Текст книги "Автор года – 2023. Сборник современной поэзии и прозы"

Автор года – 2023
Сборник современной поэзии и прозы

Авторы: Арсентьева Ирина, Камушкова Мария, Шевчук Ирина, Айрапетян Анна, Грабовская Алёна, Пересадченко Ольга, Яблоновская Ольга, Алексеев Борис, Смирнова Инесса, Морозова Татьяна, Руднева Ольга, Нагиев Юрмет, Явленская Наталья, Бормотов Юрий, Горецкая Татьяна, Игнатенко Иван, Светличная Марина, Медведев Алексей, Бажина Ольга, Хлопкова Лариса, Кострикин Савелий, Пипкова Татьяна, Лаптева Анастасия, Полещикова Елена, Юкина Юлия, Олейник Анна, Загоруля Татьяна, Ладная Влада, Лескова Анастасия, Войтович Михаил, Вахтомина Анастасия, Преснякова Наталья, Сондыкова Нина, Шишина Цветана, Никитина Валентина, Лу Ярина, Незамайков Григорий, Маклашевич Светлана, Нагибина Светлана, Игнатюк Елена, Курило Светлана, Ащеулова Антонина, Богданова Вероника, Олизар Ольга

Дизайнер обложки Ксения Алексеева

© Ирина Арсентьева, 2023

© Мария Камушкова, 2023

© Ирина Шевчук, 2023

© Анна Айрапетян, 2023

© Алёна Грабовская, 2023

© Ольга Пересадченко, 2023

© Ольга Яблоновская, 2023

© Борис Алексеев, 2023

© Инесса Смирнова, 2023

© Татьяна Морозова, 2023

© Ольга Руднева, 2023

© Юрмет Нагиев, 2023

© Наталья Явленская, 2023

© Юрий Бормотов, 2023

© Татьяна Горецкая, 2023

© Иван Игнатенко, 2023

© Марина Светличная, 2023

© Алексей Медведев, 2023

© Ольга Бажина, 2023

© Лариса Хлопкова, 2023

© Савелий Кострикин, 2023

© Татьяна Пипкова, 2023

© Анастасия Лаптева, 2023

© Елена Полещикова, 2023

© Юлия Юкина, 2023

© Анна Олейник, 2023

© Татьяна Загоруля, 2023

© Влада Ладная, 2023

© Анастасия Лескова, 2023

© Михаил Войтович, 2023

© Анастасия Вахтомина, 2023

© Наталья Преснякова, 2023

© Нина Сондыкова, 2023

© Цветана Шишина, 2023

© Валентина Никитина, 2023

© Ярина Лу, 2023

© Григорий Незамайков, 2023

© Светлана Маклашевич, 2023

© Светлана Нагибина, 2023

© Елена Игнатюк, 2023

© Светлана Курило, 2023

© Антонина Ащеулова, 2023

© Вероника Богданова, 2023

© Ольга Олизар, 2023

© Ксения Алексеева, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-8629-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Премия
Международного Союза русскоязычных писателей
«Автор года—2023»

 
Номинация «Прозаик года» —
Ирина Шевчук
 
 
Номинация «Поэт года» —
Вероника Богданова
 
 
Номинация «Открытие года» —
Ольга Олизар
Григорий Незамайков
 
 
Подноминация «За художественное мастерство» —
 
 
Инесса Смирнова
Юрий Бормотов
Марина Светличная
Влада Ладная
Елена Игнатюк
Алексей Медведев
Михаил Войтович
Наталья Преснякова
Мария Камушкова
 

Михаил Войтович

Каждому – своё

 
Мир – входящему,
Путь – идущему,
Хлеб – просящему,
Свет – дающему.
 
 
Глаз – смотрящему,
Слух – поющему,
Дом – пропащему,
Ум – ведущему.
 
 
Даль – летящему,
Сил – зовущему,
Дверь – стучащему,
Жизнь – живущему.
 

Молитва

 
Простишь ли нас, Боже,
За ложь и притворство,
Бездарные годы,
Забитые поры,
Забытые крылья,
За маски под кожей,
Беспечность и чёрствость,
За мёртвые воды,
За стены и шоры,
Тоску и бессилье?
 
 
Простишь за сомненья,
Враждебность и подлость,
Дорогу без веры,
Решётки и клетки,
За чёрные думы,
За самомненье,
Ничтожность и гордость,
Лукавство без меры,
За плётки и метки,
За пафос наш шумный?
 
 
Куда же нам деться
От горя и страха,
От лжи вездесущей,
Печали всеядной,
От лени и злобы,
Разбитого сердца,
От тлена и праха,
Соблазнов зовущих,
Завистливых взглядов,
Проклятия рода?
 
 
Позволь нам умыться
Твоими слезами,
Твоею любовью,
Пройти тихим утром
Росой предрассветной
И помолиться
Под небесами
С утраченной болью,
Улыбкою мудрой,
С надеждой заветной.
 
 
Так дай же нам, Отче,
Мечту и прощенье,
Дай мирного неба,
Понятных желаний,
Свободу и счастье,
Спокойные ночи,
Дай веру в спасенье,
Душистого хлеба
И сил осознанья,
Что всё в нашей власти.
 

Пророчество

 
Тень от солнца сочится тлением,
Мир искрит оголёнными нервами,
Гневно сверху взирают ангелы,
Возвещая о странном знамении —
Лопнут с треском старые ампулы
И последние станут первыми.
 
 
Разольётся отрава стремительно,
Души будут ядом пропитаны,
Исказятся смыслы привычные,
От детей отвернутся родители,
Снова встанут в ружьё опричники,
Не считая потерь убитыми.
 
 
Оглянулись – а ветер носится
По уже опустевшим улицам,
В небе тайные знаки светятся,
Откровенье на волю просится,
И никто никуда не денется,
Когда волны моря расступятся.
 
 
Нам придётся пройти по прошлому,
Станцевать на углях повторения
И вернуть планету в отрочество —
К чистым водам, лугам нескошенным,
Чтобы знать, как исполнить пророчество
Обращённого в вечность мгновения.
 
 
Может быть, лишь тогда с нежной лёгкостью,
Хрупкий мир сберегая под звёздами,
Мы распутаем узел проклятия,
Остановимся перед пропастью,
Распахнём друг для друга объятия
Чтоб, детьми оставаясь, стать взрослыми.
 

Закат в ноябре

 
Медная дымка над островом,
Гаснущий свет ноября,
Скалы с вершинами острыми —
Сами себе якоря —
 
 
Высятся гордо над бухтами,
Держат в прицеле прибой,
Греются листьями жухлыми
Тусклой осенней порой.
 
 
Солнце монетой расплывчатой
Падает в прорезь меж гор,
Море старухой забывчивой
Ищет свой вольный простор.
 
 
Берег в изломанных линиях
Серыми мхами покрыт,
Прячутся камни под инеем,
Воздух прозрачный дрожит.
 
 
Странное чувство – безвременье —
Замерший сумрачный миг,
Мир, межсезоньем беременный, —
Сдавленный запертый крик.
 
 
Скоро прорвётся он стужами,
Выпадет снегом хмельным,
Белым платком отутюженным
Землю застелет как дым.
 
 
Знаю, что зимней бессонницей,
В плотной завьюженной мгле
Радостью нежной мне вспомнится
Этот закат в ноябре.
 

Мы

 
Были незыблемы,
Стали отравлены,
Ширью ушиблены,
Далью задавлены
Кто же мы, Господи?
Странные, грешные —
Тени над пропастью,
Сны безутешные.
Миг пробуждения
Длится столетия,
Мрак наваждения
Ставит отметины
В душах измученных,
В сердце расколотом —
Небо за тучами
Трачено золотом,
Рай свой утерянный
Носим за пазухой,
Путь скорбный меряем
Льдами и засухой.
Гул несмолкающий —
Брань да проклятия,
Стон умирающих
В цепких объятиях.
Наши желания —
Рябь на поверхности,
Страх ожидания
Тьмы неизвестности.
Что нам останется?
Сгинуть в изгнании,
С миром раскланяться
Птицей израненной,
Боль отторжения
Выйдет потерями
В вечном движении
Тёмной материи…
Время опомниться,
Крыльям – расправиться,
Вновь запрячь конницу,
Душами сплавиться.
Ширь нам – спасение,
Даль нам – укрытие,
Чудо прозрения
Жить по наитию.
 

Учителям

 
Не напоить живых из мёртвого истока —
Увлечь способен только увлечённый,
Зажечь – искрою сам воспламенённый
Того огня, что испокон веков
Бушует в душах волей любящего Бога,
Освобождая от бессмысленных оков.
 
 
Вы – жрицы и жрецы, проводники
Идей, предвосхитивших это время,
Садовники для чахнущих растений,
Посланцы недоступных тайных мест;
Шаги ваши бестрепетно легки,
Когда несёте свой тяжёлый крест.
 
 
Откуда столько в вас терпения и света,
Где вы берёте силы для побед,
Чтобы извлечь из тьмы волшебный этот свет,
В пустыню превращая край родной?
Здесь нет простого очевидного ответа,
Как и на все загадки под луной.
 
 
Вы нас учили сомневаться, доходить до сути,
Читать меж строк, смотреть изнанку дна;
Когда в густом тумане правда не видна —
Найти её живительный исток.
Но так порой неблагодарны люди
За этот щедрый удивительный урок.
 

Ночь

 
Прости и прощай,
Нам тесно среди этих сырых камней,
Сочащихся кровью незаживающих ран —
Прошлого не вернуть,
Лишь остывающий чай
Делает тени темней и длинней;
Они забиваются в дальний чулан,
Пытаясь уснуть.
 
 
Ты их не буди —
Они нам ещё расскажут о светлых днях
Много позже, когда забрезжит рассвет,
А пока ночь правит бал
В промежутках пути,
Где туман оседает на голых пнях
Так бездарно потраченных лет —
Час настал.
 
 
Значит, время пришло
Навсегда расстаться с чувством вины,
Узнать, какие тайны скрывает ночь —
Молчи. Ей не нужны слова.
Свет, по сути, – ничто,
Это всего лишь грань бесконечной тьмы,
Зовущей отринуть всё и умчаться прочь —
За границы сна.
 
 
Это место – нигде,
Оно в неисхоженных тропах души,
В недосказанных мыслях Творца,
В каждом из недосмотренных снов;
Ты идёшь к пустоте,
Пытаясь всё земное в себе изжить.
И если хочешь пройти этот путь до конца,
Просто иди на зов.
 

Дом у океана

 
Мой дом
Из поседевших брёвен и камней
Устало смотрит окнами в закат,
Что в нём?
На стенах – отпечатки хмурых дней,
Узор из грубо скроенных заплат.
 
 
Там нет
Уютных кресел и цветных ковров,
Цветов в горшках и занавесок ярких,
Но свет
Сочится из темнеющих углов
И тихо угасает на свечном огарке.
 
 
Вокруг
Спокойно дышит древний океан,
Несёт сквозь время антрацитовые волны —
Как друг,
Сносящий боль от незаживших ран
В надежде тщетной мир постичь огромный.
 
 
В нём ты
Видением бесплотным ускользаешь каждый миг,
Ветрами стонешь, шелестишь травой…
Печать воды
На всём, что наша память общая хранит,
Чья чаша до краёв наполнена тобой.
 

Зов рода

 
За нашими спинами – рать несметная,
Духи рода, славой покрытые,
Нам ли ждать, когда солнце скроется,
Чёрной станет роса рассветная —
Что же, кроткие, ходим околицей,
Прячясь за стенами и молитвами,
 
 
Где же гордость наша хвалёная,
Где же доблесть, в веках воспетая?
Шепчут предки – вам не в чем каяться:
Обнажите клинки калёные,
Не к лицу вам стыдливо кланяться
Терпеливыми, безответными.
 
 
Может, хватит внимать угодливо
Наши кладбища оскверняющим
Летописцам лживой истории,
Чтобы знать совершенно отчётливо —
Не придётся виниться в безволии
На последнем своём пристанище.
 
 
Лучше вспомним подвиги ратные,
Возвратим себе честь и достоинство —
Время встать во весь рост недюжинный
С колокольнями вровень закатными
И равняться страстно, безудержно
На святое небесное воинство.
 

Карнавал

 
Пляски смерти. Блеск и нищета порыва,
Яркое безумство карнавала
Дым костров – иллюзия привала,
Танцы с бубнами, отчаянные песни
На краю скалистого обрыва.
 
 
Боль в глазах, поминки по ушедшим —
В каждом бьётся безутешной птицей
Вечная несокрушимая частица
Той божественной любви и искры,
Что присущи очевидно сумасшедшим.
 
 
Ветры времени ускорились внезапно,
Но морщины – лишь узоры на картине…
Жар мучительных желаний не остынет,
Если кровь горячая – толчками в жилах,
И уже нет шанса для пути обратно.
 
 
Так танцуйте, пока есть пространство для манёвра,
Пока воздуха хватает для простого вздоха.
Важен только этот миг, что нам эпоха?
С её лживо-беспощадной паутиной,
Где свобода воли в пыль растёрта.
 
 
Карнавал кружит. Безудержный, блестящий,
Вихрь самых откровенных красок.
Выбирай любую из понравившихся масок —
Прирастёт навеки вместе с кожей,
И забудешь, кто ты настоящий.
 
 
Он заменит с лёгкостью высокое постыдным,
Превратит господ в холуев беспородных.
И наоборот. В метаниях бесплодных
Обернётся серый мир лоскутным одеялом,
Станет явным тайное и спрятанное – видным.
 
 
Но до дна другого человека не добраться.
Там секреты за семью замками,
Бег галактик над сожжёнными мостами
Только на поверхности – веселья пена,
Жажда лицемерить и кривляться.
 
 
Всполохи огня в движеньях непристойных.
Завтра нет, тогда к чему притворство?
Пусть покой будет наградой за упорство
Тем, кому хватило развороченного сердца
Умереть красиво и достойно.
 

Фитиль

 
Вы ещё в тепле и при свете —
Цветы на окне, шоколад и ваниль,
Занавески тихо качает ветер,
Но время уже запалило фитиль.
 
 
За окном уже собрано войско —
Хаос и кровожадная тьма,
Лезут под одеяло по-свойски,
Сводят нас на рассвете с ума.
 
 
Тлеет шнур и не будет пощады
От бесчисленных сумрачных бед,
Ходуном ходит подпол дощатый,
Остывает на плитке обед.
 
 
Бьются камни о камни свирепо,
Делят что-то упрямые лбы —
Никому не нужны здесь ответы
Под бесстрастной десницей судьбы.
 
 
Грозен лик бесноватых пророков,
Страшен гром обличающих слов,
Душно нам от грехов и пороков,
Собирающих скорбный улов.
 
 
Но стоит ещё град обречённых,
Где не ведают завтрашних бурь,
Бродят парами стайки влюблённых,
И сверкает на солнце глазурь.
 
 
Так успейте, покуда вы живы,
Ощутить радость этих минут,
Пройти мимо ораторов лживых,
Сбросить ржавый тяжёлый хомут.
 
 
Шнур горящий – не факт и не догма,
Каждый сможет его потушить —
Кто способен другим открыть окна
Своей солнечной лёгкой души.
 

Время и жизнь

 
Стоят часы, но непреклонно время,
Обманчивый свой водит хоровод —
Боль навсегда утраченных мгновений
Осядет серым пеплом сожалений
На мёртвом дне солёно-горьких вод.
 
 
Пока ты юн, любая дверь отрада,
Хоть это хрупкая иллюзия ума —
За нищету и злато – собственная плата,
И наслажденье – не всегда за труд награда;
Суть всех вещей скрывает пелена…
 
 
Одна секунда вечность может длиться,
А вечность – пролететь за краткий миг,
Но в каждой перевёрнутой странице
Живёт несокрушимая частица,
Которую в своих скрижалях Бог хранит.
 
 
Куда придёшь, какой здесь след оставишь,
Всем по большому счёту всё равно.
Мир удивишь, а может, позабавишь
Причудливой игрой запретных клавиш
В броске отчаянном костяшек домино.
 
 
Но иногда не в силах поступить иначе,
Предрешена бывает колея,
Жизнь распознать свою – великая удача,
Взлетая, падая, смеясь и плача,
Соединяя сердцем рваные края.
 
 
Заря займётся, даже если свет погаснет
В последнем танце на границе сна,
Любая жертва будет не напрасной,
Путь – поучительным, а жизнь – прекрасной:
Когда ты честен с ней, то и она с тобой честна.
 
 
Пусть время не прощает суеты и лени,
Необратим его неумолимый ход;
Когда безжалостно стучится осень в сени,
В неотвратимости исхода нет сомнений,
Но невзирая ни на что, душа – поёт!
 

Не Вы

 
Это ведь были не Вы
На берегу Невы,
Лёд уже стаял
В предчувствии мая —
Лучшей весенней поры.
 
 
Я тогда встретил не Вас.
И не было этих глаз
Цвета индиго
В сверкающих бликах,
Сияющих как алмаз.
 
 
Я ведь не Вам говорил,
Что до Вас не любил,
Плыл одиноко
В течении рока,
Бога о счастье молил.
 
 
Я не о Вас мечтал
Среди голых утёсов и скал.
Ночь ещё длилась,
Время дробилось
На сотни разбитых зеркал.
 
 
Вы же не пели мне
При бледно-жёлтой луне.
Звёзды молчали
В тоске и печали —
Всё это было во сне.
 

Спящий в нас Бог

 
Вечность как час
В перспективе холста,
В каждом из нас
Дремлют гены Христа.
Мир многолик,
Но хрупка его ткань —
Каждый велик
Как одна его грань.
Время сотрёт
Все различия дней,
Пламень и лёд
Выжмут слёзы камней,
Но до тех пор,
Пока вертится шар,
Шаткость опор
Компенсирует жар
Нашей пытливой
Бессмертной души,
Смешанный с ветром
Небесных вершин.
Не разомкнуть
Никогда этот круг.
Призрачный путь
Приглашает в игру,
Где между строк
В каждой новой главе
Спящий в нас Бог
Что-то будит во мне.
 

Цветана Шишина

Полёт гордой птицы
Главы из исторической повести

Всадник летел по пустыне на вороном арабском скакуне. Ветер свистел в ушах, за спиной, как крылья большой птицы, развевались полы одежды. Ему казалось, что там, за удаляющимся горизонтом, перед ним распахнётся небо. Он взлетит и будет парить смелой, гордой птицей. Иона всё скакал в погоне за горизонтом, прижавшись к холке своего любимого коня. Слившись воедино, они неслись навстречу мечте о полёте.

Впереди показались палатки бедуинов. Между раскинутыми шатрами стояли привязанные к вбитым в землю колышкам верблюды. Они невозмутимо жевали свою жвачку большими жёлтыми зубами и глядели на гостя печальным взглядом из-под опущенных, торчащих ресниц. Спины их покрывали полосатые домотканые попоны. Кое-где у привязи подрагивали чуткими ушами неоседланные кони. В загонах под ткаными навесами из чёрной шерсти блеяли козы и овцы.

Заслышав стук копыт, из палатки вышел хозяин – дочерна загорелый молодой бедуин Салем. Поверх длинной белой бедуинской рубахи на нём был полосатый халат, на голове куфия – белый мужской платок, схваченный чёрным обручем.

– Иона, дорогой, – Салем протянул обе руки для традиционного приветствия. – Как я рад, что ты почтил нас своим присутствием. Ты принёс свет в наш дом, – сказал он подобающую гостеприимному хозяину фразу. Салем обнял Иону и повёл его в мужскую часть палатки. – Друг мой, добрый попутный ветер занёс тебя к нам на радость.

Как по мановению волшебной палочки на низеньком столике посреди большого довольно пыльного ковра появились крошечные чашечки и финджан с дымящимся кофе. Мужчины опустились на ковёр перед столиком. Женщина в длинном чёрном платье и такой же чёрной накидке на голове, подав поднос, мгновенно исчезла.

Иона Расин не впервые приезжал в стойбище бедуинов этого клана. На завтра намечалась свадьба Фатмы – младшей сестры Салема, и Иону пригласили быть почётным гостем. При каждом появлении молодого красавца-еврея в стойбище Фатма следила за Ионой влюблённым, зовущим взглядом. Она старалась попасть ему на глаза. Фатма, как полагалось молодой бедуинской девушке, носила голубое платье, расшитое по подолу розочками, и не прятала лица. Большие глаза сверкали агатом из-под тонких чёрных бровей или метали молнии, стоило ей рассердиться. Сегодня она впервые не вышла навстречу гостю.

Иона рассчитывал провести ночь в гостеприимной палатке и в знак того, что никуда не спешит, оставил у входа свою обувь. По заведённому у бедуинов обычаю, гостя прежде всего угощали крепким смолянистым кофе, потом чаем из маленьких стеклянных стаканчиков, и только после этого появлялся поднос с лепёшками и большими кусками жареного мяса. Хозяин неспешно угощал гостя и занимал его беседой. Вопросов не задавал – не принято. Зато принялся расхваливать его коня:

– Какой конь у тебя, друг Иона! Красавец, мечта любого наездника. Добрый конь дарован Аллахом как знак благоволения. Ты хороший человек, Иона, потому Аллах послал тебе такого красивого коня.

Конь у Ионы и впрямь красавец. Вороной жеребец чистокровной арабской породы по имени Хец шахор (в переводе с иврита – чёрная стрела). У него аккуратная, словно точёная голова с небольшими подвижными ушами. Тонкие ноздри подрагивают, а тёмные губы будто целуют хозяина, когда тот подносит ему лакомство. Дугой изгибается длинная шея, блестит шелковистым ворсом. Грива струится, как косы длинноволосой смуглянки.

– Какой конь! – продолжает восхищаться Салем. – Хорош! А взгляд! – Он качает головой и причмокивает губами. – Глаза как у восточной красавицы. Ноги тонкие, лёгкие, такой конь мог бы танцевать на груди возлюбленной, не повредив её.

Он по бедуинской традиции ещё долго расхваливает коня, воздаёт уважение хозяину, усыпляя его бдительность льстивыми речами. И, внезапно меняя тон, холодно прищурив глаз, говорит:

– Продай! Бедуину конь нужнее.

– Оставь, Салем, – незлобиво ответил гость, – не первый раз говорим об этом. Конь мой – друг мой, а друзей не продают. Ты согласен?

– Согласен, – с сожалением вздыхает Салем, утвердительно качая головой. – Украдут его у тебя, – снова безрезультатно хозяин пытается уговорить гостя.

Этот августовский день 1925 года был длинным и трудным. Иона очень устал. Он крепко спал на расстеленных одеялах из верблюжьей шерсти. Над чёрными бедуинскими палатками ночь разбросала свой бархатный сине-звёздный шатёр.

***

Шёл 1913 год. Иона – самый младший из семи детей Шмуэля Расина – сидел у стола и сосредоточенно прикреплял ко дну большой белой коробки для пряников крупную бежевую бабочку. Крылья бабочки в чёрных крапинках, словно осыпанный маком украинский бублик, отливали на солнце золотом. Но тут внимание мальчика отвлекла кружившая над Днепром чайка. Белая гордая птица свободно парила в голубом небе. Он долго следил за её полётом, не отрывая взгляда. «Хорошо бы научиться летать, чтобы взмыть в небо и парить, как эта чайка. Я должен уметь летать, – думал мальчик, – ведь я Иона, что значит голубь. Как тот голубь, что принёс добрую весть Ною во времена потопа».

Полюбовавшись птицей, он отложил коробку, достал альбом и стал аккуратно зарисовывать в него свою новую бабочку. Бабочка получилась как живая, а тёмные пятнышки на крылышках походили на глаза восточной красавицы. В альбоме уже были рисунки всех пойманных им бабочек и мотыльков, которых он хранил приколотыми ко дну коробок. Поощряя занятия сына, отец приносил ему со своей пряничной фабрики не пригодные к использованию коробки.

Расин считался одним из самых богатых в Херсоне евреев. Процветали его конфетная фабрика и несколько пряничных заведений. У Шмуэля Расина покупали сласти все богатые люди города. Держал он и гусиную ферму. Перо, гусиное мясо и печёнка приносили хороший доход. В семье Шмуэля и Ципоры Расин росли четыре дочери и три сына. Особые надежды Шмуэль возлагал на младшего сына. Он был умён не по годам, учёба давалась ему легко. К шести годам он уже хорошо владел русским и бойко читал матери новости в местной газете. Доволен им был и ребе, учивший его языку Торы. В училище учителя в один голос твердили, что мальчик – просто гений. К тому же он увлекался рисованием и очень любил наблюдать за живой природой.

Раввин Херсона первым рассказал Расину о новой, открытой в Эрец Исраэль единственной во всей Европе школе, где лучшие учителя преподают все предметы на иврите. Шмуэль знал, что в России мальчику из черты оседлости, пусть даже одарённому, пробиться будет трудно. А он задумал сделать из сына учёного. Учёный в семье еврейского торговца сладостями – об этом можно было только мечтать!

Воспитанием детей занималась Ципора, но решающее слово, как принято в религиозных семьях, всегда было за строгим и педантичным мужем.

Неслышной походкой покорной рабыни во двор вышла Ципора. Кружевная косынка закрывала её волосы. В домашнем тёмном платье и в фартуке из тонкого муслина она напоминала горничную. В руках хозяйка держала большой медный поднос.

Мать остановилась за спиной сына, полюбовалась его работой. Её зелёные глаза в пушистых ресницах с любовью смотрели на мальчика, занятого рисованием. Она нежно погладила ребёнка по голове длинными тонкими пальцами, огрубевшими от нескончаемой домашней работы.

– Умница, сыночек, очень красиво, – сказала мать мягким грудным голосом. – Голубь мой! – Она наклонилась и поцеловала сына в макушку.

– Посмотри, отец, как рисует наш мальчик! Просто вундеркинд!

Шмуэль неспешно стащил с носа очки, аккуратно положил в фибровый футляр, огладил широкой ладонью бороду и с расстановкой сказал:

– Все учителя говорят мне об этом. Я рад, что у меня растёт такой сын.

Иона зарделся от удовольствия: не часто отец хвалил его.

– Я решил, – продолжил Шмуэль, слегка возвысив голос, – отвезти тебя в Палестину. Помнишь, я показывал тебе открытки с видами Яффы? Мы поплывём туда на корабле. Ты увидишь Эрец Исраэль.

– Правда, папа? – Глаза Ионы загорелись восторгом. – Я увижу Иерусалим?

– Думаю, да. Ты будешь учиться в гимназии Герцлия. Ты же хочешь научиться чему-то новому. Уже всё готово. Я договорился, тебя там примут.

Ципора непроизвольно прижала к груди руки, выронив поднос. Мать и сын удивлённо замолчали.

– Когда? – только и смогла выдавить из себя Ципора, обняла сына и притянула к себе его голову, будто желая защитить.

– На будущей неделе. Во вторник уходит пароход из Одессы. Собирай сына в дорогу! – сказал Шмуэль тоном, не терпящим возражений.

– Ой, вей! – всплеснула руками жена. – Он же ещё дитя!

Теперь и Иона понял, что его отправляют учиться в далёкую Землю Обетованную одного. Без мамы, без братьев и сестёр. Слёзы брызнули из глаз. Он бросился к отцу, но Шмуэль уже поднялся из-за стола, что означало – разговор окончен.

В понедельник утром вся семья провожала отца и Иону в Одессу. Завтра им предстояло сесть на пароход, отплывающий на рассвете в Палестину.

Ципора с красными глазами и распухшим от слёз носом сидела на стуле, безвольно опустив на колени руки. За её спиной стояли старшие сёстры Ионы и утирали глаза платками. Старший брат держал Иону за руки и, глядя в его полные слёз глаза, без устали говорил слова утешения. Но мальчик не слышал слов, он не мог поверить, что сейчас из соседней комнаты выйдет отец, одетый в чёрную парадную тройку, возьмёт его за руку и уведёт из родного дома, где ему было так хорошо. Завтра утром он уже не увидит в окне песчаный плёс и широкий Днепр, где они с братьями купались в тёплой речной воде. Не услышит голоса матери, смеха сестёр. Его маленькое сердце готово было разорваться от невысказанной боли.

Когда в дверях показался отец, мальчик не выдержал. С криком «Мама, мамочка!» он бросился к ней, ухватился обеими руками за рукава её платья и запричитал, как плакальщица на похоронах:

– Ой, оставьте меня, не увозите! Не хочу в Палестину, не хочу! Мама, мама! Я буду самым хорошим и самым послушным сыном. А-а-а… – горько плакал Иона.

Но чемодан в дорогу был собран, у калитки ждал извозчик. Плачущего мальчика оторвали от матери, усадили в повозку и повезли, как в колеснице на эшафот…

Больше Иона Расин никогда не увидит своего родного дома.

***

Дорога в Одессу не оставила следа в памяти мальчика. Смутно помнил он и посадку на пароход туманным ранним утром. На другой день, устав от слёз, движимый детским любопытством Иона вышел на палубу за руку с отцом, который тоже впервые плыл на большом корабле.

Вокруг, сколько охватывал взгляд, блестела в утренних лучах солнца голубая гладь. Пароход шёл полным ходом, тихонько урча и подрагивая, как большой зверь. Позади него вздымался и пенился белый бурун. У мальчика захватывало дух от морского простора и огромности мира. Полной грудью вдыхал Иона свежий солоноватый воздух. По палубе прохаживались, нагуливая аппетит перед завтраком, нарядно одетые пассажиры. Многие раскланивались с отцом как старые знакомые. С любопытством ребёнка, впервые вырвавшегося из дома, он обследовал все доступные уголки корабля.

На пятый день пути на горизонте показался берег Палестины. Яффо с моря выглядел живописно, как на открытках, влекущих паломников на Святую Землю. В порту было шумно и грязно. Арабы-торговцы гортанными криками расхваливали свой товар, хватали пассажиров за руки, пытаясь что-нибудь продать. Во весь голос кричали продавцы льда и воды. У причала стояли судёнышки рыбаков. Пахло морем и рыбой, пряной пищей и кофе. Непривычные запахи волновали ребёнка, а толпа пугала. Он не отпускал руки отца.

О приезде богатого еврея из Херсона местные торговцы недвижимостью были наслышаны заранее. В порту Расина встречал маленький толстенький господин в клетчатых брюках и бархатном жилете. Он, как арабский торговец, пытался схватить Шмуэля за руку, чтобы привлечь его внимание.

– Мар Расин, господин Шмуэль, вы должны меня понять, – говорил он скороговоркой, – я желаю вам добра. – Купите в моей конторе «Шапиро и сын» маленький домик. Я же знаю, что вы привезли сына на учёбу. Пусть мальчик пока поживёт в доме с хорошими людьми, которые будут платить ему арендную плату…

– Он слишком мал для таких дел, – прервал агента Шмуэль. – И потом я в состоянии сам оплатить аренду жилья для своего сына.

Он отмахнулся от господина Шапиро как от назойливой мухи. Но его тут же перехватил другой господин – высокий, с загорелым восточного типа лицом, в красной турецкой феске. Он держал Шмуэля за локоть, пытаясь отвести в сторону. Говорил он медленно, с расстановкой:

– Я знаю, господин Расин, что вы содержите в Херсоне кондитерские заведения. Представьте себе, как было бы славно предложить публике свежие апельсины, привезённые со Святой Земли. У вас не будет отбоя от клиентов. С каждым пароходом вы будете получать партию свежих фруктов.

– Не люблю апельсины, у меня от них оскома, – сказал как отрезал Шмуэль.

– Вы меня не поняли, – настаивал агент, – вы могли бы купить апельсиновую плантацию. Уверяю вас, вы не прогадаете. Экзотические фрукты всегда в цене.

– Не нужны мне ваши апельсины, оставьте меня в покое! – Шмуэль отвернулся от неудачливого продавца и, подсадив сына на конную повозку, укатил в город. Он очень торопился уладить все дела с устройством сына. Пароход в Одессу возвращался через два дня.

Первым делом он направился в банк, чтобы оставить деньги на содержание ребёнка и оплатить учёбу. В гимназии она стоила не дёшево, и не каждый мог себе это позволить. Шмуэль Расин вложил в банк немалую сумму. Оставил деньги на карманные расходы.

Управляющий банком лично принял состоятельного клиента, заверил в полном своём уважении и предложил купить участок земли.

– Сейчас земля под застройку в маленьком Тель-Авиве стоит не дорого, – вкрадчиво говорил управляющий, постоянно пытаясь схватить Шмуэля за пуговицу на жилете. – Но через несколько лет, когда ваш сын закончит учёбу, земля в Тель-Авиве будет стоить в десять раз дороже. Поверьте моему опыту. Вложить деньги в Эрец Исраэль – богоугодное дело для правоверного иудея.

Шмуэль решительно оторвал руку управляющего от своего жилета:

– Я не барон Ротшильд, чтобы вкладывать деньги в эти пески. Песчаных дюн полно между Херсоном и Одессой. Как только мой сын выучится, я заберу его отсюда. Он будет учиться в Европе! – Расин удалился, демонстративно хлопнув дверью.

***

Район Неве-Цедек в новом городе Тель-Авив, что означает Холм Весны, заложенном энтузиастами на песках у Средиземного моря близ порта Яффо, был уютным и живописным. Маленькие домики под черепичными крышами, окружённые ухоженным садиком, ровными улицами спускались к морю. В лучах предзакатного солнца нарядно блестели стёкла домов, пахло морем и цветущими растениями. Покачиваясь от лёгкого вечернего бриза, приветливо махали широкими ладонями листьев пальмы. Вдали, на склоне холма, теснились домики с плоскими крышами арабского Яффо. Всё было ново и удивительно для Ионы.

В доме фотографа Липскера, где предстояло жить Ионе, гостей встретили радушно. В домике из трёх комнат были все возможные по тем временам удобства: водопровод, угольная печь, примус. Продукты хранились в хорошо проветриваемом ящике с двойными стенками. Гостей накормили вкусным ужином. Иону вымыли в ванной и отвели в комнату, где всё было приготовлено для него. Большой дорожный чемодан Ионы стоял у кровати на полу. Но всё это мальчик пока оценить не мог. Он уснул, как только голова коснулась подушки. Слишком много впечатлений для ребёнка одиннадцати лет в один день. О чём говорил отец с хозяевами дома, Иона не слышал. Он спал сном праведника до самого утра.

Ранняя птаха громким пением разбудила мальчика на рассвете. Первые лучи солнца окрасили розово-золотым стены белых домиков. В садике цвели красные крупные цветы, названия которых Иона не знал. На одном из них сидела большая белая бабочка. На её сложенных крылышках подрагивали солнечные блики. Между домами виднелось море. Светло-голубое оно почти сливалось с утренним небом, манило таинственностью. Над водой парила белая чайка. «Совсем как над Днепром возле нашего дома», – подумал мальчик. Он тяжело вздохнул и подгоняемый любопытством неслышно выскользнул на улицу. Всё было ново и интересно.

После завтрака отец повёз Иону в гимназию. Гимназия Герцлия была создана в 1905 году усилиями супругов Иегуды и Фани Матман-Коэн. После долгих споров её построили поперёк улицы Герцеля, что и дало ей название. Здание в стиле Иерусалимского Храма царя Соломона с двумя колоннами у входа по тем временам выглядело роскошным. Это было первое в мире учебное заведение, в котором преподавание велось на иврите. Гимназия стала настоящим культурным центром нового города Тель-Авива.

Оставив сына на попечение директора гимназии, вечером следующего дня Шмуэль Расин отправился в обратное плавание в Россию. Он обещал вернуться в будущем году и взять Иону домой на каникулы. Денег в банке он оставил в расчёте на год.