Текст книги "Коррида со смертью"

Ольга Тарасевич
Коррида со смертью

– Они будут нести наш багаж три часа. Или четыре. На пляж мы сегодня в любом случае не попадаем. Видишь, и солнце садится…

– Но почему?! Нет, ну так нельзя!

Синие глаза Данилова уже ласкают изумрудную полоску моря. В них вскипают соленые прохладные волны, а коричневые тела скал принимают душ из наполненных солнцем брызг.

Что еще хотел бы увидеть мой муж? Прозрачный желтый херес или насыщенно-кровавую риоху, играющие в тонком бокале? Фламенко, пышные платья, лаковые туфли, и гитара дразнит нарастающим ритмом страсти? Им, телевизионным глазам Димы, ужасно тесно в стенах номера. Они изнемогают без калейдоскопа «картинок». Пальмы вперемешку с соснами, дрожащий от жары воздух, огромный зонтик безоблачного неба – это миллион возможностей для нас, приученных телевидением жить быстро и красиво, снимать свои роскошные сюжеты. Которых, в общем-то, с технической точки зрения никто не ждет. Но мы все равно не можем их не делать, хотя бы в воображении.

Рефлекс.

Доза.

Даже на отдыхе.

Впрочем, грех жаловаться, мы отдыхаем, как работаем, но и работаем, как отдыхаем.

Дмитрий Данилов – лучший телевизионный журналист в России, успешный продюсер, популярный ведущий. К его услугам большие бюджеты, прекрасные операторы, сообразительные репортеры. Он давно заработал право «звездить», но – уникальный случай – не заболел звездной болезнью. Половина женщин России мечтают узнать вкус его темных, четко очерченных губ. Данилов всегда был подчеркнуто вежлив со своими поклонницами, выслушивал только корректные комплименты. А после съемок мчался к жене, с которой познакомился еще на факультете журналистики. Как я потом узнала из Диминых интервью, для него не было лучше тех часов. Смыт грим, за стеной спит дочь, а он, в халате и с бокалом вина, беседует с супругой, и усталость после рабочего дня сменяется уютной расслабленностью, а затем полудремой. Наверное, и правда ему больше ничего не требовалось. Но потом появилась я…

– Это пятизвездочный отель, это «Хилтон»! – возмутился Дима, вскакивая с кресла. – Сколько можно нести наши несчастные два чемодана! Все, снова звоню на рецепцию!

– Бесполезно, – пробормотала я, растягиваясь поперек огромной, накрытой атласным покрывалом кровати. – Это может быть «Хилтон», или «Холидей Ин», или любой другой приличный отель. У меня карма, понимаешь? Дима, мне ни разу за границей не принесли чемоданы хотя бы в течение часа. За сто командировок – ни разу. Карма!

– Но у нас другая карма! Нам вещи доставляли быстро. До недавних пор! – хмыкнула Аленка, расстегивая плюшевый рюкзачок – панду. – А здесь у меня еще один купальник. Вот наплаваюсь до ужина!

– Какая ты предусмотрительная! – Данилов подхватил дочь на руки, и они закружились по комнате. – Тебе нипочем Минарина карма!

– Зато тебе… почем… Но почему?!

Девчонка манипулировала папой виртуозно. С большей страстью, пожалуй, она делала только одно – ненавидела меня. И старательно выпалывала ростки симпатии к стерве-разлучнице.

– Алена, мы же с тобой обо всем договорились. – Дмитрий, уже с виновато-прокисшим лицом, провел рукой по светлым кудряшкам дочери. – Мы отдыхаем и не ссоримся. Минара не виновата, что я развелся с твоей мамой. Жаль, но люди разводятся… И мы с тобой будем общаться еще больше, чем раньше, обещаю. А ты помнишь, что именно Минара предложила взять тебя с собой в эту поездку? Так что не дуйся и веди себя хорошо.

Честно говоря, мне не нравится Димина манера воспитывать девочку. Он постоянно ковыряется в незаживающей ране детской души. Что за дело Аленке до «всех, которые разводятся»! Ее личный маленький мир рухнул. Диме следовало бы показать дочери новый, а не твердить, как попугай: «Жаль, но так бывает»!

Надутая, вылитый запасливый хомяк, Аленка скрылась в ванной. Оттуда вылетели розовые джинсы и желтая майка, а через минуту наши взгляды укололись о решеточку ребер, перетянутую красным лифчиком, и скелетообразные ножки, чуть прикрытые, как парео, белым махровым полотенцем. На фоне нетипичного для двенадцатилетней девочки костлявого супового набора тельца симпатичное личико белобрысой Аленки совершенно терялось. Впрочем, ходячее пособие по анатомии – сама уверенность. Радостно повертевшись перед зеркалом, Алена нацепила босоножки и с оглушительным треском захлопнула за собой дверь.

Отвлечь Диму, насилующего телефон и рецепцию, оказалось несложно.

Я прошла в душ, включила воду. Похоже, через запотевшее стекло кабинки должен четко угадываться силуэт: высокая полная грудь, тонкая талия. Привстать на носки, поднять руки к волосам, и… Димины губы, да, исследуют мою шею; я хочу, чтобы он поцеловал мой затылок; он знает, что я этого хочу, и специально рисует пунктир поцелуев на моем влажном плече.

Сплетенные, влипшие друг в друга, мы, не сговариваясь, выбираемся из ванной и смотрим на постель.

Секс в душевой кабине – это слишком малоэстетично для таких телевизионных мутантов (Дима предпочитает говорить: телевизионных гурманов), как мы.

Постель – уже лучше, с любого ракурса, хоть в фас, хоть в профиль. Но – наша пока еще белая кожа на светлых простынях… Может, найдем что-нибудь поэффектнее?

Я осматриваю номер. Но вместо него вижу то ночь, подсвеченную лимонно-красными каскадами воды на горе Монтжуйк, то причудливые каменные волны Каса Мила, то светлые резные свечи-башенки Саграда Фамилия. Ой, нет, камера, стоп! Величественная церковь, безумие Гауди, не подходит – мы будем выглядеть двумя смешными спаривающимися козявками. Уж лучше тогда заняться любовью на фоне мозаичного сине-желто-оранжевого дракончика в парке Гуэль.

О-о-о! Пять баллов! Лучший! Гений!

От красоты Диминой идеи у меня перехватывает дыхание.

Он – в темном кожаном кресле, подчеркивающем рельеф мышц. А за его спиной красно-оранжевый закат мелко нарезан створками горизонтальных жалюзи. На моем теле, розово-теплом в лучах заходящего солнца, появляются загадочные полутени и пятна света…

Мне нравится смотреть на Димино лицо, когда мы занимаемся любовью.

Его дыхание учащается, он закусывает губу, еще крепче сжимает мои бедра, а я… останавливаюсь.

Получай, милый, за нецелованный затылок. Дима потом тоже мстит. Улыбнувшись, прячет свой оргазм за гладкими веками и длинными, как у девчонки, ресницами. Знает: я терпеть не могу, когда он закрывает глаза, мне надо видеть каждый кадр его безумия.

Прижимаясь к Диминой груди, я любуюсь морем, подсвеченным долькой почти утонувшего солнца. И вдруг подскакиваю, как ошпаренная.

– Аленка! Она же ушла к морю!

– Не волнуйся, – Дима притянул меня к себе, погладил по волосам. – Мы с ней в бассейн ходим, она отлично плавает. А на пляже всегда есть спасатели.

Я все равно волнуюсь. Не понимаю, как может Дима быть таким спокойным, когда его ребенок удрал неизвестно куда, причем не в самом лучшем настроении! Впрочем, я часто не понимаю Данилова. В наших краях семья – основа основ, женщина может лишиться мужа лишь в одном случае – если станет вдовой. А он развелся, для того, чтобы быть со мной…

Дима приехал в мой родной городок, один из кавказских осколков, на которые разлетелась советская империя, чтобы снять сюжет о жизни после войны.

«После» еще не осознавалось. Узкие улочки были битком забиты бронетехникой. Урожая от израненных осколками фруктовых садов никто не ждал, а по ночам сон вспарывали злые очереди автоматов.

«Жизни» у нас тоже, кажется, тогда еще не было. Никто не работал, потому что в наших краях вся работа – это туристы, а кто поедет отдыхать на войну?

И вот появляется Дима. Обаятельно улыбающийся, в каких-то простых черных шмотках, сидящих на нем слишком идеально для недизайнерской простоты. Его встречают наши депутаты, министры. Независимость вроде как отстояли, но ее никто, кроме России, не признает. Поэтому делать мужикам, новому руководству самостоятельного государства, абсолютно нечего. А тут хоть какой-то визит, все-таки Данилов – известный журналист. С утра до ночи ему показывают разрушенные санатории, и самые красивые горные ущелья, и звонкие водопады. А он вдруг спрашивает меня – меня, простую девушку, подававшую ему шашлык: «В Москве, на телевидении, хотите работать?»

Я онемела от неожиданности. Дима принял это за проявление традиционной сдержанности, свойственной нашим женщинам. И пришел в полный восторг. Оказывается, он давно предлагал руководству телеканала идею ток-шоу с ведущей, обладающей восточной внешностью. И вот я, с миндалевидными глазами Шахерезады и длинными черными волосами, попадаю, как сказал тогда Дима, в десяточку.

Так началась моя болезнь. Телевидение – это тяжелое заболевание, вылечиться от которого невозможно. Я люблю всех журналистов и операторов, готовящих сюжеты для моего шоу; я обожаю публику в зале и гостей-экспертов, рассаживающихся на красных диванчиках; мне известно все об останкинских визажистах и парикмахерах; я знаю, с кем роман у режиссера и на кого положила глаз редактор, я… живу только тогда, когда в студии вспыхивает лампа «on air». О, эта надпись! Одно название, моя программа, как и большинство ток-шоу, выходит в записи.

«А как же интерактивное голосование, звонки в студию?!» – могут изумиться зрители. У телевизионщиков свои секреты. Иногда к такой якобы в прямом эфире выходящей программе добавляются настоящие данные, действительно собираемые в режиме он-лайн. Бывает – искаженные сведения, кто платит, как говорится. А порой у группы техподдержки возникает ну очень сильное желание выпить пива. Тогда ребятки клепают диаграммы на свое усмотрение, запускают эти с потолка взятые результаты. А сами со спокойной душой перемещаются в останкинский буфет или «Твин Пигз», кафешку напротив телестудии.

Лишь два раза мне приходилось работать в прямом эфире, на включениях за пределами студии. Это было неописуемо! Каждая секунда вливала в мои вены такое количество адреналина и счастья, что единственное, о чем я могла думать – это о новой дозе моего прямоэфирного наркотика.

А о Дмитрии – нет, не думала. Благодарна была, подобранная бездомная собачонка. Восхищалась им как профессионалом.

Когда он после записи своей программы появился в моем кабинете и, бледнея даже под гримом, пролепетал: «Минара, выходи за меня», – я была уверена, что плохо его расслышала или он оговорился. Минимум три часа покричи – потом и в произнесении слова «мама» запутаешься. Это ведь только идут, смонтированные и вычищенные, и мое ток-шоу, и Димина авторская программа по часу. А запись и все три часа может занять. Ох и кипит после такого мой разум возмущенный…

Но Данилов не оговорился.

Любит.

Ревнует.

Разведется.

Мы должны быть вместе, иначе он сойдет с ума.

Но как же ребенок?!

А что такого, многие же разводятся, ну не получилось прожить с мамой дочери долго и счастливо и умереть в один день.

Я сделала все, чтобы остановить его и остановиться самой. Но рядом с Даниловым слишком долго сохранять благоразумие невозможно…

– Часа два прошло, – потягиваясь, сонно пробормотал Дима. – Минара, попроси свою карму стать добрее. Ужин скоро. Можно и в джинсах в ресторан заявиться, но хотелось бы хоть свежую рубашку надеть…

– Карма, – я соскользнула с колен мужа и распростерлась на полу, невольно думая, что покрывало черных волос на мраморной спине должно выглядеть очень эффектно, – добрей! Пора сменить гнев на милость!

В ту же секунду мы помчались в ванную за халатами, в дверь номера истошно заколотили. Судя по интенсивности ударов, с Аленкой все было в полном порядке.

– Это Хосе, – заявила маленькая фурия, когда Дима распахнул дверь. – А еще он сказал, что его можно называть Пепе. Но мне Хосе больше нравится! Пе-пе, по-па, па-па! Уж лучше Хосе!

Высокий смуглолицый испанец приветливо улыбнулся:

– Hola![1]1
  Hola – привет (испанск.).


[Закрыть]

И втащил в номер самое желанное – наши чемоданы.

– А мне чаевые? – поинтересовалась девочка после того, как носильщик ушел. – Легко было, что ли, противостоять карме?

– Тебя устроит, если я помажу твой уже сгоревший нос кремом? – я старалась говорить серьезно. Все-таки она смешная, маленькая торговка. – Подойдет такая компенсация?

Аленка вздохнула, как женщина, придавленная не одним десятком лет, прожитых в страшных лишениях. И милостиво кивнула:

– Давай крем. С паршивой овцы…

Ну, знаете! Я запустила в нее тюбиком!

* * *

– Попроси у Минары прощения! – бурчит Дима.

Бурчит давно. Наверное, он уже устал сидеть на корточках. И Аленка вот-вот не выдержит, выплеснет слезный хрусталь из старательно поднятых к потолку глазок.

– Ну что вы, Дима, Алена! Посмотрите, ночь какая! Хватит ругаться. Я не сержусь. Пойдемте ужинать!

Ночь восхитительная, теплая-претеплая. Она гладит меня по открытой спине, по ногам. Какие жадные, волнующие прикосновения! Все-таки я – южная девушка, только сейчас начинаю оттаивать от промозглой Москвы.

Хочу идти в ресторан долго-долго. Мне нравится бесцеремонно шарящий под светлым платьем ветер, и пальмы в бусах-гирляндах, и сверкающая, как рыбья чешуя, безграничная поверхность моря.

То есть все это мне нравилось раньше.

О господи!

Господи.

Сердце, уймись…

Дыхание, спокойно, я сказала, спокойно!

Дима ничего не должен заподозрить. Ему не в чем меня обвинить.

Да, я не ошиблась. За столиком неподалеку от входа в ресторан с бокалом вина сидит Сашка Зотов. Точно, он. Его ровный профиль я слишком часто видела за камерой, чтобы ошибиться.

Неужели Сашка решил остановиться в этом же отеле? Он сошел с ума?! Преследует меня постоянно!

У меня с ним, естественно, ничего не было. Дима, в принципе, не ревнив. Но проблема в том, что Саша влюблен так отчаянно, что совершенно себя не контролирует. И муж может подумать все, что угодно…

Старательно прячась за Димой, я прошмыгнула в ресторан, надеясь, что оператор меня не увидел. И невольно заулыбалась. Испанцы – очень искренние, доброжелательные, а какие у них обаятельные улыбки!

Аленка сразу рванула к тортам и пирожным. Очень хорошо, ей, доходяге, это полезно. Дима, шмыгнув носом, авторитетно заявил:

– Мясо там!

Мяса мне тоже хотелось ужасно, но я отправилась к столу, уставленному овощами. Камера безжалостно утяжеляет мою фигуру минимум на пять кило. Я должна быть худощавой, чтобы нормально смотреться в кадре.

Набросав на тарелку разноцветную горку огурчиков, помидоров и перца, я стала искать оливковое масло.

– Пожалуйста, прошу!

Протянувшую мне бутылочку с маслом женщину очень хотелось назвать «мисс Марпл», настолько соответствовала она киношному образу. Те же седые, тщательно уложенные волосы и умные проницательные глаза.

– Спасибо, – я прикусила язык. Не хватало еще и вправду выпалить «мисс Марпл»!

– Фрау Эрна Каулитц, – она поправила очки. – А то неудобно, я вас, Минара, заочно знаю. Вы в жизни еще более очаровательны, чем на экране.

– Какой правильный русский! У вас почти нет акцента… Эрна, да?

– Вы правильно запомнили мое имя. Знаете, а у моего сына жена из России. Ваша программа помогает мне учить язык, и…

– Простите, потом поговорим!

Я бросилась за колонну, надеясь, что появившийся в ресторане Сашка меня не увидит. К сожалению, я толкнула фрау Каулитц. Так сильно толкнула, что даже висевшая на ее плече сумка упала. И мне было неловко наблюдать, как пожилая женщина собирает какие-то довольно большие, напоминающие пики, предметы.

Зотов, к счастью, в ресторане надолго не задержался – обвел зал глазами и исчез.

Пожалуй, я завтра наберусь смелости и предоставлю ему возможность закатить мне сцену. Мы собираемся провести в этом отеле недалеко от Барселоны две недели. Невозможно же постоянно прятаться!

Саша явно в курсе, что мы здесь находимся. Наверное, Димина секретарша проболталась. И Зотов рванул в Испанию, думая, что, может, на родине Лорки, Дали и Пикассо я впаду в романтический экстаз. И окажусь к нему поблагосклоннее.

Решено – пусть он завтра кричит о своей любви, заставляет ревновать Диму, веселит маленького чертенка Алену.

А пока…

Димина дочь, уже расположившись за столиком, благосклонно кивнула официанту, предложившему маленькой леди чаю. Перед ней – множество тарелок с аппетитными сладостями.

Но где же мой муж?!

В ресторане его нет.

Иду прямо с тарелкой на летнюю террасу. Отхожу все дальше по белой дорожке, еще немного – и будет наш домик-номер.

Ага.

Попался…

Диме преданно смотрит в рот невысокая худенькая блондинка. Я таких ненавижу. Им может быть двадцать, или тридцать, или сорок. Инфантильные, наивные девочки, они могут первоначально не задержаться в прицеле беглого мужского взгляда. Но стоит только парню заглянуть в их детские глаза…

– О, Дмитрий, я вас помню с тех пор, когда вы еще в ВИДе работали. Ваши сюжеты всегда отличались, – верещала девица. – Такие темы необычные!

Ну и голосок! Наверное, когда ей звонят из жэка, то просят позвать кого-нибудь из взрослых. Почему мужчины западают на таких женщин? Педофилы.

Муж стоит ко мне спиной, но даже спина у него – радостная и довольная.

Хм… а может, теперь срежиссировать сцену Сашкиной ревности? Очень уж довольная спина, честное слово.

Пора прекращать этот цирк.

– Не помешаю? Добрый вечер!

– Дорогая, это… – Я даже не знаю, как Диме проще покорить женщину – своей располагающей улыбкой или вот этими морщинками плохого мальчика на лбу. – Это – Вика.

Вытащил-таки занозу ее имени из профессиональной журналистской памяти. Кто бы сомневался.

– Добрый вечер, Вика! А это не вы были на моей программе как корреспондент издания с романтичным названием «Желтуха: альковные тайны»?

– Нет! Нет. Вы ошибаетесь!

Я в хорошей форме. Отличное название для газеты сочинила! Впрочем, не очень-то я и кривлю душой, лицо девицы мне действительно кажется смутно знакомым. Наплевать, где мы могли с ней пересечься. Главное – удар. Я с искренним наслаждением бью Диму под дых. Он ненавидит бульварную прессу. И даже предположение о том, что сегодня он обменялся парой ничего не значащих фраз с милой девицей, а завтра в газетах появятся заголовки: «Данилов изменяет Минаре», способно лишить его и сна, и аппетита.

Мы жестки с нашими собеседниками. И уязвимы, когда сами становимся героями публикаций или сюжетов.

Наконец-то.

Дождалась.

Ура!

У нас семейный ужин, идиллия. Дима сбегал-таки за мясом, у Алены симпатичные шоколадные усики на хитрой мордашке, я похрустываю своим салатом.

Муж удаляется под аккомпанемент моей мысли: «Обжорка…»

Ошиблась: романтик!

Струны гитары, божественные звуки. О, эта испанская музыка! От нее – слезы в глазах, и кровь, кажется, превращается в электрический ток, бегущий по венам.

Дима явно украл широкополую черную шляпу у гитариста. В его руках – букет красных роз, он становится на колени, и весь ресторан взрывается одобрительными аплодисментами.

Черное, красное, я, Дима, – мы хорошо смотримся в этом кадре.

Улыбаюсь, поднимаю выше подбородок, прячу лицо в аромат роз, и…

Саша. Он смотрит на меня в упор.

Нет, не смотрит – режет. Болезненный, сухой взгляд – острый нож…

Аленка вдруг нырнула под стол, завозилась там, шкодливый котенок.

– Минара, а тут конверт из букета выпал. Вот, смотри-ка!

Дима, нахлобучив музыканту на лоб шляпу, вернулся за столик. Притворно нахмурился:

– Любовное послание? Увы, я тут совершенно ни при чем.

– Оно в букете было, можно? – Аленка хватает конверт, он не запечатан, и… – Странная открытка, правда?

Странная – не то слово.

Не то.

Похоже, в конверте – репродукция картины.

Я бы назвала ее просто.

Смерть.

Полуразложившиеся останки в когда-то роскошном церковном одеянии. Жуки, черви, шевелящаяся противная масса, и вместе с тем – отчетливость деталей, лапок, брюшек, ну и дерьмо! Жутко выглядят руки трупа, костлявые, почти истлевшие. Но страшнее всего – бессмысленная оскалившаяся улыбка обтянутого желтой кожей черепа.

Вздрогнув, муж перевернул открытку:

– Хуан де Вальдес Леаль. Название работы можно, наверное, перевести так: «Конец славы мира». Алена… Посмотри на меня!

– Дима. Дим! Не ругай ее. Она же не виновата в том, что ненавидит меня. Просто по-другому девочка не может.

– Алена! Я сказал, посмотри на меня!

Девчонка послушно таращится в переносицу отца. Я вижу, как ее шею заливает краска.

В коттедж мы возвращаемся под мерные причитания Данилова.

Алена наказана, никакой шоу-программы.

Но как здесь закрыть ребенка? Легким движением руки балконная дверь отодвигается, и весь отель в распоряжении прыткой дитятки. Поэтому в воспитательных целях мы будем сидеть в номере все вместе. И кто же, получается, в итоге наказан: мы или Алена?

Я думаю о том, что очень хочу на дискотеку, Дима щелкает выключателем, а девочка орет как резаная.

К обратной стороне двери пикой – точно такой же, как те, что выпали из сумки «мисс Марпл», – приколота моя фотография. На месте глаз – аккуратные дырки.

– Это не я сделала, не я, – хныкает Аленка, вцепившись в мою руку, – Минарочка, это, честно, не я!

– Да это же бандерилья, – удивленно пробормотал муж, – не думал, что такие вещи продаются… А это что? Похоже, кровь, смотри!

Я начинаю вспоминать.

Около года тому назад у меня в ток-шоу обсуждалась тема про животных. В том числе шел сюжет и о корриде, его снимали здесь, в Барселоне. Это был ужас! За два часа – пять убитых быков, черные туши, красная кровь, желтый песок. Кровь почему-то казалась мне ярче мулеты, алого плаща на стержне, которым матадор дразнит животное. А вот такие штуки, бандерильи, большие украшенные дротики, гроздьями свисали со спины быка.

– Это не я, – заливалась слезами Аленка, – и открытку – не я! Только попробуйте на море не пустить, я тогда, тогда я…

– Вот тебе и «мисс Марпл». Интересно, откуда бандерильи у добропорядочной Эрны Каулитц?! – пробормотала я и только по удивленному взгляду мужа осознала, что думаю вслух.

* * *

Нет, все-таки не отдыхать на море – значит, не жить.

Как я люблю эту бесконечную вспененную синеву! И чтобы ее соленое дыхание смешивалось с легким ароматом кокосового масла на моей коже.

Солнце. Солнце-солнце-солнце, как хорошо, прожаривает каждую клеточку тела, выпаривает усталость и стрессы, наполняет энергией, здоровьем, новыми силами. Я сохраню в себе каждую каплю этого испанского жаркого водопада, он станет новыми идеями, вдохновением, возбуждением.

Возбуждение.

Дима.

Возбуждение моего мужа носит совершенно другой характер. Данилов никак не может успокоиться. Пытает и пытает бедную фрау Каулитц. Просто гестаповец какой-то!

На Эрне смешная куцая панамка. Панамка – волшебная палочка. Проницательная англообразная мисс Марпл сразу же превратилась в пожилую немочку с обгоревшим курносым носом, на котором блестят бисеринки пота. Фрау Каулитц уже все рассказала несколько раз подряд. Я лично запомнила ее монолог наизусть (кстати, действительно на редкость правильный для иностранки русский язык и поразительное отсутствие акцента). Но муж требует продолжения банкета!

– Моя невестка Маша любит дартс и собирает дротики. Она умоляла меня привезти бандерильи. Я попросила гида о помощи, он сказал, что это будет стоить сто евро, – покорно объясняла Эрна. Воистину немцы – очень терпеливая нация! – Гид принес мне четыре бандерильи, я положила их возле балконной двери. Они же с корриды, все в крови… Мой коттедж – рядом с вашим. И номер тоже на первом этаже, балкон – это фактически лужайка. И я решила идти на ужин именно через балконную дверь, так ближе. Как я изумилась! Дротиков оставалось уже три, хотя я точно помнила, что их было четыре. И тогда я положила бандерильи в свою большую пляжную сумку. Их ведь могли украсть! А возвращаться в номер я поленилась.

– Скажите, а вы точно уверены, что не видели поблизости нашей девочки? – вкрадчивым голосом поинтересовался Дима.

Аленка надувает щеки и демонстративно отворачивается от папы. Каждый позвонок на ее спинке – само возмущение.

– Нет, я никого не видела возле коттеджа, – опять повторила Эрна.

Она уже нам призналась: мечтает о внуках. Но сын с невесткой что-то пока не торопятся ее порадовать. Фрау Каулитц, как мне кажется, жарится на солнце только ради Аленки. Димина дочь, при всем своем скверном характере, умеет завоевывать симпатию, я тоже не могу на нее долго злиться. Эрна млеет, наблюдая за нашим надутым чертенком. Ну не ради же Диминого допроса она уже второй час сидит на ярком прямом солнце! В ее возрасте это уже вредно! Думаю, даже если фрау Каулитц заметила бы Аленку, тайком утаскивающую бандерилью, она ни за что не призналась бы в этом Диме.

Хм… На пляже появляется Вика, и надо признать, что мальчик-официант вполне закономерно поцокал языком. Фигура спортивная, стройная, без целлюлита. Женщина машет рукой Диме, и… Как интересно, а ведь она краснеет. Смущается.

Я уверена в Данилове больше, чем в самой себе. Он однолюб по природе, я просто встретилась ему на пике кризиса среднего возраста. И может, я была одной из немногих, кто не смотрел на него, как на мужчину. Хотя он очень привлекательный. Но мне было так жаль его, пулей мчащегося через толпу поклонниц к машине! Я просто не хотела причинять ему проблем еще и своими знаками внимания!

Уверена в муже. Да и к кому ревновать – к этой бледной, коротко стриженной поганке?! Мне, с моей роскошной модельной фигурой и выразительным лицом?! Смешно! Но я с удовольствием понаблюдаю за жалкими попытками соблазнить Данилова. Да, вот, вы только посмотрите! Она уже присаживается рядом с Диминым лежаком на корточки, что-то шепчет. Димка отодвигается. Еще бы! Как я вчера лихо загнула: «Желтуха: альковные тайны»?..

Очень неуютно.

Прямо мороз по коже.

Так и есть – Саша Зотов.

Он подтаскивает лежак почти вплотную к моему. Если бы не валяющийся на песке мой надувной фиолетовый матрасик, оператор без труда мог бы коснуться меня рукой.

Дима, Вика, Аленка, Эрна – прожектора их взглядов шарят по нам с Сашей. Изумленные глаза полностью правы: даже разделенные матрасиком, мы лежим слишком близко для посторонних незнакомых людей.

Зотов, в темных очках, счастливо улыбается и делает вид, что любуется морским пейзажем.

Я не выдерживаю, поднимаюсь и иду к бару за минералкой.

Выпью воды. А потом – сразу в море, приклеиться животом к матрасу, опустить в прохладную воду руки. И ни о чем не думать.

Да, как и многие южные девушки, я не умею плавать. Для нас море – не отдых и развлечение, а работа. Для того, чтобы трудиться в шашлычной, умение плавать мне не требовалось.

Я бы попросила Диму меня научить. Но, боюсь, есть все шансы пойти ко дну под страстным взглядом Зотова.

– Hola! Por favor…[2]2
  Hola! Por favor… – Привет! Пожалуйста… (испанск.)


[Закрыть] – бодро начинаю я, но испанец улыбается так призывно, смешные ямочки на его щеках, карие глаза, расстегнутая рубашка, гладкая смуглая грудь, и…

Мысли убежали вниз, испанские слова иссякли, я просто показываю пальцем на бутылочку минеральной воды без газа и быстро ретируюсь.

– Минара! Смотри… – Аленка растерянно теребит сдувшийся матрасик. – Он уже был такой, когда я пришла! Честно!

Дима рывком перевернул фиолетовую тряпку и присвистнул:

– Ты видишь! Дырка как раз по центру, на нижней части матраса! Слава богу, что ты не отправилась плавать…

Лицо Зотова непроницаемо. Словно вообще ничего не обсуждают прямо у него над ухом.

Он тянется к сотовому телефону, начинает набирать эсэмэску.

Спиной пячусь к своему лежаку, хватаю спрятанный под складками полотенца мобильник. И, отвернувшись от мужа, быстро перевожу телефон в режим «без звука».

Успела! Принимающий эсэмэску телефон беззвучно вибрирует.

«Нам надо поговорить».

Конечно, это от Саши…

* * *

– Минара, я люблю тебя. Нам надо быть вместе. А знаешь, почему?

Я ничего не знаю. Мне совершенно не интересно, что говорит и что будет говорить идущий рядом мужчина. В тенистой пальмовой аллее, заросшей сладко пахнущими, крупными красными цветами, меня разморило так, что я буквально засыпаю на ходу. Впрочем, Сашина любовь – монолог, носящий риторический характер, соло. Мои реакции его интересуют постольку-поскольку.

– Нам надо быть вместе, потому что только я сделаю тебя счастливой. Я живу для тебя, дышу тобой!

Какой же он все-таки истерик.

А от фразы «дышу тобой» мне всегда хочется смеяться, есть в ней что-то излишне физиологичное.

– Минара! Что мне сделать, чтобы ты стала моей? Скажи! Я на все готов, понимаешь, на все!

– Не кричи как сумасшедший. По крайней мере, не кричи. Это не так уж и сложно!

Поздно. Слишком поздно. Между плотно растущими деревьями, безжалостно вытаптывая клумбу, протискивается мой муж. И, отшвыривая теннисную ракетку, хватает оператора за майку.

Сашкина голова от ударов мотается, как игрушечная.

И вот из носа уже ручьем хлынула кровь, Дима отскочил, брезгливо стряхнул с руки красные капли.

– Пойдем!

Это он мне.

Все выходит так, как я и предполагала. Очень сложно убедить Диму, что между мной и Сашей никогда ничего не было. Кроме вот этих его страстных монологов.

Да. Бывают, как ни сложно поверить, такие психи. Я бы тоже не поверила, но так случилось!

Согласна: идиот. Полетел сломя голову в Испанию, хотя знал, что отдыхаю с мужем.

Почему – понятия не имею.

Ничего не было. Не было!

Не намекала ему на то, что хоть какие-то отношения возможны.

Не давала повода, не кокетничала, не флиртовала!

Не был, не состоял, не привлекался!!!

Да, я смеюсь! А что, плакать, что ли? Один идиот душит своей любовью, второй изводит ревностью!

– Мама, папа, ну хватит орать!

Мы приходим в себя от этой фразы.

Аленка никогда не называла меня мамой, никогда. Впрочем, иногда я чувствовала, что ее ненависть не без труда побеждает зарождающуюся симпатию.

Маленький нос смешно морщится.

– Ну надо же было вас как-то остановить! И вообще, я есть хочу! Обедом здесь кормят или как?

Дима стаскивает заляпанную Сашиной кровью майку и несется в ванную. Драка забыта, теннис тоже. Детеныш хочет есть.

Действительно, в Москве доходяга всегда питалась из-под палки. Здорово, что в Испании у девочки появился аппетит. А вдруг на ходячем скелете образуется хоть немного плоти?..

Привет-привет, мое любимое красное платье. Короткое и обтягивающее. Сейчас мы с тобой отправимся на прогулку.

Пожалуй, стоит распустить волосы. С узлом, закрученным на затылке, не так жарко, но это платье настойчиво требует черной паранджи волос. К тому же в ресторане работает кондиционер, покалывающий кожу ледяными иголочками. А еще мне понадобится ярко-алая помада.

– Минара, какая ты все-таки красивая! – вырывается у мужа.

Снисходительно улыбаюсь:

– Ты тоже ничего!

Знаете, более привлекательного мужчины я не встречала. Но не думаю, что он должен об этом знать.

Мы ст́оим друг друга. И отлично смотримся в кадре. Хм… а это, кстати, идея – совместная программа. Жаль, что она не пришла мне в голову раньше, в середине телевизионного сезона нет никаких шансов запустить новый проект.

Место встречи изменить нельзя. У ресторана – Эрна, снова в образе мисс Марпл; Вика, с отреставрированной косметикой мордашкой; Саша, нимало не смущающийся наливающегося под глазом синяка, темные очки демонстративно подняты на макушку.