Текст книги "Каждый день как последний"

Глава 6

Кен ввалился в квартиру и, шумно выдохнув, бросил на пол сумки. Еле дотащил!

Передохнув на табурете, что стоял под вешалкой, он поднял пакеты и понес их в кухню. Затарился он сегодня прилично. Как любила бабушка, впрок.

Дойдя до холодильника, Кен стал выгружать продукты. Сыр, колбаса, икра (минтая, а не какая-нибудь буржуйская зернистая), мясо, печень куриная, к которой он питал слабость, масло, сок и бутылка хорошей водки. Остальное – в подвесной шкафчик. Макароны, рис, гречу, печенье, хлебцы, чай, черный и зеленый, разложил по полкам. Пакеты свернул и сунул в трехлитровую банку, стоящую на подоконнике. К этому его тоже приучила бабушка. Не выкидывать, а складывать в определенное место. Пригодятся же!

С чувством исполненного долга Кен уселся на стул и закурил. Вообще-то он давно избавился от этой дурной привычки, но сейчас его вновь потянуло к никотину. Купил пачку дамских сигарет, легких и ароматных, и решил, что завяжет сразу, как только ее выкурит.

Телевизора на кухне не было, Кен взял планшет, включил его и стал перечитывать то, что написал вчера. Оказалось, очень хорошо получилось, не придерешься. Ни одного слова заменить не хотелось. Можно, конечно, добавить несколько прилагательных, но ни к чему. Кен не любил пышности, в том числе словесной. Фразы он сравнивал с букетами. Слова – с цветами. Если в букете шикарные розы, то они не нуждаются ни в папоротниках, ни в гипсофилах, ни в фольге. Кен, к примеру, дарил женщинам розы охапками. Считал, именно так красивее всего…

Он докурил сигарету, затушил ее в импровизированной пепельнице – крышке от банки. После этого приготовил себе пару бутербродов и чай. Он намеревался провести весь день за компьютером и решил подкрепиться.

Писательский талант Кен унаследовал, как и другие свои особенности, от того же дяди, папиного брата. Тот с детства сочинял всевозможные истории. Бабушка хранила их, и Кен имел возможность ознакомиться с творчеством своего родственника. Оно было почти гениально!

Почти, потому что уж очень странное. Существует мнение, что гениальное от сумасшедшего отделяет тонкая грань. Так вот, в произведениях дяди она была зачастую стерта. Ему бы чуточку меры. Способности сдерживать свои порывы. И вышли бы шедевры.

Кен в этом от дяди отличался. Знал, когда нужно остановиться, чтобы все не испортить. По крайней мере, он верил в то, что у него это получается. И гордился собой.

Дядю Кена звали Валерой. Его фотография в траурной рамке до сих пор стояла в стенке. Бабушка, когда жива была, часто плакала, глядя на нее. Внук, жалея ее, подбегал, обнимал. Старушка гладила его по голове и успокаивалась. Волосы у Кена были такими же, как у Валеры. Мягкие, густые, чуть волнистые. Только у дяди светлые, а у племянника темные.

Когда бабушка скончалась, Кен нашел ее дневники. Оказалось, она вела их на протяжении многих лет. Девичьих переживаний и восторгов молодой жены и матери записи не содержали. Бабушка начала записывать свои мысли после смерти мужа. Хотелось поделиться своим горем, а с людьми у нее не получалось. Родственников и подруг у нее не было, только дети. А им и так тяжело. Им своего горя хватает. И вдова стала изливать душу неодушевленному предмету, а именно толстой общей тетради в обложке из коричневого дерматина. Исписав ее, бабушка завела другую. Эта уже была синей. Самая последняя – красная. Цвета крови, которой истек ее сын Валера…

Кену говорили, что дядя погиб трагически, но и только. Но когда он прочел записи в бабушкином дневнике, многое узнал. Оказалось, Валеру убили с особой жестокостью. Но виновников преступления так и не наказали. Против них не нашлось достаточного количества улик. От этого бабушка и страдала больше всего. Мало того, что она потеряла сына, так еще те, кто отнял его у нее, остались на свободе.

При мысли о том, как мучилась его бабушка, Кен помрачнел. Настроение резко ухудшилось. Расхотелось писать. Он выбил из пачки сигарету и вновь закурил. Не успел сделать две затяжки, как зазвонил сотовый. Аппарат был новый. Кен купил его взамен того, который исчез вместе с другими вещами пленников. Ранее он имел классический «Верту». Роскошный, но малофункциональный. Кен был равнодушен к техническим наворотам. Он все равно не пользовался ни одной из дополнительных функций. Только звонил и набирал смс. Даже почту с мобильного не проверял. Но в городке купить новый «Верту» не было возможности, а ждать доставки из интернет-магазина не хотелось. Поэтому он приобрел последний айфон. Теперь мучился, потому что ничего в нем не понимал.

Но отвечать на вызов Кен научился и, мазнув пальцем по экрану, сказал:

– Алло.

– Привет, Кен.

– Здравствуй, Паш.

– Тебе Егор не звонил?

– Нет. А что?

– Мне ночью звонил, да я спал, не взял трубку. Набираю весь день, а у него абонент не абонент.

– Наверное, погрузился в творчество и не заметил, как разрядился его телефон.

– Наверное… Только беспокойно мне как-то. Ты помнишь, где он живет?

– Где-то на Строителей. Кажется, в начале улицы.

– Давай съездим?

– Хорошо, давай.

– Заберешь меня с Революции, я тут в бистро сижу?

– Через двадцать минут.

– Отлично. Буду ждать.

Закончив разговор, Кен быстро докурил сигарету, сунул айфон в карман, взял ключи от машины и покинул квартиру.

* * *

– Я помню этот район, – сказал Паша, выбравшись из машины. – Когда его строили, я ребенком бегал сюда, чтобы забраться на подъемный кран и посмотреть на город с высоты.

– Я даже не знал, что тут что-то строится. Не бывал на окраинах, – сказал Кен.

– Тут болота были. Потом их осушили. Я здесь головастиков ловил, потом стал по стройкам лазить. Это очень увлекательно, скажу тебе…

Кен пожал плечами. Возможно, Паша прав, и пацану интересно взбираться на краны, нырять в траншеи, носиться по лестницам, но он ничем таким не занимался. Даже в голову не приходило.

– Как мы найдем дом и квартиру Егора? – спросил он у Паши.

– Да спросим у кого-нибудь. – Он указал на лавочку, на которой рядком сидели три бабули.

Они приблизились к ним. Паша, поздоровавшись, обратился к самой старшей:

– Не подскажете, где скульптор живет? Егором его зовут. Высокий, худощавый, с залысинами?

– Не знаю, сынок, – покачала головой бабка. Она была худая, морщинистая, в старом-престаром пальто из простеганной плащевки и в мохеровом берете с гигантским цветком на боку.

– Как не знаешь? – ткнула ее в бок товарка. – Сама же говорила, что напротив тебя.

– Напротив какой-то чудак живет. Грязь домой таскает. Весь подъезд изгадил.

– Не грязь, а глину, сам же тебе сказал.

– А какая разница?

– Большая! Из глины лепить можно, не знаешь, что ли? – Она перевела взгляд на Пашу. – Идите вот в этот дом… – Она указала на пятиэтажку, стоящую торцом к дороге. – Первый подъезд, нажмите на восьмерку, там дед живет, он всегда дома, пустит вас. Третий этаж, квартира справа.

– Спасибо большое.

– Да не похож он на скульптора, – фыркнула соседка Егора. – Морда уркаганская… А на руке наколка! Скульптор! Не смешите…

И продолжила в том же духе, но Паша с Кеном ее уже не слушали.

Они зашли в подъезд (дед и правда впустил их), поднялись на третий этаж. Паша позвонил. Затем постучал. Ему никто не открыл.

– Дома нет, – сделал вывод Кен.

– Ты слышишь телевизор? – спросил Паша, прислонившись к двери.

Кен последовал его примеру и прислушался.

– Да, он работает, – сказал он. – И что из того?

– Ушел, не выключив телевизора?

– Творческие люди очень рассеянны.

Но Паша пропустил его реплику мимо ушей. С задумчивым видом он принялся рассматривать замок.

– Ты что задумал?

– Дверь выломать.

– С ума сошел?

– Что-то здесь произошло. Я чую.

Тут пиликнул замок, открытый магнитным ключом. Хлопнула подъездная дверь. Кен свесил голову в пролет и увидел бабульку, с которой они беседовали пару минут назад.

– Ну, чего? – крикнула она, увидев лицо Кена. – На месте ваш друг?

– Не открывает что-то. Не видели его сегодня?

– Нет. Вчера только. – Она довольно резво для своего возраста зашагала по ступенькам вверх. – Проститутку какую-то привел, в глазок видела. Потом телик врубил. И громко, как всегда! Ладно сначала новости передавали, так потом он канал переключил, и музыка заорала. Да ужасная такая…

– Какая? – спросил Паша.

– Не разбираюсь я в этом. Металл, что ли? Орут как ненормальные и инструменты ба-ба-бах! По мозгам прямо. – Старушка дошла до своей двери, вынула ключи. – Хорошо, вырубил через полчаса. Но телевизор не выключил. Не так громко, а ночью-то все равно слышно. Я-то ладно, глуховатая. И живу через квартиру, а те, кто через стенку, наверное, вешались.

– У вас балконы на одну сторону выходят?

– Да. Соседние. Окна двух других квартир на другую смотрят.

– Можно, я с вашего балкона на соседний перелезу?

– Это еще зачем? – подозрительно сощурилась бабка.

– Понимаете… У нашего приятеля слабое сердце. Он не берет трубку, и мы беспокоимся.

– Сердце? Слабое? Да брось! Пьет как конь. Разве больной человек будет так себя вести?

И все же она их впустила. Велев разуться, провела мужчин в зал. К удивлению Кена, обстановка в комнате была современная. Никаких тебе югославских стенок, совдеповских диванов, ковров на стене, плюшевых скатертей и люстр с «висюльками». Натяжной потолок, лаконичные обои, горка цвета «венге», тахта, два кожаных кресла и большой плоский телевизор.

Бабка, заметив удивленный взгляд Кена, хмыкнула:

– Что, не ожидал у старухи такую красоту увидеть? Думаете, мы свой век должны в рухляди доживать?

Она отдернула штору и открыла дверь на балкон. Естественно, створка была пластиковая.

– Полтора года половину пенсии откладывала, чтобы ремонт сделать. И то не хватило, окна и потолок в кредит взяла. А вот на мебель и технику не дали. Типа, пенсионерка, вдруг помру…

У Кена сложилось впечатление, что бабуля впустила их в квартиру только затем, чтобы похвалиться своим ремонтом.

– Как расплачусь по кредиту, буду балкон стеклить, – сообщила она. – И начну на нем помидоры выращивать…

Дальше речь пошла об овощах Михалны, которые она на своей лоджии взращивает. Под бабкину зудение Паша перелез на соседний балкон. Сделал он это легко, играючи, как будто находился не на третьем этаже, а в метре от земли.

Кен заглянул за перегородку, проследил, как Паша подходит к окну, прилипает к стеклу носом, чтобы увидеть, что за ним.

– Ну, что? – спросила бабка, отодвинув Кена. Ее бледно-голубые глаза светились любопытством.

Паша отмахнулся от нее.

– Так что ты видишь? – Это уже Кен поинтересовался.

– В комнате человек, сидит на стуле. Не пойму, кто.

– Не Егор?

– Не похоже. Вроде волосы длинные…

– Полицию вызываем?

– Да, надо. – Павел повернулся. – Бабуль, звони ноль два. А я в квартиру проберусь пока.

– Как?

– Окно разобью. Тут только одна балконная дверь закрыта, вторая распахнута. Будет нетрудно.

– Но зачем?

– Вдруг человеку помощь нужна…

Он сорвал с веревки, натянутой на балконе, сохнувший на ней свитер. Обмотав им руку, размахнулся и долбанул по стеклу. Раздался звон.

– Бабуль, звони! – поторопил Кен хозяйку квартиры. Но та никак не желала покидать балкон. Как же! Такое действо перед ее глазами разворачивается.

Паша тем временем просунул руку в окно, взялся за ручку, повернул ее. Но дверь не поддалась. Видно, закрыта еще на щеколду. Недолго думая, Паша пнул по ней ногой. После этого путь оказался свободным.

– Надо было сразу так! – воскликнула боевая бабка и заторопилась к телефону.

Кен наблюдал за тем, как Паша прошел в квартиру. Ему самому была видно лишь часть комнаты, но стул с сидящим на нем человеком он рассмотрел. То, что Паша принял за волосы, оказалось платком. Он покрывал голову мужчины…

В том, что на стуле сидел именно мужчина, не осталось никаких сомнений. Руки, сцепленные за спинкой стула наручниками, были жилистыми, хоть и худыми. На правой – наколка.

– Это Егор? – спросил Кен у Павла.

– Да, – хрипло ответил тот.

– Мертвый?

Паша кивнул.

– Посмотри, сколько крови… – Он указал на линолеум. По нему растеклась огромная лужа, но она уже застыла. – Ему перерезали горло…

– Открой мне, я отсюда не вижу, – попросил Кен.

– Сейчас…

И Кен пошел в прихожую.

– Сынок, ну чего там? – обратилась к нему бабка, убрав трубку от уха.

– Убийство.

– Ах, батюшки! – выдохнула она и закричала в телефон: – Слыхали, ироды? Убийство! А вы мне тут балаболите, что сейчас выехать к нам некому!

Кен вышел из квартиры и прошел к соседней двери. Ее уже открывал Павел.

– Наверное, не стоит нам тут шастать, – сказал он, впуская Кена.

– Главное, ничего не трогать…

Кен не стал проходить в комнату. Квартира была маленькой и из прихожей просматривалась целиком.

Егор сидел на стуле, свесившись всем телом вперед. Держался на нем только благодаря сцепленным наручниками рукам. Кровь, брызнувшая из раны на шее, заляпала ворот свитера, но в основном вылилась на пол.

– Ты видишь это? – спросил Паша, указав на живот покойника. Свитер был разрезан от горла донизу. Под ним ничего – ни майки, ни футболки, голое тело. И на нем вырезан знак…

– Не пойму, что там, – присмотревшись, пробормотал Кен. – Но вроде не то, что в прошлый раз.

– Тот символ мы с Наташей расшифровали. Он означает, что Егор пролил чью-то кровь и получит за это по заслугам. То есть умрет. И вот он умер!

– Тогда что у него на животе?

– Круг, в который заключена перевернутая буква «Т».

– Хм… А что это значит?

Паша пожал плечами. А Кен, заметив в углу комнаты разбитый телефон, сказал:

– А вот и сотовый Егора.

– Он пытался позвать на помощь… Звонил мне… А я… я спал! – И шарахнул кулаком по стене.

– Сынки, вы чего тут? – послышался испуганный голос старухи-соседки.

– Бабуль, не входи сюда! – Кен попытался преградить ей путь, но она оказалась очень проворной. Поднырнув под его руку, скользнула в квартиру.

– Свят, свят! – прошептала она и истово закрестилась. – Что ж творится-то?

– Пойдемте отсюда! – Паша взял бабулю под руку и хотел вывести ее, но она уперлась. – А это что такое? – И ткнула в скульптуру, стоящую на столе. Она была не закончена. Или же у Егора был такой, чуть грубоватый, «шероховатый» стиль.

– Это «Обитель зла», – ответил ей Паша. – Последнее творение Егора.

– «Обитель зла» – это фильм, – проявила чудеса осведомленности бабка. И поразила мужчин своим самообладанием, граничащим с полным равнодушием к чужой смерти. – А тут какое-то уродство. Не поймешь, человек, животное или вообще кусок скалы.

– Таков замысел автора.

– У Родена замыслы, а у современных художников дурь одна! Вот зачем, спрашивается, в этом куске глины нож торчит?

Паша, заметивший его только сейчас, со значением посмотрел на Кена. Он кивнул. Нож был похож на тот, которым убили Георгия. Только ручка в виде разъяренного быка. Следствие уже пыталось установить, откуда и в какие магазины подобные ножи поставлялись.

– Пойду я, – заторопилась вдруг старуха. – Дела у меня…

– Бабуль, никому пока ни слова, хорошо? А то набегут зеваки, улики затопчут.

– Соображаю, – фыркнула та. И стремительно покинула квартиру.

Кен с Пашей следом. В подъезде они сели на ступеньки и закурили – Кен по дороге купил еще одну пачку сигарет.

Глава 7

Она постучала в дверь.

Сначала негромко, робко, затем настойчивее. И, наконец, так напористо, что костяшку указательного пальца заломило от боли…

Тра-та-та-та! Открывай, я все равно не уйду!

За дверью послышались шаги.

– Кто там еще? – Голос был нервный и очень усталый.

– Это я, Дина…

Дверь тут же распахнулась.

Паша выглядел изможденным. И дело не в том, что у него на лице вдруг обозначились морщины или мешки под глазами набрякли. Просто взгляд такой был… Свинцовый, что ли? Серые тусклые глаза, ничего не выражающие. И это у Паши, у которого они могли сверкать. Но даже не это главное… Заглянешь в них, и точно на дно идешь. Как будто гиря к ногам привязана…

Свинцовая.

– Привет, – поздоровалась с ним Дина.

– Здравствуй, – прошелестел он. Даже голос изменился. Стал слабым, сиплым.

– Могу войти?

– Конечно.

Паша посторонился, впуская гостью. Он был одет в джинсы штаны и майку. Штаны держались на бедрах и свисали, закрывая тапки. А вот майка сидела как влитая. Белоснежная, с небольшим логотипом на груди. Плечи Паши на ее фоне казались очень загорелыми. Дина залюбовалась кулоном, болтающимся на грубой серебряной цепочке. Квадрат, а внутри какой-то символ. Вроде простенько, а смотрится отлично. И очень идет к брутальному Пашиному образу…

Вот только у Дины возникло чувство, что где-то она этот символ видела.

Или он просто похож на какой-то другой?

– Хочешь выпить? – спросил Паша.

– Нет, спасибо.

– Пожалуйста, составь мне компанию.

Дина увидела на столике у зеркала бутылку джина. К нему она питала стойкое отвращение с тех пор, как в студенческие годы отравилась паленым «Гордонсом».

– А ничего другого нет?

– Чего бы ты хотела?

– Вина, возможно.

– Мартини подойдет?

– Вполне.

– У меня тут бутылка завалялась… – Он открыл чемодан и начал в нем шарить. – Купил в дьюти-фри, когда улетал из Скопье.

– Откуда?

– Это столица Македонии. – Отыскав бутылку, Паша достал ее. – Только льда у меня нет. Но ничего, сейчас попросим.

– Не стоит. Я не люблю холодный вермут.

– Как так?

– Знаю, это извращение, – улыбнулась Дина. – Но я даже иногда мартини в чай добавляю, как кто-то коньяк. Мне нравится теплый вермут или чай, отдающий им.

– Может, тебе тогда кипяточку? – усмехнулся Паша. – Могу организовать.

Она покачала головой. Павел налил мартини в стакан и протянул ей. Дина хотела чокнуться, но он сказал:

– За упокой, не чокаясь.

И выпил залпом свой джин. Дина же только пригубила вермут.

– Ты ведь в курсе, да? – спросил Паша, взяв с тарелки, что стояла на тумбочке, кусок сыра. Он был порезан грубо, впопыхах.

– Если ты об убийстве Егора, то да, – ответила Дина, сделав еще глоток мартини. На сей раз большой, и чуть не поперхнулась.

– Откуда?

– По телевизору показали.

– Телевизионщики пронюхали? Вот черт!

– Бабуля, что живет напротив, их вызвала. Получила свою минуту славы. Расскажешь, как это случилось?

– Егора убили ночью. Привязали к стулу и перерезали ему горло. При этом зачем-то накрыли голову платком. А на животе вырезали очередной символ.

– Такой же, как первый?

– Нет. Другой.

– Кстати, что за кулон у тебя на шее? Он чем-то похож…

– Мне его вождь одного африканского племени подарил. Это амулет. Отгоняет беду от того, кто его носит. – Паша взял цепочку в горсть, затем открыл ладонь и посмотрел на кулон с усмешкой. – От меня, как ты знаешь, он их не особенно успешно отгоняет. Видимо, африканские духи белым не очень охотно помогают.

– Давай выпьем еще? – предложила Дина. – Теперь чокнувшись. За то, чтобы твой амулет начал действовать.

– И не только на меня, но и на окружающих?

– Да.

– Давай! – Он улыбался, но глаза оставались грустными. – Я ведь мог спасти Егора, – произнес Паша, влив в себя джин. – Он звонил мне, но я спал, не слышал. Это мне не дает покоя…

– Ты не успел бы.

– А вдруг?

Дина подсела к нему, обняла за плечи.

– Соседка видела, как он поднимался в квартиру с какой-то женщиной, – сказал Паша. – Старуха назвала ее проституткой. Возможно, именно она и есть убийца. Наши полицейские не справляются, подмогу из района вызвали. Будут шерстить всех жриц любви. Но, сдается мне, та, что явилась к Егору ночью, не имела отношения к этой древнейшей профессии…

Он протянул руку к бутылке, плеснул себе еще джина.

– Как ты сходила в следственный отдел?

– Никого не застала, кроме стажера. А с ним не стала разговаривать.

– В «Чаше» провели обыск. Досмотрели машину Дельфии. Ничего. Я разговаривал с Казиевым.

– Успела замести следы?

– Что заметали – точно. Машина не просто вымыта – вылизана.

Она не убирала руку с его плеча. И чувствовала, как он скован.

– Ты очень напряжен, – заметила Дина, проведя по его спине ладонью.

– Жаль, я не умею снимать напряжение при помощи алкоголя, – поморщился Паша, отставив недопитую стопку.

– А что тебе обычно помогает?

– Скорость. Но у меня сейчас нет ни машины, ни мотоцикла. А тачки, взятые в аренду, не то. На них не разгонишься. – Он упал на кровать, раскинув руки. – Массаж бы, конечно, не помешал. Он здорово меня расслабляет, но боюсь, вызвав сюда массажистку, получу проститутку.

– Я могу тебя немного помассировать.

– Правда? – Он приподнял голову и с интересом посмотрел на Дину.

– Да, я училась на курсах. Правда, не закончила их. Но кое-что умею.

– Я буду тебе несказанно благодарен, если ты меня хоть немного разомнешь. От нервного напряжения шея одеревенела.

С этими словами Паша перевернулся на живот.

– Майку снимай, – велела Дина.

– Точно! – Он стянул с себя ее, швырнул на стул.

– Масла нет никакого?

– Откуда?

– А крем хотя бы есть?

– Какое-то молочко в ванной имеется.

Дина отправилась туда. Сначала вымыла руки, затем взяла пузырек с надписью «Для тела» с кремообразным веществом. Открутив крышку, понюхала. Пахло вполне приятно, кокосом.

Вернувшись в комнату, она разулась и забралась на Пашу верхом. Конечно, это против всяких правил, но так ей было удобнее. К тому же…

К тому же ей хотелось быть поближе к Паше.

А тут такой тесный контакт.

У него были широкие плечи, сужающиеся к бедрам. Мускулы не ярко выражены, как у культуристов или профессиональных гимнастов, однако хорошо развиты. Кожа загорелая, в некоторых местах неравномерно. Видимо, здорово обгорел когда-то, и цвет так и не сровнялся. Из-под джинсов, чуть сползших, виднелась тонкая белая полоса. Под ней резинка трусов.

– Какой ты черный! – не смогла смолчать Дина, полив спину Паши молочком и принявшись его втирать.

– О, ты не видела, каким я был в Африке. Почти как местные.

– Врешь!

– Конечно, вру. Но за мулата мог сойти.

– А я плохо солнце переношу. Чуть что – крапивница. Поэтому с курортов приезжаю бледненькой.

– Тебе это идет. Белизна кожи подчеркивает твою нежность.

– Почему все мужчины думают, что я нежная и романтичная?

– А разве нет?

– Нет.

– Не верю. А знаешь, почему? Все женщины в глубине своей души такие. Остальное – налет. Цинизм, свойственный многим, – это ваша броня. Вы себя в нее заковали, когда поняли, что «голенькими» уязвимы.

– Даже мужененавистницы нежные и романтичные?

– Они в первую очередь. Но у них броня слишком толстая. Там закаленная сталь, а в придачу куча оружия: кинжалы, сабли, булавы. Это мужчин пугает и держит на расстоянии, что только усугубляет агрессивность барышень. Замкнутый круг.

– Возможно, ты и прав. Каждая, даже самая сильная и независимая женщина, хочет побыть слабой и беспомощной.

– Но не может себе этого позволить.

– Потому что обжигалась, когда была, как ты выразился, голенькой.

Они замолчали. Дина массировала плечи Паши, затем шею, доходя до ямки на ней, и снова спускалась ниже. Позвоночник она трогать опасалась. Боялась навредить.

– Нормально тебе? – поинтересовалась она. – Не больно?

– Хорошо, – выдохнул он довольно.

Она продолжила массировать его. Но чувствовала, что долго не выдержит. С непривычки пальцы быстро устали. Паша как будто это почувствовал:

– А можешь теперь просто погладить?

Дина встряхнула ладонями и стала нежно пробегать подушечками пальцев по его спине. Вверх-вниз, вверх-вниз.

– Как будто бабочка порхает, – улыбнулся в подушку Паша. Похоже, массаж расслабил его. – Ты хочешь есть?

– Не особенно.

– А я очень. Давай закажем пиццу? Как ты к ней относишься?

– Отлично! – Про то, что после настоящей итальянской та, которую готовят здесь, ей кажется бумажной стелькой под сыром и, что самое страшное, майонезом, она умолчала.

Паша потянулся к сотовому телефону, набрал номер.

– Занято, – сообщил он, потом перевернулся и, закинув руки за голову, уставился на Дину. Именно уставился, а не посмотрел. Прожег взглядом. Дина засмущалась.

– Не смотри на меня так, – пробормотала она.

– Как – так?

– Пристально.

– Я рассматриваю тебя. И делаю это с удовольствием.

– Не нужно… – Она утопила лицо в сложенных ковшиком ладонях. Наверное, опьянела, поэтому и вела себя по-детски. – Мне не по себе.

Она ждала, что он что-то скажет. Подколет ее беззлобно…

Уколет побольнее.

Или сделает очередной комплимент.

Но вместо этого Паша положил свои ладони поверх ее, погладил их, а затем сжал. И с силой отвел от лица.

Дина вынуждена была посмотреть ему в глаза.

– Я не Вий, мне можно, – прошептал Паша и приблизил свое лицо к ее.

Она вспомнила кино (книгу Гоголя не читала). В нем Вий после того, как ему подняли веки, что-то страшное сотворил с главным героем…

Мысль Дина не успела закончить, потому что Паша прижался губами к ее рту.

От него пахло джином…

И тропиками. Дина подумала было, что все дело в том, что он прожил в Азии долгое время и запах въелся в его кожу. Но потом поняла, что это аромат молочка для тела, которым она смазывала его спину.

– У тебя сладкие губы, – прошептал Паша.

– Это мартини…

– Нет, это ты…

И снова они слились в поцелуе. Паша гладил ее грудь через трикотаж кофты и кружево лифчика. Она его голую…

Ладонь наткнулась на кулон…

– На удачу! – прошептала она.

– На удачу, – вторил ей он.

И он вновь принялся целовать ее. Только теперь губы Паши скользили по шее, по ключицам, ложбинке между грудей. Дойдя до места, где заканчивался У-образный вырез, он замер на секунду, а затем сорвал с Дины кофту. Следом лифчик. Он жаждал ее.

– Ты бархатная, – пробормотал он. – Как персик…

Дина смутилась. Ее тело действительно покрывал светлый пушок. Она удаляла волосы только в тех местах, где они росли особенно густо. Хотелось, чтоб и руки, и живот, и спина были абсолютно гладкими.

– Опять я что-то не то сказал?

Она тряхнула волосами. Все то. Просто она закомплексованная дура!

Джинсы полетели вслед за кофтой. Дина не отстала от Паши и тоже сорвала с него брюки.

Они остались в одних трусах.

На ней – стринги бледно-серого цвета с нежным розовым кружевом. Пепел розы…

На нем – брутальные синие боксеры.

Первой в костюме Евы оказалась Дина. Паша стянул с нее «пепел розы» за секунду.

Отстранившись, посмотрел на нее, обнаженную, и уверенно сказал:

– Да, настоящий персик! – После навис над Диной и выдохнул в ухо: – Это мой самый любимый фрукт…

* * *

Она лежала, уткнув вспотевшее лицо в подушку, и тяжело дышала. Они только закончили заниматься любовью, и Дина пыталась прийти в себя. Давно ей не было так хорошо…

Нет, не так!

Ей никогда не было так хорошо.

– Какой же я дурак, – услышала она голос Паши.

– Да? – рассеянно спросила она. – Почему?

– Я не заказал пиццу.

Слабая улыбка тронула губы Дины. И тут же она ощутила вкус поцелуя.

– Я хочу есть… Нет, жрать! – Паша рванул к телефону и набрал номер. – Девушка, – обратился он к оператору, – пиццу хочу. Большую-пребольшую. А лучше две. Мясную и… – Он закрыл микрофон рукой: – Дина, ты какую хочешь?

– Я все еще не голодна.

– Тогда одной хватит. Девушка, мясную. Но чтоб там и грибочки были, хорошо? А пиво можно? Отлично. Четыре бутылки…

Паша еще что-то говорил в трубку, но Дина не слышала. Она пребывала в нирване. Это она всегда представляла следующим образом: ты лежишь на облаке, и тебе так хорошо, что ничего больше не хочется. В данный момент она, хоть и покоилась на кровати, ощущала себя на облаке. И ничего ей не хотелось – всем была довольна.

– Через пятнадцать минут пицца прибудет, – сообщил Паша, прыгнув в кровать и сграбастав Дину по-медвежьи.

Она охнула. Но Паша не ослабил хватки. Еще сильнее прижал ее к себе и зарылся носом в растрепанные волосы Дины.

– Пахнут яблочком…

– Я мою голову детским шампунем, – проговорила она сдавленно. – На него у меня точно аллергии нет.

– Повернись ко мне, пожалуйста.

Дина хотела встать и посмотреться в зеркало (наверняка тушь размазалась), но Паша так настойчиво теребил ее, что пришлось повернуться к нему:

– Я страшная, наверное, сейчас…

– Красивая, – возразил он. – Нежная и удивительная…

– Как Зося Синицкая? – улыбнулась Дина.

– Лучше. – Он поцеловал ее в нос.

– Я в душ.

Дина потянулась за своими вещами, но Паша остановил ее:

– Иди так. Я хоть на твою попу полюбуюсь.

– Но я замерзну после душа.

– Накинешь мою рубашку. – Он указал на шкаф. – На вешалке есть одна. Специально для тебя…

Она открыла дверцу и сорвала с «плечиков» белую рубашку в тонкую синюю полоску.

– Скоро вернусь! – бросила она через плечо и скрылась в ванной.

Включив воду, Дина забралась в поддон. Номер был очень скромный, без евроремонта, и вместо душевой кабины – уголок со шторкой. На стене – лейка. На полу – поддон.

Стоя под теплыми струями, Дина напевала. Она не помнила уже, когда делала это в последний раз…

Очень, очень, очень давно!

Голос у Дины был приятного тембра, но слабенький. На публике она никогда не пела. Стеснялась. Но в детстве мечтала о сцене. И кривлялась, как многие девочки, перед зеркалом с расческой-микрофоном.

Помывшись, она насухо вытерлась и облачилась в рубашку Павла. К сожалению, от нее ничем не пахло: ни одеколоном, ни лосьоном, ни самим Пашей. Он ни разу ее не надевал.

Перед тем как выйти из ванной, Дина постояла у зеркала, пытаясь привести в порядок волосы. Не тут-то было! Растрепанные, сзади всклокоченные. И, главное, нечем их привести в пристойный вид. С собой Дина не взяла расчески, а у Паши ее не было – он стригся коротко.

Кое-как расчесав космы пальцами, Дина покинула-таки ванную.

Паша ждал ее в кровати. Увидев, расплылся в улыбке:

– Эта рубашка тебе идет больше, чем мне.

– Ты ее не носил.

– Я не люблю рубашки.

– Зачем тогда покупал?

– Как чувствовал, что ко мне придет очаровательная барышня, которой будет нечего накинуть после душа… – Он похлопал ладонью по кровати. – Иди ко мне.

Дина юркнула под бочок к Паше, обняла его.

– Об одном жалею, – вздохнул он. – Что поменял свой люкс на эту келью. Кровать для нас двоих явно маловата.

– Нормально, умещаемся.

– Останешься со мной? – спросил он, приподнявшись на локте.

– Да я пока вроде не собираюсь никуда.

– На ночь, я имею в виду.

– Ой… Прямо не знаю.

– Что останавливает?

– Я даже расчески с собой не взяла! – ляпнула Дина первое, что пришло на ум.

– Аргумент! – расхохотался он. – А если я тебе ее предоставлю, останешься?

Она собиралась ответить, но тут раздался телефонный звонок – аппарат висел на стене возле кровати.

– Пицца! – воскликнул Паша и схватил телефонную трубку. – Алло.

Лицо его немного вытянулось. Дина поняла, что это не пицца.

– Да, да, конечно, поднимайся…

– Кто там?

– Лида.

– Вот черт! – Дина спрыгнула с кровати, схватила свои вещи и бросилась в ванную.

– Я не могу сказать ей – приди попозже! А лучше завтра! Тем более что мы с ней договаривались сегодня встретиться… – крикнул ей вслед Паша и принялся лихорадочно натягивать на себя брюки. – Понимаешь?

– Понимаю! – ответила она и захлопнула дверь.