Текст книги "Веди свой плуг по костям мертвецов"

– Господи Иисусе, – всхлипывал Дэн. – Это Комендант, я видел его лицо. Это был он.

Мнение Дэна всегда много значило для меня, и я не хотела, чтобы он считал меня сумасшедшей. Только не он. Когда мы уже подошли к дому Матохи, я собрала в кулак всю свою волю и решила сделать еще один шаг – сказать ему, чтó я обо всем этом думаю.

– Дэн, – начала я. – Это Животные мстят людям.

Он всегда доверял моим словам, но на этот раз вообще не слушал.

– Это не так уж невероятно, – продолжала я. – Животные сильные и умные. Мы даже не представляем себе насколько. Когда-то Животные представали перед судом. Им даже выносили приговоры.

– Что ты говоришь? Что ты говоришь? – бормотал Дэн, как в забытьи.

– Я где-то читала о Крысах, которых судили за то, что они нанесли большой ущерб. Дело откладывали, поскольку Крысы не являлись на заседания суда. В конце концов им даже предоставили государственного адвоката.

– Господи, что ты такое говоришь?

– Это было, кажется, во Франции в шестнадцатом веке, – продолжала я. – Не знаю, чем все закончилось, наказали их или нет.

Дэн вдруг остановился, крепко схватил меня за плечи и встряхнул.

– Ты просто в шоке. Что ты несешь?

Я отлично знала, чтó говорю. И решила как-нибудь при случае это проверить.

Матоха появился из-за забора со своим налобным фонариком. Его лицо при таком освещении казалось призрачным, бледным, как у покойника.

– Что случилось? Чего вы бродите по ночам? – спросил он тоном часового.

– Там мертвый Комендант. Рядом с машиной, – сказал, стуча зубами, Дэн и махнул рукой назад.

Матоха открыл рот и беззвучно шевельнул губами. Я уже было подумала, что сосед в самом деле потерял дар речи, но через некоторое время он произнес:

– Я сегодня видел этот его огромный автомобиль. Рано или поздно это должно было случиться. Он ездил пьяным. Вы позвонили в Полицию?

– А надо? – спросила я, имея в виду нервное состояние Дэна.

– Вы обнаружили тело. Вы свидетели.

Матоха подошел к телефону, и в следующее мгновение мы услышали, как он спокойно сообщает о смерти человека.

– Я туда больше не вернусь, – сказала я, зная, что Дэн тоже не пойдет.

– Он лежит в колодце. Ногами вверх. Головой вниз. Залитый кровью. Везде полно следов. Маленьких, как копыта косули, – бормотал Дэн.

– Будет скандал, потому что это полицейский, – сухо заметил Матоха. – Надеюсь, вы не затоптали следы. Вы же смотрите детективные фильмы, да?

Мы вошли в его теплую и светлую кухню, а Матоха остался во дворе ждать Полицию. Больше мы друг с другом не разговаривали. Сидели на табуретках неподвижно, точно восковые фигуры. Мои мысли напоминали тяжелые дождевые тучи.

Полиция приехала на джипе примерно через час. Последним из машины вышел Черное Пальто.

– О, привет, папа, я так и думал, что увижу тебя здесь, – саркастически отозвался он, и бедный Матоха не на шутку смутился.

Черное Пальто поздоровался с нашей троицей, по-военному пожав нам руки, словно мы были скаутами, а он – нашим вожатым. Мы совершили хороший поступок, и он нас благодарит. Только на Дэна посмотрел с подозрением:

– Мы вроде знакомы?

– Да, я работаю в комендатуре. Наверное, виделись.

– Это мой друг. Он приезжает ко мне по пятницам, мы вместе переводим Блейка, – поспешно объяснила я.

Черное Пальто взглянул на меня неодобрительно и любезно пригласил всех в свою машину. Когда мы подъехали к Перевалу, полицейские огородили место вокруг колодца пластиковой лентой и включили прожекторы. Лил дождь, и в свете прожекторов капли превращались в длинные серебристые нити, похожие на елочный серпантин.

Мы провели в комиссариате все утро втроем, хотя, собственно говоря, Матоха был совершенно ни при чем. Он выглядел напуганным, и я чувствовала себя ужасно виноватой, что втянула его в эту историю.

Нас допрашивали так, будто это мы собственноручно убили Коменданта. К счастью, у них в отделении нашлась необычная кофеварка, которая умеет готовить еще и горячий шоколад. Он оказался очень вкусным, и я сразу почувствовала себя бодрее, хотя вообще-то, учитывая мои Недуги, следовало бы поберечься.

Когда нас отвезли домой, уже давно перевалило за полдень. Огонь в печи погас, и пришлось повозиться, чтобы разжечь его снова.

Я уснула, сидя на диване. Одетая. Не почистив зубы. Спала как убитая, а под утро, когда за окном еще царила темнота, вдруг услышала странные звуки, и мне показалось, что перестал работать отопительный котел, смолкло его ласковое гудение. Я накинула на себя какую-то одежду и спустилась вниз. Открыла дверь в котельную.

Там стояла моя Мама в цветастом летнем платье, на плече сумочка. Выглядела она озабоченной и смущенной.

– Ради бога, Мама, что ты здесь делаешь? – воскликнула я ошеломленно.

Она сложила губы так, словно хотела мне ответить, и несколько мгновений молча ими шевелила. Затем замерла. Взгляд беспокойно скользил по стенам и потолку котельной. Она не понимала, где находится. Снова попыталась что-то произнести и снова остановилась.

– Мама, – прошептала я, пытаясь поймать ее ускользающий взгляд.

Я рассердилась на нее, потому что она давно умерла. Матери, которые ушли от нас, так себя не ведут.

– Как ты здесь оказалась? Тебе здесь не место, – начала было я ее упрекать, но мне вдруг сделалось ужасно грустно. Мама посмотрела на меня испуганными глазами и, вконец смешавшись, стала озираться по сторонам.

Я поняла, что нечаянно вытащила ее откуда-то. Что это моя вина.

– Иди отсюда, Мама, – ласково сказала я.

Но она меня не слушала, а может, просто не слышала. Ее взгляд не желал останавливаться на мне. Разволновавшись, я захлопнула дверь котельной и теперь стояла по ту сторону, прислушиваясь. Но оттуда доносился только шелест, как бывает, когда шуршат Мыши или Короед в древесине.

Я вернулась на диван. Все это вспомнилось мне утром, как только я проснулась.

6. Тривиальное и банальное

Лань, крадущаяся в кущах,

Охраняет сон живущих.

Матоха, похоже, был создан для жизни в одиночестве, как и я, но наши отдельные одиночества никоим образом не удавалось объединить. После этих драматических событий жизнь вернулась на круги своя. Приближалась весна, поэтому Матоха с энтузиазмом принялся наводить порядок и наверняка в тиши своей мастерской уже готовил различные Орудия, которыми летом станет отравлять мое существование – вроде электропилы, секатора и самого ненавистного для меня устройства – газонокосилки.

Порой во время своих ежедневных ритуальных обходов я видела его худую, сутулую фигуру, однако всегда издали. Как-то раз даже помахала ему с горки, но он не ответил. Возможно, не заметил меня.

В начале марта случился очередной Приступ, очень сильный, и на мгновение у меня мелькнула мысль позвонить Матохе или доковылять до него и постучать в дверь. В печи погас огонь, а я даже не в силах была спуститься вниз. Поход в котельную никогда не относился к моим любимым занятиям. Я пообещала себе, что, когда летом мои клиенты вернутся в свои дома, я скажу им, что, к сожалению, в будущем году уже не возьмусь за эту работу. И что, возможно, это последний год моей жизни здесь. Не исключено, что к следующей зиме мне придется вернуться в свою маленькую квартирку на улице Тюремной во Вроцлаве, возле самого университета, откуда можно часами наблюдать, как Одра с гипнотическим упорством катит свои воды на север.

Хорошо, что меня навещал Дэн и топил эту старую печь. На тачке возил от поленницы дрова, пропитанные мартовской сыростью, дававшие много дыма и мало тепла. Из банки соленых огурцов и остатков овощей умел сварить отличный суп.

Несколько дней я лежала, подчиняясь своему взбунтовавшемуся телу. Терпеливо пережидала приступы онемения ног и это невыносимое ощущение, будто они горят огнем. Мочилась красным и уверяю вас, что унитаз, заполненный красной жидкостью, производит жуткое впечатление. Занавешивала окна, не в состоянии терпеть отражавшийся от снега яркий мартовский свет. Боль терзала мой мозг.

У меня есть одна Теория. А именно: произошла ужасная вещь, человеческий мозжечок оказался неправильно подсоединен к мозгу. Возможно, это крупнейший сбой в нашем программном обеспечении. Неудачное решение конструктора. А следовательно, мы – как модель – подлежим замене. Будь наш мозжечок соединен с мозгом, мы бы обладали исчерпывающими знаниями о собственной анатомии, о том, чтó происходит внутри нашего тела. Ага, говорили бы мы себе, упал уровень калия в крови. В третьем шейном позвонке ощущается напряжение. Периферическое кровяное давление сейчас низкое, надо подвигаться, а после вчерашних яиц под майонезом уровень холестерина достиг верхней границы, поэтому – следим за питанием.

У нас есть тело, этот обременительный груз, мы, в сущности, ничего о нем не знаем и нуждаемся в различных Орудиях, чтобы узнавать о самых естественных процессах. Разве это не возмутительно, что в прошлый раз, желая проверить, чтó происходит в моем желудке, врач назначил гастроскопию? Пришлось глотать толстенную трубку, и только с помощью камеры удалось разглядеть мое нутро. Единственное грубое и примитивное орудие, которым нас одарили в качестве компенсации, – боль. Ангелы, если они существуют, животики надорвали со смеху. Получить тело и ничего о нем не знать. Без инструкции по эксплуатации.

К сожалению, эта ошибка была допущена в самом начале, как и все прочие.

Хорошо, что у меня снова изменился режим сна; я засыпала на рассвете и просыпалась после полудня, может, интуитивно защищаясь от дневного света и вообще от дня, всего, что с ним связано. Я просыпалась, а может, все это происходило во сне, и часто слышала шаги Девочек на крыльце, их топот, и мне казалось, что все случившееся в последнее время было мучительным бредом, вызванным лихорадкой. Это были прекрасные мгновения.

В полусне я также думала о Чехии. Перед моими глазами возникала граница, а за ней эта замечательная, ласковая страна. Все там озарено солнцем, позолочено светом. Поля дышат спокойствием у подножия Столовых гор, которые, казалось, выросли только ради красоты этой картины. Дороги прямые, ручьи чистые, в загонах возле домов пасутся Олени и Муфлоны; во ржи носятся Зайчата, а к комбайнам привязывают колокольчики, чтобы осторожно отгонять их на безопасное расстояние. Люди не торопятся и не пытаются во всем друг друга переплюнуть. Не строят воздушных замков. Им хорошо такими, какие они есть, и с тем, что имеют.

Недавно Дэн рассказал мне, что в маленьком магазине в чешском городе Наход обнаружил неплохое издание Блейка, и теперь мы представляем себе, как эти добрые люди, живущие по ту сторону границы и общающиеся на ласковом, детском языке, по вечерам, после работы, растапливают камин и читают Блейка. И возможно, сам Блейк, будь он жив, увидев все это, сказал бы, что есть во Вселенной такие места, где Падения не случилось, мир не перевернулся с ног на голову и остался Эдемом. Человек здесь руководствуется уже не законами разума, глупыми и негибкими, но сердцем и интуицией. Люди не переливают из пустого в порожнее, щеголяя своими познаниями, а, пользуясь воображением, создают удивительные вещи. Государство перестает быть оковами, ежедневным бременем и помогает людям воплотить их мечты и надежды. А Человек является не винтиком в системе, функцией, но свободным Существом. Так мне мечталось, и это делало мое лежание даже приятным.

Иногда мне кажется, что лишь больной действительно здоров.

В первый же день, когда мне стало лучше, я кое-как оделась и, подгоняемая чувством долга, отправилась на свой обход. Я была слаба, словно картофельный росток, вытянувшийся в темноте подвала.

Оказалось, что подтаявший снег сорвал водосточный желоб на доме Писательницы и вода стекает прямо по деревянной стене. Грибка не избежать. Я позвонила, но, разумеется, ее не было дома, а может, и в Польше. Это означало, что с желобом мне придется разбираться самой.

Это загадка, почему любой вызов пробуждает в нас подлинную витальность. Мне действительно стало лучше, только левую ногу продолжала терзать боль, подобная электрическому току, поэтому я переставляла ее не сгибая, точно протез. Потом, когда дело дошло до лестницы, я вообще перестала думать о Недугах. Забыла о боли.

Не меньше часа я стояла на этой лестнице в неудобной позе с вытянутыми руками и безуспешно пыталась закрепить водосточный желоб специальными хомутами. К тому же один из них оторвался и, вероятно, лежал где-нибудь в сугробе возле дома. Можно было бы дождаться Дэна, который собирался вечером привезти новое четверостишие и продукты, но Дэн хрупкий, у него маленькие, почти девичьи ладони, и, что там говорить, он немного неловок. Я говорю это любя. Это не изъян. Столько черт и Свойств на свете, что можно щедро одарить каждого, думала я.

С лестницы я обозревала изменения, которые принесла на Плоскогорье оттепель. Кое-где, особенно на южных и восточных склонах, появились темные пятна – там зима отводила свои войска, однако все еще удерживала позиции на межах и у леса. Весь Перевал был белым. Почему распаханная земля теплее, чем земля, поросшая травой? Почему в лесу снег тает быстрее? Почему у ствола дерева образуется в снегу круглое углубление? Может, деревья теплые?

Я задала эти вопросы Матохе. Пошла к нему, чтобы попросить помочь мне с водосточным желобом. Матоха беспомощно взглянул на меня и ничего не ответил. Дожидаясь, пока он соберется, я рассматривала диплом участника соревнований по сбору грибов, ежегодно организуемых Обществом грибников «Боровик».

– Я и не знала, что ты так хорошо собираешь грибы.

Матоха мрачно усмехнулся и, по своему обыкновению, промолчал.

Мы вместе пошли в его мастерскую, которая напоминала операционную – столько там разных ящичков и полочек, и на каждой какое-нибудь Орудие, особое, придуманное для конкретного мелкого действия. Он долго шарил в коробке, наконец вытащил оттуда кусок плоского алюминиевого провода, свернутого в незамкнутое кольцо.

– Хомут, – сказал Матоха.

Слово за словом, медленно, словно преодолевая прогрессирующий паралич языка, он признался мне, что в последние недели ни с кем не разговаривал и, похоже, слегка утратил способность к членораздельной речи. Наконец, то и дело откашливаясь, сообщил, что Большая Ступня умер, подавившись костью. И что это был несчастный случай. Говорят, вскрытие подтвердило. Сын сказал.

Я засмеялась.

– Мне казалось, что Полиция способна на более впечатляющие открытия. То, что он подавился, было ясно с первого взгляда…

– С первого взгляда ничего не бывает ясно, – возразил Матоха; учитывая его характер, можно сказать, что возразил он очень решительно, так, что эти слова врезались мне в память.

– Ты же знаешь, чтó я об этом думаю, правда?

– Что?

– Помнишь тех Косуль, которых мы видели возле его дома? Это они его убили.

Он умолк и начал очень внимательно разглядывать хомут.

– Как?

– Как, как… Точно я не знаю. Может, просто напугали в тот момент, когда он, точно варвар, поедал их сестру.

– Хочешь сказать, что это была динтойра? Заговор Косуль?

Я долго молчала. Похоже, Матохе требуется немало времени, чтобы собраться с мыслями, а потом их переварить. Ему следует потреблять больше соли. Я уже говорила, что соль делает человека сообразительнее. Матоха медленно натягивал валенки и тулуп.

Когда мы шли по мокрому снегу, я сказала:

– А Комендант в колодце?

– Ты о чем? Хочешь знать причину смерти? Не знаю. Он не рассказывал.

Матоха имел в виду Черное Пальто.

– Нет-нет, я знаю причину смерти в колодце.

– И что это за причина? – спросил он так, словно это его нисколько не интересовало.

Поэтому я ответила не сразу, а подождала, пока мы дошли до мостика и двинулись к дому Писательницы.

– Та же самая.

– Костью, что ли, подавился?

– Не ехидничай. Его убили Косули.

– Подержи лестницу, – отозвался Матоха.

Он поднялся по ступенькам и стал возиться с водосточным желобом, а я продолжала излагать свою теорию. Сослалась на свидетеля – Дэна. Мы с Дэном знали больше других, так как первыми оказались на месте происшествия и видели то, чего Полиция потом уже не могла заметить. Когда они приехали, было темно и мокро. Снег таял на глазах и стер самое главное – те странные следы вокруг колодца, много, сотни, а может, и больше – маленькие, круглые, словно Человека окружило стадо Косуль.

Матоха слушал, но не отвечал, на сей раз из-за того, что держал во рту шурупы. Поэтому я продолжила: может, сначала Комендант ехал на машине и зачем-то остановился. Может, Косуля, одна из убийц, прикинулась больной, а он обрадовался, что попалась легкая добыча. Стоило Коменданту выйти, Косули окружили его и начали теснить к колодцу.

– У него была окровавлена голова, – отозвался сверху Матоха, прикрутив последний шуруп.

– Да, потому что он ударился, падая в колодец.

– Готово, – сказал Матоха после долгой паузы и начал спускаться.

Водосточный желоб действительно держался на новом алюминиевом хомуте. Старый небось отыщется через месяц, как сойдет снег.

– Лучше никому не рассказывай об этой теории. Она очень неправдоподобна и может тебе навредить, – посоветовал Матоха и, не глядя на меня, отправился домой.

Я подумала, что он тоже считает меня сумасшедшей, как и все остальные, и мне стало обидно.

Ну что ж. Блейк писал: «В Противоборстве суть истинной Дружбы».

* * *

Меня снова вызвали на допрос, заказным письмом, которое привез Почтальон. Ему пришлось взбираться на Плоскогорье, поэтому он был сердит и не преминул мне это продемонстрировать.

– Следует запретить людям селиться так далеко, – заявил он с порога. – Какой вам прок от того, что вы тут попрятались от мира? Он все равно вас достанет. – В его голосе слышалось злорадство. – Подпишите вот здесь, повестка из Прокуратуры.

Да уж, Почтальон не относился к числу друзей моих Девочек. Они всегда ясно давали мне понять, что не любят его.

– Ну и как оно – жить в башне из слоновой кости, над головами плебса, задрав нос до облаков? – поинтересовался Почтальон.

Вот этого я не люблю в людях больше всего – ледяной иронии. Очень трусливая позиция; что угодно можно высмеять, принизить, ни разу ни во что не вмешаться, ни с чем не ощутить связи. Жить, словно импотент, который сам никогда не изведает наслаждения, однако сделает все, чтобы отвратить от него и других. Ледяная ирония – главное оружие Уризена. Броня бессилия. Причем у этих умников всегда имеется какое-нибудь мировоззрение, которое они с триумфом пропагандируют, хотя, если прижать их к стенке и расспросить поподробнее, окажется, что все их теории состоят из тривиального и банального. Я бы никогда не решилась назвать кого-нибудь просто глупым и не хотела априори осуждать Почтальона. Я пригласила его сесть и сделала кофе, такой, какой любят Почтальоны, – крепкий, заваренный в стакане. Угостила пряниками, которые пекла еще до праздников, – надеюсь, не зачерствели и зубы он себе не поломает.

Почтальон снял куртку и сел за стол.

– Я таких повесток много в последнее время разношу, думаю, это все из-за смерти Коменданта, – сказал он.

Мне было очень любопытно, кто еще получил письма из Прокуратуры, но я не подала виду. Почтальон ждал вопроса, который так и не последовал. Он ерзал на стуле, прихлебывал кофе. Однако я умела держать паузу.

– Например, я такие повестки разнес всем его дружбанам, – сказал наконец Почтальон.

– Вот как, – равнодушно отозвалась я.

– Все они друг друга стоят, – начал он медленно и осторожно, но я догадалась, что Почтальон входит в раж и остановиться ему будет нелегко. – Дорвались до власти. Откуда у них такие автомобили, такие особняки? Вот у этого, к примеру, Нутряка? Неужто вы верите, что он на бойне так поднялся? – Почтальон красноречиво оттянул нижние веки, обнажив слизистую оболочку. – Или на лисах! Всё это для виду, пани Душейко.

Мы немного помолчали.

– Говорят, это была одна банда. Кто-то ему помог упасть в тот колодец, уж поверьте мне, – с величайшим удовлетворением заметил Почтальон.

Его потребность в перемывании косточек ближним была столь велика, что и за язык не приходилось тянуть.

– Все знают, что они играли в покер на большие деньги. А этот его новый ресторан «Касабланка» – просто бордель, где живым товаром торговали.

Мне показалось, что тут уж Почтальон загнул.

– Говорят, они переправляли из-за границы дорогие иномарки. Ворованные. Мне один человек, не буду называть фамилию, говорил, что видел у нас тут на рассвете крутой «БМВ». Откуда бы, интересно? – задал Почтальон риторический вопрос, ожидая, очевидно, что, услышав подобную сенсацию, я просто в обморок упаду.

Вероятно, многое из того, что он рассказывал, было высосано из пальца.

– Брали огромные взятки. А откуда у них такие тачки, как, например, у Коменданта? С полицейской зарплаты? Скажете, власть в голову ударяет? Ну и будете правы. Человек теряет ощущение границ. Распродали нашу Польшу за гроши. Я Коменданта знаю с давних пор. Когда-то он был обычным милиционером, а в милицию пошел, только чтоб не на стеклокомбинат, как другие. Лет двадцать назад вместе в футбол играли. А теперь он меня знать не хотел. Так вот дорожки у людей расходятся… Я – обыкновенный почтальон, а он – великий Комендант. У меня – «Фиат Чинквеченто», у него – «Джип Чероки».

– «Тойота», – поправила я. – «Тойота Ленд Крузер».

Почтальон тяжело вздохнул, и мне вдруг стало его жалко, потому что, видимо, он тоже принадлежал к числу невинных, а теперь желчь заливает сердце. Ему наверняка тяжело. Небось из-за этой горечи он такой злой.

– Бог сотворил человека Счастливым и Богатым, и лишь хитроумие распорядилось так, что невинные бедны, – не слишком точно процитировала я ему Блейка. Впрочем, я и сама так считаю.

Только слово «Бог» беру в кавычки.

* * *

Когда после полудня приехал Дэн, выяснилось, что он простужен. Сейчас мы трудились над Mental Traveller и, еще не успев начать, поспорили, следует ли переводить заглавие как «Духовный странник» или «Странник духа». Дэн, чихая, декламировал:

 
I travel’d thro ‘a Land of Men,
A Land of Men & Women too,
And heard & saw such dreadful things
As cold Earth wanderers never knew.
 

Сперва каждый писал собственный вариант, потом мы их сравнивали и начинали переплетать наши идеи. Это немного напоминало логическую игру, какой-то усложненный «Скрэббл».

 
Я странник был. В краю Мужей
и Жен мои пути прошли.
Едва ль кто столько страшных див
видал из странников Земли.
 

Или:

 
Я странствовал в земле Людей,
где были Жены и Мужья.
Кто на Земле знал страх сильней,
Чем то, что видел, слышал я!
 

Или:

 
Я странник был в стране Мужей,
в стране Мужей и с ними – Жен.
Кто по суровой брел Земле,
Едва ль, как я, был в страх введен.
 

– А чего мы, собственно, так уперлись в этих «Мужей» или «Людей» в конце строки? – спросила я. – Что, если закончить словом «край» и с ним рифмовать? Например, «рай» или «май».

Но Дэн молчал, грыз ногти и наконец торжествующе предложил:

 
Я странник – по земле Мужчин
И Женщин путь мой пролегал.
В холодном нашем Мире кто б
Знал ужасы, что я узнал.
 

Мне это «знал… узнал» не слишком нравилось, но мы сразу сдвинулись с мертвой точки, и к десяти часам текст был готов. Потом мы ели запеченные корни петрушки с маслом. И еще рис с яблоками и корицей.

После этого замечательного ужина, вместо того чтобы анализировать сложные места у Блейка, мы невольно вернулись к делу Коменданта. Дэн неплохо ориентировался в том, что известно полиции. У него ведь имелся доступ к полицейской сети. Конечно, всего он не знал. Следствие по делу о смерти Коменданта передали в высшие инстанции. Кроме того, Дэн был обязан хранить служебную тайну, но на меня это не распространялось. Кому я могла рассказать доверенный мне страшный секрет? Я даже сплетничать не умею. Поэтому Дэн обычно много чем со мной делился.

Итак, удалось установить, что Комендант погиб, ударившись головой обо что-то твердое, скорее всего когда рухнул в полузасыпанный колодец. Также выяснилось, что он был пьян, и это должно было смягчить падение, поскольку алкоголь расслабляет мышцы. Тем не менее ушиб у него вроде слишком сильный для обычного падения в колодец. Чтобы получить такой, Комендант должен был свалиться с многометровой высоты. Однако другого объяснения не нашли. Удар пришелся в висок. Орудия предполагаемого убийства нет. Улик нет. Собрали немного мусора – фантики от конфет, полиэтиленовые пакеты, старые жестянки, использованный презерватив. Погода была ужасная, а спецгруппа прибыла довольно поздно. Сильный ветер, дождь и резкая оттепель. Мы оба очень хорошо запомнили эту Ночь. Сфотографировали странные отпечатки на земле, те, о которых я говорила, будто это следы копыт Косуль. Но Полиция не уверена, были ли там вообще эти следы, а если и были, то связаны ли они каким-то образом со смертью Коменданта. В подобных обстоятельствах проверить это невозможно. И следы ботинок нечеткие.

Оказалось однако – сенсация! – что при Коменданте нашли двадцать тысяч злотых в засунутом за пояс брюк сером конверте. Деньги были аккуратно разложены на две пачки, перехваченные аптечными резинками. И это удивляет следователей больше всего. Почему предполагаемый убийца их не забрал? Не знал об их существовании? А если это был тот, кто дал Коменданту эти деньги? Но за что? Если повод неизвестен, скорее всего, дело в деньгах. Так принято считать, но мне кажется, это чудовищно упрощенный подход.

Предполагали также несчастный случай, но это была слабая версия. Потому что тогда получалось, что Комендант спьяну искал, куда бы спрятать деньги, упал в Колодец и умер.

Однако Дэн настаивал, что это Убийство.

– Мне это вся моя интуиция подсказывает, мы ведь оказались там первыми. Помнишь – в воздухе буквально пахло преступлением?

Я была того же мнения.