Текст книги "Погребенные. Легенда о Маат"

XI

– Расслабься, прошу тебя, Маат. Так у нас ничего не получится, – глядя на меня сверху вниз, Анубис нахмурился.

Да, я бестолочь, и никогда этого не скрывала. Иногда стыдилась, но не претендовала на Нобелевскую, хоть и могла. Я открыла врата в иной мир, разрушила все научные догмы и заставила Эйнштейна икать в гробу. Кто ещё может похвастаться подобным перечнем заслуг?

Анубис выбрал местом тренировок сад, с которым меня уже познакомил Акер. Они оба сошлись на том, что непринуждённая обстановка и шелест раскидистых жакаранд, пестреющих яркими фиолетовыми цветами, помогут сконцентрироваться. Только вот не учли одно «но»…

Габриэль лежал в тени дерева, опершись о его ствол головой. Чёрная рубашка, небрежно застёгнутая всего на две пуговицы, открывала обзор на мускулистый низ его живота. Когда ветер подхватывал воротник и я видела его грудь, становилось совсем дурно.

Я поняла. Его тактика заключалась в том, чтобы довести меня до истерики. А там и до самоубийства рукой подать.

Буквально недавно я окончательно смирилась с тем, что «не убить друг друга» – лучшее, на что я могла рассчитывать. Но потом он улыбнулся, когда поймал меня в коридоре. Потом – придвинулся непозволительно близко для того, кто бы мог испытывать ко мне отвращение. Потом – попросил передать ему тарелку с сыром. А теперь пришёл в сад, зная, что здесь будут проходить тренировки, и с грацией потомственного аристократа развалился на земле.

– Маат. – Анубис щёлкнул пальцами перед моим носом. – Сет, – выругался он и повернулся к Габриэлю. – Тебе обязательно находиться здесь?

– Я вам мешаю? – не отрываясь от книги, бросил он.

– Да.

– Отлично. – Он улыбнулся, обхватил языком палец и уставился на меня. Мучительно долго обсасывая фалангу, поимел меня взглядом и, наконец, перелистнул страницу. – Я стараюсь.

Анубис закатил глаза и перевёл взгляд на нещадно алеющую меня, затем – на покорно ожидающего сигнала Акера. Они оба отвлеклись от своих занятий, чтобы помочь мне, а я не могла собраться, думая про член Габриэля. Было ли мне стыдно? Ни капли. Хотела ли я, чтобы Габриэль ушёл? И да и нет. Представляла ли я его перед собой вместо Акера? Определённо.

– Париж, – напомнил Акер. – Я бы хотел увидеть Париж.

– Я тоже. – Я вздохнула, отлепила глаза от Габриэля и вложила обе руки в широкие ладони Акера.

Увижу ли я Париж снова, напрямую зависело от исхода этой тренировки. Там, где заканчивалась война между богами, там, где добро побеждало зло, теплились надежды и на моё светлое будущее. Если не светлое, то хотя бы просто будущее.

Прохлада кружила листья деревьев, разносила цветочные ароматы и заигрывала с растрепавшимися кончиками моих волос, а горячие ладони Акера давали опору – может быть, и ложное, но ощущение безопасности. Я закрыла глаза и погрузилась в звуки вокруг нас. Дыхание выровнялось. Образ Габриэля отступил в сторону, и я вспомнила, как сидела у распахнутого настежь окна. Каким на самом деле красивым был старый дворик в Обервилье и как мне нравилось просыпаться под шум соседки, колдовавшей над клумбой с белыми и красными тюльпанами.

Там, где моя холодная кожа соприкасалась с кожей Акера, что-то началось. Мы будто приклеивались, врастали друг в друга, и моя кровь вместе с воспоминаниями отравляла его разум. По спине пробежал холодок, но Акер сжал кончики моих пальцев и тихо, сливаясь с шелестом ветра, прошептал:

– Всё хорошо.

Я продолжала думать о Париже, хотя дыхание сбилось, а пульс подскочил вверх. Мне было страшно, волнительно, но я оставалась сосредоточенной.

– Что ты видишь? – словно из другого измерения донёсся хриплый грудной голос Анубиса.

– Небо, – ответил он. – Закат.

Губы невольно дрогнули в улыбке: я знала, каким впечатляющим и захватывающим был вид солнца, заходящего над шумным мегаполисом.

– Какая банальщина, – вдруг вмешался третий, незваный голос, и мои руки выскользнули из ладоней Акера, когда я резко распахнула глаза.

Мерзопакостная рожа Габриэля светилась самодовольством. Не вставая с земли, с зажатой в зубах сигаретой, он сканировал меня взглядом чёрных глаз, явно довольный тем, что я позеленела от злости.

– Маат, если хочешь впечатлить Акера, покажи ему «Макдоналдс», – выдыхая кольцо дыма, добавил он.

– Боги! – Анубис развёл руками и вскинул голову к небу, словно планировал помолиться, но забыл, что там, в небе, нет никого, кто мог бы ему помочь. И даже если бы бог из любой другой религии действительно существовал, он всё равно не смог бы его спасти.

Сорвавшись с места с единственным желанием врезать Габриэлю, я выхватила из его рук книгу и планировала поколотить его ей, но взгляд прилип к содержимому, которое он читал с неприлично заумным видом, и замерла.

– Что? Ты серьёзно? «Пособие по минету для чайников»?

Я не видела, но буквально услышала, как за спиной вытянулось лицо Акера и даже Анубиса.

Габриэль продолжал лежать на траве и курить.

– Ты осуждаешь меня, Мати? Я вот тебя никогда не осуждал.

– В следующий раз выберем место, о котором Амсет не знает, – где-то на заднем фоне проинформировал Анубис, видимо, умывая руки.

– Таких мест нет, – подметил Габриэль.

Я обернулась к Акеру, который, в отличие от Анубиса, не спешил уходить. Мне не понравилась угроза, с которой он смотрел мне за спину. И не понравилось то, как он дёрнулся, но реагировать было слишком поздно.

Пальцы Габриэля окольцевали моё запястье. Он попытался вырвать у меня книгу не потому, что она была ему нужна. Скорее всего, он попросту стремился делать всё, что могло разозлить меня.

И я разозлилась. Всё в нём злило и раздражало меня, но особенно взгляд: привычно насмешливый и надменный – взгляд Габриэля Эттвуда. То, что я не помнила его таким в прошлом, причиняло необъяснимую боль. То, что я знала его таким, когда он притворялся… Всё смешалось в одну кучу: плохое, хорошее, плохое и хорошее. И наши тела, между которыми бежал ток и пылало пламя. Я провалилась в его голову без усилий, не планируя этого. Возможно, он просто позволил мне это. А потом…

Габриэль размахнулся и со всей дури ударил себя похабной книжкой по лицу.

– Я ведь говорил. – Вместо того чтобы угрожать, он снова начал лыбиться, и я подумала, что если он улыбнётся ещё раз, то я не сдержусь и сделаю что-нибудь неприличное с его губами. – Твоя спокойная обстановка ей не помогает, Анубис. Ей нужен всплеск и одно пособие по тому, как делать минет без зубов.

Ошеломлённая тем, что только что провернула, я отступила на несколько шагов и прижала кончики пальцев к губам. Боги! Если я умею так, будучи слабой, что я могла в свои лучшие годы?

Что мог Гор?

– Я… я заставила его ударить самого себя. Ты видел это?

– Да, – не тем тоном, который ожидала услышать, фыркнули в ответ. – Да, отлично. Теперь успех нашей кампании напрямую зависит от Амсета, потому что ты пользуешься своими силами, лишь когда хочешь ему врезать.

– До сих пор ревнуешь, что я был единственным, кто смог хоть чему-то её обучить?

Оу… Двойное «оу». Я могла только догадываться, какими методами пользовался Габриэль, чтобы заставить меня выйти из себя и спровоцировать вспышку.

– Да, Амсет, о великий учитель, – бурчал Анубис, пересобирая длинные волосы в хвост. – Преклоняюсь перед твоим умением вывести кого-либо из себя.

– Хоть в чём-то мы с тобой до сих пор похожи, – наклонившись к моему уху, шутливо шепнул Габриэль. – Когда Анубис начинает трогать свои волосы, знай, что он близок к нервному срыву.

Я надеялась, что он не почувствовал, как меня пробило дрожью, когда его губы задели мочку уха.

– На сегодня хватит, – вмешался Акер. – Ты остаёшься?

– Да, – встрепенулась я. – То есть нет. И да, на сегодня хватит. Можем оставить Амсета наедине с его книгой. Вдруг он захочет попрактиковать полученные знания.

– Спасибо за понимание, – подмигнул он.

Анубис ушёл, не дожидаясь нас и напоследок попросив Габриэля навестить его в усыпальнице позднее. Я подумала о том, что стоило бы узнать об этом месте побольше, как и об остальных местах в Дуате.

Акер подал мне руку. Я оперлась о неё, обувая туфли, которые сняла для лучшего сцепления с родными землями.

Мы вышли с поляны в центре сада и, проходя сквозь близко посаженные друг к другу деревьев, обсуждали, чем бы таким заняться. Казалось, что здесь царило лето, и даже дуновение ветра напоминало мелодию – незатейливую, простую игру на флейте.

Чем дальше мы отходили, тем хуже я видела силуэт Габриэля, оставленного в этой иллюзии жизни. Солнце, которого на самом деле не было, играло на чёрных, как вороново крыло, волосах, а его рука, опущенная вниз, гладила зелёную траву. Мы тосковали об одних и тех же вещах и лишь здесь, в месте, спрятанном между холодными скалами Дуата, могли дотронуться до того, о чём мечтали. Притвориться.

Всё обрывалось там, где сильный ветер разбивался о камни. Там, где под мостом, соединяющим маленький оазис и огромный дворец, начинались владения тьмы. Там, где безмолвие поглощало радость.

– Изнутри мне казалось, что во дворце этажей двадцать, не меньше, – изумлённо присвистнула я.

– Многое в нём не то, чем кажется на самом деле, – послышалось в ответ.

Внушительное сооружение, размазанное по горизонту километров на пять, уходило ввысь этажа на четыре, не больше. Со стороны, с которой мы к нему приближались, не было ни оградительных построек, ни каких-либо внешних отличительных черт. Дворец был похож на огромный чёрный камень. Я бы хотела увидеть, какой он с другой, фасадной стороны, но пока довольствовалась лишь скромными дверями, к которым мы поднялись по явно видавшим лучшие времена ступенькам. Редкие сорняки пробивались через потрескавшийся камень, но больше здесь ничего не росло. Задняя часть дворца уходила в серую землю и скалы.

– С другой стороны он выглядит лучше, – поспешил заверить Акер. – Особенно после того, как Анубис снёс все колоны и заменил их собственными скульптурами под несколько десятков метров.

– Это не лучше, – пробормотала я. – Это жутко. Здесь жутко.

– Ты быстро привыкнешь.

Мы зашли внутрь и спустя несколько крутых поворотов по тёмному коридору вышли в небольшой внутренний двор. Я видела его в воспоминаниях Габриэля, но теперь он был другим: скамейку убрали, а с мостов, соединявших верхние пять этажей, свисали иссохшие ветви.

Я подняла голову и остановилась. Я провела здесь детство. Прямо на этом самом месте. Трещинки под ногами помнили маленькую девочку, большая часть жизни которой прошла в одиночестве и заточении.

– Ты знал, что когда-то я делала всё, чтобы нас привели сюда, потому что хотела встретиться с тобой?

– Нет, не знал. – Я чувствовала, как взгляд Акера скользил по линии моего вздёрнутого подбородка, спускался ниже и возвращался, задерживаясь на прикрытых глазах и дрожащих ресницах.

– Я подглядела это в голове у Габриэля.

– Он сменил имя, – хмыкнул Акер.

– Да.

– А как звали тебя?

– Как только меня не звали… Но эту девушку, – я обняла себя руками, – её звали Аника. Она погибла в аварии.

– Аварии?

– Но ты, конечно, не знаешь, что такое авария. – Я прищурилась, наслаждаясь вспыхнувшим в груди теплом. Акер источал исключительно уютные вибрации.

– Расскажешь?

Мы пошли дальше, разговаривая о ней: о девушке, которой я была благодарна, но которой больше не существовало. Об Анике Ришар – смелой и настоящей. Я надеялась, что её душа обрела счастье в полях Иалу рядом с мамой. И Алексом. Они бы подошли друг другу. Наверное…

– Пригнись! – раздалось из ниоткуда, и я, опешив, попятилась. Если бы у Акера имелись волосы, то тень, пролетевшая над нашими головами, обязательно бы их задела. Но Акер был лысым, и огромная чёрная точка проскочила в сантиметре от его головы без происшествий.

– Что это было? – погрузив ногти в предплечье Акера, выдохнула я.

На пустом каменном дворе плясали тени: танец огромных мохнатых тел и огня, тлеющего в позолоченной, напоминающей глубокую миску дровнице.

Сложно было описать эмоции, когда то, что чуть не снесло мне голову, вдруг опустилось на землю. Я испытала восторг, и ужас, и трепет, и, наверное, все чувства в мире одновременно, встретившись взглядом с четырьмя парами зелёных глаз на пугающе больших и вытянутых мордах, обращённых в нашу сторону. Ни за что в жизни я бы не хотела перейти дорогу тому, кого они защищали. Но силуэту, который прятался между их телами, я не хотела бы причинить вред, даже не будь у него таких защитников. Я бы хотела защитить её или обнять. Эта эмоция, совершенно несвойственная, так сильно потрясла меня, что, пытаясь разобраться с источником, я перестала дышать.

Сатет казалась бледной и уставшей. Она вышла вперёд и встала перед четырьмя огромными кошками, оберегающими её со спины. Это была не та девочка, которую совсем недавно я видела на семейном ужине. Девочка, которая стояла передо мной, приложила усилия, чтобы улыбнуться.

– Сатет, – позвал Акер. Его голос зазвучал подозрительно напряжённо. – Что ты здесь делаешь? Тебе нужно отдыхать.

– Я уже отдыхала, – недовольно фыркнула она и переступила с ноги на ногу. Простое платье, похожее на огромный свитер, слегка прикрывало, уверена, очень худые колени, но я всё равно увидела её узкие щиколотки и очень тонкие пальчики, в которых она мяла рукава.

– Сатет, пожалуйста, позволь мне проводить тебя в комнату, – тихо, почти с молитвой прошептал Акер.

– Не хочу я в комнату! Я буду здесь! – Крохотные ноздри зловеще раздулись, насколько это было возможно – внешний вид Сатет не мог вселить страх. Напротив, мне хотелось схватить её, сунуть под мышку и в принудительном порядке запереть в комнате.

– Вы здесь играете? – надеясь снизить градус напряжения, спросила я.

Но меня никто не слушал. Акер уже сделал шаг вперёд, Сатет – назад, прячась за кошками.

– Сатет, пожалуйста, пока твой отец не убил каждого, кто не уследил за тобой.

– Нет, мы ещё не закончили!

– Шесему, – он обратился к самому большому и лощёному коту, – ты же знаешь.

Шесему повёл мордой в сторону Сатет, и она, осознав, что тот был не на её стороне, вцепилась в загривок Дориана. Это походило на попытку взобраться на него, но Дориан попытался увернуться, стараясь ухватиться зубами за воротник её платья.

Сатет стиснула челюсти и кулаки. Маленькая злющая копия своего отца. Когда Акеру оставался всего один шаг, чтобы подобрать её с земли и, закинув на плечо, утащить в покои, светло-карие глаза Сатет заволокла тьма.

Я, как и всегда, реагировала на происходящее со скоростью сухопутной черепахи, и всего за одно моргание упустила, как Акер замер в оцепенении, словно превратился в каменную статую. Кошки бросились вслед за девочкой, но и они замерли.

Сатет обладала потрясающей силой замедлять тех, кто мешал ей заниматься желаемым. Видимо, я не представляла угрозы, или она просто не услышала, как я бросилась следом. А может быть, ей хотелось, чтобы именно я остановила её? Зачем? Почему? Какого чёрта? Всё это я спрашивала у самой себя, бросившись догонять удаляющуюся в неизвестном направлении тень.

Я ведь знала её. Знала эту девочку, так филигранно воплощающую в себе всё лучшее, что было в Амсете и Анукет. Знала, но не помнила – в отличие от неё. Злость и печаль в глазах Сатет при взгляде на меня не говорили, а кричали о том, что она помнила меня.

Я ходила как слон, а бегала ещё громче. Очень скоро, точнее почти сразу, Сатет увидела, что я побежала за ней, но сил провернуть трюк, как с Акером и четырьмя здоровыми котами, у неё больше не было.

– Отвали от меня! – закричала она, и её голос сорвался на истеричный визг.

– Я тебя не трогаю, – автоматически ответила я, что по своей сути было ложью, ведь я преследовала её и не понимала зачем. Это не моё дело. Я была не из тех, кто пытается подобраться к мужчине через его ребёнка. Я не любила детей, но сейчас просто не контролировала себя. Нечто из глубины моей сути оттолкнуло меня и потянулось за Сатет.

С момента своего первого появления в Дуате я стала заметно лучше видеть в темноте. Всё вокруг стало тёмно-серым, виной тому был редкий серебристый свет, исходивший от подобия звёзд на чернеющем небе. Открытый по бокам коридор опоясывал внутренний двор, по углам разветвляясь на множество маленьких коридорчиков, уходящих вглубь дворца. Сатет и я одновременно обратили внимание на небольшую лестницу, ведущую вниз, за пределы дворца.

– Да постой же ты! Я не собираюсь тебя ловить! Давай просто поговорим!

– Не поймаешь! – звонкий смех шлейфом тянулся следом за Сатет. Я догоняла её, но специально отставала, позволяла быть немного впереди. Позволяла ей оглядываться назад, перепрыгивать с ноги на ногу и кружиться.

Когда она кружилась, полы её юбки подбирали серый песок. Это был танец: прекрасный танец пустынной стихии и маленькой девочки, в шёлковых волосах которой застряли короткие веточки и цветочки.

Я моргнула и, замерев, прижала руки к груди. Сердце забилось так часто, что, казалось, могло вот-вот выпрыгнуть. А потом я снова увидела её, но… она перестала убегать. Сатет лежала на холодном полу и не двигалась. То, что она дышит, с долей облегчения я поняла уже после того, как упала рядом и схватила за руку, считая слабый пульс.

Тело пронзило страхом, который я не испытывала никогда прежде. Меня парализовало, и я не знала, что делать, безумным взглядом цепляясь за то, как неровно дрожали её веки и длинные, как у папы, ресницы. Но времени на бездействие не было. Ни единой секунды на жалость к себе и глубокий самоанализ.

Повинуясь всколыхнувшему всё нутро инстинкту, я подхватила девочку на руки. Она была лёгкой, словно пёрышко, но меня всё равно потянуло к земле. И после я очень смутно осознавала то, что произошло дальше. Я едва помнила, как Акер встретил меня в саду и как я пошла следом, когда отдала ему Сатет. Как мы зашли во дворец и встретили Бастет, виделось в тумане слёз.

– Всё хорошо, Маат, – поразительно спокойным голосом успокаивала Бастет, когда мы бежали следом за Акером, нёсшим Сатет в её покои. Топот наших ног разлетался по безмолвным, чёрным коридорам глухим, тревожным эхо.

Я не верила Бастет. Не слышала, что она говорила.

– Маат, с ней такое бывает, – продолжала она. – Пожалуйста, успокойся.

Но я была спокойна – по крайней мере, мне так казалось. Я не слышала собственных рыданий, не чувствовала, как дрожала и хрипела, будто не могла дышать.

Когда в конце коридора показался силуэт Габриэля, я совсем лишилась чувств и, прижавшись к стене, замерла. Тревожная пелена мешала видеть, и я не смогла разглядеть, с каким выражением лица он взял Сатет из рук Акера и сказал:

– Всё хорошо, отнесём её в кровать.

«Всё хорошо». «С ней такое бывает». Об этом помнили все вокруг. Все вокруг знали, что делать, как помочь Сатет. Все, кроме меня. Я забыла её. Я забыла Сатет.

Словно во сне, с трудом перебирая тяжёлыми ногами, я пошла следом за Акером и Габриэлем. Бастет попыталась удержать меня, в очередной раз предложив успокоиться, но я оттолкнула её.

– Маат. – Анубис перехватил меня в дверях. Там, за его спиной, Сатет уложили на кровать. – Маат, пожалуйста, успокойся.

– Пусти, пусти меня, – прохрипела я, обессиленно дёрнувшись в его руках. – Что происходит?

Он не успел ответить: Акер позвал его. И Анубис вместе с Бастет, которая зашла в комнату следом за мной, бросились к Сатет. Силуэты над кроватью смешались в крупную тень, отбрасываемую зажжённой на прикроватной тумбе свечой.

Они разговаривали, беспокойно двигались, но я не могла разобрать ни слов, ни действий. Внутри меня что-то сломалось. Что-то жизненно важное, что-то такое, что прежде не смог сломать ни Габриэль, ни кто-либо из безусловно дорогих мне людей.

Две тысячи лет назад я сбежала из Дуата, пожертвовала Габриэлем, пожертвовала своей семьёй. Я наделала целую кучу ошибок. Забыла Габриэля, свою семью и саму себя. Мне было очень больно, и я бы не осудила любого другого за решение начать заново, зная, что вернуться в прошлое уже невозможно. Всё, что я сделала, можно было объяснить, может быть, даже исправить. Всё, кроме того, что я забыла Сатет. Всё, кроме того, что я бросила её. И, будь я смертной, наверное, в тот самый момент умерла бы от этого осознания. По крайней мере, мне хотелось. Однако слёзы душили недостаточно сильно. Холодный взгляд Габриэля убивал недостаточно быстро.

Он подошёл ко мне и навис сверху, но не спешил чтолибо говорить или делать. Я сидела на полу, прижимая колени к груди, и невидящим взглядом смотрела куда-то сквозь него.

Я забыла Сатет. А он… Всё это время, все эти тысячелетия он помнил её. Он жил с болью, с которой я так и не смогла справиться. Жил с последствиями моих решений и сейчас смотрел и видел, как я осознавала это.

– Милая. – Бастет сделала шаг в мою сторону. – Тушканчик…

Но Габриэль не позволил ей утешить меня. Он задержал её, наслаждаясь тем, как я сгорала от боли.

– Ты слишком жесток, – прошептала Бастет.

Недостаточно. Он был недостаточно жесток, и, когда Габриэль схватил меня за руку и заставил встать, я подумала, что сейчас он исправит это. Сейчас я узнаю степень жестокости, которую заслужила за совершённые поступки.

Я не сопротивлялась, когда он потащил меня прочь из комнаты. Я спотыкалась, потому что во мне не было сил идти, но я правда спешила получить заслуженное наказание. Я надеялась, что новая, может быть, даже физическая, боль заглушит разрывающееся на части сердце.

Когда Габриэль завернул за очередной угол и остановился, я была готова умолять его причинить мне боль, но…

– Тише, – прошептал он, притягивая меня к себе и заключая в крепкие объятия. – С ней всё хорошо.

Его сердце билось быстро. Так быстро, что когда я прижалась к его телу, то наконец почувствовала жизнь и внутри себя.

Руки Габриэля оказались везде: под моими лопатками, под поясницей. Он вдавливал меня в себя, словно хотел, чтобы мы слились. Словно изголодался по нашим объятиям и по моему телу, медленно обмякающему в его руках. Словно любил.

Я вцепилась ногтями в его спину – впилась в него, боясь отпустить, боясь, что всё это лишь сон.

– Прости меня.

Кадык на его горле дёрнулся: он тяжело сглотнул. И последнее, что я ожидала услышать, когда он заставил меня приподнять голову и посмотреть в его глаза, было:

– Не сегодня, Маат. Не сегодня мы простим друг друга. – В чёрных как ночь глазах блестели слёзы. Обессиленный не меньше меня, он опустил голову, и наши лбы соприкоснулись. – Но «не сегодня» не значит, что никогда.

Молчаливые коридоры эхом и вечной клятвой разнесли его слова по дворцу – дворцу смерти, боли и сожалений. Месту, в котором мы выросли, полюбили друг друга и разрушили до основания.