Текст книги "Леди в наручниках"

Все было как в день рождения или на Рождество. Нет, гораздо важнее. Эти передачи были намного важнее обычных подарков. Маленькие кусочки свободы служили доказательствами, что в большом настоящем мире этих женщин помнят, любят и ждут.

Дженнифер стало стыдно: ей нужно было потерпеть всего две недели, а она потеряла контроль над собой от одной мысли об этом.

Теперь уже никто не смотрел телевизор, и Дженни решила попробовать еще раз позвонить Тому. Может быть, если ей не придется сгибаться, чтобы не заслонять экран, будет легче обсуждать с ним ее положение? Как жаль, что ей пришлось так резко прервать разговор. Интересно, он еще на работе?

Дженнифер была на много миль отсюда, когда услышала, как кто-то выкрикивает ее фамилию.

– Дженнифер Спенсер! Спенсер! – кричал один из охранников. – Иди забирай свою передачу. Мы не можем весь день этим заниматься.

– Дженни, это тебя! Тебе передача! – говорила Зуки, подпрыгивая от радости.

Дженнифер рассеянно взяла небольшую коробку, размером с коробку из-под туфель, и удивилась: кто мог прислать ей обувь?

– Открой ее! Открой ее! – повторяла Зуки.

– Но она уже открыта, – заметила Дженни.

– От кого это, как ты думаешь? – волновалась соседка.

Дженнифер понятия не имела. Может, это прислал Том? Но он ничего не сказал о передаче, когда они разговаривали по телефону. Но кто же еще это мог быть? У нее нет больше никого, кто мог бы позаботиться о ней.

– Давай отнесем ее домой, – предложила Зуки умоляющим голосом. – Я никогда еще не получала передачи, и мне нечем было поделиться с нашими.

Дженни горько улыбнулась, услышав слово «дом». Как будто, если назвать так камеру, станет уютнее… Но, глядя на сияющее лицо Зуки, она не могла ей отказать.

Девушки устроились на нижней койке, Дженни открыла коробку, и они принялись изучать ее содержимое. Зубная паста, две зубные щетки, леденцы… Дженнифер улыбнулась при мысли, что Том нашел время пойти в аптеку и купить все это. Обычно такие вещи она покупала для него сама. Как приятно, что он запомнил, какой пастой она привыкла пользоваться! Но при чем здесь леденцы? Она их в жизни не ела. Ладно, главное – добрые намерения. Еще в передаче оказались шампунь, кондиционер и многое другое. Ее глаза наполнились слезами. Дженни вынимала и разворачивала вещи одну за другой, как подарки из чулка в Рождество. Но никогда еще это не было так важно для нее.

Наконец она достала последний пакетик с платками и заметила на дне сложенный втрое фирменный листок «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс». Волнуясь, Дженни развернула его и начала читать:

«Дорогая Дженнифер!

Я думаю, что тебе многое из этого пригодится. Я бы хотел приехать к тебе на свидание, если ты не возражаешь. Дело в том, что поскольку я не член семьи и не твой адвокат, мне нужно твое разрешение. Я уже написал об этом миссис Хардинг, и она должна связаться с тобой в ближайшее время. Я очень хочу тебя увидеть. Старайся побольше улыбаться. У тебя прекрасная улыбка.

Леонард Бенсон».

– Кто такой Леонард Бенсон? – спросила Зуки, заглядывая Дженнифер через плечо. – Твой парень?

– Нет, – ответила Дженни.

Ей показались странными и эта записка, и передача. Она ничего не ожидала от Ленни.

– Это наш бухгалтер, – добавила Дженни.

Она задумчиво смотрела на коробку. Ленни Бенсон, помощник главного бухгалтера фирмы, покупает для нее зубные щетки? Это какая-то фантастика!

– Пойдем к Мовите и покажем все девочкам.

Зуки так радостно это предложила, что Дженнифер просто не могла ей отказать. Она уже слышала от Зуки об их дружной компании, и ей было интересно на нее посмотреть.

У Мовиты собралась почти вся семья.

– Это Дженни, – с порога представила ее Зуки.

– Дженнифер, – поправила Дженни.

– А это Тереза, – продолжала Зуки, не обращая внимания на поправку. – Самая лучшая повариха в Дженнингс.

– Привет, – отозвалась Тереза.

– А это Мовита! Она наш босс.

– Может быть, для кого-то и босс, но не для меня, – заметила Шер.

– А это Шер. Ты ее уже встречала в приемнике, помнишь?

Еще бы! Разве такую красавицу забудешь? Да и синяк, полученный в стычке в очереди на телефон, все еще не сошел. Но Дженнифер предпочла притвориться беспамятной.

– Нет, я ее не помню, – ответила она. Шер недоверчиво фыркнула.

– Дженни получила целую кучу замечательных вещей от своего приятеля, – радовалась Зуки. – Она подарила мне новую зубную щетку. Давайте посмотрим!

– Ладно. Что тут у тебя? – сказала Шер и забрала у Дженнифер коробку.

Она принялась исследовать предмет за предметом с видом эксперта, изучающего научные образцы.

– Эти зубные щетки – хит сезона, – вынесла она приговор. – Но зубная паста – не очень. Попроси в следующий раз прислать такую, где больше мяты, – посоветовала она, отдавая коробку Дженни.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – серьезно провозгласила Тереза. – Особенно в нашем случае.

Мовита улыбнулась Дженни.

– Похоже, парню очень нравятся твои зубы, – заметила она.

– Он считает, что у нее красивая улыбка! – воскликнула Зуки так гордо, как будто это ей сделали комплимент.

Дженнифер покачала головой.

– Это просто парень с моей работы, – зачем-то пояснила она.

– Знаете, что говорят об улыбке? – спросила Тереза. – Говорят, что люди во всем мире улыбаются на одном языке. Улыбка значит одно и то же, куда бы человек ни поехал. Ты можешь улыбаться по-английски, и в Таиланде это будет означать то же самое. Вы понимаете, о чем я?

– Неужели и во Вьетнаме моя улыбка будет значить то же самое? – ехидно спросила Шер.

– Моя улыбка будет, а твоя – нет. Ты не улыбаешься, ты просто скалишь зубы.

– Кто-нибудь хочет леденцы? – предложила Дженнифер.

В конце концов она отдала их Терезе, лак для волос достался Шер, а крем для рук Дженнифер подарила Мовите. Она была счастлива, что может поделиться своими подарками, как будто для нее снова вернулись времена студенчества.

Тереза, разогревая ужин, рассказала Дженнифер, что получает из дома настоящие деликатесы: салями, хороший сыр и многое другое.

– А ты что обычно готовила на ужин в Нью-Йорке? – спросила она.

— Обычно мы делали заказ, – растерянно ответила Дженнифер.

Зуки рассмеялась:

– Представляете? Заказ! Как будто есть такая еда – заказ!

Все засмеялись, только Мовита осталась серьезной.

– У меня тоже есть кое-что для тебя, – сказала она и полезла в карман. – Это от начальницы.

Мовита передала Дженни конверт.

– Надо же, два письма за один день! – воскликнула Зуки.

Дженнифер развернула записку, молча прочла ее и спросила:

– Это правда, что в день посещений ко мне может прийти только один человек?

Мовита пожала плечами:

– Не совсем так. У тебя есть час, и ты сама решаешь, как его поделить. Например, по полчаса каждому или еще как-то. Но ты должна сообщить Хардинг, кого хочешь видеть, – объяснила Мовита. – Без специального разрешения могут приходить только члены семьи и адвокаты.

– Ну что, пустишь этого парня, который прислал посылку? – улыбнулась Зуки.

– Пускай только тех, кто сможет тебя развеселить, – посоветовала Тереза.

Дженни решила, что увидится с обоими, только для Тома оставит больше времени.

14
ГВЕН ХАРДИНГ

Гвен была пьяна, но не настолько пьяна, чтобы не понимать этого. Ей было отчаянно стыдно, а еще больше – страшно. Она боялась потерять работу. Гвен убрала в ящик стола бутылку и дневник и горько усмехнулась. Это просто смешно! Она, наверное, была единственным человеком в Дженнингс, который не хотел расставаться с этой тюрьмой, – ни сегодня, ни в будущем, никогда…

Гвен встала и подошла к окну. Сквозь грубые решетки она увидела ярко освещенную двойную ограду из колючей проволоки. Не слишком романтический пейзаж…

Растопырив пальцы, Гвен провела рукой по волосам, затем потерла глаза. Пора идти домой. Но ей было просто необходимо с кем-нибудь поговорить.

Гвен вышла из кабинета, вопреки позднему часу надеясь увидеть Мовиту на ее обычном месте. Но Мовита, очевидно, уже ушла в камеру, а мисс Ринглинг, как всегда, без четверти пять надела свое пальто, не собираясь задерживаться на работе ни минуты дольше положенного, даже если бы начался бунт и всех сотрудников тюрьмы взяли в заложники.

Разочарованная, Гвен вернулась за свой стол. Как ей хотелось, чтобы в мире нашелся хотя бы один человек, с которым можно было бы поделиться наболевшим или просто посмеяться! Джин – плохой товарищ. Джин не хочет тебя слушать, а главное, не отвечает на вопросы. Гвен понимала, что джин, поначалу снимая боль и напряжение, превратился в ее самого страшного врага. Люди из «ДРУ Интернэшнл» тоже были врагами. Да и департамент тюрем штата мог вот-вот превратиться во врага. Чиновникам надоела и она сама, и ее постоянная борьба за улучшение условий в Дженнингс и расширение тюремного бюджета. Заключенные тоже не были – да и не могли быть – ее друзьями. Но зато все они – и «ДРУ Интернэшнл», и департамент, и заключенные – хотели видеть ее на своей стороне.

Гвен посмотрела на свой внушительный доклад. Она готовила его дома и отдавала печатать в постороннюю контору за свой счет, потому что не хотела, чтобы хоть один человек в тюрьме – ни из сотрудников, ни из заключенных – знал о предложениях «ДРУ Интернэшнл» и о том, что она на них ответила. Весь ее опыт работы в тюрьме доказывал, что слухи здесь – самое страшное зло.

Гвен полистала свой толстый отчет. Завтра она сама отнесет один экземпляр на почту, а сейчас ей нужно сделать копию и убрать все под замок. Вместе со всеми расчетами, графиками и прогнозами – словом, со всеми наглядными доказательствами того, что план «ДРУ Интернэшнл» должен провалиться.

Моральную сторону проблемы Гвен охарактеризовала прямо и резко:

«Кроме практических, гуманных и экономических соображений, обоснованных выше, следует принять во внимание политические и этические аспекты данного предложения. Эксплуатация несчастных, лишенных свободы женщин может рассматриваться как одна из форм рабского труда. По моему мнению, заключенные Дженнингс – и любой другой тюрьмы – не могут и не должны расцениваться в качестве источника дохода. Пусть они лишены права голосовать, но мы не должны лишать их остальных прав человека.

Новый век принес новые социальные проблемы, связанные с тюрьмами. Без сомнения, рост численности заключенных в женских тюрьмах создает серьезные трудности и увеличивает бремя налогоплательщиков. Но превращать это в возможность получения прибыли – ложный путь. В центре нашего внимания должны оказаться бесчисленные проблемы этих женщин. Любой другой подход приведет к катастрофе».

Сейчас Гвен испытывала пьяную гордость за свой доклад и свою работу в Дженнингс. Ей захотелось немедленно действовать, и она решила прогуляться в жилой отсек. Камеры заперли уже больше часа назад, значит, она никого не встретит, а главное, никто не подойдет близко и не почувствует запах джина. На всякий случай, Гвен все-таки зашла в туалет, чтобы почистить зубы и сполоснуть лицо холодной водой, затем надела пиджак и, расправив плечи, направилась к камерам.

После отбоя у заключенных было всего несколько минут, чтобы занять свои места, затем решетки закрывались и охранники проводили перекличку. После этого полчаса давалось, чтобы приготовиться ко сну, и свет выключался. Тюрьма погружалась во мрак, были слышны только приглушенные звуки, нарушающие предписанную тишину: храп, стоны и всхлипывания. Плакали здесь каждую ночь. И будут плакать еще больше, если «ДРУ Интернэшнл» захватит ее тюрьму…

А может, ей лучше уйти на пенсию, пока ее об этом не попросили? Каждое совещание с людьми из «ДРУ Интернэшнл» проходило хуже, чем предыдущее. Все ее возражения они принимали со снисходительной усмешкой. Да она и сама слышала в своем голосе истерические нотки вместо уверенности в своих аргументах.

Неожиданно Гвен зацепилась каблуком за неровность на бетонном полу, потеряла равновесие и упала. В последний момент ей удалось выставить вперед руку, чтобы не разбить лицо, но удар получился сильный. Гвен ударилась виском и потеряла сознание, не успев даже позвать на помощь.

Она очнулась, почувствовав, что чьи-то сильные руки поднимают ее.

– Что с вами, Хардинг? – спросила Мовита Уотсон. Голова у Гвен кружилась, но говорить она все-таки могла.

– Со мной все в порядке, а ты почему не в камере?

– Была в медпункте, у меня месячные, – ответила Мовита.

Гвен потрогала голову и нащупала вздувшуюся шишку, а вокруг нее что-то липкое, наверное, кровь.

– Кажется, я упала, – пробормотала она.

– Держитесь за меня, все будет нормально, – сказала Мовита.

Гвен тяжело оперлась на нее и, только поднявшись, заметила рядом растерянного Роджера Кемри.

– Я и так в порядке, – солгала она. – Спасибо, все нормально.

Гвен сама не понимала, правду ли говорит. Хотя сильно болела голова и дрожали ноги, но, видимо, джин сильно смягчил удар.

– Я отведу вас в контору, – предложила Мовита. – Все будет хорошо, мы справимся сами, – сказала она Кемри. – Идите.

– Правда, миссис Хардинг? Я могу идти?

– Идите.

Все-таки ей повезло, что это оказался Кемри, а не Дуг Славите или этот садист Бирд, которые еще до рассвета раззвонили бы о ее падении на всю тюрьму. Кемри – хороший парень, он будет молчать. Хотя зависеть от него было стыдно.

Опираясь на Мовиту, Гвен медленно шла к кабинету. С каждым шагом боль все сильнее отдавалась в голове. У двери Гвен вынула из кармана ключи, но Мовита забрала их у нее и сама открыла дверь. Вопиющее нарушение режима! Как, впрочем, и то, что она одна ходила в медпункт после закрытия камер. Мовита включила свет левой рукой, правой продолжая поддерживать Гвен, а затем усадила начальницу в кресло.

– Сидите здесь, – сказала Мовита. – А я принесу лед, мы приложим его к шишке.

Гвен прислушалась к удаляющимся шагам Уотсон. Она хорошо представляла, что происходит в ее хозяйстве, и знала, как ценится в тюрьме лед. Мовите потребуется время, чтобы добыть его. Значит, она успеет. Гвен достала бутылку и сделала глоток. Небольшой. Ей это было необходимо.

Когда Мовита вернулась со льдом, Гвен лежала головой на столе. Она не чувствовала боли, но не могла двинуться. Последний глоток доконал ее.

– Извини, – сказала она Мовите. – Я плохо себя чувствую.

Мовита бережно подняла ее голову и приложила к виску лед.

– Я приготовлю вам кофе, – сказала она. – Подождите минутку.

Теперь под головой Гвен лежал лед. Сначала он приятно холодил, затем место ушиба начало ужасно болеть. Но поднять голову Гвен была просто не в силах, хотя мысли ее оставались ясными. Если Мовита готовит кофе, значит, она поняла, что Гвен выпила. «Но ведь она должна понимать, как я тяжело работаю и какой стресс я переживаю, – думала Гвен. – Я борюсь за всех, и за нее тоже!»

Когда Мовита вернулась, Гвен заговорила.

– У нас тут все просто ужасно, – объяснила она Уотсон. – Поэтому я… так плохо себя чувствую.

– Мне очень жаль, – спокойно ответила Мовита, расчищая место на столе, чтобы поставить кофе.

– Да нет же, ты ничего не поняла! Это кое-что новое. Скоро в Дженнингс может случиться нечто действительно ужасное.

– Не волнуйтесь, миссис Хардинг, – терпеливо, словно успокаивая маленького ребенка, сказала Мовита. – Пока я здесь, ничего страшного не случится.

Гвен попыталась поднять голову.

– Я не пьяная! – раздраженно проговорила она. – Я совершенно серьезно…

Мовита поднесла чашку с кофе к губам Гвен.

– Запах тоже помогает, – сказала она. – Просто вдыхайте аромат, а потом попробуем отпить глоточек.

– Дженнингс могут приватизировать! – выпалила Гвен. – Штат продаст нас всех с потрохами!

«Господи, что я делаю?! – мелькнуло в голове. – Я же не должна была никому говорить об этом…»

Мовита перестала суетиться и в первый раз посмотрела прямо ей в глаза.

– Приватизировать? Что это значит?

С огромным усилием Гвен все-таки удалось поднять голову. Какое облегчение поговорить об этом с Мовитой!

– Есть такая компания, «ДРУ Интернэшнл». Те самые чужаки, которые приходили сюда. Они хотят купить Дженнингс.

«Проклятье, – подумала Гвен, – я совсем пьяная». Она знала, что не должна продолжать, но какая-то не зависящая от нее сила заставляла ее говорить.

– И условия после этого будут гораздо хуже. Это просто чудовищно. – Глаза Гвен наполнились слезами, губы дрожали. – Я этого не вынесу…

И она снова опустила голову на лед.

– Это уже точно? – спросила Мовита.

– Пока нет, но у нас мало шансов. Они будут управлять тюрьмой, как заводом. Вы будете механизмами, а я – смазкой.

– Господи боже! – пробормотала Мовита, опускаясь на стул рядом с Хардинг. – Господи боже…

15
ШЕР МАКИННЕРИ

Шер раздраженно потрясла головой. Ее длинные черные волосы рассыпались по плечам.

– Каждый раз, когда здесь наступает день посещений, вы, безответные суки, напоминаете мне охотничью собаку отца, – сказала она.

Флойд Макиннери любил пинать свою собаку, чтобы на ее примере порассуждать о психологии.

– Видите? – спрашивал он своих таких же пьяных собутыльников. – Я пинаю Бетти, а она подползает ко мне на брюхе и лижет руку, значит, еще хочет.

Он хохотал, выпивал еще и громко, со вкусом рыгал. Затем с садистским удовольствием изо всей силы пинал собаку сапогом в живот. Жалобно скуля, Бетти отлетала на десять шагов, а Флойд кричал ей:

– Ну, иди сюда, сука!

И Бетти снова подползала к нему, насторожив уши и спрятав хвост между ног, словно надеялась, что на этот раз все закончится лучше. Но чаще всего Флойд пинал ее снова. Иногда он предлагал это сделать кому-нибудь из друзей.

– Давай! – говорил он. – Наподдай как следует. Ей это нравится.

Сначала маленькая Шер жалела собаку. Она с трудом выдерживала звук удара, визг Бетти и общий смех, но не отворачивалась. Она стояла и смотрела, а потом ждала, когда отец и его собутыльники уйдут, чтобы погладить старую Бетти и дать ей косточку.

– Почему ты ему это разрешаешь, Бетти? – спрашивала Шер. – Укуси его в следующий раз, – советовала она собаке, стараясь пробудить в ней боевой дух. – Укуси меня! – кричала Шер. – Не лижи мою руку, укуси ее! Защищайся, тупое ничтожество!

Шер хотела, чтобы хоть раз Бетти зарычала на папашу Флойда, хоть раз вонзила клыки в его жирную задницу. Но и в следующий раз все повторялось без всяких изменений, и со временем жалость Шер превратилась в злость, затем в отвращение и наконец в презрение.

Каждый раз, когда женщины в Дженнингс готовились к приему посетителей, Шер вспоминала Бетти. Она только качала головой, когда неделя за неделей они снова и снова волновались и надеялись. Они говорили о том, что их любовники, мужья или даже отцы придут их проведать, что приемная мать их детей на этот раз обязательно приведет ребятишек. И неделя за неделей они снова и снова получали пинок в живот, потому что никто из этих подонков не приходил. Но они снова приползали, чтобы получить следующий пинок.

«Наподдай суке, ей это нравится!» – вспоминала Шер, наблюдая, как они красят щеки высушенным виноградным соком и подводят глаза горелыми спичками. Неделя за неделей они из кожи лезли, чтобы выглядеть как можно лучше для своих мужчин, но эти мужчины никогда здесь не появлялись.

Саму Шер никогда никто не навещал, но она не морочила себе голову, представляя, что кто-то придет. Ее семья была слишком далеко, да к тому же разбросана по свету. Но Шер не унывала. Черт побери, когда все вокруг настолько рассеянны и ведут себя как полоумные, ей только легче заниматься своим делом. Для Шер день посещений был чем-то вроде похода по магазинам; разница только в том, что она не платила за товар. Плевать, что к ней никто не приходит! Зато можно позаимствовать кое-что у какой-нибудь истеричной суки, у которой сердце выскакивает из груди, пока она ждет своего тупого, никчемного мужика. С точки зрения Шер, эти женщины были ничуть не умнее старой Бетти. Сначала она их тоже жалела, но затем начала презирать.

Когда заключенные возвращались в свой блок, рыдая от разочарования, Шер хотелось пнуть их и закричать: «Укуси его! Защищайся, тупое ничтожество!» Но вместо этого она их обкрадывала, потому что, когда Шер воровала, она не рассуждала и не огорчалась. Она вспоминала, как они с мамой вместе навещали дядю Сайласа в тюрьме Литл-Рок. Все то время, что он сидел, они ни разу не пропустили дня посещений. Но ни в Литл-Рок, ни в Дженнингс Шер не видела среди посетителей ни одного мужчины. Ни одного! Шер еще в детстве усвоила, что сюда приходят матери, сестры и иногда примерные дочери. Поэтому ее доставало, что эти несчастные суки плакали из-за того, что какой-то подонок не пришел. Они должны были радоваться, что к ним хоть кто-то ходит!

Но кого Шер действительно жалела, это заключенных матерей. Для них день посещений был несчастным днем в любом случае, привозили к ним детей или нет. Если их привозили, маленькие дети обычно плакали, дети постарше задавали слишком много трудных вопросов. Почему на тебе такая одежда, мама? Почему ты не приехала на мой день рождения? И самый страшный: когда ты вернешься домой? Чем старше они становились, тем больше стыдились приходить в тюрьму.

Большинство из них так и вырастало без матери, и с годами они начинали смотреть на женщину, которую едва знали, даже не стараясь скрыть раздражение и неприязнь. Было бы лучше, если бы они вообще не приходили.

Поэтому Шер не понимала, зачем Мовита прилагает столько усилий, чтобы к ней привезли ее маленьких дочек. Шер не могла вспомнить, когда они в последний раз навещали свою маму в Дженнингс. Поскольку Мовита никогда не говорила о них и не показывала никому их фотографий, даже подруги порой забывали, что у нее есть дети. Шер понимала, что Мовита ведет себя так намеренно, и уважала ее за это. Но в последнее время она стала совсем другой. Шер видела, что ее что-то очень беспокоит – какая-то тяжесть на душе.

Накануне дня посещений, когда выключили свет, Шер заметила, что Мовита нервничает и не может заснуть.

– Думаешь, это хорошая идея, чтобы девочки приехали сюда? – шепотом спросила Шер.

– Я собираюсь почитать им сказку, – пробормотала Мовита. – Я сегодня ходила в библиотеку, и Мэгги нашла мне книжку для них.

– Здорово, – похвалила Шер. – Моя мама всегда читала мне сказки.

– Да, – прошептала Мовита. – Именно так должна поступать мама: читать своим малышам книжки…

Малышам? Как давно она не видела своих девочек? Шер тоже не спала в эту ночь – беспокоилась за Мовиту. Вдруг ее дети снова не приедут? А если приедут, что ждет Мовиту, когда она сядет за стол в комнате для посетителей и увидит их? Шер вздохнула. Она знала, что не может изменить ситуацию. Оставалось только надеяться, что Мовита выучила свой урок и не превратится в Бетти. Наконец Шер решила, что украдет для подруги что-нибудь замечательное. Может, это будет новая щетка для волос или даже духи. Мовита любит духи.

В день посещений в столовой всегда бывало шумно во время завтрака. Особенно волновалась Тереза. Она всегда волновалась, когда ожидала посетителей, а ее навещали всегда. Шер так и не удалось сосчитать, сколько у нее сестер – кажется, пять или шесть, а может, и семь. Кроме них, приходили еще и женщины, которые у нее когда-то работали, если им требовался совет или наставление. Но независимо от того, кто к ней пришел или не пришел, для Терезы Лабьянко этот день был большим праздником.

– Но разве тебе не грустно, когда все кончается? – спросила ее как-то Зуки. – Мне всегда так плохо, когда все уходят! Еще более одиноко, чем раньше.

– А ты знаешь, что говорят об одиночестве? – начала Тереза. – Когда нам больно из-за того, что никого нет рядом, мы называем это одиночеством. Но есть еще и другое слово – уединение. Когда день посещений заканчивается, я чувствую, что мне нужно побыть одной, вот и все. – Тереза попыталась изобразить Грету Гарбо: – Я хочу остаться одна!

– Ты форменная идиотка, – засмеялась Шер. – Я тебя люблю, но ты идиотка.

– А ты знаешь, что говорят об идиотах? – серьезно спросила Мовита.

– Нет. – Тереза, как всегда, попалась на удочку. – А что говорят об идиотах?

– Ну, если ты не знаешь, то никто не знает, – сделала вывод Мовита.

Все весело рассмеялись, а Тереза громче всех. Ничего удивительного, Тереза обожала шутки и розыгрыши.

– Слушай, а твой красавчик-адвокат придет сегодня тебя проведать, Шер? – спросила она, подмигивая.

– Ага. Позор, что единственный мужик, который приходит к такой девушке, как я, получает почасовую оплату и все равно остается ненадолго, – хмыкнула Шер.

– Адвокаты, как проститутки, – заявила Мовита, стараясь набрать овсянку в ложковилку. – Получают почасовую и остаются ненадолго.

Прозвучал сигнал об окончании завтрака, и вся команда встала, чтобы поставить подносы на конвейер. По дороге к выходу Мовита остановила Шер.

– Ты долго собираешься там пробыть сегодня?

Шер покачала головой.

– Нет, – ответила она, – мне нечего там делать. К тому же я собираюсь кое-чем заняться, – добавила Шер и подмигнула подруге.

Мовита кивнула в ответ, повернулась и вышла из столовой вслед за остальными. Немного поколебавшись, Шер тоже последовала за ними. Она хотела быть там, чтобы посмотреть, какое лицо будет у Мовиты, когда она увидит своих маленьких дочек.

Входя в холл перед комнатой для приема посетителей, Шер сморщила нос. Запахи пота и дешевых духов уже образовали довольно крепкий коктейль. Взволнованные женщины напряженно ожидали, когда выкрикнут их фамилию. Шер встала в последнем ряду, чтобы ее не заметил никто из команды. Она была не одна такая – многие из женщин, к которым не приходили, старались держаться подальше от тех, кто принимал гостей. Шер стояла на цыпочках, пытаясь рассмотреть, что происходит впереди, но не видела Мовиту.

– Ты ждешь кого-нибудь, Шер?

Вопрос застал девушку врасплох, она резко повернулась и заметила новенькую.

– А тебе какое дело до того, кто ко мне ходит? – отрезала Шер и тут же увидела в другом углу комнаты Мовиту, которой охранник передавал какой-то конверт.

Даже издалека было заметно, как дрожат у Мовиты руки. Оттолкнув с дороги богатую суку, Шер рванулась к подруге сквозь толпу.

Когда она добралась до Мовиты, у ее ног лежал разорванный конверт. Застыв, как статуя, Мовита держала в одной руке смятый листок бумаги, а другой прижимала к груди детские рисунки и книжку сказок. Ее лицо было пустым, как гипсовая маска. И сначала Шер даже обрадовалась, что подруга не плачет и не злится.

– Что случилось, Мо? – ласково спросила она. Нужно было поскорее увести Мовиту отсюда, никто не должен был видеть ее слабость. – Где девочки?

– Они не придут, – тихо ответила подруга. – Они не придут.

Шер взяла смятый листок из ее руки и прочла письмо.

– Подонки! – прошипела она. – Гребаные вонючие подонки!

– Перестань, – сердито сказала Мовита. – Твоя ругань меня достала.

В этот момент к ним подошла Дженни с подносом, на котором был красиво сервирован завтрак. Не хватало еще, чтобы эта богатая сука жалела Мо!

– Зуки сказала, что вы это приготовили для своих гостей, – начала Дженнифер, – и я хотела…

– Какого черта ты вообще обращаешься ко мне?! – вдруг закричала Мовита. – Я тебе что, разрешила со мной заговаривать? Мне плевать, что тебе сказала Зуки! Я это приготовила? Я ничего не приготовила!

Мовита повернулась и отошла. Шер бросилась за ней.

– Пойдем, Мо, – уговаривала она подругу. – Пойдем домой. Я достану сегодня для тебя что-нибудь новенькое. Пойдем со мной.

– Убери руки! – неожиданно набросилась на нее Мовита. – И держись от меня подальше.

Пытаясь побыстрее протолкаться сквозь толпу, Мовита запнулась, выронила рисунки и книжку и упала на пол прямо на них. Одна из религиозных зазывал, которые торгуют царствием небесным от имени Христа, тут же завыла:

– Сестра, еще не поздно увидеть во всем перст божий…

– Заткни пасть! – злобно сказала Шер. Пробравшись к подруге, она увидела, что новенькая стоит на коленях рядом с Мовитой, стараясь помочь ей. Но когда Дженнифер подняла один из рисунков, Мовита злобно ударила ее по руке.

– Не смей трогать! – закричала она. – Это от моей дочки! Моя дочка нарисовала это для своей мамочки! Это от моей дочки!

Дженнифер молча отдала рисунок Мовите, но рука у нее дрожала. Шер помогла подруге встать на ноги; теперь Мовита тихо плакала. В переполненном людьми холле стояла мертвая тишина.

В этот момент прозвучал голос охранника:

– Мисс Спенсер, к вам посетитель.