Текст книги "Бог во тьме"

Это же справедливо по отношению к предпосылкам и выводам. Найдите ошибочные убеждения сомневающегося и помогите ему проследить логику их развития. Сделайте выводы. Предложите ему проанализировать возможные последствия этих идей и подумать, куда они ведут. И тогда он поймет, что его убеждения являются ошибочными и нехристианскими. Ничто не способствует появлению сомнения больше, чем мгла неопределенности, но сосредоточенные размышления рассеивают ее, предоставляя сомневающемуся возможность сделать выбор: верить или не верить.

Умаление Бога

Неадекватные предпосылки (в отличие от ошибочных) порождают несколько иную, однако не менее опасную проблему. Здесь человек уязвим не потому, что его предпосылки неверны, а потому, что они страдают неполнотой. Но и в том и в другом случае последствия одинаковы.

Назначение предпосылок отчасти заключается в том, чтобы мы могли объяснять воспринимаемую нами действительность. Следовательно, если мы усваиваем предпосылки, недостаточные для толкования всех ее явлений, то разумность и связность наших объяснений будет существенно ограничена.

Если мы верим в Бога, но в то же время рисуем себе образ, не совпадающий с Его истинной сущностью, наша вера неизбежно будет страдать. Наше представление о Боге будет ущербным и вызывающим беспокойство. Оно будет сжимать веру, как тугой воротник, стесняя ее проявления и не позволяя вольно дышать воздухом истины. Может ли человек не испытывать неудобства, если его ремень на несколько сантиметров уже, чем требуется, а башмаки на пару размеров меньше? Не происходит ли то же самое с верой? Ущербный образ Бога не оставляет вере возможности быть собой, и сомнение – это свидетельство ее стесненного положения.

Показательным примером является описанная в Книге Бытия реакция Сарры на весть о том, что ей предстоит родить сына. Сарра понимала, что они с мужем давно вышли из детородного возраста, поэтому она «внутренне рассмеялась». Но Бог остановил ее – не потому, что Сарра смеялась в Его присутствии, а потому, что ее смех свидетельствовал об ограниченном представлении о Боге, отрицавшем Его могущество и побуждавшем к сомнению. «И сказал Господь Аврааму: отчего это… рассмеялась Сарра, сказав: «неужели я действительно могу родить, когда я состарелась?» Есть ли что трудное для Господа?» (Быт. 18:13–14). Слишком узкое представление о Боге не позволяло Сарре верить в то, что это возможно.

Проблема веры, умаляющей Бога, проявлялась и в позиции тех, кто обращался за помощью к Христу. Очень немногие приходили к Нему, полностью понимая, Кто Он и ради чего Он явился, поэтому их вера была слаба.

Прокаженный, увидев Иисуса, взмолился: «…если хочешь, можешь меня очистить» (Мк. 1:40). А отец бесноватого просил так: «…если что можешь, сжалься над нами и помоги нам» (Мк. 9:22). Обратите внимание на различие этих просьб. Прокаженный не ставил под сомнение могущество Иисуса, а вот в том, что Тот ему сострадает, уверен не был. Его мольбу можно передать так: «Я знаю, что Ты смог бы, если бы захотел, но Ты, наверное, не захочешь». Отец же, напротив, не был уверен в могуществе Иисуса, и смысл его просьбы сводился к следующему: «Я знаю, что Ты исцелил бы, если бы мог, но Ты, вероятно, не можешь».

Поистине знаменательно, как ответил Иисус каждому из них. К прокаженному, который ощущал Его могущество, но не чувствовал Его любви, «Иисус… простер руку, коснулся его и сказал: хочу, очистись» (Мк. 1:41). А отцу бесноватого, который недооценивал Его Божественную силу, Он ответил: «…о, род неверный!.. если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему» (Мк. 9:19,23).

Вера этих людей не была полной, поскольку истина, которую они прозревали, была только частью истины об Иисусе. Поэтому Иисус сделал для каждого из них акцент на том, что нуждалось в наполнении, дабы их вера получила возможность стать настоящей.

Как исправить ошибку, присущую этому типу сомнений? Ответ прост – необходимо уточнить предпосылки. Их следует расширить и дополнить. Разумеется, для этого недостаточно некой теоретической операции. Потребуется индивидуальное, особое усилие. Мы сами  должны совершить эту работу, причем именно там, где необходимо. Если я хорошо осознаю могущество Бога, но не чувствую Его мудрости, то мне бесполезно выяснять, насколько Он справедлив или верен Своему Слову. Я должен познать Его мудрость, а это означает, что мне придется хорошенько поразмыслить, прежде чем я смогу безоговорочно положиться на эту истину.

Такую работу мы совершаем не в одиночку. Бог явил Себя в Своем Слове посредством Святого Духа, и Он продолжает являть Себя. Более того, Бог делает для нас гораздо больше, чем мы полагаем, а Его милосердие намного превосходит наши убогие представления. Он хочет, чтобы наша вера расширилась, и стремится нам в этом помочь. Мы даже не отдаем себе отчета в собственной близорукости; нет никого, кто не нуждался бы в поддержке просветляющей, расширяющей сознание силы Святого Духа.

Простота ответа вовсе не означает недооценки опасности этого сомнения. Нет ничего удивительного, что подобные предпосылки ведут к определенным сомнениям – и это только начало. Повторяю: предпосылки, в результате которых появляются такого рода сомнения, не видят истинного Бога, ибо бог, которого они описывают, таковым не является. Как часто мы сковываем веру, оскорбляя Бога своими ничтожными представлениями о Нем! Сколько раз, должно быть, Бог повторял слова, сказанные Им в предчувствии сомнений израильтян после исхода: «…если это в глазах оставшегося народа покажется дивным во дни сии, то неужели оно дивно и в Моих очах?» (Зах. 8:6).

Особенности подхода к сомнениям

Здесь полезно сказать о том, что имеет непосредственное отношение ко многим другим разновидностям сомнений. Во-первых, обратите внимание, что обсуждаемый сейчас тип сомнения вполне может оказаться частью какого-то «комплексного» сомнения. В этом случае наиболее очевидны неточные или неадекватные предпосылки, однако суть проблемы не обязательно в этом. Откуда взялись эти ложные предпосылки? Ответив на этот вопрос, вы, возможно, обнаружите гораздо более глубокие причины, например, связанные с вашей биографией или психологическими особенностями личности.

Возьмите, к примеру, двух человек, которые настолько сомневаются в любви Бога к ним, что упоминание Божьей святости вызывает у них страх или чувство вины. Для каждого из них сомнение становится защитной реакцией на нездоровое отношение к Богу. Но почему  Бог представляется им таковым? Это важнейший вопрос. Возможно, один из них просто не знает истинного Бога и Его Отеческой любви, явленных Библией и Иисусом. А у другого ошибочное представление могло возникнуть вследствие запутанных отношений в семье, лишивших его способности видеть в любом авторитете добро и любовь.

Эти люди переносят свое неверное представление на отношение к Богу, хотя и по разным причинам. Первый – потому, что был неправильно воспитан, второй – поскольку с ним жестоко обращались. Это означает, что сомнение первого является «простым» и с ним можно справиться путем непосредственного воздействия, тогда как сомнение второго – «комплексное», и его устранение потребует гораздо больших усилий. Любая помощь, не проникнутая состраданием, обречена на неудачу, ибо способна сгладить только поверхностные проявления сомнения. (Подробнее психологически обусловленные сомнения мы рассмотрим в главе 9.)

Во-вторых, заметьте, что процесс устранения большинства сомнений разбивается на две части. Срочная помощь заключается в отыскании причин сомнения (в данном случае – это неполное представление о Боге), тогда как следующий, более продолжительный этап потребует усовершенствования всего уклада религиозной жизни, дабы предотвратить появление такого рода сомнений в будущем.

Обсуждаемое сейчас сомнение особенно нуждается в изменении уклада религиозной жизни, ибо наша испорченная природа постоянно влечет нас к идолопоклонству и, следовательно, ко греху. Требование причитающегося мне по праву направлено на утверждение истинности именно моего взгляда на действительность. Таким образом, грех низводит Бога до человеческого уровня и подменяет Бога человеческим представлением о Нем. Но как только это происходит, уже нет Бога, Который выше всех нас и Который судит нас Своим Словом, а есть только мы, возвышающиеся над Богом и использующие свои домыслы о Нем для оправдания нынешних и будущих поступков.

Предоставим Богу быть Богом, и это выведет нас на путь истинного христианства. Но если мы допустим, чтобы нас устраивали заниженные представления о Боге, то будем отброшены на проторенную дорогу, ведущую к дешевой благодати и номинальной вере. Именно так начинается идолопоклонство у вполне добропорядочных людей. Мы любим наших кумиров, потому что сами их создаем. Божественная истина не так удобна, поэтому соответствовать ее требованиям намного труднее. Но и вознаграждения несопоставимы, ибо нам дано испытать радость познания истинного Бога.

Какое представление о Боге проявляете в своей вере вы? Отчетливый ли это образ, или смутный и неопределенный? Может быть, вы составили этот образ из различных описаний, на манер фоторобота? Не слишком ли вы нафантазировали? Или это представление, которое дал нам Сам Бог? Достаточно ли оно по́лно? Возможно, какая-то его часть упущена, и вы верите только в то, что знаете, но сомневаетесь во всем остальном?

Если мы убедимся, что знаем правильные ответы на эти вопросы, то увидим целостный и отчетливый образ Бога, который Он Сам дал в Своем Откровении. Довольствуясь меньшим, мы можем ожидать только сомнений. В этом случае пусть всякой молитве предшествует следующая:

Да будет истинным мое «я», которое говорит с Тобой.

Да будешь истинным Ты, с Которым я говорю.

К. С. Льюис

Глава 5. Почему бы и нет?

Сомнения, вызванные шаткостью основ веры

Я вспоминаю одного студента, гостившего у нас года два назад    (в ту пору он путешествовал по Европе). Чуть ли ни с порога он начал с необычайным энтузиазмом рассказывать нам о своей христианской вере. Послушав его некоторое время, я ощутил смутное беспокойство, подозревая, что его вера, несмотря на всю увлеченность, совершенно беспочвенна. Наконец я поинтересовался, почему он уверовал и стал христианином и как он собирается отвечать на те вопросы, которые ему неизбежно зададут при посещении Французского университета.

В конце концов, преодолевая внутреннее сопротивление, я высказал предположение, что его вера, по-видимому, имеет очень слабые основания и, если его увлеченность не будет дополнена знанием, он рискует запутаться в сети вопросов, предъявляемых жизнью, не говоря уже о вопросах, с которыми обратятся к нему приятели-студенты. Он терпеливо меня выслушал, не выказывая особой озабоченности, но и не обижаясь, и мы расстались друзьями.

Ровно через неделю я получил от него краткое деловое письмо: «Я пишу, чтобы сообщить Вам, что больше не верю в Бога и не считаю себя христианином». За лаконичным объяснением следовало: «Единственная причина, по которой я сообщаю Вам об этом, – ваше предупреждение о том, что такое произойдет».

Это яркий пример третьего типа сомнений – типа столь распространенного, что его можно назвать «сомнением двадцатого века par excellence». На каждого, кто пережил то же, что и этот студент (а подобный опыт далеко не редкость), приходятся тысячи не менее уязвимых людей. И только безмятежность существования уберегает их от столкновения с этой проблемой.

Жгучий вопрос истины

Третий тип сомнений произрастает из обычного, но весьма существенного недостатка понимания причин истинности христианства. На третьем уровне этот вопрос можно считать решающим. В наши дни важность этого уровня трудно переоценить. Как мы неоднократно подчеркивали, вдумчивый христианин знает не только, во что  он верит, но и почему  верит, ибо утверждения, что предмет его веры истинен, имеет надежные и достаточные основания, которые вполне убеждают его самого.

Прочное рациональное основание – это третий уровень понимания веры. Когда человек осознает, что проблема его существования без Бога опасна (первый уровень), и приходит к выводу, что если  Откровение Божье истинно, то он успешно решит эту проблему (второй уровень), тогда далее логически следует третий важный вопрос: «Как убедиться, что откровение Бога истинно?»

Если ищущий не находит ответа, то он, возможно, и станет верующим, но навсегда останется уязвимым для сомнения в том, не является ли его вера всего лишь притворством. Он никогда не будет уверен, что вера в Бога – это не самообман, возникший исключительно из потребности заполнить пустоту и найти опору.

Христианство истинно не потому, что оно работает. Оно работает потому, что истинно. Ни для ищущего, ни для верующего нет вопроса более насущного, чем вопрос истинности. Исключительность и достоверность христианства основаны только на его собственном утверждении своей истинности. Бог, Отец Иисуса Христа, либо существует, либо нет. Провозглашенное в Его откровении либо истинно, либо ложно. Третьего не дано.

Упорное отстаивание истины – это единственное, что возвышает христианство над сонмом чисто субъективных, относительных и произвольных убеждений. Один юный христианин, впервые осознавший величественный смысл этого, воскликнул: «Я всегда знал, что христианство истинно, но никогда не понимал, что оно настолько  истинно!»

Но чем решительнее звучат заявления в защиту истинности христианства, тем, разумеется, весомее должны быть доказательства. Христианство истинно не потому, что заявляет об этом более смело и громогласно, чем другие (иначе убеждения оценивались бы по степени их напористости). Если его притязания справедливы, то оно должно с готовностью продемонстрировать те сферы, в которых доказательства его постулатов могут быть проверены и подтверждены. К такому испытанию христианство не просто готово – оно его жаждет. Однако исчерпывающий ответ на этот вопрос увел бы наше исследование в сторону от непосредственной цели. Нам же важно осознать, какое воздействие оказывают эти утверждения на сомнение и веру[19]19
  Желающие изучить проблему доказуемости могут обратиться к таким книгам, как: F. F. Bruce, The New Testament Documents: Are They Reliable? (Downers Grove, III.: InterVarsity Press, 1960) and Michael Green, Runaway World (Downers Grove, III.: InterVarsity Press, 1968), The Dust of Death (Crossway Books, 1994), Chapter 9.


[Закрыть].

Пока ясно одно: христианство предлагает людям испытанную веру. Хотя христианин должен верить просто, он не должен «просто верить». Тщедушие направлений современной религии, склонных к «необременительной вере», не имеет ничего общего с мужественной позицией знания и преданности, отраженной в библейском понимании веры.

Еще более серьезная опасность, как предупреждали и Кольридж, и Толстой, исходит от тех, кто любит «христианство больше, чем истину»[20]20
  George Steiner, Tolstoy or Dostoyevsky: An Essay in the Old Criticism (New York: Vintage Books, 1957), p. 291.


[Закрыть]. Объяснение дает Питер Бержер: «Какие бы религиозные положения мы ни приняли, в результате мы столкнемся со жгучим вопросом: «Существует Бог или нет? Истинно это утверждение или неистинно?» Никакой иной критерий, кроме критерия истины, не имеет отношения к достоинству религиозных положений»[21]21
  Peter L. Berger, The Precarious Vision (New York: Doubleday, 1961), p. 158.


[Закрыть].

Но высшая истина – это Бог, поэтому ни один человек, легкомысленно относящийся к истине, не смеет притязать на истинную любовь к Богу или Христу. Многие христиане Америки относятся к истине с постыдной беспечностью. Сравните их пренебрежение с душевным пылом, проявленным Августином в стремлении к Божественной мудрости. Он уподоблял этот пыл волчьему аппетиту и считал его появление заслугой своей матери, Моники: «Твоими молитвами – я уверен в этом и признаю это без сомнений – Бог дал мне разум, чтобы превыше всего вознести Поиск Истины, ничего более не желая, ни о чем более не помышляя и ничего более не любя»[22]22
  Peter Brown, Augustine of Hippo (London: Faber & Faber, 1967), p. 110.


[Закрыть].

Неужели истина – это всего лишь робкое перечисление фактов? Или послушное подчинение логике? Отнюдь. Любовь к истине – это любовь к Богу. Неудивительно, что христиане обязаны понимать, во что они верят, и уметь это выразить. Или, как сказал апостол Петр, «…будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ» (1 Пет. 3:15). Если человек утверждает, что он во что-то верит, но даже самый внимательный слушатель не понимает, во что же он верит и почему, то вы имеете полное право усомниться в ценности его верования. До тех пор пока вера христианина не поднимется на этот уровень понимания, он будет обманывать самого себя.

Причины веры и границы понимания

Здесь необходимо внести два уточнения. Я отнюдь не утверждаю, что человек, не понимающий своей религии, не имеет веры. Множество людей пришло к христианству не потому, что осознало основы его истинности, а по другим причинам. Искренность их веры не вызывает сомнения, но их слабость в том, что вера развивается в ущерб пониманию.

Возможно, это дает им преимущество по сравнению с людьми, совершающими противоположную ошибку (с теми, чье понимание значительно превосходит веру), но оптимальный путь подразумевает одновременное развитие и веры, и понимания.

Мы становимся христианами по разным причинам. Но для христианства, если оно действительно  истинно, чрезвычайно важно, чтобы впоследствии мы хорошо обдумали свою веру и поняли, почему мы поверили, – хотя бы настолько, насколько считаем такое понимание необходимым в других сферах жизни. Мы должны знать, почему верим.

И еще одно уточнение. Человек может иметь достаточно причин для того, чтобы стать христианином, но в дальнейшем он не всегда будет находить столь же веские доказательства своей веры. Одна из причин, позволяющих говорить о рациональном характере христианства, – то, что оно построено на убедительных и достаточных основаниях. Но одно дело иметь определенное понимание при обращении к вере, а другое – пронести его по всей последующей религиозной жизни. Мы должны разобраться, что доступно нашему пониманию, а что – нет.

Некоторые люди неверно понимают рациональность религии. Они считают, что поверили в Бога, ибо религия разумна (что совершенно правильно), и полагают, что все аспекты религии можно постичь рациональными методами (что ошибочно). Поэтому, когда впервые они сталкиваются с элементами тайны, не поддающимися их пониманию, они приходят к выводу, что Бог заставил их поверить в рациональность христианства, но обманул, коварно ускользнув в мистику.

Они забывают о том, что рациональность противоположна нелепости, а не тайне. Рациональность веры неотделима от ее таинства. Это не означает, что мы поддались на обман Бога, использовавшего рациональность как наживку, а мистику – как крючок. Вовсе нет. Величайшая тайна из всех – Боговоплощение – появляется с самого начала, и это главная причина нашей веры в Бога. Мы не можем этого объяснить: так начинается таинство веры. Но наличие свидетельства не позволяет нам отделаться поверхностными отговорками: так начинается рациональность веры.

Поэтому бывают случаи (как мы увидим в главе 10), когда рациональность и таинство веры должны идти рука об руку. Но человек, имеющий достаточные основания для веры, вполне способен не поддаваться по-своему «сильному» притяжению нелепости и вздора.

Повторяю, рациональность – это альтернатива нелепости, но она никогда не оспаривает тайну. Таинственное превосходит человеческое разумение, но не противостоит ему. Это тайна только для человека, но не для Бога. Там, где Бог говорил, и говорил ясно, властвует рациональность; там, где Он молчал (или, по Своему усмотрению, говорил темно), располагается область таинственного. Эта область рациональна для Бога, но вера должна воздерживаться от суждений о ней и не заставлять человеческий разум отвечать на вопросы при недостатке информации.

Вера, не имеющая оснований

Сомнения третьего типа настигают того христианина, вера которого сильна, но построена на слабом основании. Его религиозные представления могут быть верными, но ничем не подкрепленными. Он верит всем постулатам христианства, не задумываясь о причинах своей веры. Или же эти причины ошибочны. Это может кончиться тем, что однажды его вера натолкнется на какой-нибудь трудный вопрос или презрительную отповедь, и все, что казалось таким безусловным, значительным и правильным, лопнет, как мыльный пузырь.

Причину установить нетрудно – вера не имела убедительных и достаточных оснований. Верующий совершенно не понимал, почему он верил. Если вера не отвечает на вопрос «почему?», то сомнение обязательно задаст вопрос «почему бы и нет?» Вот где кроется загвоздка. После того как уязвимое место станет доступным для сомнения со всеми его академическими регалиями и эмоциональными угрозами, человеку нечем будет его опровергнуть, ибо – подумает он – «почему бы и нет?»

Яркий пример – утрата веры молодым Уинстоном Черчиллем во время его пребывания в Индии. Предоставленный самому себе, он заказывал в Англии книги Платона, Аристотеля, Маколея, Гиббона, Дарвина и многих других и читал их запоем, пока остальные спали в долгие часы дневного зноя. Особенно взволновал его труд Лекки «Расцвет и влияние рационализма». Он почувствовал, что в детстве был обманут священниками, и пережил состояние, которое описывает как «бурную и агрессивную антирелигиозную стадию, которая, продлись она дольше, причинила бы ему большой вред»[23]23
  Violet Bonham Carter, Winston Churchill: An Intimate Portrait (New York: Harcourt Brace, 1965), p. 19.


[Закрыть].

В этой истории хорошо то, что Черчилль вернулся к вере, но плохо, что это возвращение снова произошло в обход разума. Вера пришла к нему как чувство «особого покровительства», которое он искал и находил под вражеским огнем. «Поэтому я действовал в согласии со своими чувствами, – говорит он, – не заботясь о том, чтобы привести подобное поведение в соответствие с выводами разума»[24]24
  Ibid., p. 20.


[Закрыть].

Одни характеризовали Черчилля как человека, «мыслящего сердцем», другие – как человека, «чувствующего умом». Но для простых смертных, каковыми является большинство из нас, подобное состояние порождает проблему дефицита истины в вере. Этот тип сомнения получил особенно широкое распространение в наши дни, когда в религии хотят найти ответ на что угодно, но только не на вопрос об истине. В дискуссиях, посвященных развитию веры, этот вопрос даже не поднимается. О нем просто забыли. Но вместо того, чтобы решительно изменить сложившуюся ситуацию, многие христиане низводят свою защиту на тот самый уровень, где современный атеизм наиболее разрушителен. Неспособность осознать значение истины – вот ахиллесова пята многих христиан. Удивительно даже не то, что от веры отступаются те, кто давно считал себя верующим, а то, что некоторые выдерживают так долго, имея за душой так мало.

Любой христианин, соприкасающийся с мыслящими людьми из нехристианских кругов, вероятно, испытывает глубокое огорчение в связи с их заявлениями об «утрате веры». Я лично сталкивался с людьми, которые прекрасно знали ортодоксальные догматы или испытывали глубокие религиозные переживания, но так и не поняли, почему их вера истинна, ибо она не имела фундамента, и они обнаруживали, что вопросы университетского уровня подрывают веру, основанную на знаниях, полученных в воскресной школе. Пресытившись вопросами, отвечать на которые у них не было никакого желания, они избавлялись от невыносимого напряжения, «покидая» веру.

Религиозная жизнь многих христиан «подвешена» в тревожной неопределенности между полным невежеством (которое терпеть уже невозможно) и достаточным пониманием (которое еще не достигнуто). Если вне церкви есть люди, которые по-настоящему не верят, но не отдают себе отчета, почему они неверующие, то внутри церкви некоторые и не помышляют о неверии, но совершенно не понимают, почему они верят. Если не оказывать на таких людей особого давления, первые предпочтут скорее не верить, чем верить, а последние – скорее верить, чем не верить; но и те и другие испытают чрезвычайное беспокойство, если их позиция подвергнется суровому испытанию. Толстовский Левин из «Анны Карениной» – характерный представитель первого типа:

«Левин находился в отношении к религии, как и большинство его современников, в самом неопределенном положении. Верить он не мог, а вместе с тем он не был твердо убежден в том, чтобы все это было несправедливо. И поэтому, не будучи в состоянии верить в значительность того, что он делал, ни смотреть на это равнодушно как на пустую формальность, во все время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда, делая то, чего сам не понимал, и потому, как ему говорил внутренний голос, что-то лживое и нехорошее».

Большинство сомневающихся христиан принадлежит ко второму типу. Но в обоих случаях именно отсутствием понимания определяется «недоразвитость» как сомнения, так и веры.

Каждому из нас необходимо проанализировать основания своей веры. Почему мы верим, что Бог существует? Почему мы верим, что Бог благ? Откуда нам известно, что Иисус действительно жил? Откуда мы знаем, что Иисус воскрес из мертвых? Почему мы доверяем авторитету Библии? Каким образом мы постигаем, что христианство истинно? Как бы мы возразили современному философу, психологу-фрейдисту или последователю гуру Махараджи, каждый из которых по-своему отрицает истинность христианства? Ответы на подобные вопросы не заменяют веры. Но без ответов на них вера может не справиться с сомнением.

В различных регионах мира люди нуждаются в укреплении разных аспектов понимания основ. В Западной Европе, например, редко спорят о том, действительно ли жил Иисус, зато в Восточной Европе отрицание Его исторического существования – непререкаемый постулат марксистского учения. В те или иные периоды жизни мы должны овладевать уровнями понимания, соответствующими нашему возрасту и духовной зрелости. Как печально видеть верующего, который в сорок-пятьдесят лет остается всего лишь праздным обывателем, проживающим интеллектуальный капитал своих студенческих лет! Испытания веры будут продолжаться, и эти испытания должны быть выдержаны. Знаем ли мы, почему верим, сталкиваясь с проблемами, которые встают сегодня  перед каждым из нас? Способны ли мы соединить веру с повседневной жизнью, не закрывая глаза на трудные вопросы и не теряя уверенности в своей правоте?

Приглашение к абсурду?

Важнейший элемент библейской веры, который на протяжении всей истории был неотъемлемым признаком свидетельства верующих христиан, – это сознание своей правоты. Но этого нельзя сказать о христианстве двадцатого столетия, отчего обсуждаемый нами тип сомнения и получил такое распространение. Современная религия страдает от значительного дефицита понимания своих основ.

Одним из примеров может послужить то, какая роль отводится иррациональному началу в религии. Обратимся к современной проповеди. Допустим, ее произносит священник, образованный в духе современности, или проповедник, придерживающийся классических традиций девятнадцатого века. Каждый из них даст по-своему впечатляющее свидетельство о значении веры, но оба могут беспечно пренебречь ее основаниями. Иногда нам даже внушают мысль, что ценность религии прямо пропорциональна недостатку в ней рациональной основы. Провозглашают ли это сторонники «принципиальной неясности» истинной веры или монотонно повторяют приверженцы «религиозного озарения», но нам предлагают величественное здание веры, ничего (или почти ничего) не говоря о его фундаменте.

Подобные умонастроения сопровождаются целым арсеналом ссылок на Библию – одна сторона специализируется на жертвоприношении Авраама (Быт. 22), другая – на сомнении Фомы (Ин. 20). Но лучшим возражением этим необоснованным, искажающим текст толкованиям будет внимательное прочтение соответствующих библейских фрагментов.

История Авраама широко используется в качестве объяснения иррациональности веры. Конечно, доверие Авраама к Богу – вопреки соображениям здравого смысла и требованиям момента – было столь велико, что Господь «вменил ему это в праведность» (Быт. 15:6). Но заключать из этого, что высокое качество его веры обусловлено тем, что он доверял Богу без всяких причин, совершенно неправомерно. Действительно, когда Авраам приготовился принести Исаака в жертву, как повелел ему Бог, вера побуждала его к слепому повиновению (совсем как тогда, когда он покинул Ур ради страны, которой никогда не видел). Но что касается того, почему он знал Бога и повиновался Ему, вера Авраама была далеко не слепа.

Именно в силу того, что Аврааму было известно, Каков истинный Бог, он знал, что Богу можно доверять слепо. Иначе говоря, он не был слеп относительно Бога, поэтому был способен слепо принести в жертву Исаака. Вера вступала в противоречие с реальностью, но не противоречила разуму. В контексте конкретной ситуации Авраам не понимал, зачем это делать, но в контексте всей своей жизни он знал, почему доверяет Богу, Которому известны все причины. При таком знании Бога, как у Авраама, вера означала доверие перед лицом тайны, а не перед лицом нелепости.

Знаменательно, что после упоминания о том, что вера Авраама была вменена ему в праведность, написано, что Авраам воскликнул: «Владыка Господи! по чему мне узнать?» (Быт. 15:8). Без тени упрека Бог дал обетование, прямо отвечающее на этот вопрос: «Знай, что…» (Быт. 15:13). Вера Авраама намного превосходила границы понимания, но не обращать внимания на элементы понимания, которые позволили ему достичь таких вершин, – значит искажать факты.

Фрагмент, повествующий об упреке Христа Фоме, представляют в ложном свете не менее часто: «…ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29). Несомненно, Фома заслужил этот упрек, но по какой причине? Не за то, что отказывался верить без достаточных оснований, а за то, что отказывался верить, имея более чем достаточные основания. В течение трех лет он был с Иисусом и слушал Его учение о том, что Ему суждены страдания, смерть и воскресение из мертвых. Следовательно, неверие Фомы было обусловлено упрямым нежеланием совершить шаг к очевидному, а не неспособностью преодолеть немыслимую бездну правдоподобия.

Более того, Фома не нуждался в эмпирических доказательствах еще и потому, что слышал не только слова Христа, но и сообщения других учеников, видевших воскресшего Иисуса своими глазами. И все же он отказывался верить. Те, кто ложно истолковывает этот фрагмент в интересах теории «религиозного озарения», оставляют без внимания тот факт, что Иисус тем не менее позволил Фоме прикоснуться к Своим ранам. Если для того, чтобы уверовать, Фоме требовалось именно это, Иисус счел возможным удовлетворить его желание. К счастью, самоуважение Фомы не пострадало, ибо щедрое милосердие, равно как и доказательства, сделали дальнейшую проверку излишней.

В точности как сказал Иисус

Выраженное в Библии отношение к знанию имеет множество измерений, причем некоторые из них значительно превосходят возможности человеческого разума, однако обоснованное  знание – это важнейший элемент его библейской трактовки. По Библии, объект познания почти всегда поддается проверке, доказательству и подтверждению.