Текст книги "Тень на камне. Исторический детектив"

– В чем дело? – в недоумении покосился на него Руф, насмешливо приподнимая бровь. – Сражен наповал взглядом местной красотки?

– Патрон, вон те двое, что сейчас заворачивают за угол таверны, – запинаясь, произнес агент. – Видите?

– Ну?

– Мне показалось… Высокий мужчина очень напоминает… Вы не поверите!

– Кого?

– Саллая.

Руф нахмурился и снова устремил взгляд в указанном направлении, но подозрительные чужаки уже скрылись из виду.

Он решительно затряс головой:

– Не может этого быть. Сегодня рано утром как раз прибыл гонец из Рекема с очередным донесением…

– От Курсора?

– Да-да. Курсор докладывает, что видит Саллая ежедневно, пытаясь выполнить мое задание – ты знаешь, какое. Но пишет, что пока подобраться к нему нет никакой возможности, – Саллай руководит подготовкой переезда царского двора в Бостру и постоянно на людях. Так что он никак не может быть в Дамаске. Да и что ему здесь делать? Ты обознался, друг мой. Думаю, это результат плотного общения с нашим высокопоставленным шефом, – Руф озорно подмигнул агенту и ехидно добавил. – Что, впрочем, неудивительно при той форме обращения, на которую он только и способен.

Молест засмеялся и энергично закивал:

– Да уж, я от его воплей весь словно окоченел. Только сейчас начало отпускать. Думаю, вы правы – мне показалось, потому что я все время об этом думал. Конечно, Саллай не оставит царя в такое сложное время.

– Вот именно. К тому же ему следует подумать и о собственной безопасности. Полагаю, он усилил личную охрану. Мы ведь выдали себя.

– Но покушение сорвалось.

– Ну и что? Он достаточно умен, чтобы понять, что мы повторим попытку. И он наверняка принял меры.

– Проклятье! Это я виноват!

– Все в порядке. У меня есть блестящий план. Сейчас подкрепимся перед дорогой, и я посвящу тебя в детали, – Руф ободряюще похлопал своего агента по плечу, и они скрылись в дверях той самой таверны, возле которой Молест заметил заинтересовавших его незнакомцев.

Между тем двое мужчин, бывшие предметом беседы римских разведчиков, продолжали свой путь, который вскоре привел их на окраину города, где в скромной хижине жил философ Афраний.

Египтянин по происхождению, он получил блестящее образование в Афинах, затем долгие годы провел в путешествиях, обойдя все провинции империи, побывал также в Парфии, а затем несколько лет прожил в Вавилонии, изучая астрономию и математику. Наконец, будучи уже в преклонных летах, Афраний осел в Дамаске и основал собственную философскую школу.

Его учение, своеобразно сочетающее прагматические воззрения эллинов с эзотерикой египетских магов и глубиной мысли халдейских мудрецов, оказалось слишком смелым и необычным для большей части образованного общества и не пользовалось массовым успехом, однако привлекало к нему думающих молодых людей, которых не удовлетворяли общепринятые представления и знания, полученные в гимназиях римского образца. Впрочем, Афраний не стремился к широкой известности и неохотно брал учеников. Тем не менее, когда шесть месяцев назад в его дом постучался бедно одетый юноша с серьезными глазами, назвавшийся Забдатом, сыном горшечника из Бостры, и попросил взять его в обучение, он согласился. И не пожалел о своем решении – новый ученик не раз поражал его глубокими познаниями в самых разных областях и неожиданными поворотами мысли.

Достигнув места назначения, путники постучали в дверь ветхого жилища и, услышав приглашающий возглас философа, вошли в небольшую квадратную комнату с низким потолком и довольно скудной обстановкой. Простая глиняная лампа скупо освещала грубо сколоченный стол и две деревянные скамьи, с одной из которых им навстречу поднялся худой сутулый человек лет шестидесяти с седыми волосами и проницательными глазами на изрезанном морщинами лице. Афраний был одет по-домашнему – в одной подпоясанной ремнем тунике коричневатого цвета. Символ его статуса – традиционная философская мантия – небрежно свисала со спинки стоящего в дальнем углу старенького кресла.

– Мир тебе, учитель.

– Рад видеть тебя, Забдат. Проходи. Кого это ты привел ко мне?

– Это Саллай, ближайший друг и советник моего отца.

– Друг твоего отца всегда желанный гость в моем доме.

Саллай почтительно поклонился:

– Благодарю.

– Учитель, я пришел проститься.

Афраний, освобождавший для гостей от папирусных свитков широкую скамью, медленно разогнулся и пристально взглянул на своего ученика.

– Вот как? Ты хочешь покинуть меня?

– Не хочу. Но отец требует, чтобы я немедленно вернулся.

– Может быть, мне удастся уговорить его? – задумчиво сказал философ и перевел взгляд на Саллая. – Что если я напишу ему письмо?

Тот решительно покачал головой:

– Боюсь, это не поможет, обстоятельства изменились.

– Ну что ж, – печально сказал Афраний, опуская глаза. – Ты волен поступать как знаешь, Забдат. Хотя мне очень больно отпускать тебя. Я полюбил тебя как сына.

– Послушай, Саллай, я не могу… – юноша порывисто повернулся к своему спутнику. – Я должен сказать ему, – и, прежде чем тот успел возразить, взял обе руки Афрания в свои и горячо заговорил. – Прости меня, учитель. Я обманул тебя. Мой отец не горшечник из Бостры, я сын царя Набатеи Раббэля. Римляне наши враги, поэтому я не мог находиться в римской провинции под своим именем. Мне ужасно не хочется оставлять тебя, но, как передал отец, скоро начнется война, и я должен быть с моим народом. Таков мой долг.

– Как твое настоящее имя? – мягко спросил Афраний.

– Меня назвали Обода, в память моего царственного прапрапрадеда, который правил страной более ста лет назад.

– Так вот, Обода, я хочу тебе сказать, что понимаю тебя. Ты прав: каждый должен выполнять свой долг. Иди, и будь смел, как ты был смел в своих идеях, и мудр, как ты был мудр в своих поступках, – он крепко обнял юношу. – Прощай, не забывай меня.

– Я всегда буду помнить тебя, учитель. Прощай.

Обода, едва сдерживая слезы, поспешил выйти из дома. За ним, вежливо простившись с философом, последовал Саллай. Он был очень недоволен тем, что царевич раскрыл себя, но, понимая состояние юноши, удержался от упреков. На улице к ним присоединился гер Бафиу – доверенный слуга Саллая, которого тот всегда брал с собой в поездки.

Они молча дошли до постоялого двора, где их ждала закрытая повозка с высоким кузовом, запряженная парой гнедых лошадей. Возница, в ожидании хозяев болтавший со служанками, живо бросился к экипажу и распахнул дверцу.

– Выезжаем немедленно, Тайму, – хмуро бросил ему Саллай. – К ночи мы должны быть в Бостре.

– Слушаюсь, господин мой, – проворный возница ловко запрыгнул на низкое сиденье, рядом с ним примостился Бафиу.

Тайму взмахнул кнутом и энергично выкрикнул:

– Йелла!

Лошади тронулись с места, и повозка резво покатила по мощеной дороге с многочисленными выбоинами, оставленными ободьями тяжелых римских колесниц.

– Я бы предпочел вернуться верхом, – недовольно заметил Обода своему спутнику. – Это намного быстрее. Зачем трястись четыре дня в этой колымаге? Не понимаю.

– Так безопаснее.

– Я не боюсь опасности.

– Не сомневаюсь, – сухо ответил Саллай. – Зато я боюсь. За тебя, мой друг, я отвечаю перед государем.

Обода молча пожал плечами.

– Кстати, о безопасности, – продолжал царский советник. – Мне бы очень хотелось знать, куда ты ходил вчера вечером после того, как мы расстались.

– Никуда.

– Это неправда, Обода, – Саллай тоном постарался смягчить упрек. – Ты сказал, что пойдешь спать, и поднялся в свою комнату. Но, когда чуть позже я постучал к тебе, мне никто не ответил.

– Возможно, я спал и не слышал.

– Однако я забеспокоился, не получив ответа, и заглянул в комнату. Она была пуста. Я бы просил…

Царевич нетерпеливо прервал его:

– Послушай, Саллай. Я не люблю лгать, но есть вещи, о которых я не могу сказать даже тебе. Прости и не спрашивай больше об этом. Я выполняю волю моего отца и возвращаюсь. Этого достаточно.

– Но, Обода…

– Это приказ, – голос царевича стал жестким.

– Слушаюсь, – Саллай подчеркнуто вежливо склонил голову и замолчал.

На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь цоканьем копыт по каменной мостовой и невнятными возгласами возницы, привычно покрикивающего на лошадей.

Обода не выдержал первым:

– Ну не сердись, – юноша мягко положил ладонь на руку Саллая. – Ведь мы же друзья. И ты знаешь, что ты мой единственный друг. Настоящий.

– У настоящих друзей нет тайн друг от друга.

– А у меня и нет тайн от тебя. Но о том, где я был вчера, я не могу рассказать. Это не мой секрет. Поверь, иначе я не стал бы скрывать. Ну скажи, что ты не сердишься.

– Хорошо, – Саллай улыбнулся. – Не сержусь. Но мне нужно поговорить с тобой кое о чем… не очень приятном.

– Говори.

– Теперь твоя очередь сказать, что ты не будешь сердиться.

– Обещаю.

– Дело вот в чем, – Саллай замялся. – Твой отец поручил мне попросить тебя об одолжении.

– Одолжении?

– Видишь ли, государя очень огорчает твое враждебное отношение к его новой супруге. Конечно, я понимаю тебя – ты очень любил свою мать, и тебя сейчас возмущает то, что может показаться оскорблением ее памяти. Но когда ты станешь старше, Обода, и узнаешь любовь, ты поймешь, что в отношениях между мужчиной и женщиной все очень сложно и что человек не всегда властен над своими чувствами…

– Я ничего не имею против мачехи, если ты к этому ведешь, – нетерпеливо перебил его царевич.

– Но, друг мой, прости за дерзость, ты вел себя довольно грубо по отношению к царице, и государь, и я тоже, конечно, хотели бы надеяться, что это останется в прошлом.

– Я сожалею о своем поведении и впредь намерен полностью соблюдать этикет.

– Да? Замечательно… – растерянно проговорил Саллай. На его лице появилось озадаченное выражение.

– Ну, что же ты замолчал?

– Честно говоря, я не ожидал столь быстрого согласия.

– Так чем ты недоволен? Ты ведь хотел именно этого.

– Разумеется. Но я не понимаю, почему ты так внезапно переменил мнение… – полувопросительным тоном сказал царский советник и внимательно посмотрел на юношу, но тот лишь загадочно улыбнулся.

– Возможно, потому что я стал старше.

– Возможно, – с сомнением протянул Саллай, но больше не стал допытываться.

Он выглянул из экипажа и окинул окрестности внимательным взором.

За беседой седоки не заметили, как повозка выехала за пределы Дамаска и теперь как раз покидала последний пригород сирийской столицы. На перекрестке двух дорог, одна из которых вела на юго-восток – к крупным городам Герасе и Пелле, другая – на юго-запад к Бостре, расположилась уютная харчевня. Вывеска над дверью, изображавшая ломящийся от снеди стол под виноградной лозой, качалась на ветру, словно посылая прощальный привет богатого хлебосольного Дамаска покидавшим его путешественникам.

В тот момент, когда повозка, не останавливаясь у развилки, решительно свернула на дорогу к Бостре, на пороге харчевни показалась тоненькая как тростинка девушка, с головой закутанная в лазурного цвета покрывало. Изящным движением откинув с лица край накидки и заслоняясь ладонью от солнца, она проводила задумчивым взглядом больших темных глаз экипаж, уносящий прочь набатейского царевича, и замерла словно в ожидании некой вести.

– Зейнаб! – вернул ее на землю сердитый окрик выглянувшего из окна осанистого мужчины в дорогом одеянии, в котором без труда можно было угадать преуспевающего дамасского купца. – Что ты там – ворон считаешь? Иди к трапезе, скоро выезжаем.

Девушка вздрогнула и, чуть помедлив, ответила чистым мелодичным голосом:

– Иду, отец, – она бросила последний взгляд вслед удаляющейся повозке и исчезла в дверях харчевни.

רקם

Глава 13

– Как вы догадались, что он член археологической экспедиции, а не турист? – спросил Лыков полицейского.

Смуглый инспектор пожал плечами:

– Это было нетрудно. При нем обнаружили паспорт – русский, виза открыта на год. Визу на такой срок здесь имеют только археологи. Кроме того, он не похож на туриста. Одет, как все ваши, – он кивнул головой на Воронцова, настойчиво втолковывающего что-то невысокому плотного телосложения следователю, который в ответ отрицательно качал головой.

Сергей подошел к руководителю экспедиции:

– Что будем делать?

– Столичный полицейский приказал нам отправляться домой и не мешать им работать, – хмуро ответил Стас. – Я предлагал нашу помощь в осмотре места происшествия, но он отказывается.

– Ну что ж, с полицией не поспоришь. Тем более с чужой.

– Я хотел, чтобы вы как следует осмотрели здесь все.

– Ничего, я приду завтра. Не думаю, что они поставят оцепление. Все-таки туристический объект.

– Но следы…

– Что касается возможных улик, полиция все сделает гораздо профессиональнее, чем я, поверьте, Стас.

– Тогда зачем вы собираетесь сюда возвращаться?

Лыков задумчиво обвел глазами полукруглый грот с высоким потолком, в котором происходила описываемая сцена.

– У меня такое ощущение, очень странное, что разгадка этого ужасного преступления вовсе не в следах, а в чем-то ином.

Воронцов поправил очки и печально посмотрел на озадаченного историка:

– В таком случае нам в самом деле пора домой.

Они уныло побрели к выходу из пещеры. Оглянувшись, Сергей бросил последний взгляд на полицейских, столпившихся возле трупа, накрытого белой простыней.

Выбравшись из расщелины, в которой находилась злосчастная пещера, на дорогу, они забрались в повозку поджидавшего их Халима, и экипаж направился к выходу из Петры.

Ехали молча, каждый думал о своем. В воображении Воронцова рисовались мрачные картины грандиозного международного скандала и консервации работ, а Лыков сосредоточенно перебирал в памяти последние события, пытаясь уловить связь совершенной в прошлом месяце кражи с вчерашним преступлением.

•••

О том, что убийство Олега произошло вчера вечером, археологи узнали от следователя Главного полицейского управления Иордании. Это было первое, о чем он сообщил, появившись на раскопе в половине четвертого.

Али Аскаб был невысоким крепкого сложения мужчиной лет тридцати. Его смуглое выразительное лицо очень оживляли маленькие черные усики.

– Врач определил время смерти между девятью вечера и полуночью, – заявил он обступившим его русским, – поэтому я хотел бы получить отчет о местопребывании каждого из вас в указанное время.

– Постойте, – с недоумевающим видом обратился к нему Лыков. – Разве вы не собираетесь сначала попросить нас опознать тело? Может быть, это и не Сироткин вовсе?

– Да-да, это само собой разумеется, – снисходительно обронил иорданец. – Я просто хочу, чтобы, пока мы с вашим руководителем будем на опознании, все подготовились. Это сэкономит время.

– Может быть, вы позволите нам подготовиться в доме? – хмуро буркнул Пьер. – Пока вы будете ездить туда-сюда, стемнеет, а вечером здесь холодновато.

– Да и вам так будет удобнее, – поддержал Бортко Стас.

Следователь кивнул:

– Не возражаю. Ну что, поехали? – бросил он, адресуясь к Воронцову.

– Э-э… конечно. Только я бы хотел попросить вас… – Стас нерешительно посмотрел на Сергея, тот кивнул, и он продолжил. – Я хотел бы, чтобы с нами поехал еще мой коллега. Видите ли, он может оказать помощь…

Иорданец нетерпеливо махнул рукой:

– Хорошо-хорошо, пусть едет.

Поскольку автомобилям путь в исторический комплекс был запрещен, следователю пришлось передвигаться по Петре на таком нетрадиционном для полиции виде транспорта, как двуколка, запряженная осликом. В этом сооружении Али Аскаб в сопровождении местного инспектора и отправился к месту преступления. Воронцов и Лыков в повозке Халима следовали за ним.

Улица фасадов, возле здания театра делавшая крутой изгиб к северу, вскоре привела их к центральной части Петры. Двуколка миновала украшенный четырьмя гигантскими полуколоннами фасад трехэтажного здания, названного Гробницей с урной, и остановилась в нескольких метрах от следующего памятника набатейской архитектуры, известного как Шелковая гробница. Между ними в скалах имелась расщелина, в которую первым, указывая путь, шагнул инспектор.

В ущелье располагалось насколько пещер, служивших, вероятно, жилыми домами, в некоторых сохранились даже остатки деревянных дверных проемов. Вход в третью по счету пещеру охранял полицейский. Следователь обернулся к русским и жестом пригласил внутрь.

Пещера оказалась полукруглой и очень маленькой по размеру, не считая высоченного потолка невероятного иссиня-багрового цвета, переходящего по краям в контрастные желто-малиновые оттенки. Стены грота тоже были очень красивых голубовато-пепельных тонов, однако нежные цветовые переливы сейчас никого не интересовали. Глаза вошедших были прикованы к лежащему в центре человеческому телу, накрытому белой тканью.

– Мы ничего здесь не трогали, – доложил инспектор. – Убитый лежит лицом вниз.

– Одна колотая рана. Ударили кинжалом сзади, в основание головы, – деловито доложил сухощавый человек с медицинским чемоданчиком, подходя к следователю. – Думаю, он не ожидал нападения. Следов борьбы нет.

– Мне передали, что местный врач определил время смерти между девятью и полуночью, – полувопросительно сказал Аскаб.

Медэксперт усердно закивал:

– Да-да. Это верное заключение. Я тоже так считаю.

– На основании чего?

– Во-первых, на раздражение не реагируют никакие группы мышц, включая глазные. Стало быть, двенадцать часов с момента смерти точно прошло. Во-вторых, температура тела сравнялась с температурой окружающего воздуха. Я измерял в подмышечной впадине, где это происходит за шестнадцать часов, но следует учесть, что ночью было холодно, процесс мог пройти несколько быстрее. В-третьих, по секундомеру я подсчитал, за какое время происходит восстановление трупных пятен. Получается, что он не мог быть убит позже полуночи.

– Понятно, понятно. Я что хочу сказать: три часа это все-таки многовато. Как бы нам сузить этот интервал?

Доктор обиженно поджал губы:

– Но это всего лишь предварительная прикидка по результатам видимых данных. После вскрытия смогу сказать точнее.

– Отлично. Именно это я и хотел услышать. Итак, – Али Аскаб развернулся в сторону Воронцова, который не отрываясь смотрел на белую ткань. – Начнем опознание.

Он сделал знак полицейскому, стоявшему возле трупа, и тот резким движением откинул простыню. Сергей и Стас в волнении уставились на тело человека со светлыми коротко стрижеными волосами, лежащего на животе, раскинув руки.

– Одет как Олег, – хрипло сказал Воронцов, обращаясь к следователю. – Но…

Тот понимающе кивнул и приказал:

– Поднимите ему голову, только осторожно, чтобы не изменить положения тела.

Инспектор встал на одно колено и приподнял голову убитого, чуть повернув, так чтобы было видно лицо. Лыков услышал, как стоящий рядом с ним Воронцов издал короткий сдавленный звук.

Но тут же он взял себя в руки и тихо произнес задыхающимся голосом:

– Да. Это Сироткин.

Лыков перевел взгляд на следователя. Али Аскаб, внимательно за ними наблюдавший, помолчал, затем задумчиво произнес:

– Так.

•••

Пока историк предавался воспоминаниям, повозка под умелым управлением Халима успела покинуть Петру и теперь подъезжала к дому, в котором жили участники экспедиции.

В ожидании следователя Воронцов распорядился подать ужин пораньше. Однако усилия Самира на этот раз пропали даром: почти никто не притронулся к еде – все были слишком подавлены и ошеломлены происшедшей трагедией. За столом сидели молча: говорить о постороннем не хотелось, а о случившемся – не было сил.

В конце печальной трапезы Воронцов попросил не расходиться:

– Думаю, нам всем лучше пройти в салон. Следователь, вероятно, скоро будет.

Так же в молчании археологи потянулись в находящуюся почти напротив столовой комнату, именуемую салоном.

Не успели все рассесться, как в открытую дверь заглянул Фейсал и кратко доложил:

– Шурта.

– А-а, вот и полиция, – перевел Марков слова охранника. – Не заставила себя ждать.

Следователь вошел стремительным шагом и сразу направился к стоящему в центре комнаты столу. Водрузив на него внушительных размеров кейс, он принялся вытаскивать оттуда различные предметы: набор ручек, довольно потрепанный блокнот, бланки протоколов, диктофон. Затем он сделал знак сопровождавшему его парнишке в цивильной одежде, и тот, придвинув стул, пристроился сбоку. Завершив приготовления, следователь наконец переключил внимание на присутствующих.

Откашлявшись, он оглядел притихших археологов и обратился к Воронцову:

– Ну что ж, начнем с вас, пожалуй. Расскажите, что вы делали вчера начиная с половины девятого и до полуночи.

– Одну минуту, – раздался из кресла у журнального столика резкий голос Черткова. – Сначала я хочу кое-что уточнить. Это что, допрос?

– Ни в коем случае. Это всего лишь беседа с целью сбора информации для оперативных целей. Ваши ответы будут фиксироваться на диктофоне, параллельно мой помощник будет вести протокол опроса. Надеюсь, возражений нет?

– Нет, – ответил Аркадий после еле заметной паузы.

– Тогда прошу, – Али Аскаб сделал приглашающий жест руководителю экспедиции, уселся рядом с помощником и включил диктофон.

Стас подошел к столу и сел напротив иорданцев. Он немного нервничал и от этого говорил чуть медленнее, чем обычно:

– Вы сказали, с полдевятого… Собственно, мы все вчера как раз в половине девятого отправились на вечернюю экскурсию в Петру.

– И Сироткин?

– Да, конечно. У нас был товарищеский ужин в честь наших коллег из Англии, а потом экскурсия до половины одиннадцатого.

– Значит, вы утверждаете, что в течение этих двух часов каждый участник экспедиции находился у вас на виду и ни разу не исчезал из поля зрения?

– Нет, что вы! Я этого не утверждаю, – растерянно ответил Воронцов. – Народу было очень много, и я не могу сказать, что постоянно видел всех. Периодически мелькали в толпе знакомые лица, но так чтобы все время… нет.

– По-моему, это естественно, – снова вмешался Аркадий. – Мы ведь уже вышли из детского возраста, чтобы нас водили за ручку, – проворчал он недовольным тоном.

Следователь предостерегающе поднял руку:

– Попрошу без реплик с мест. Каждый получит возможность высказаться, – он холодно посмотрел в сторону Черткова, затем вновь обратился к Воронцову. – Будьте внимательны: перечислите тех, кто был у вас на глазах все время, пока шла экскурсия.

Тот сосредоточенно сдвинул брови и несколько минут молчал, затем огорченно развел руками:

– Постоянно я видел лишь гостей – профессора Коллинза и Меллоуна, а из наших – только Лидию Горскую и Сергея Лыкова. Мы держались вместе. Остальные постепенно как-то потерялись в толпе.

– Понятно. Теперь такой вопрос: когда вы в последний раз видели Сироткина?

– Дайте подумать. Олег сначала шел с нами. На площади мы продолжили спор относительно Аль-Хазне. Помню, когда экскурсовод завел свою волынку… виноват, начал свой рассказ, мы как раз дебатировали по поводу происхождения набатеев, так как история Петры в популистском изложении туристического гида, как вы, надеюсь, понимаете, была нам малоинтересна. Олег еще настаивал на том, что неверно отождествлять набатеев с потомками упомянутого в Библии сына Измаила Небайота по причинам языкового характера, а потом… потом он исчез куда-то, и больше я его не видел. Видите ли, мое внимание тогда было целиком отдано гостям, поскольку мой долг хозяина…

– Да-да, я понял, – Али энергично кивнул. – Что вы делали после экскурсии?

– Мы с Лидой и Сергеем проводили англичан до их отеля.

– Название?

– «Петра Палас». Он метрах в пятистах от входа в туристическую зону.

– Знаю. Дальше.

– Там мы выпили по бокалу вина в баре и пошли домой.

– Который был час, когда вы вернулись?

Воронцов растерянно потер лоб:

– Который час? Постойте…

– Без десяти минут двенадцать, – подсказал Лыков, внимательно слушавший беседу, прислонившись к притолоке возле двери.

Следователь крутанулся в его сторону:

– Вы уверены?

– Абсолютно. Я посмотрел на часы, как только переступил порог.

– А ваши часы верны? Можно взглянуть?

Сергей подошел к столу и протянул руку.

– Так. Все точно. Благодарю, – Али с интересом взглянул на историка, затем вновь повернулся к руководителю экспедиции. – И вас тоже.

Воронцов устало поднялся и прошел в конец комнаты, где на диване расположились Марков, Бортко и доктор.

Иорданец помолчал несколько секунд, затем сказал:

– Теперь попрошу высказаться тех, кто не был упомянут вашим руководителем. Начнем с вас, мадам, – обратился он к забившейся в кресло у двери Дине. – Ваше имя?

– Мое? – Дина испуганно подняла глаза на следователя. – Дина… Дина Леруа. Я художница, – она неуверенной походкой подошла к столу и заняла место Воронцова, нервно сплетая и расплетая пальцы.

– Ну-с, итак?

– Я была на экскурсии вместе со всеми.

– До самого конца?

– Да-а… да.

– Кто из ваших коллег может это подтвердить?

– Подтвердить что?

– Что вы никуда не отлучались с экскурсии.

– То есть… Разве в этом есть необходимость?

– Я могу подтвердить, – раздался твердый голос Пьера. – Мы с Диной вместе слушали гида, а после окончания экскурсии отправились домой.

– И во сколько вы вернулись?

– Вероятно, в районе полуночи. Мы не засекали время, – пожал плечами Бортко. – Но вы можете уточнить у нашего охранника.

– Я так и сделаю, – следователь устремил взгляд на сидевших рядком на диване археологов и обратился к Бусыгину. – Теперь вы, если не возражаете.

Доктор неторопливо подошел к столу:

– Эдуард Бусыгин, врач. Вместе со всеми дошел до площади. Слушал гида. Случайно в толпе оказался рядом с моим старым знакомым хирургом Виктором Прозоровым. Он приехал с туристической группой. Мы обрадовались, поболтали немного, потом решили отметить встречу и завернули в кафе, что у входа в Петру. Называется «Мистик Пица». Сидели до закрытия, затем я проводил его до отеля и пошел на базу.

– Где остановился ваш друг?

– В «Мовенпик». Это возле билетной кассы.

– Во сколько вы вернулись?

– В первом часу. Помню, когда я ложился спать, будильник показывал половину первого.

– Хорошо, – Али устремил взгляд на Маркова. – Ваша очередь.

Он было приподнялся, но тут вмешался Воронцов:

– Игоря вам нет смысла опрашивать, у него во время ужина случился приступ малярии, и Халим отвез его в дом.

– В какое время произошел приступ?

– Точно не скажу, но еще до того как мы ушли на экскурсию.

– Примерно в четверть девятого, – снова уточнил Лыков. – Я отлично помню, потому что незадолго до этого смотрел на часы.

Следователь снова пристально взглянул на историка:

– Вижу, вы очень внимательны.

– Такая уж у меня привычка, – усмехнулся Сергей.

– Ну что ж, я удовлетворен показаниями ваших коллег, – сказал Али Игорю и развернулся в сторону журнального столика, возле которого сидели Шурик и Аркадий. – Вы, кажется, хотели что-то сказать?

– Да, – Чертков пружинистым шагом подошел к иорданцу и решительно заявил. – Я имею сказать следующее. Я нахожу ваше поведение недопустимым. Наш коллега был убит кем-то из местных, о чем однозначно свидетельствует найденное оружие – кинжал, какими пользуются бедуины. А вы, вместо того чтобы заниматься поиском убийцы, тратите свое и наше время на бессмысленные, более того, оскорбительные расспросы. Вы намекаете, что кто-то из нас убил товарища…

– Минуточку, – следователь успокаивающе поднял руку. – Я ни на что не намекаю. Это обычная процедура. Местными жителями я займусь в свое время, не беспокойтесь. Названный вами факт, а именно использование специфического оружия, я тоже учитываю. Позвольте прояснить ситуацию: ничего оскорбительного в моих действиях нет. Напротив, я хочу как можно скорее освободить экспедицию от неудобств, связанных с расследованием, поэтому и решил прежде всего побеседовать с вами, зафиксировать передвижения каждого, чтобы потом уже не беспокоить и предоставить возможность заниматься своей непосредственной работой.

– И вы совершенно правы, господин Аскаб. Мы вам чрезвычайно признательны, – поспешил вмешаться Стас, сердито покосившись в сторону Черткова. – Не принимайте всерьез необдуманные слова моего коллеги – просто он слишком расстроен случившимся.

– Я так и подумал, – с подозрительной кротостью ответил иорданец. – Итак, продолжим. Назовите ваше имя, пожалуйста, – вновь обратился он к Аркадию.

– Аркадий Чертков.

– Я вас внимательно слушаю.

– Да о чем рассказывать? Ходил вслед за гидом, как и все.

– Кто-нибудь из коллег был с вами, пока продолжалась экскурсия?

– Ну, с Кузей мы курили на площади.

– Кто это – Кузя?

– Это я, – бородатый фотограф неуклюже слез с высокого сиденья перед компьютером и представился. – Феликс Кузин, в просторечии Кузя.

– Вы можете подтвердить, что господин Чертков находился рядом с вами в течение всей экскурсии?

Фотограф растерянно почесал в затылке:

– Как вам сказать? Помню, мы с Аркашей перекур устроили, а потом я опять стал снимки делать. Мне хотелось опробовать новый способ съемки в темноте, которому меня научили недавно ребята из испанской экспедиции, что в Аммане работают. Поэтому я, честно говоря, не сильно обращал внимание, кто где.

– Вы тоже проводили свой эксперимент без сопровождения, насколько я понимаю?

Кузя усмехнулся:

– Знаете, когда фотограф работает, у него под ногами лучше не путаться. Кстати, вернулся я тоже один и во сколько, абсолютно не представляю.

– Но вы можете назвать, кого из коллег видели?

Фотограф почесал в затылке и неуверенно пробормотал:

– Да всех в общем видел в течение вечера, но кого когда – не скажу, помню только – то здесь, то там мелькнет в толпе знакомое лицо и снова пропадет за спинами людей.

– Ну, хорошо, – задумчиво проговорил Али, но больше задавать вопросов не стал и переключил внимание на последнего неопрошенного члена экспедиции.

– Меня зовут Александр Корман, – бодро отрапортовал Шурик, иронично поглядывая на сосредоточенного иорданца сквозь стекла очков в стильной оправе. – На экскурсии был от начала до конца, хотя не уверен, что коллеги смогут это подтвердить. Я, видите ли, немного отстал от своих, пока мы шли по ущелью. Случайно познакомился с одной симпатичной датчанкой, и мы с ней мило болтали, а когда вся эта музыка кончилась, я, как полагается джентльмену, проводил даму в гостиницу, угостил в ресторане, ну и так далее. В общем, вернулся на базу я довольно поздно, думаю, уже после часа. Фейсал вам скажет точнее, я, честно говоря, был под сильным впечатлением выпитого коньяка, кстати, очень неплохого.

– Полагаю, дама сможет подтвердить ваши показания. Можно узнать ее имя и название отеля?

– Она представилась как Карен Линдстен, гостиница носит поэтичное название «Петра мун», однако, боюсь, вам придется поверить мне на слово, так как моя случайная знакомая уже покинула Вади-Муса и направилась в Акабу. Во всяком случае, так она мне сказала, когда мы расставались.

– Но вы, конечно, обменялись номерами мобильных телефонов?