 413.


[Закрыть]. Изменение всего пространства гуманитарного знания стало предметом анализа в работе М. Фуко[92]92
  Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1994.


[Закрыть]. Новая проблематика исторической науки обусловила необходимость использования методических подходов современной социологии, антропологии, этнологии, психоанализа, наук о языке и литературном тексте. Особую актуальность проблематики междисциплинарного синтеза отмечает на новом этапе своего развития изначально междисциплинарный методический журнал «Анналы». Редакция издания подчеркнула этот аспект своей деятельности, придав ему новый подзаголовок[93]93
  Анналы: История и социальные науки. 1994. № 1.


[Закрыть].

Современное гуманитарное знание характеризует множественность и разнообразие взаимодействий истории и социологии, литературоведения и лингвистики, психологии и истории искусства. Но появились и такие направления, которые охватывают не только область гуманитарных, но и естественно-научных исследований. Имеющий биологический, социальный, психологический аспекты феномен человека, действующего в географическом пространстве, делает подобные контакты необходимыми. Среди новых исследований привлекает внимание тематика отношений общества к универсуму диких и культурных растений, миру животных, отношения леса и города, леса и сада, темы воды в образе жизни, архитектуре, изобразительном искусстве, религиозных обрядах, тема охоты, – в разработке которых принимают участие специалисты-географы, историки, искусствоведы, экономисты, археологи, археозоологи[94]94
  Histoire et environnement // Annales. 1995. № 2.


[Закрыть]. С середины 80-х гг. новым разнообразным содержанием наполняется история науки и техники, становясь полем взаимодействия антропологов, социологов, историков культуры, экономистов, специалистов данной науки, истории промышленной индустрии, – которых интересует как история идей, теорий и методов, так и проблемы психологии и этики ученых, общественных институтов и социального статуса науки и ученых в различных политических системах. Естественно, что разнообразие подходов и суждений требует теоретического осмысления, вызывает дискуссии[95]95
  Histoire et sociologie des sciences. Approche critique //Annales. 1995. № 3. P. 487–523.


[Закрыть].

Возможности широких междисциплинарных подходов на основе обращения к источникам велики. Это показали материалы предшествующих научных конференций, на которых встречаются представители различных областей знания и практической деятельности. Весьма перспективны потенциальные возможности применения компаративных подходов и раскрытия на этой основе информационных возможностей источников для таких областей знания, как историческая антропология, историческая этнология, география, картография и многие другие[96]96
  Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании: Тез. Докл. науч. конф. / РГГУ. ИЛИ. М., 1996.


[Закрыть]. Проблематика данной конференции развивает данное направление, расширяет круг ее участников. Важно обсудить проблему единства научного знания, общие эпистемологические принципы междисциплинарности с позиций представителей как гуманитарных, так и естественно-научных областей современной науки. Интеграция наук в информационном поле источниковедческой концепции охватывает не только гуманитарные, но и естественно-научные области знания. Именно поэтому в качестве общей проблемы данной конференции и поставлена широкая тема «человек и пространство». Тем самым мы открываем для себя возможность обмена суждениями по широкому кругу теоретических и конкретных проблем, теми наблюдениями, которые возникают в результате разнонаправленных поисков утраченного единства. В то же время, обозначен общий объект, на который направлены исследовательские запросы наук о культуре и наук о природе в самом широком смысле. Ни одна из них не обходится без источников целенаправленно фиксированной информации о природных и культурных феноменах, которые наблюдает или преобразовывает человек в своей осознанной творческой деятельности. Точки пересечения наших исследовательских маршрутов в поисках единой теории поля, место встречи – обозначено: исторический источник. Принцип «признания чужой одушевленности»[97]97
  Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. М., 1910–1913. Вып. 1–2.


[Закрыть] мы постараемся взять за основу понимания Другого в его своеобразии и самодостаточности.

Для более направленного результата диалога необходимо обозначить главные вехи эпистемологического пространства наших методологических рефлексий. Поэтому в данном докладе мы рассмотрим такие аспекты, как общность культурной ситуации; единство принципов естественно-научного и гуманитарного знания; теория единства объекта – исторического источника; реализация ее теоретических принципов в трудах ученых – междисциплинарников А. И. Андреева и В. К. Яцунского.

Постмодернистская культурная ситуация в целом характеризуется особым вниманием к проблемам языка и значения, к типам и способам коммуникации, высказывания и восприятия идеи и суждения: представляется принципиально важным именно то, как выражена и репрезентирована реальность в авторском тексте – словесном (вербальном) и невербальном (в межличностном, интеракциональном взаимодействии, в искусстве), в повествовании (нарративе). Данная ситуация вполне объяснима, поскольку она вызвана расхождением между языковыми средствами традиционной, в том числе классической модернистской культуры и качественно новой реальностью, находящейся в процессе становления. Понятийный аппарат науки не адекватен новой социальной реальности. Рушатся старые стереотипы общественного сознания, а вместе с ними деформируется языковая среда, становясь более неопределенной, гибкой, предрасположенной поэтому к конфликтным интерпретациям. Слово традиционного языка уже «не то» слово, а новую реальность, в том числе и научную, можно лишь приблизительно, «как бы» выразить старыми понятиями. В этой культурной ситуации крайне важно самоопределение позиции профессионала вообще, а работающего в сфере гуманитарного познания – особенно. Он может, конечно, двигаясь в русле приоритетов массового сознания, лишь фиксировать противоречивость интерпретаций и их ускользающий, танцующий смысл, находя в этом состоянии завораживающую самодостаточность. Однако, гораздо важнее активно способствовать формированию методологии научной определенности, создавая воспроизводимые результаты исследования качественно новой реальности. Для исторической науки данная деятельность настоятельно необходима. Дело в том, что историческое образование и наука по ряду причин отодвинули на периферию пространства своей деятельности эпистемологические рефлексии по поводу профессионального исторического метода. Не одно поколение практикующих историков все еще продолжает чуть ли не гордиться тем, что проблемы методологии истории не входят в сферу их интересов. На фоне общего подъема эпистемологического уровня гуманитарного познания возникает, естественно, некоторое беспокойство историков сложившейся ситуацией. Однако, приходя в историческую науку извне, в качестве осознания необходимости некоего догоняющего развития, методологические рефлексии историков приобретают подчас односторонний характер. Но и они, безусловно, чрезвычайно информативны, поскольку ярко отражают возможности и границы рецепции, например, методов глубокого прочтения текста, его деконструкции, – по отношению к такому феномену, как произведения самих историков (исторический нарратив).

Современная ситуация важна прежде всего тем, что в ней вновь на первый план выходят фундаментальные для профессиональной науки проблемы объективности познания, воспроизводимости научных результатов деятельности исследователя. Есть ли историческая объективность в изучении прошедшего – цель ученого или это недостижимая, хотя и благородная, мечта, которая отодвигается от нас как линия горизонта? Поле напряжения «между фикцией и объективностью», между историческим нарративом и историческим знанием уже стали предметом методологических рефлексий профессиональных историков. Несомненно, выбирая в качестве предмета размышлений произведение историка, и, точнее, – феномен историографии как явление определенного социального пространства и времени, можно лучше понять реальность настоящего и прошедшего, их взаимосвязь и взаимодействие.

Особенность современной познавательной ситуации состоит в возрастании степени ее многообразия. Изменение социальной реальности новейшего времени обусловило необходимость широкомасштабного и многопланового использования социального опыта человечества в глобальных пространственных и временных пределах. В гуманитарных науках преодолевается представление о европоцентристской модели истории и культуры как единственной познавательной модели развития, возник огромный интерес к компаративным исследованиям и потребность в получении возможно более полной социальной информации. Сформировалось более объемное, «тотальное» представление о феномене человека, и как его следствие возрос интерес к использованию данных антропологии, социологии, этнологии, истории искусств в различных областях деятельности.

Мир становится единой цивилизацией, гуманитарные науки все сильнее осознают принципиальную общность своих исследовательских целей, – изучение человека в его отношениях с природой, обществом, государством, другим человеком. История и другие науки становятся качественно иными и наполняются новым содержанием – и по своему глобальному масштабу, и по подходу к общечеловеческим проблемам, и в смысле становления своего статуса в общественном сознании эпохи. Перед лицом сложных современных проблем, общество более остро осознает потребность обращения к познавательным возможностям компаративных гуманитарных исследований, стремится к достижению достаточно полной и достоверной информации о том, – каким образом мыслили и как поступали в критических ситуациях люди другого времени и другого пространства. Потребность в широких сравнительных подходах ощущается повсюду, изменяя стереотипы массового сознания. В свою очередь, рост интереса к проблемам культуры, гуманитарному знанию формирует своего рода социальный вызов, предполагает постановку фундаментальных вопросов, их результатного решения. Новые подходы требуют взаимодействия наук о культуре с науками о природе, науками о жизни, и, следовательно, преодоления разобщенности предметных областей знания, взаимодействия методов исторической науки, социальной и исторической антропологии, этнологии, социологии и социальной психологии, методов получения, передачи, интерпретации социальной информации. Действительно социальные вопросы, такие, например, как параметры самоидентификации личности, этнической группы или сообщества, региона, пути модернизации традиционалистских обществ, проблемы современной неосферы по существу междисциплинарны и требуют широкого использования компаративных подходов.

Одной из характерных черт является рост интереса к проблематике исторической антропологии. Ее тематика значительно шире, чем традиционно понимаемой исторической науки, и более междисциплинарна. Общее для исторической науки и других гуманитарных наук – «отношение социальной реальности и исторической экзистенции человека»[98]98
  Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. С. 299.


[Закрыть]. В рамках исторической антропологии изучаются такие, в частности, вопросы, как здоровье человека, отношение к человеческому телу, спорту или его совершенствованию в различные исторические эпохи и в разных социо-культурных общностях (а в исторической этнологии, соответственно – в этносах) или способы питания и приготовления пищи или напитков, компаративные исследования техники и форм потребления продуктов питания, спорта и культуры здоровья и тела, ритуалов и обычаев, семейных родственных структур, систем верований и представлений о космосе и о вселенной, миграции и региональных особенностей и, естественно, отношений человека к окружающему его миру природы и его компонентам. Историческая антропология, этнология и историческая география в широком смысле просто неотделимы друг от друга, поскольку человек существует и творит в пространстве исторического времени.

Смысл происходящих изменений состоит в том, что существенно изменилось отношение общества к историческому опыту глобального человечества. Традиционная историческая наука развивалась, в принципе, отвечая интересам и запросам политики и идеологии, правящих верхов общества, немногочисленного слоя интеллектуалов. Соответствующей была и проблематика, представлявшая относительно узкий круг тем политической, дипломатической, позже – экономической и культурной жизни, будучи ориентированной преимущественно на европоцентристский регион всемирной истории, географии и культуры. Но теперь положение существенным образом изменилось: традиционные универсумы веками существовали в структурах повседневности вне этого исторического опыта, у них была своя, внутренняя историческая память, свои представления и способы передачи исторической информации, по своему весьма интересные, но далекие от научности. Теперь же, когда человечество становится и в культурном отношении планетарной цивилизацией, произошло приобщение к опыту другого, к общемировому опыту людей массовой культуры. Естественно, что людей интересует широкий круг проблем – семьи и человеческих возрастов, питания и одежды, обычаев и верований, игр и развлечений, здоровья и спорта, нравов и обычаев, повседневного образа жизни, событий и празднеств.

Огромное влияние на историческую науку оказало развитие социологии, антропологии, этнологии, наук о языке, семиологии. В исследовании социальных явлений представители этих направлений ориентировались на объективные, не зависящие от сознания, устойчивые структуры, поскольку именно они дают возможность научного изучения, открывают перспективы компаративного метода. В трудах К. Леви Строса (1908–1992)[99]99
  Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.


[Закрыть] исследуются такие, например, универсальные атрибуты человеческого бытия, как системы родства, принципы построения первобытных классификаций природного и социального мира, типы семьи и брака, мифология. Вслед за М. Моссом (1872–1950)[100]100
  Mauss M. Essai surle don. P., 1950.


[Закрыть] исследуются формы основания обмена в архаических обществах, все более глубоко и своеобразно интерпретируются смысловые значения таких понятий как дар, обмен дарами. Поскольку социальные науки изучают не изолированного индивида, а взаимодействия, процессы общения людей, то социология, этнология, антропология сосредотачивают свои методологические исследования на феномене общения, интердисциплинарного взаимодействия. Диалог, интервью, полевые наблюдения, синхронная фиксация феномена общения (устная история) дают гуманитарным наукам новые возможности и в то же время ставят свои специфические проблемы теоретико-познавательного характера. Вступая в более активные взаимодействия с новыми направлениями, историческая наука обращается к более широкой общечеловеческой проблематике. Так, например, если антропология изучает способы питания или приготовления пищи, навыки спорта и ухода за телом, обычаи, обряды и празднества, то историческая наука (историческая антропология) проецирует аналогичную проблематику на прошлые эпохи, ставит подобные вопросы к историческим источникам, начинает использовать имеющиеся, но ранее не затребованные свидетельства. Вслед за социологией, исследующей способы формирования индивидуального представления личности о себе в мире (теории «зеркального Я»), анализирующей структуры повседневного мышления, к данной проблематике обращаются историки. Таким образом формируется исследовательская проблематика, охватывающая «всего» (тотального) человека. Она охватывает, как отмечают ученые, «все стороны жизни человека и общества, в том числе и такие, которые, казалось бы, не имеют или почти не имеют истории… Речь идет о ментальных, демографических структурах, технологических приемах»[101]101
  Афанасьев Ю. Н. Вчера и сегодня «новой исторической науки» // Вопросы истории. 1984. № 8.


[Закрыть].

Обогащение исследовательской проблематики – только одна сторона проблемы взаимодействия наук. Она не снимает методологических трудностей, а скорее добавляет к ним новые. Дело в том, что у наук, использующих методы полевых исследований, как антропология и социология, большое внимание уделяется проблемам интеракционального взаимодействия. В ходе наблюдения исследователь вступает в социальное взаимодействие, предполагающее взаимодействие субъекта и объекта и исключающее возможность отстраненного, дистанцированного наблюдения. В свою очередь, интерпретация этого взаимодействия весьма сложна, поскольку каждая коммуникация содержит многоуровневую социальную информацию, выраженную и вербально (словесно) и невербально, имеет скрытые смыслы и значения. Вряд ли возможно, далее, избежать влияния наблюдателя на ход беседы, достигнуть желаемого уровня достоверности полученных данных. Историк, проецируя на материал своих источников актуальную для науки о человеке проблематику, оказывается вовлеченным и в соответствующие интерпретационные рефлексии. Между тем, методологические рефлексии данного характера, по существу, выходят за пределы его профессионального опыта. Анализируя сложный и противоречивый процесс формирования новой науки о человеке, и раскрывая возможности истории в междисциплинарных контактах и взаимодействиях, исследователи справедливо задаются вопросом: «Каким образом история может, заимствуя их (т. е. других наук) приемы и методы, обогащаясь за их счет, привлекая их на свою сторону, не утратить свою специфику, остаться наукой исторической?»[102]102
  Annales. Histoire et sciences sociales. 1994. № 1.


[Закрыть]. Сама постановка подобного вопроса ясно указывает на уже осознанную потребность вновь обратиться специально к проблематике методологии гуманитарного знания.

Лингвистически ориентированные методологи обратили главное внимание на текст исторического произведения, «исторический нарратив», предприняв весьма интересный опыт анализа научного языка и тех идеологических стереотипов, которые стоят за ним. От лингвистического подхода мысль ученых обратилась к более общим проблемам методологии исторического познания. Однако, исходные позиции в изучении природы исторического знания продолжают оказывать определенное, ограничивающее влияние при попытках дать на его основе более общие ответы на вопрос о возможностях истории как науки[103]103
  18th International Congress of Historical Sciences. 27 August– 3 September 1995. Proceedings. Montreal, 1995.


[Закрыть]. В ситуации лингвистического поворота к истории возникает впечатлении утраты качеств научности гуманитарного знания, вспоминается суждение о «неопределенности, расплывчатости, неточности», которое производят «почти все гуманитарные науки»[104]104
  Фуко М. Указ. соч. С. 374.


[Закрыть]. Нельзя не заметить, что в условиях разнообразных взаимодействий и пересечений дисциплин и исследовательских подходов мера неопределенности понятийного аппарата, терминологии, научного языка не уменьшается, но скорее возрастает. В какой мере этот «конфликт интерпретаций», неоднозначность результатов исследования есть объективное свойство гуманитарных наук, а в какой, они – следствие неверно поставленных проблем, неподготовленности историков, особенность гуманитарной модели образования? Для нас это один из главных вопросов.