Текст книги "Бог во тьме"

Но в реальной жизни эта проблема не является абстрактной, поэтому к вопросу «как?» необходимо добавить важный вопрос «что?». Как только вопрос «Что́ подвергается сомнению?» будет задан, значимость сомнения мгновенно возрастет или упадет. Именно то, что мы подвергаем сомнению, а не то, как мы это делаем, определяет «рыночную стоимость» сомнения.

Если бы предмет нашей веры был таким же призрачным, как Лохнесское чудовище, а занимающий нас вопрос – таким же несущественным, как проблема «пить ли третью чашку чая?», то в сомнении было бы мало смысла. Но предмет христианской веры – Бог, поэтому решение верить или не верить определяет всю нашу жизнь, а «цена» сомнения для христианина безусловно высока. Выяснив, насколько серьезно относится верующий к своим сомнениям, вы получите показатель серьезности его отношения к вере. Сомнение для христианина – это не то же самое, что неверие, но одно от другого неотделимо. Непрерывные сомнения могут стать первым шагом к неверию, ибо подрывают самые основы веры. Поэтому сомнение ни в коем случае нельзя рассматривать как нечто заурядное.

Сомнение и его воздействие

Во второй части этой книги мы предлагаем обзор семи наиболее распространенных «категорий» сомнений.

Конечно, наше описание нельзя считать исчерпывающим, ибо подобная попытка была бы непомерно сложна. Гораздо полезнее иметь общее представление об основных типах сомнения, с которыми могут столкнуться христиане. Эти знания позволят нам различать его отдельные виды, научат правильно с ними обращаться и разрешать их. Каждому из нас было бы полезно набросать свой собственный список и хорошенько обдумать все его пункты.

Но прежде чем приступить к рассмотрению семи видов смертных сомнений, будет нелишне сделать несколько важных замечаний. Во-первых, сомнение всегда индивидуально, и никакая классификация не должна затемнять это обстоятельство. Его опасность велика настолько, насколько она велика для того или иного сомневающегося.

Сомнение – это своего рода проблема. И самое удивительное заключается в том, что для разных людей одна и та же проблема обладает различной степенью сложности. То, что одному представляется банальным, может вызвать затруднение у другого. Одни начинают сомневаться только в том случае, когда не находят ответа; у других вызывает сомнения любой малейший вопрос. То, что чуть ли не доводит до помрачения рассудка философа, может показаться совершенно неинтересным или вполне очевидным бизнесмену или учителю (и наоборот). Важно не судить, кто из них прав, а уметь достойно встретить и разрешить любое сомнение.

В болезни и в здравии

Во-вторых, полезно обратить внимание на сходство между сомнением и физическим недомоганием. Когда люди рассуждают о сомнении, рано или поздно у них появляются медицинские ассоциации и они начинают рассматривать сомнение как «заболевание» веры. Возможно, эта аналогия будет полезной, особенно если она придаст нашим размышлениям некоторую наглядность. Но, переусердствовав в медицинских сравнениях, можно прийти к ощущению неизбежности происходящего и пассивности, которые способны помешать попытке разрешить сомнения. Эта аналогия опирается на тот факт, что сопоставление веры и сомнения похоже на соотношение здоровья и болезни.

Вера представляет собой противоположность неверия, здоровье – болезни. И вера, и здоровье указывают на важность целостности и часто воспринимаются нами как само собой разумеющееся: мы пользуемся их благами именно в тот момент, когда меньше всего о них думаем. Различные аспекты веры и здоровья легче постигаются в момент их отсутствия. Болезни и сомнения помогают нам понять, какими должны быть здоровье и вера.

Сомнения напоминают болезни как своим разнообразием, так и тем, что никто от них не застрахован. Любой верующий подвержен сомнениям, но кто-то склонен к одной их разновидности, а кто-то – к другой. Это не должно нас обескураживать. Все мы иногда хвораем, но при этом не живем в постоянном страхе заразиться всевозможными болезнями. Будь так, какую жалкую картину являла бы собою жизнь! Но и стремление к здоровому образу жизни не означает, что мы должны сделать прививки от всех мыслимых заболеваний. Однако, отказавшись от мер предосторожности в период эпидемии, мы проявили бы беспечность.

Неуязвимость веры тоже зависит от того, что мы доверяем Богу и полагаемся на Его надежность, а не пребываем во власти разнообразных сомнений, то и дело посещающих нас. И все же бдительный верующий должен быть осведомлен об основных путях данного исторического периода, ведущих к сомнению. Они не одинаковы у людей разных поколений и характеров, но знать типы сомнений, к которым мы наиболее склонны, весьма полезно.

Более того, и вера, и здоровье успешнее всего обретаются при помощи надлежащего питания и упражнений, а не путем борьбы с сомнением или болезнью. Возможно, болезнь – это отсутствие здоровья, но здоровье – это нечто большее, чем отсутствие болезни, поэтому профилактика важнее лечения. Вера также возрастает и процветает, когда ее питают и упражняют; следовательно, лучший способ противостоять сомнениям – это укреплять веру, а не просто бороться с сомнениями.

И, наконец, чрезмерная поглощенность мыслями о сомнениях не менее опасна, чем постоянные размышления о болезнях. Тем, кто не связан с медициной профессионально, не следует заниматься болезнями. Иначе их безмерная заинтересованность этой темой может действительно перерасти в болезнь. Точно так же существует реальная опасность формирования «недуга сомневающихся». Поэтому даже книгу о сомнениях не следует читать как медицинский справочник, не то вскоре мы обнаружим, что испытываем все описанные в ней «симптомы».

Бог, а не слова

В-третьих, пытаясь разобраться в сомнениях, необходимо помнить о различии между Богом и словами. С одной стороны, мы можем без всяких оговорок утверждать, что Бог – это ответ на любое сомнение. Как сказал Мартин Лютер (и это, вероятно, самое сдержанное теологическое утверждение всех времен), «Святой Дух – не скептик»[3]3
  Martin Luther, What Luther Says: An Anthology, ed. Ewald M. Plass (St. Louis: Concordia, 1959), p. 1392.


[Закрыть]. Через животворное посредничество Своего Слова и Святого Духа Бог дарует нам веру; естественно, что главная роль в разрешении сомнений принадлежит Ему. Вера – это милостивый дар Бога, и победа над сомнениями тоже происходит Божьей милостью.

Это означает, что твердость веры непосредственно зависит от знания Бога и лишь косвенно – от понимания сомнения. (Возможно, именно поэтому книг о сомнении так немного.) Точнее, вера возникает из знания Бога, объективно явившего Себя в Своем Слове и субъективно являющего Себя в Святом Духе (см.: Рим. 8:15–16; 2 Кор. 1:22; 2:21; Еф. 1:14; 1 Фес. 1:5). Кто дает нам уверенность, что мы приняты в Божью семью? Кто Божественной печатью запечатлен в наших сердцах? С чьей помощью Бог оплачивает наследие, которое мы получим в будущем? Кто представляет Собой первый плод урожая грядущего блаженства? Все это – Святой Дух. Можно смело утверждать, что Бог – это ответ на любое сомнение, и только незнание Его слов и деяний порождает большую часть сомнений.

С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что, хотя Бог – это ответ на любое сомнение, теологически верные Божественные ответы не всегда обеспечивают разрешение конкретного сомнения. Здесь часто совершается большая ошибка. Люди забывают, что сомнения обусловлены еще и интеллектуальными, нравственными и особенно психологическими факторами.

То, что многие верующие требуют от других абсолютной убежденности, но сами от нее далеки, – это несомненный факт христианской истории. Доктор Самьюэл Джонсон, например, был настолько обеспокоен своим духовным состоянием, что, как заметил Джеймс Босуэлл, «видел Бога в облаках»[4]4
  James Boswell, The Life of Johnson (Harmondsworth: Penguin, 1979), p. 227.


[Закрыть]. Не менее поразителен пример Уильяма Каупера, поэта и автора гимнов восемнадцатого века, который прекрасно разбирался в кальвинистской теологии, но страдал от хронической депрессии и склонности к самоубийству. Доказывает ли это, что Божественные гарантии не более надежны, чем колебания наших чувств? Ни в коем случае. Не будем же мы настаивать, что в душе верующего живет абсолютная убежденность, даже если он сам знает, что такой уверенности у него нет? Кому-то наши рассуждения покажутся парадоксальными; другим – просто бессмысленными, но проблема разрешится сама собой, если мы признаем, что ее источник – в смешении категорий. Одни сомнения непосредственно связаны с теологией, другие – косвенно или вообще не имеют к ней отношения.

Тема нашей книги – сомнение, а не теологическое обоснование убежденности. Это далеко не одно и то же. Существует два типа людей, которые особенно нетерпимы к богословским беседам в период сомнений. Во-первых, это те, кто невосприимчив к Божественной истине. Их сомнения постепенно перерастают в неверие, и говорить с ними о Боге – значит бросать слова на ветер. Разумеется, им тоже нужна убежденность, только иного рода. Во-вторых, бывают люди сверхчувствительные. Они воспринимают библейские истины как мощный боевой арсенал и обрушивают на свою многострадальную веру град снарядов, казня себя за несоответствие идеалам и неумение верить должным образом.

Для подобных людей теологические разъяснения, какими бы верными они ни были, могут оказаться бесполезными, хотя и по разным причинам. По существу, богословская беседа – это всего лишь словесная рекомендация. Чтобы она возымела действие, ее необходимо принимать как лекарство, приготовленное по рецепту врача. Для невосприимчивого человека богословский совет – такое же излишество, как медицинское предписание для человека, считающего себя здоровым. А для сверхчувствительного процесс лечения важен вплоть до состава порошков.

Вот почему разрешение сомнений нельзя сравнивать с выдачей теологического рецепта. Исследование различных видов сомнения поведает нам о следующем: во-первых, о недостаточности веры, вследствие которой появляются сомнения, а во-вторых, о всемогуществе Бога. Но мы должны внимательно рассмотреть соотношение этих факторов. Божественная благодать может быть растрачена впустую и сверхчувствительными верующими, которые неверно ее применяют, и невосприимчивыми, которые совершенно о ней забывают.

Все виды сомнений, которые мы будем обсуждать, известны мне либо из собственного опыта, либо из рассказов людей, поделившихся со мной своими сомнениями. В этом исследовании мы не преследуем академических целей и не стремимся к всестороннему критическому анализу. Наша задача – разобраться в сомнении, чтобы еще глубже понять и укрепить веру. Мы делаем это во имя того же, во имя чего герои книги Джона Беньяна «Путешествие пилигрима» – Христианин и Полный Надежд – воздвигли камень, предупреждающий остальных паломников об опасности.

За этим камнем лежит путь к Замку Сомнений, охраняемому Исполином Отчаяние, который ненавидит Царя Небесной Страны и хочет уничтожить его праведных паломников. Поэтому многим, пришедшим после них и прочитавшим эту надпись, удалось избежать опасности[5]5
  John Bunyan, Pilgrim’s Progress (Harmondsworth, England: Penguin, 1965), p. 157.


[Закрыть].

Часть II. Семь категорий сомнения

Глава 3. Короткая память

Сомнения, идущие от неблагодарности

Если начать какое-то дело плохо, то будет сложно закончить его хорошо. Этот закон срабатывает всегда – идет ли речь об уборке, строительстве небоскреба или полете на Луну. Недоделки, допущенные в самом начале, обернутся позднее серьезными трудностями, а может быть – полным провалом задуманного дела. Это справедливо и по отношению к вере.

Многие испытывают сомнения потому, что упустили что-то важное в период своего обращения к вере. Когда причина веры в Бога неверна или вовсе отсутствует, считать себя застрахованным от сомнений невозможно. Хорошей иллюстрацией этому послужит анализ семи категорий сомнений. Первые четыре характерны для начального периода и являются прямым следствием недостаточности веры, остальные три – это следствие недостаточности веры в последующей религиозной жизни.

По остроумному замечанию Паскаля, у сердца – свои резоны, о которых разум не догадывается. Иначе говоря, масштабы непознанного значительно превышают возможности человеческого знания. Это должно предостеречь нас от поверхностного определения как знания, так и веры. Но в Библии прослеживается по меньшей мере четыре отчетливо различимых уровня понимания веры, причем каждая из первых четырех категорий сомнения соответствует одному из этих уровней.

Не всякий человек, ставший христианином, укрепляется в вере, сознательно проходя эти четыре уровня, но, так или иначе, они должны быть «встроены» в любую здоровую веру.

Обратите внимание, что я намеренно говорю об «уровнях понимания», а не о «стадиях веры». Этим подчеркивается не только идея развития (от более низкого к более высокому), но и непрерывность пути. Основной смысл этой многоступенчатой модели состоит в том, что более высокий уровень следует за более низким, включая предыдущий и опираясь на него.

Существуют также определенные уровни понимания истинности христианства, причем они могут не совпадать со «стадиями» нашего обращения к вере. Но здоровая вера обязательно должна включать все эти уровни, и каждый из них должен соответствовать своему месту. Однако опасно путать их порядок или пропускать хотя бы один – не потому, что наша вера будет неполноценной, а потому, что тогда основание, на котором ей предстоит строиться, не будет прочным.

Память о прошлом

Критическое осмысление жизни без Бога – это первый уровень понимания, необходимый для обращения к вере. Поиск пути к вере начинается, как правило, с ощущения потребности двигаться вперед, побуждающего человека взглянуть за пределы собственного «я».

Вспомните собственное обращение, вспомните, как приступили к поискам Бога. Разве до этого вы воспринимали Евангелие как «Благую весть»? Вероятно, нет. Это происходило по той причине, что вы не осознавали, в какой ужасной ситуации находитесь. Во всяком случае, так было со мной. Только осознав свое положение, я увидел, что истинная сущность Евангелия – это чрезвычайно добрая весть для людей, оказавшихся в трудной ситуации. Не знаю, как для вас, но для меня это открытие стало сильнейшим переживанием, вызвавшим слезы.

Это не означает, что человек начинает верить  в Бога лишь тогда, когда попадает в беду. Просто в такой момент он перестает доверять  своему прежнему мировоззрению, потому что оно уже не способно удовлетворить его духовные запросы. По этой причине и в дальнейшем он будет полагаться только на Бога, исключив остальные точки опоры.

Следовательно, христианство начинается там, где все прочие убеждения утрачивают силу. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», – провозгласил Иисус в Нагорной проповеди (Мф. 5:6), и когда Он открыл врата в Царство Небесное, Его слушатели остановились в изумлении: притолока была так низка, что мог войти только вставший на колени… Образцом для всех нас становится блудный сын; он так изголодался, что поступился своей гордыней. Именно в этот миг он сделал первый шаг по направлению к дому. По меткому выражению Сёрена Кьеркегора, «Бог творит все из ничего – и то, что Бог собирается использовать, сначала Он сводит на нет»[6]6
  Alexander Dru (ed.), The Journals of Kierkegaard (London: Fontana, 1958), p. 245.


[Закрыть].

Без этого первого шага нет начала пути, каждый же последующий шаг приближает человека к цели. Поэтому если в конце концов ищущий уверует и станет христианином (пока я не принимаю во внимание остальные уровни понимания), то прежде всего он должен быть человеком помнящим и благодарным. И куда бы он ни направился, чем бы ни занимался, он никогда не должен забывать о том, что с ним произошло и чем это могло закончиться. В устах верующего, который это понимает, слова «благодатию Божиею есмь то, что́ есмь» (1 Кор. 15:10) не имеют ничего общего с лицемерной риторикой. Утверждение «не я впрочем, а благодать Божия» – наиболее реалистичное из всех наших утверждений.

Осознание потребности – вот первый уровень понимания при обращении к вере, и, если на этом фундаментальном уровне будут какие-либо недочеты, позднее могут нагрянуть сомнения. Дело в том, что, начиная христианскую жизнь, мы хорошо помним свое прошлое. Но проходят годы, воспоминания тускнеют, и появляется все больше предпосылок для сомнения. Если нам не удается сохранить память о том, в какой ситуации мы находились прежде, то начинается медленное и почти неуловимое изменение души, перерастающее в конце концов в ощущение самодостаточности и полной независимости.

Это объясняется тем, что сделанное Богом постепенно стирается из нашей памяти, и мы все больше концентрируем внимание на том, с чем (как нам кажется) вполне способны справиться сами. То есть мы продолжаем жить с Богом (а может быть, уже и без Него), еще не осмеливаясь открыто заявить о происходящих в нас переменах. В конце концов мы вступаем в такую стадию, когда, независимо от внешних проявлений, внутренне мы переходим на позицию самодостаточности.

Последствия неблагодарности

Для того чтобы впасть в сомнения, не требуется ни духовный кризис, ни жизненная трагедия. Достаточно слабого толчка, мелкого неудобства, незначительной жертвы ради веры, необходимости выполнить какие-то обязательства перед своим церковным приходом – и сомнения внезапно всплывают на поверхность: «Может быть, все же…», «Наверное, я воспринимаю все слишком серьезно…», «Едва ли Бог ожидает от меня…», «Должно быть, я немного переутомился и сейчас переживаю кризис…» Подобные сомнения различаются по своей глубине, но их объединяет стремление оправдать себя. Сомневающийся начинает утверждать, что достиг такой стадии, на которой Бог якобы больше не нужен. Но лейтмотив всех этих сомнений – неблагодарность и забвение той реальности, в которой мы некогда пребывали и в которой можем оказаться снова, если отдалимся от Бога.

Искушая Еву, сатана избрал именно этот подход. «Подлинно ли сказал Бог?» – спросил он (Быт. 3:1). Его невинно звучащие вопросы были направлены на то, чтобы постепенно перейти к главному – к вопросу о доброте Бога. Почему Бог так сказал? Действительно ли Бог добр? Свободна ли ты в той мере, в какой хотела бы? Уверена ли в своей свободе?

Эти вопросы смутили Еву, и все предстало перед ней в ином свете – на залитый солнцем мир доверия упали первые тени. В тот миг зародились сомнения… В «Записках из подполья» Достоевский пишет: «Ведь глуп человек, глуп феноменально. То есть он хоть и вовсе не глуп, но уж зато неблагодарен так, что поискать другого, так не найти. Право, я считаю, что лучшее определение человека – «неблагодарное двуногое».

Сомнение, о котором идет речь, возникает в результате едва заметного, но полного и необратимого изменения души. Трансформация происходит при участии духовного, интеллектуального и эмоционального элементов, которые перерастают в некое самостоятельное умонастроение.

Рано или поздно эта «независимая» позиция проявится в сомнении, с помощью которого она постарается утвердиться в правомерности своего существования. Желающие независимости считают, что Бог должен удалиться.

Апостол Павел описал таких самонадеянных «мудрецов» в Послании к Римлянам: «…они, познавши Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили» (1:21). Эти слова – отрезвляющее напоминание о том, что бунт против Бога начинается не со сжатого кулака атеизма, а с самоуспокоенности тех, кто считает благодарность излишней. Полная несостоятельность прежнего положения забыта, боль утихла, ощущение живого присутствия Бога изгладилось из памяти, а признание Божественной милости превратилось в пустую формальность. Но это происходит не сразу, а постепенно зреет внутри. Иногда мы догадываемся о том, что все изменилось, только высказав первые сомнения вслух.

Сомнения этого типа формулируются по-разному, но их общая отличительная черта – равнодушие: в них нет ни боли утраты, ни мучительной неопределенности, ни стремления прийти к какому-то решению. Желанная цель состоит не в попытке возродить веру, а в том, чтобы, отыскав приличный предлог, отступить от нее. Если человек глубоко озабочен тем, что испытывает такие сомнения, то это доказывает, что его проблемы – иного рода. Сомнения, о которых говорим мы, не вызывают озабоченности. Они порождаются не сверхчувствительностью, а равнодушием.

Приходилось ли вам когда-нибудь слышать, как женатый мужчина, стоящий на пороге развода, жалуется на свою жену, очерняет ее имя в глазах окружающих и ищет повода для ссоры? Тем самым он закладывает основу для решающего момента и подготавливает побег. Ненависть, как и любовь, собирает малейшие доказательства в свое оправдание. Послушайте, как фальшиво звучат на последней стадии слова неблагодарных. На самом деле им просто необходима индульгенция, освобождающая от всех обязательств, а их объяснения – это всего лишь отговорки.

Но это еще не все. Настанет момент, когда они перестанут нуждаться даже в лицемерии. Неблагодарность проявит себя открыто, и Бог станет для них лишним.

Человеческая память сложнее, чем компьютер

Неспособность помнить – это недостаток более серьезный, чем простая забывчивость. Человеческий разум сложнее, чем компьютер. Компьютер точен и бесчувственен – что вошло в его память, то и выйдет. А человеческий мозг способен не только накапливать, но и отбирать информацию. Он не просто воспринимает, но придирчиво сортирует и обрабатывает все поступающие данные. Поэтому духовные, нравственные и психологические особенности человека оказывают влияние на то, что он запоминает.

Забвение смертельно опасно, ибо оно поражает ту зону сознания, где регистрируются проступки, память о которых делает человека наиболее чувствительным. Невосприимчивость этой зоны рано или поздно ведет к утрате религиозного чувства. Внутреннее «движение за независимость» тайно соберет свои силы и выступит в открытую, используя сомнение в качестве главного орудия пропаганды.

Теме памяти и близкой ей по духу теме благодарности Библия придает огромное значение. Человек веры – это тот, кто помнит, а помня – благодарит. С другой стороны, у неверия короткая и неблагодарная память. Как доказывает история Израиля, это справедливо как по отношению к отдельному человеку, так и по отношению к целому народу.

Накануне перехода через Иордан и вступления в обетованную землю Моисей неустанно взывал к народу: «Помните!» Никто не знал лучше, чем он, их упрямства и привередливости, постоянно проявлявшихся после исхода из Египта. В Египте израильтяне рвались на свободу, но, обретя ее, они захотели обратно. Эти люди роптали, когда недоставало воды, а если воды было достаточно, они жаловались на отсутствие мяса. Всегда находился повод сказать: «Если бы…»

Причиной их непокорности были неблагодарность и неумение помнить. Поэтому Моисей предвидел катастрофические последствия и, желая их предотвратить, втолковывал им урок. Им следовало помнить, откуда они пришли: «…помни, что ты был рабом в земле Египетской, но Господь, Бог твой, вывел тебя оттуда рукою крепкою и мышцею высокою» (Втор. 5:15). Они обязаны были помнить о своих скитаниях: «И помни весь путь, которым вел тебя Господь, Бог твой, по пустыне, вот уже сорок лет» (Втор. 8:2). Их предупредили, что об этом нельзя забывать и в достатке: «Когда… будешь есть и насыщаться… то смотри, чтобы не обольстилось сердце твое и не забыл ты Господа, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» (Втор. 6:11–12; см. также 4:9). Их праздники должны были стать праздниками воспоминания деяний Бога (Исх. 13:3–9), и даже некоторые детали одежды должны были служить напоминанием: «…чтоб они делали себе кисти на краях одежд своих в роды их, и в кисти, которые на краях, вставляли нити из голубой шерсти…, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди Господни, и исполняли их» (Чис. 15:38–39; см. также 16:40).

Но этот урок не был усвоен, и неблагодарные вновь возомнили себя независимыми. В тяжкую годину вавилонского пленения они получили новый урок, подкрепленный историческими фактами. «Отцы наши в Египте не уразумели чудес Твоих, не помнили множества милостей Твоих… скоро забыли дела Его», – говорил псалмопевец (Пс. 105:7,13). Выразительное описание неблагодарности находим мы и у Неемии: «Они ели, насыщались, тучнели и наслаждались по великой благости Твоей; и сделались упорны и возмутились против Тебя» (Неем. 9:25–26). В неблагодарности, выразившейся в «забвении о необходимости помнить», – разгадка трагической судьбы избранного народа. Говоря через Осию, Господь Сам подводит итог бесславной истории Израиля: «…они были сыты; а когда насыщались, то превозносилось сердце их, и потому они забывали Меня» (Ос. 13:6).

Участь, постигшая народ Ветхого Завета, может постичь и церковь Нового Завета. «Что ты имеешь, чего бы не получил?» – спрашивал Павел коринфян (1 Кор. 4:7), и неопровержимая логика его вопроса была нацелена на то, чтобы пресечь неблагодарность в корне. И если об этом помнили, то ощущение Божьей милости давало первым христианам столько радости, что она охватывала все их существо.

Иисус, защищая от нападок женщину, помазавшую Ему    ноги миром, обратил особое внимание на всепрощение: «…прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит» (Лк. 7:47). Дело не в том, что одним прощается большее количество грехов, чем другим, и не в том, что одни «более грешны», чем другие, а в том, что одни чувствуют потребность в прощении, а другие – нет. Кроме того, благодарность тех, кто помнит прощенные им грехи, можно назвать более сознательной. Кто забывает о том, что был прощен, тот мало возлюбил.

Эта возможность всегда рядом. Иисус исцелил десять прокаженных, но только один вернулся поблагодарить Его. Когда блудный сын возвратился домой и его старшего брата обуяла зависть, отец напомнил ему: «…сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое» (Лк. 15:31). В притче о царе, простившем рабу долг в десять тысяч талантов, тот же раб не захотел простить своему товарищу долг в сто динариев. Требуя уплаты столь ничтожной суммы, он помнил о том, что следовало забыть, и забывал то, о чем надлежало помнить, а именно: что его собственный долг прощен. Только недопустимая забывчивость могла привести к подобной неумолимости (см. также: Суд. 2:7,10; 3:7; Иер. 2:32; Иез. 15:7).

Этот урок получил достойную оценку в истории церкви. Августин признавал, что слова Павла затрагивают главное – все существует по милости Божьей. Его определение христианина – «аллилуйя с головы до ног» – это знак ликования и благодарности на полях искупленной памяти. «Позволь мне без устали благодарить Тебя, – писал Августин, – за Твое милосердие, спасающее от путей неправедных»[7]7
  Augustine, Confessions (Harmondsworth, England: Penguin, 1961), p. 35.


[Закрыть].

Спустя столетия, это милосердие стало чудом для Джона Ньютона. Будучи христианином уже много лет, он никак не мог забыть, что когда-то был «безбожником и вольнодумцем, слугой невольников африканских». На основе своего глубоко прочувствованного прошлого, превратившего чудо спасения в великое утешение, Ньютон сочинил гимн «Изумительное милосердие». А поэт У. Х. Оден написал: «Пусть ваши последние мысли будут наполнены только благодарностью»[8]8
  Humphrey Carpenter, W. H. Auden: A Biografy (London: Unwin Paperbacks, 1983), p. 449.


[Закрыть].

Непрерывная связь

Память христианина – это нечто гораздо большее, чем интеллектуальный навык или тренированность ума. Искупленная память, действуя под водительством Святого Духа, соединяет настоящее с живым восприятием прошлого. Поэтому наша благодарственная молитва, воодушевленная знанием прошлого, должна быть пронизана верой и надеждой, которые обращены в будущее. Это обеспечивает непрерывность и целостность веры, столь необходимые для ее возрастания и зрелости.

Тициан запечатлел это единство в картине «Аллегория Мудрости», хранящейся в Лондонской Национальной галерее. Мудрость имеет три лика – юноши, устремившего взор в будущее, мужчины, обращенного к настоящему, и старика, оглядывающегося на прошлое с высоты житейского опыта. Над их головами Тициан начертал: Ex Praeterito Praesens Prudenter Agit Ni Futura Actione Deturpit («На примере прошлого человек благоразумно действует в настоящем, дабы не рисковать будущим»)[9]9
  Grace Irvin, Servant of Slaves (London: Oliphants, 1961), p. 433. Titian’s «An Allegory of Prudence» is in the National Gallery, London.


[Закрыть].

Христианская жизнь сосредоточена на рубеже прошлого и будущего. Вера пронизывает все наше бытие, ни на минуту не замыкаясь в себе и не теряясь во времени, ибо память служит связующим звеном настоящего с прошлым. Но не стоит превращать обычные воспоминания в ностальгию или в раскаяние, ибо хорошее помнят с удовольствием, а плохое быстро забывают.

Старинная русская поговорка гласит: «Живи прошлым, и потеряешь один глаз. Забудь прошлое, и потеряешь оба глаза». Не поддерживая это равновесие, мы начинаем рассматривать настоящий момент не только как единственный в своем роде, но и как автономный. Поэтому он превращается в отрезок обособленной реальности, взбунтовавшейся против Бога и истории и оградившей себя от уроков прошлого и требований будущего.

Искупленная память в союзе с истиной не допустит, чтобы это произошло. Она работает на поддержание непрерывной связи с жизненно важной территорией прошлого, которая является решающим участком сражения за веру. Если эта связь нарушается, бунт против Бога становится легко осуществимым. И самонадеянность, и главный агент ее пропаганды – сомнение – обусловлены особым отношением к жизни, прошедшим строгую цензуру и находящимся под пристальным наблюдением. Более широкий взгляд на мир угрожал бы их существованию. Их союзник – плохая память, так как хорошая гибельна для их общего дела. Поддерживая связь с прошлым, искупленная память воодушевляет, предостерегает и поучает веру, пока та сражается за настоящее.

Сомнения христиан

Первой разновидностью сомнения является рационализация, то есть объяснение намерений и поступков задним числом. Вопреки тому, что верующий рассказывает о своем сомнении, проблема заключается не в вере, а в нем самом; не в том, что истина неудовлетворительна, а в том, что обращающийся к ней человек излишне самонадеян. В сущности, такой сомневающийся ничего не имеет против истины, если не считать того, что она ему неудобна. Он может во всеуслышание выступать против истины, но при этом его сомнение не будет искренним, представляя собой не более чем пропагандистский трюк. На самом деле истину отвергают не потому, что она не заслуживает доверия, а потому, что ее находят излишней и обременительной.

Всякий раз, когда христианская община замыкается в себе, а христианское образование превращается в некий изолированный процесс, продолжающийся от рождения до смерти, возникает одна специфическая опасность: христиане не только удаляются от мира, но и лишают себя того здорового напряжения, которое связано с существованием в мире. Без постоянного напоминания о том, что «было когда-то и еще может произойти», трудно сопротивляться растущему самодовольству.