Текст книги "Норвежская народная душа в свете германского духа (Антропософский очерк)"

Культур-марксистский принцип «все расы равны» вынуждает сегодня нормального политика привлекать к организационной, административной, а также культурной работе все больше и больше «приезжих», в частности, мусульман. Самое главное в этой мультикультурной затее, что воспитанные на арабских текстах Корана «норвежцы» в принципе не могут стать в оппозицию к своей же душевно-духовной конституции, коренящейся как в генетике, так и в групповом менталитете мусульманской среды. Не было еще ни одного случая, когда мусульманин заговорил бы о германском духе! Самое большее, что может вынести мусульманская душа, так это критика ислама, попытка «примирения» ислама с европейской реальностью, в которой мусульманин видит лишь правовую, удобную для себя практику. Что принес в Европу в свое время преследуемый среди мусульман Салман Рушди, добросовестно описывающий в своих «Сатанинских стихах» договор Мухаммеда и Сатаны? Это, бесспорно, большое для мусульманина достижение, разобраться в перипетиях создания ислама, в самой его антидуховной, да, сатанинской сути. Для Европы же это старая истина, на которую сегодня наброшен покров политкорректности, и обсуждать сатанинскую сущность ислама, а тем более, его «перспективы», сегодня крайне неактуально. Это удел самих мусульман, это вызов их сонному менталитету, и вовсе никакая не «европейская» проблема, как это хочет представить мировая закулиса. Проблемой сегодняшней Евроопы является рывок к созерцающему, одухотворенному мышлению, и каждый европеец решает эту проблему для себя индивидуально. Что же касается смелого писателя Рушди, то Европа для него всего лишь место пожизненного убежища, не более того. Окажись Рушди на пути к тому, чтобы действительно стать «европейцем», ему следовало бы, например, проникнуться духом венской классики или немецкой классической филослофии… Но это мусульманину не нужно. Даже сомневаясь в благонамеренности лжепророка Мухаммеда, мусульманин не в силах оборвать родовую пуповину, связывающую его с групповым «я» его народа. И чтобы скрепить навсегда условия добровольного духовного плена, мусульманские сообщества в любой европейской стране имеют свой Исламский совет, хорошо оплачиваемый назначаемыми мировой закулисой правительствами.

Дух Времени работает в физическом теле человека, придавая совершенно новый облик китайцу, арабу или африканцу: теперь это нечто расчетливо-рассудочное, с дежурным набором «общечеловеческих» понятий, нечто вполне «демократическое». Но это чисто внешне, тогда как душевно-духовное существо араба или китайца питается импульсами своей Народной души, что, собственно, и не позволяет «демократии» стать однажды действительностью. Демократично ли желание мусульманок носить, по самые глаза, платки?

Вовсе нет, это всего лишь один из видов психологического террора, превозносящего «непорочность» мусульманки над «распущенностью» норвежки, что провоцирует бессодержательные «демократические дискуссии». На «фестивале тюрбанов» в Осло многие норвежки охотно накручивают себе на голову хитроумные сооружения; но в фестивалях норвежской исторической культуры (пусть даже в ее сегодняшнем деградированном варианте) ни один мусульманин участвовать не способен, хотя формально эта культура «приняла» его: его душевный строй к этому не пригоден. Чтобы как-то «замазать» эту душевную непригодность мусульман к «норвежскому», руководство центрального телевидения Норвегии поручило роль телеведущего программы «По Норвегии»… пакистанцу. И какой-то школьный учитель-тугодум уже дает дельный совет мусульманам: «Изучайте, ребята, наши нордические мифы, и все будет в порядке!» Но этого никогда не произойдет.

Народная душа связана с личностью через идеалы, посредством которых высшее Я человека обращено к «народному», и уже поэтому «идеал мультикультурности» не может быть воспринят Народным Архангелом данной местности (равно как и Народными Архангелами тех областей, из которых прибыли «приезжие»). С другой стороны, ориентация тех же самых норвежцев на «удовлетворение потребностей мусульман» вносит в духовную жизнь страны совершенно не свойственные ей задачи: духовный потенциал личности, выступая в роли «скорой помощи», попросту истощается. А духовно бедный, как отмечает Р.Штейнер, не интересует Народного Архангела. Поэтому мультикультурность заведомо обрекает всякое общество на непродуктивность.

Мультикультурной «матерью страны» стала в 1980-е годы Г.Х.Брундтланд, внедрившая марксистский принцип «интернационализма» в правительственную практику и сделавшая этот принцип политической доктриной. Внешним основанием для «ввоза» в Норвегию неквалифицированной рабочей силы из Турции, Пакистана, Вьетнама и других, в основном мусульманских, стран явилась временная активизация норвежской легкой промышленности, связанная с началом «эры благоденствия». Однако уже через пятнадцать-двадцать лет после «интернационального бума» в производственной жизни Норвегии обнаружилась другая тенденция: преуспевающие предприятия, производящие местную качественную продукцию (к примеру, стекло, бумагу, хлебопекарные изделия и т. д.), вдруг оказываются закрытыми, промышленные корпуса сносят и на их месте строят «дешевое жилье» (дешевое строительство, но дорогое проживание); 2012 году была закрыта последняя в Норвегии бумажная фабрика. Сегодня можно видеть там и тут заброшенные фабричные корпуса, постепенно превращающиеся в развалины, и это в действительности – история непродуктивности мультикультурализма, с которым норвежские политики связали будущее страны. Норвегия получила «интернационализм», а заодно и сопутствующее ему многокультурье упадка, низложение самой северо-европейской культуры до понятного сомалийцу хип-хопа.

На одном из фото 80-х годов Г.Х. Брундтланд позирует на фоне майского парада, в обнимку с двумя мусульманками, обласканными новой для них возможностью: стать в Норвегии всем.

Тридцать лет спустя, в году 2011, Андерс Брейвик берет охотичий нож и отправляется на остров Утойя, намереваясь отрезать этим ножом голову бывшему премьер-министру.

История не повторяется, но всегда пишется заново.

5. «Безродность» Брейвика – путь к Народной душе

Безродные люди всех времен знали, что если бы они дали полное описание характера безродности, они встретили бы очень мало понимания.

Р.Штейнер

В апреле 2012 года в Осло начался исторический судебный процесс над Андерсом Берингом Брейвиком, совершившим два из ряда вон выходящих теракта. И хотя результат судебных разбирательств был назначен заранее, с прилагающейся к нему рутиной допросов и освидетельствованием психиатров, «загадка Брейвика» так и осталась нерешенной: случай этот настолько «не типичный», что не работает сама система общепринятых понятий, попросту не удерживая смысл происходящего.

Почти одновременно с началом судебного процесса норвежское правительство принимает закон об отделении церкви от государства, одновременно узаконивая равноправие всех других вероисповеданий с лютеранско-христианским, при этом само христианство трактуется как всего лишь «гуманитарное наследство». В центральной прессе замечается вскользь, что на такой шаг правительство пошло, дабы «не обижать проживающих в Норвегии мусульман», при этом как бы само собой разумеется, что норвежцы конечно же «не обидятся», несмотря на то, что об этой реформе конституции даже не было заранее объявлено. Теперь в Норвегии имеется «народная церковь», под которой при желании можно подразумевать все что угодно: священником в ней может стать тот же мусульманин, которому теперь незачем выбивать у государства деньги на постройку мечети. Такой щедрый подарок не сделало мусульманам ни одно правительство в мире. Но самое «прикольное» в этой правительственной революции состоит в том, что, как отмечает «Афтенпостен» (30.05.2012), «теперь высшим церковным органом является Стортинг»! То есть, с одной стороны, христианство, введенное в Норвегии Святым Уловом, отменено как государственная религия, зато отменившее его правительство само становится «главным священником» и может беспрепятственно (неподотчетно и безнаказанно) манипулировать религиозной жизнью страны: «Если церковь не ведет себя церковно-народно, как это понимают политики, – пишет «Афтенпостен», – государственная финансовая помощь снижается… Стортинг не желает предоставлять норвежской церкви статус юридического субъекта». Такое жесткое закабаление не только религиозной, но и духовной жизни в целом (академическая наука, искусство и школьное образование давно уже подпали аналогичному контролю) происходит не случайно: противовес индивида мультикультурью пока еще дает о себе знать. Создается впечатление, что правительство «спешит успеть» ввести фатальные для судьбы страны антиличностные законы.

Свой известный (хотя и в целом плагиаторский) «Манифест» Брейвик помечает «загадочной» цифрой «2083», и никто пока не видит в этой цифре какого-то особого смысла. Но если вспомнить слова Р.Штейнера о том, что в 80-е годы двадцать первого столетия «по всей земле» будут строиться здания, напоминающие первый Гетеанум, то смысл приведенной Брейвиком цифры мгновенно проясняется, выявляя неотступность своих перспектив: речь идет о духовном возрождении Европы, о ее истинно христианском возрождении (рядом с цифрой 2083 стоит тамплиерский крест). Тем самым Брейвик манифестирует суть стоящей перед Европой задачи: индивид должен поставить себя в соответствие с восходящим духом Я, Духом Христа.

Ровно семьсот лет назад, под влиянием антиличностного, антихристианского импульса Сората, был зверски разгромлен и опозорен Орден Тамплиеров, ставивший перед собой задачу придти к одухотворенному, космическому христианству, к познанию Христа как ведущей эволюцию человека космической силы. Не окажись тамплиеры в то время уничтоженными, развитие Европы приняло бы совершенно иные очертания: имея свои многочисленные филиалы во всех европейских странах, тамплиеры являли собой пример многосторонней продуктивности, питаемой добротными навыками познания духовных закономерностей. Обращает на себя внимание то, что почти одновременно с гибелью тамплиеров во Франции возникает мощная духовно-христианская Шартрская школа, представители которой искали не веру, но знание о Христе; и по свидетельству Р.Штейнера, эти мощные индивидуальности должны снова появиться в мире, родившись в конце ХХ столетия, чтобы возглавить борьбу за индивида, за его надличное, космическое Я. Или: рубеж XX–XXI веков, совпадающий с третьим приходом в мир ариманического импульса Сората, есть своего рода старт мощного восхождения духа Я. Как отмечает в своих последних публичных лекциях Р.Штейнер, на этом рубеже веков должны снова родиться те индивидуальности, которые в силу своей кармы оказались связаны с антропософским духопознанием. Игнорировать такие пояснения более чем недальновидно: эта суровая весть будет неумолимо давать о себе знать, и тот, кто не готов ее воспринять, обречен бродить наощупь в потемках массово-коммуникационных манипуляций, не имеющих ничего общего с действительностью.

В судебном процессе над Брейвиком четко видна основная линия противоречий: опирающийся на самого себя одиночка и «демократическое большинство». Брейвик отказался иметь адвоката, намереваясь «защищаться» самостоятельно, и навязанный ему, согласно официальной процедуре, юрист так же мало понимал суть дела, как и судья, которую Брейвик отказался признать в качестве судьи. Самым возмутительным, раздражающим и невыносимым для «справедливого демократического большинства» оказалось в этом судебном процессе полное спокойствие террориста, с явням оттенком сочувствия к задействованному в шоу-процессе контингенту юристов, психиатров и полицейских. Это сочувствие к непонимающим могло бы навести хотя бы психиатра на мысль о том, что здесь как раз случай здоровья, а не болезни. Но кто такой сегодня психиатр? Нанятый заказчиком исполнитель черной работы. Так что единственной задачей «защищающего» Брейвика адвоката оказалось избежание для подсудимого психушки, и надо отметить, что в самый критический момент в адрес судьи поступило столь много протестов от «просто людей», что пришлось – с огромным нежеланием – признать Брейвика «дееспособным».

Объявив самого себя рыцарем Ордена Храма, Брейвик, разумеется, понимал, насколько фантастичной покажется «большинству» сама эта идея, но именно в «фантастичности», выпадающей из рутинного хода мультикультурной повседневности, и заключается смысл террористического маневра Брейвика: уйти от поверхностно-зримого в самую суть вещей. А сутью мультикультурного строительства является смерть. Брейвик доказал это на острове Утойя, на острове имени товарища Троцкого, противопоставив культур-марксизму свое ничем внешне не защищенное «Я сам». И даже с учетом «недозрелости» Брейвика как индивида – с его наивными симпатиями к американской академической элите или к «домашним», играющим в «свободу слова» блогерам – его надо воспринимать как часть врывающегося в мультикультурный хаос очищающего потока: Брейвик не дал себя смешать с «остальными». И если предположить, что в одной из своих предыдущих жизней Брейвик действительно был тамплиером, он ведь, имея достаточно развитое «я», может об этом помнить.

Сама идея «храма» понимается сегодня чисто меркантильно, в полном соответствии с глобально-закулиснымти планами тотальной иудаизации мира. Исторические тамплиеры вовсе не намеревались понастроить всюду «храмы Соломона», хотя охотно пользовались этим символом в своих вполне разумных предприятиях. Храм тамплиера – дело чисто индивидуальное, и именно поэтому Орден Храмовиков и был уничтожен, а само духовное наследие украдено и присвоено масонами, упразднившими дух и оставившими лишь рутинную процедуру. Поэтому если кто-то сегодня утверждает, что Брейвик «выполнял задание» масонствующих сионистов, заказавших «детское жертвоприношение» на острове Утойя, тот – в силу корпоративности своего менталитета – не может себе представить, что Брейвик дал себе «задание» сам и сам же его, на свой страх и риск, выполнил, потратив на это годы тяжелого труда, изобретательности и находчивости, практической сообразительности и дерзкой конспиративной предприимчивости. Никто не может отрицать факт того, что Брейвик – исключительно продуктивная личность. Разумеется, на него могли «положить глаз» известные вербовщики террористов-одиночек, и ряд незрелых высказываний самого Брейвика по поводу, например, палестинского вопроса вполне годятся для предъявления ему «счета» как симпатизёру сионистам. Тем не менее, ни один сионист со своим корпоративно-стадным душком не только не стал бы делать то, что проделал в одиночку Брейвик, но попросту оказался бы на это неспособным: не хватило бы духа. Приписать же своим заслугам чье-то из ряда вон выходящее предприятие сионисты готовы постоянно (к примеру, перевести в разряд «своих» Адольфа Гитлера и Рихарда Вагнера), такова их паразитическая природа. Самым криминальным в деле Брейвика является как раз то обстоятельство, что он проделал все один: это абсолютный вызов глобальному «мировому порядку». Один – против всех.

Продуктивность личности Брейвика могла бы проявиться иначе, окажись у него возможность официально дискутировать по принципиально важным вопросам. Но как раз на рубеже двадцать первого века дискуссия как таковая, диалог, становится невозможным ввиду тотального «запрета на мнения», продиктованного оккупационными амбициями США. На глазах у двадцатилетнего Брейвика была разгромлена национал-социалистическая норвежская группа «Вигрид», и хотя сам Брейвик национал-социалистом не был, он посчитал несправедливым подобную расправу «в условиях демократии», а запрет на критику такого рода полицейских мер определил для себя как террор со стороны государства. Будучи некоторое время членом критически настроенной по отношению к мигрантам «Партии прогресса», Брейвик оказался фактически среди масонов, идеология которых, хитро сплетенная из интеллигентного иезуитизма и театрального тамплиерства, в значительной мере повлияла на внешний облик будущего террориста, совершенно не затронув его внутренний, тщательно скрываемый от жадного любопытства мир идеалов. В чем, собственно, состоит мечта Брейвика? Да в том, чтобы мужчина снова стал мужчиной, а женщина женщиной, «только и всего». Это идеал семьи, любви и заботы, как бы «дико» это не выглядело на фоне семидесяти семи подростковых трупов и более сотни раненых на острове Утойя. Там, на троцкистском курортном острове, вольно гуляют на деньги налогоплательщиков геи и лесбиянки, цепкие партийные карьеристы и просто «дети политиков», заранее обреченные высокопоставленными родителями на тупую безбедность среди подслащенной королевским блеском «элиты». У них-то как раз и отсутствуют какие-либо идеалы, если не считать «идеала корпоративности», а попросту стадности: мы все блеем одно и то же. Полагая «идеал» чем-то старомодно-отталкивающим, о чем даже говорить неприлично, задающая сегодня тон «элита» попросту выполняет задание мировой закулисы по размыванию и стиранию в культурной памяти европейцев сути самой европейской истории. А там, где нет идеала – то есть жизненной подпитки со стороны духовного мира – там немедленно устраиваются всякого рода «гендерные» безобразия, единственной целью которых оказывается низведение человека до уровня скотины. Нечто подобное, анти-идеальное и беспредметно-пустое, представляет собой сегодня официально признанное, например, в России, «тамплиерство», политкорректное и даже получающее медали от Патриарха. В мире ощущается приход чего-то очень важного, чего еще не было, и мировая закулиса заранее строит ловушки и капканы, надеясь и тут перехватить инициативу. Среди «превентивных» мер на первом месте стоит сегодня тотальный запрет на какую-либо критику «религии холокоста», призванной и в дальнейшем обеспечить отсутствие у «трудящихся» их собственных мыслей. Быть сегодня «социальным» означает быть не только политкорректным, но еще и пустым: быть своего рода «товаром на продажу». И только единицы, в числе которых оказывается Брейвик, еще способны сегодня жить асоциально, сознательно ставя перед собой отрицаемые «жизнью» европейские идеалы. Это трудная работа и большое моральное испытание для личности, этому не учат ни в одной школе. Такого рода асоциальность является сегодня единственным средством избежать массово-эпидемического заражения мультикультом, и в этой асоциальности расцветает подлинно социальное, исходящее не из внешнего принуждения, но из глубин самой личности. Этот путь от личности к индивиду неизменно сопровождается построением своего, стойкого по отношению к внешнему окружению мира-храма. Это путь воссоединения с историей и со своими прошлыми жизнями, это мост к поступку.

Считается, что Брейвик «придумал» себе «Орден Рыцарей Храма», назначив самого себя его командором. Сколько норвежская полиция не старалась, никаких физических следов данного «ордена» обнаружить не удалось. При этом Брейвик не скрывает, что постоянно находится «на связи» со своими соратниками, подчеркивая, что связь эта тайная. И если для судебного психиатра такого рода признания есть доказательство безумия, то для антропософской духовной науки это совершенно реальные вещи: глубоко проникнутая идеалами, способная жить в духе личность закономерно встречает своих соратников. Брейвик постоянно медитирует, в своем асоциальном одиночестве он не один, на его стороне силы, питающие надличностное Я, и именно это и дает ему не объяснимую никакими внешними причинами стойкость.

Процесс Брейвика застал врасплох обслуживающую «элиту» высшую гильдию юристов, психиатров и журналистов: отменно работавшие до этого, удобные в обращении словоблудные понятия увязли в своей же бессодержательности, и никому так и не удалось пробить брешь в выстроенной подсудимым духовной крепости. И не только задействованные в судебном процессе «специалисты», но вся норвежская культура оказалась вмиг перед закрытой дверью: дальше хода нет, дальше начинается безумие. Собственно, безумие для того, кто не считает для себя нужным развивать надличностное мышление. Мир «сходит с ума» по той простой причине, что отказывается признавать свое же существование в духе.

Антропософская духовная наука рассматривает современного человека как некую совокупность духовного и физического: на три четверти человек состоит из духовных субстанций (эфирное тело, астральное тело и Я), тогда как «физика» – это всего лишь одна четвертая часть целого, тем не менее, «нормальное» современное мышление считается только с этой одной четвертой частью. Ограниченная же исключительно физической реальностью сегодняшняя наука занята лишь «протоколированием следствий», без всякого доступа к исследованию причин, лежащих именно в духовном мире. Политику, психиатру или журналисту не придет в голову искать причины терактов Брейвика в той же самой области, откуда пришла «Сновидческая песнь» Улова Эстесона, поэтому все попытки «объяснить» ужасные поступки террориста его «трудным детством» или его патологическим «нарциссизмом» заканчиваются ничем. Брейвик улизнул из собственной жизни, оставив ей лишь кое-какие «реликвии» в виде ученического «Манифеста», программного антимусульманского ролика и музейной полицейской униформы с подбитыми гвоздями ботинками. И все, на что оказались способны «судьи», так это только «осудить теракт», без всякого суждения о его истинной сути. Никому не понятный феномен Брейвика есть грозная манифестация истинного храмового рыцарства, в котором храмом является сам индивид, завоевавший себе в своей автономности и самодостаточности силу восхождения в духовный мир. Официальная жизнь Норвегии, со всеми своими разветвленными институтами и службами, оказалась противопоставленной одному, всего лишь одному индивиду, что нашло свое адекватное выражение в ежедневных отчетах прессы: он и все остальные.

Собственно, это единственное, в чем состоит «большой судебный процесс» над Брейвиком: всесторонне, со ссылкой на максимальное количество «источников», доказать, что один в поле не воин, что один, зримо выразивший свое, и только свое мнение, есть не более, чем сумасшедший. Таковы «критерии истины» сегодняшнего «нормального» европейского менталитета, и стоящая на его стороне материалистическая наука готова биться «за правду» до полного абсурда и самоистребления, лишь бы не допустить в «нормальное» сознание мысль о человеке как духе. «Мы победили! – с энтузиазмом вопят те, кто пережил на острове Утойя массовый расстрел, – Мы и впредь будем оставаться культур-марксистами!» И поскольку эта «победа» состоит исключительно в паническом бегстве – никто не посмел глянуть в глаза преследующей их истине – ее можно уверенно взять за образец мультикультурной нормальности. Впрочем, есть одно счастливое исключение: пока остальные культур-марксисты подставляли под пули спины, отбившийся от стаи тринадцатилетний подросток упал перед террористом на колени и стал просить Бога, чтобы его не убивали, и Брейвик не стал в него стрелять. Сам же Брейвик на судебном процессе пояснил этот случай так: «Что общего с культур-марксистами имеет эта юная и чистая душа?»

Ответственность перед самим собой, перед своим внутренним чувством правды, а не перед навязанными кем-то «долгом» или «приличием», и есть основа того спокойствия – без малейшей ненависти или злобы – с которым Брейвик осуществляет свои теракты. По словам переживших массовую бойню свидетелей, он был абсолютно спокоен, словно занимался самым обычным в жизни делом, и несколько раз, продолжая расстреливать «элитную молодежь», сам звонил в полицию, «отрапортовав» под конец, что «задание выполнено». Потом, уже на суде, его спросили: «Кто дал тебе это задание?» Этот вопрос задавали Брейвику в самых различных вариантах, надеясь в конце концов «расколоть» его на выдачу «всей организации», но ответ был неизменно один и тот же: «Я сам». От этого спокойного «Я сам» на «нормальное» корпоративно-коррумпированное сознание веет чем-то чрезвычайно опасным: тут речь не только о «терроризме» как таковом, но прежде всего о странно всепроникающем предчувствии какой-то очень уж большой, долго скрываемой правды. Теракты Брейвика подвели черту под неустанной «благотворительностью благоденствия», зазывающей в страну человеческие отбросы со всего мира, и эта черта прошла через сознание «нормального» норвежца: доколе мне вас терпеть?

Когда, вскоре после терактов, к Брейвику подпустили двух опытных психиатров, вместе проведших пятьдесят одно судебное дело, причем, один из них долгое время был шефом другого, оба специалиста, без споров друг с другом, заключили, что перед ними параноидный шизофреник, живущий в нереальном, выдуманном им самим мире. Вот как, к примеру, раскручивается процедура их допроса: «пациент» сидит, для безопасности допрашивающих, за стекляннвм экраном, не шелохнувшись, словно приросший к стулу, и это является бесспорным признаком психомоторной заторможенности (два других психиатра поясняют в связи с этим, что «пациент» попросту пристегнут к стулу транспортными ремнями и в наручниках). Особенно много претензий оказалось у первых двух психиатров в связи с «неологизмами» Брейвика, такими, как национал-дарвинист, суицид-марксист, коммандор-юститиариус и др., в чем они видят «явный симптом психоза». Другие же психиатры поясняют, что образование неологизмов – дело самое обычное в любом языке, что, кстати, делает язык интересным и жизненным. И если первый отчет (два чемодана макулатуры) был принят судебно-медицинской комиссией без единого замечания, то к мнению других психиатров постоянно требуются «пояснения», что само по себе уже ставит в неравное положение обе, совершенно различные, оценки: правительственная официальность делает все, чтобы низвести индивидуальность Брейвика к «недееспособности», тем самым сводя на нет сам феномен «бунта индивида», феномен прорыва высшего, надличностного «Я» сквозь рассудочные заграждения бытового, укрощенного корпоративной логикой «я». В своем предельном рассмотрении это феномен обретения Христа, обретения той внутренней силы, которая, единственно, и дает человеку пронизанный ясностью мысли душевный покой. Ожидающий воплощения в себе Христа, юный Иисус прогнал из храма фарисеев с помощью обыкновенной дубины, то есть, «взял в руки оружие», то есть стал «террористом» с точки зрения терроризирующих истину фарисеев. Иначе говоря, террор террору рознь, и сегодняшний официальный террор мнений – это «тот, какой надо» террор. Дух Европы, ее германский дух, дух восходящего над рассудочным материализмом «Я», дух Христа несовместим с контролем над «мнениями», и всякий «террор», направленный против такого контроля, сегодня более чем уместен. Что бы там не заключали нанятые мировой закулисой «специалисты», в норвежском народе существует стойкое мнение о геройстве Брейвика, и подобно «Сновидческой песне» Улова, это мнение передается из уст в уста. Никакая громогласность подконтрольных мировой закулисе прессы и телевидения не идет в сравнение с силой одухотворенной Христом мысли, пусть даже и не высказанной вслух. Не существует каких-либо средств, позволяющих проникнуть в «Я» другого человека, это абсолютно суверенная территория, где каждый все решает сам. Что же касается всякого рода «психогенной техники», якобы позволяющей управлять личностью, то это всего лишь область рассудка, намертво привязанного к физической реальности. На судебном процессе Брейвик сказал, что через десять лет (то есть в начале 2020-х годов) станет регентом Норвегии, и над ним только посмеялись. Это совершенно нормальная реакция нормальных людей, пользующихся своими мыслительными способностями лишь в пределах рассудка. Стесненному куцей логикой политкорректности уму невозможно представить себе нечто совершенно безродное, поднявшееся над «средой» и «родиной», «карьерой» и «счастьем», принявшее на себя особую миссию. Независимо от того, как отзовется исполнение этой миссии во внешнем, физическом мире, внутренней сущностью ее остается диалог с Народным Духом, с германским духом Я. Не случайно на допросах Брейвик характеризует себя как «исключительно психически сильную индивидуальность», и допрашивающий Брейвика в течение семидесяти часов полицейский только подтверждает это: «вдумчивый, внимательный, терпеливый, вежливый, добродушный, самоироничный, аналитичный, держащий в фокусе суть дела, желающий сотрудничать и способный «хорошо работать, убежденный в своей правоте и убедительно доносящий свои мысли до других». Но вот приходит специалист по холокосту и тут же объявляет Брейвика фашистом, тем самым – не понимая этого – «привлекая» Гитлера к разборке с мультикультом (хотя Гитлер был не фашистом, а национал-социалистом). Спрашивается, зачем вообще на судебном против Брейвика процессе понадобился «специалист по холокосту»? Это на тот случай, если кто-то, усомнившись в истинности глобальной религии холокоста, вздумает взять в руки дубину. Заодно напомнить всему человечеству, кто в мире хозяин. Однако Брейвик, массовый убийца и сумасшедший, «специалиста» разочаровал, совершеннло искренне признавшись, что «убить индивида – это самое экстремальное, что только может сделать человек» (Aftenposten 24.05.2012). «Я никогда не переживал ничего более ужасного, – сообщает Брейвик на суде, – Когда я увидел этого мальчишку, я тут же подумал: «Это никуда не годится, убивать ребенка», и я подумал: «Что делает этот мальчуган на острове, в этом политико-манипуляторском лагере?» И я попросту прошел мимо него, расстреливая остальных… потом я обернулся, и он по-прежнему стоял на том же месте». На это спокойное признание специалист по холокосту, оперирующий карикатурой «бесноватого Гитлера», так и не нашел, что ответить.

«Феномен Брейвика» оказывается настолько «не типичным», что все до этого «работавшие» понятия и оценки попросту рассыпаются в прах: вся рассудочно-манипуляторская, хорошо отлаженная система «мнений» вдруг обнаруживает свою тупиковость, свое бессилие перед «тайной индивида». Психиатр хочет во что бы то ни стало, без малейших обязательств перед истиной, объявить террориста «недееспособным», и это при всей чрезвычайной активности, изобретательности, изворотливости, настойчивости, волеустремленности Брейвика, не говоря уже о мастерском овладении чисто практическими «производственными» навыками, сопровождающими подготовку и проведение теракта. Психиатрическая рутина обнаруживает в «деле Брейвика» свою безнадежную, неизлечимую лживость, что, в свою очередь, говорит о востребованности лжи в демократическом «обществе благоденствия». Брейвик убил именно тех, кто с детства поставил свою жизнь на службу этой лжи, – и он убил их совершенно сознательно и спокойно.